Текст книги "Воины Андеграунда"

Один из конвоиров постучался, дождался разрешения и открыл дверь.

– Лев Андреевич, – обратился он к неизвестному. – Двое новеньких из тоннеля добрались. Запускать?.. Эй, вы, заходите!

Их впустили в помещение. Охранник сложил руки на груди и встал на выходе. Комната внутри оказалась небольшой, от силы десять квадратных метров, из мебели, стол, три стула и шкаф, заваленный папками. За столом сидел мужчина спортивного телосложения с пышной кучерявой шевелюрой и густой бородой. Изо рта, спрятавшегося в зарослях бороды, торчала курительная трубка с ароматным табаком и дымилась.

– Садитесь. – Мужчина указал на свободные стулья. В голосе слышалась не просьба, а приказ. – К вам будет важный и серьёзный разговор.

– Мы внимательно вас слушаем. – Художник напрягся. Обстановка складывалась тяжёлая, и могли случиться сюрпризы. – Говорите.

– У вас есть мнение относительно места, куда вы попали?

– Подземный город для отбросов, – сказал Витя. – Но мы-то не отбросы! Мы – достойные мужики, с жёнами и семьями, работяги!!!

– Кое-что верно, кое-что неправильно. Я не называю никого отбросами, для меня вы – слабовольные люди, люди, не способные контролировать желания на уровне животных инстинктов. Добро пожаловать в город маньяков и убийц, алкоголиков и наркоманов, бомжей и карманников. У нас не курорт с пальмами, морями и «ультра всё включено», а исправительная колония – по-другому не назовёшь, условия соответствующие. Охрана, строгий режим, правила. Вы останавливаетесь у нас на два месяца, шестьдесят дней испытательного срока, во время которого запрещается пить, курить, нюхать кокаин, колоться, применять к другим насилие, воровать и так далее, и тому подобное. В случае нарушения, получаете неделю карцера и прибавляете к сроку пребывания четыре месяца. Работать будете по специальности. Если ничему не выучились – чернорабочим или дворником… Да, бесплатный совет от Льва Андреевича: ведите себя послушно и вернётесь домой в целости и сохранности. Вопросы имеются? Задавайте.

– Имеются. Чем мы заслужили тюремные условия?

– Тюремные? Помилуйте, господа, всё достаточно цивилизованно. Проект «Город Сильных» не ставит целью унизить человека. Наоборот, мы жаждем избавить вас от вредных привычек, наставить на истинный путь. В тюрьме вы бы просто гнили, а тут научитесь подавлять негативные мысли и видеть мир в правильном спектре. – Кучерявый затянулся трубкой и заполнил комнату дымом. – Люди, проходившие испытательный срок, радовались жизни, как дети подаренной игрушке.

– По-вашему, мы попадаем в категорию людей, которым нужно встать на путь исправления? – спросил Коля. – Я не считаю себя ни алкоголиком, ни убийцей, ни, упаси бог, насильником. Почему так случилось?

– За вами наблюдали три недели. – Лев Андреевич затянулся трубкой, окутав друзей клубами дыма. – Двадцать один день, включая выходные. За это время водка и пиво в организмах не успевали выветриваться. Вы напивались до поросячьего визга, особенно ты. – Он указал пальцем на Витю. – И именно в таком виде были доставлены в Подземелье. Поэтому не стоит строить из себя невинных овечек. Враньё – не лучшее средство для существования. Давайте учиться жить на доверии.

Кучерявый почесал переносицу, и на несколько секунд в комнате воцарилось молчание. Новые поселенцы стояли, потупив взоры.

– Итак, по поводу доверия, – продолжил рассказ обладатель трубки. – Вас отнесли к категории «алкоголиков». Перед едой будете получать по сто грамм водки, и каждый раз должны доказывать силу воли, отказываясь от спиртного. Перевоспитание взято за основу. Сможете аргументировать, что достойны вернуться наружу, порадуете. Не сможете, значит, я оказался прав.

– Интересный метод.

– Если не язвите, то спасибо. Разработка Льва Андреевича, то есть моя. Я – вдохновитель, мэр, и грубо говоря – диктатор, знающий досконально о каждом жителе города Сильных. На всех составлено досье и заведён отдельный файл. Вот, к примеру. – Он открыл ящик и достал две прозрачные папки. – Читаю дословно: «Николай Николаевич Трушкин. 27 лет. Талантливый художник, пропивающий то, что дано свыше. Женат, детей не имеет. Много ссорится с женой, унижает морально и физически. С родителями не общается, избегает встреч и звонков». Второе досье: «Виктор Дмитриевич Рогов. Строитель. 26 лет. Женат, детей не имеет. Пьёт ежедневно, курит, употребляет марихуану. Родители умерли, друзей, за исключением собутыльников, нет. Жену не любит, изменяет, тёщу ненавидит, считая склочной ведьмой». И так далее, и тому подобное… Не согласен, что вы здесь незаслуженно.

– Откуда эти сведения?! Вы вмешиваетесь в чужую жизнь!

– Не задавайте глупых вопросов, Виктор Дмитриевич. И не получите глупых ответов. В проект вложены большие средства и огромные усилия тысячи людей, поддержка идёт от депутатов, губернаторов и прочих важных постов. Государство заинтересовано в оздоровлении нации, а вы спрашиваете, откуда сведения. Смех, да и только. В мире тысячи способов достать информацию: слежки, взятки, угрозы, социальные сети, и все они хороши. Мы используем всё, не гнушаемся ничем… Выследить двух пьяных дружков – легче лёгкого, господа. Вспомните бородатого мужика, похожего на бомжа, который сидел за соседним столом и делал вид, что пьёт пиво. Есть просветления? Наш человек. Работает, маскируясь под неблагополучного элемента, в пивных и барах. Рассказать другие примеры?

– Не стоит, – ответил художник. – Нам ясно, куда мы попали. Понятно, к чему готовиться и как себя вести. Не будем тратить драгоценного времени товарища диктатора.

– Лестно, лестно, но можно и не язвить. Ни к чему. Для вас, Николай, у меня есть информация, касаемо творчества. Советую не продавать картины Дмитрию Малинину, а обратиться к некоему Андреасу Шредеру, он – поклонник, хотя и не подозревает об этом. Малинин выдает ваши картины за свои творения.

– Вот сволочь! – не удержался Коля и хлопнул с досады по ноге. – Вернусь домой – разобью ему наглую рожу.

– Вернётесь. Обязательно вернётесь, – согласился Лев Андреевич. – Но для начала, друзья мои, пройдёте испытательный срок. Я должен убедиться, что вы станете соответствовать требованиям, применяемым к нормальным людям. Так что устраивайтесь и наслаждайтесь каждой минутой, проведённой в городе Сильных. Я уверен, что вы оба справитесь с поставленной задачей. Рубен покажет, где находятся кровати, и объяснит о работе. – Диктатор кивнул на злого охранника. – И просьба: не предпринимайте попыток побега. Это, во-первых, бесполезно, так как тоннели оборудованы камерами и ловушками. Во-вторых, прибавите к сроку четыре дополнительных месяца, что осложнит дальнейшее пребывание здесь. Рубен, будь добр, отведи новеньких и ознакомь с правилами.

Кучерявый замолчал и принялся разжигать потухшую трубку, давая понять, что разговор окончен. Новоиспеченные жители Подземелья направились к выходу. В дверях Николай остановился и спросил:

– Лев Андреевич, зачем вы всё это делаете? Ради чего? За деньги?

– Мне платят обычную зарплату, если вы о финансовой стороне. Дело не в рублях. Кто-то обязан очистить общество от грязи. На данный момент подземных городов нет только в северных районах, где преступность и ненависть к людям отсутствует. Идите, Николай, достаточно на сегодня. Когда вы понадобитесь, вас пригласят.

Диктатор жестом попросил освободить помещение и оставить его в одиночестве. Когда дверь закрылась, откинулся в кресле, ослабил галстук и вздохнул. Несколько раз крепко затянулся: табак захватил горло в плен, защекотал, взбодрил, и пугающая пустота, подступающая в последнее время с частотой моргания глазных век, отступила. Он не соврал Николаю. Долларов и евро ему не перечисляли. На карточку поступала средняя зарплата, какую получали в Волжске бухгалтеры и офисные менеджеры, теряющие зрение в мониторах компьютеров. Лев Андреевич, психолог по образованию и педагог по призванию, был втянут в проект принуждённо. Он отказывался, не желая участвовать, но сверху намекнули, что могут пострадать семья и дети. Подписав бумаги о неразглашении, Кучерявый натянул маску железного правителя и играл роль диктатора. К вечеру маска стекала, и миру являлся обычный человек: хрупкий, слабый, с вредными привычками. Ночами, страдая от бессонницы, Лев Андреевич слушал крики заключенных, вздрагивал от выстрелов, пил коньяк и боролся со стрессом. Грусть одолевала его, и приходило осознание бесполезности и глупости подземного проекта. Коньяк завладевал мозгом, и мэр города Сильных становился узником, ничем не отличающимся от остальных.

Утренний кофе отрезвлял, маска возвращалась на лицо. Повторная порция кофеина приводила в порядок окончательно, Лев Андреевич подходил к шкафу, упирался в боковину, отодвигал в сторону и оказывался в скрытой комнате, заставленной десятками мониторов, транслирующих записи с камер наблюдения. Каждый участок Подземелья просматривался, и при желании картинка увеличивалась до максимума, открывая лицо нарушителя или охранника, прикорнувшего на посту. Диктатор следил и карал всех, кто позволил отойти от правил или распорядка. Особенно любил минуты, когда жители обедали. Перед едой раздатчик наливал в рюмки дешевой водки, подсовывал в столовые ящики порции героина и кокаина, таблетки ЛСД и прочие наркотики. Узники набивали карманы дармовщиной, прятались в туалетах, нюхали, кололись, напивались, получали предупреждения и наказания. Охранники лупили провинившихся дубинками, буйных успокаивали электрошокерами, а если случалось убийство или третье предупреждение подряд, то штрафника брали под руки и уводили. Больше в списках города Сильных он не значился, и о дальнейшей судьбе не было известно никому.

Среди жителей ходила легенда, что те, кто отличился троекратно, терял доверие Льва Андреевича и приговаривался к смерти. Старики, продержавшиеся со старта, рассказывали, что в глубинах Подземелья есть туннель, ведущий в тупик и названный в честь знаменитой «Зелёной мили» «Зелёным тупиком». Именно там приводят в действие приговоры. Смертника ставят на колени, щёлкают затвором и всаживают пулю в затылок. Тело отвозят в соседний город и сжигают в печи. Никто не знал, слухи это или реальность, потому что обратно никто не возвращался. Билет на «Зелёный тупик» не предусматривал поездки назад.

Лев Андреевич слышал о легенде, передающейся из уст старожилов, и не мог сказать, что они не правы. Охранники молчали, не говоря о случившемся ни слова, файлы из компьютера удалялись автоматически, а папки «стёртых людей» диктатор передавал Рубену. Полномочий Кучерявого не хватало на раскрытие информации, но ночные выстрелы, которые раздавались в Подземелье, порождали вопросы и не давали ответов.

* * *

Рубен подвёл Колю и Витю к двум свободным кроватям.

– Зто ваши места, – сказал он. – Завтрак, обед и ужин по расписанию. Натерритории города действуютправила: нельзя пить, принимать наркотики, драться, дебоширить, ругаться с руководством. Если заболел и не вышел на работу, день считается пропущенным и прибавляется к общему сроку. Если прогулял – это предупреждение. Нарушил правила – предупреждение. Три предупреждения – удаление из города. Каждый штраф прибавляет к сроку четыре месяца заключения. Подумайте, как себя вести, и нужны ли вам проблемы.

– Что означает «удаление из города»? – спросил художник.

Рубен провел пальцем по горлу.

– Я называю его «последним путешествием», в народе оно известно как «Зелёный тупик», поспрашивайте у старичков, если любопытно… Работаете по специальности: Николай – маляр, Виктор – строитель. Утром получаете задание и приступаете. Вечером отчитываетесь. Основные положения ясны?

– Яснее некуда, – отозвался Витёк. – Тюрьма тюрьмой без права на ошибку.

Рубен кивнул, соглашаясь с новеньким, закинул автомат на плечо и удалился.

Друзья улеглись на койки, оказавшиеся жёсткими и неудобными, и замолчали. Каждый собирал мысли по полкам и не верил в случившееся. Душа стонала, явь виделась сном, и, казалось, стоит ущипнуть руку, как реальность перенесётся в кабачок «Калинка», где весело от радующихся пьяных лиц, где отличное недорогое пиво и отменная закуска, а рассказы о подземном городе – выдумка перебравшего соседа.

– Неспроста мы тут, – сказал художник. – Вся эта чертовщина сделана специально, им нужен предлог, чтобы бесплатная рабочая сила, пусть и состоящая из редких «красавцев», приносила доход. Не верю я в ахинею об оздоровлении нации. В России каждый второй злоупотребляет, молодежь из клубов не вылезает. Так что всех в подземелье теперь закрыть? Черти полосатые!!! Не дай Бог что-нибудь нарушим, до конца жизни здесь проторчим.

– Они отыщут повод, – вторил Витёк. – Посмотри на окружающих. Судя по усталым физиономиям, ребята по три-четыре месяца отмотали! Я считаю, что это подстава. – Последние слова он произнёс шёпотом, так как мимо пробежал следивший за порядком охранник. – Либо мы сбежим отсюда, либо оставим кости покоиться в подземелье.

– Линять надо – мысль верная. Я не хочу быть рабом. Но, Витёк, не сегодня и не завтра. Нужно втереться в доверие, показать себя примерными работниками. Ударниками труда, так сказать. И потом – раз! И побег! А сейчас максимум, что удастся сделать, получить пулю вдогонку.

– Что-нибудь придумаем по ходу дела. В любой безупречной системе есть слабое место. Нам надо его отыскать.

Придя к консенсусу, пожали руки и притихли, как насекомые в ожидании бури.

Через час их позвали на ужин. Загнали толпу в тесную, пропахшую пылью, краской и едой столовую, усадили и раздали вкусную и калорийную пищу: бульон с луком и жареную несладкую свеклу с кусочком копченой рыбы. Жуя деликатесы для отбросов общества, Николай с горечью в сердце вспоминал блюда, которые готовила жена: потрясающий наваристый борщ с кусочками говядины; мясо по-французски в духовке; голубцы в виноградных листьях; пироги с разнообразными начинками. Там, наверху, он не мог и подумать, что кто-то причислит его, талантливого и неглупого человека, к людям, нарушавшим закон и сидевшим в тюрьмах. Художник не отрицал, что позволял выпить лишнего и в порыве гнева буянил, но видел тысячи других способов излечиться от напасти: больницы, курсы анонимных алкоголиков, капельницы. Подземная тюрьма, где он – раб, получивший работу маляром, виделась в списке одной из последних. Хуже только пытки и смерть от осознания ненужности.

Но это наверху. Там не задумываешься о последствиях и не замечаешь, что перебарщиваешь с водкой и никотином, ты в движении, проходишь мимо наркоманов, считая привычку расслабляться человеческой слабостью. Тебе по барабану, что происходит вокруг, что супруга видит мужа слабовольным, но никому не приходит в голову уравнять людей за разные огрехи.

Здесь по-другому. Каждый житель города Сильных имеет за душой дурное прошлое (а некоторые и настоящее), и всё ежеминутно напоминает о нём обстановкой, царящей вокруг. Ты смотришь на другого человека и видишь себя. Будто отражение в зеркале. Любой, кто попадается при встрече – твой двойник-неудачник.

Николай закинул последнюю ложку свеклы в рот и оглядел окружающих. Но сколько не всматривался, не верил, что он и они – одинаковы, как оранжевые кирпичи на советских стройках. Нет! Нет! Нет! Я другой, я лучше, решил художник.

Многие, в отличие от друзей, приняли положенные сто грамм водки. Хотя Витёк поначалу порывался тяпнуть рюмашку, но Коля отговорил его, указав на зоркий глаз камеры в углу.

– Не вздумай. Они следят и ждут первого косяка, чтобы впаять тебе четыре месяца. Есть желание их получить? Пожалуйста.

Витя отдернул руку и надулся. Николай понял, что однажды тот не сдержится и выпьет злополучные сто грамм.

Нельзя. Никак нельзя.

3

По темному тоннелю бежала девушка. Волосы запачкались в грязи и крови и мокрыми паклями прилипали к испуганному лицу. Бежавшая оборачивалась, замирала, прислушиваясь к шагам преследователя. Тяжёлая поступь слышалась отчетливо, и девушка прибавила скорости. Оторваться не вышло: нога зацепилась за торчащую из бетона железяку, сильный удар головой, и сил подняться не осталось. Попытка на дрожащих руках пересилить усталость и наскрести по сусекам остатки воли, увенчалась провалом.

Преследователь приблизился и остановился. Девушка задержала дыхание, боясь пикнуть и привлечь внимание, но сильные руки чужака схватили её и перевернули на спину. Она вскрикнула, встретившись глазами с чудовищем, и поползла прочь. Чудище оскалило пасть и зарычало. Большие ноздри втягивали воздух и чуяли добычу.

– Коля, помоги мне, – прошептала девушка, поворачивая лицо. – Слышишь, помоги. Мне больно, родной… Больно…

Художник вздрогнул и проснулся. Проклятый сон, в котором погибала Аля, преследовал его несколько дней подряд, порождая предчувствие, что с женой произошло несчастье. Николай успокоился, вернулся в реальность, перевернулся на спину и оглядел город Сильных.

В подземелье спали. Тусклые ночники освещали кровати-дома красноватым светом, создавая иллюзию, что находишься в комнате, где проявляют плёнку и печатают фотографии. Обитатели жилищ храпели и летали в мирах сновидений, но находились и такие, кто осмеливался играть в карты, затевать драки в туалетах, воровать у товарищей и напиваться в стёклышко. Охранники выносили провинившимся предупреждение; если дежурил Рубен, то в подарок можно было получить бонусы: удар прикладом автомата, пинокв почку армейским башмаком с железным носком, удар локтем, щелбан, солидный подзатыльник «со звоном» и взгляд исподлобья (если косяк несерьёзный). О жестокости стражника с нерусским именем высказывались тихо, боясь навести угрозу, а он расширял бонусную программу и наращивал уважение среди узников. Доставалось нарушителям, тихоням вроде Николая или Витька не перепадало. Рубен чётко следовал правилам, возводя их до ранга постулатов.

В кропотливом труде пролетела дебютная неделя. На второй день друзей разбудили и пригласили ко Льву Андреевичу. Тот прикрепил работников к определенным объектам, выдал график, и они отправились восвояси.

Работалось хорошо. Художник, входя во вкус, забывал, что находится в тюрьме и под присмотром, пропускал приём пищи и наслаждался. Аккуратно, мазок за мазком, слой за слоем он красил коридоры, стены и перила, словно рисовал картину. Снимая респиратор, Коля не замечал льющийся струями по подбородку пот. Нет, ему не хотелось выделиться перед начальством или примером показать, как делать правильно. Напарники, которые ему достались, были редкими профессионалами, и сами могли показать мастер-класс, но вместо советов и тычков дарили радость и уважение. Василий Аксёнов по прозвищу Весельчак и Антон Угрюмов – Угрюм – дополняли друг друга: один шутил, балагурил, сыпал анекдотами и байками из жизни, хохотал, а второй молчал и ходил с кислым лицом, пробивающимся из-под маски или респиратора, улыбался редко, в крайних случаях. Когда простой человек хватался за живот и падал без сил на пол от истерики.

Угрюм и Весельчак привыкли к Николаю и окрестили его Ветром. Вася считал, что у художников в голове ветер, аргумент признали достойным, так и прилепилось. Втроём они отштукатурили и перекрасили комнату охраны, а Коля потратил лишний день, задержавшись до поздней ночи, и подарил стражникам русалку на берегу моря. Она сидела, элегантно положив руку на хвост, и щурилась от светившего яркого солнца. Серую обстановку сменило потрясающее зрелище, и охранники доложили об успехе диктатору.

Лев Андреевич не поленился и пожаловал лично осмотреть шедевр.

– Ты рисовал? – спросил он Николая.

Тот кивнул головой.

– Молодец, – похвалил диктатор. – Достойная вещь. И вы молодцы, Аксёнов и Угрюмов. Покрасили, ни одной зацепочки. – Он показал большой палец. – Предлагаю взяться за мой кабинет, ремонт там не помешает. Желающих и претендентов нет, поэтому поручаю вам. Дерзайте.

Другое дело, подумал художник. Кабинет небольшой, можно договориться с ребятами и сделать панорамное полотно: в центре главную улицу Эмирата Дубай – шоссе Шейха-Заеда с небоскрёбами и пальмами, а по бокам главные достопримечательности ОАЭ – семи-звёздочный отель «Парус» на насыпном острове и башню Бурдж-Халифа, восьмисотметровое творение рук человека, величайшее сооружение, сравнимое по величию с чудесами света.

– Я доволен результатом и даю два выходных, – сказал Лев Андреевич. – После приступаете, Рубен проконтролирует. Отказы не принимаются.

– Да мы не против, ваша светлость, – ответил Весельчак. – Мы, наоборот, за.

– Побалагурьте мне тут. – Диктатор нахмурился. – Заставлю круглосуточно пахать, без поблажек и перерывов на обед.

Ребята побрели по кроватям. Усталость, накопившаяся за рабочую неделю, брала верх, и обитатели Города Сильных вели себя непривычно тихо, без пьянок и разборок. Кое-где слышались приглушённые голоса картёжников, да гудела вентиляция. Подземелье засыпало в спокойствии.

Художник разглядывал ходившего по верхнему этажу Рубена и мечтал увидеть Алю. Представил, как сбежит отсюда, вырвется наверх, придет домой, обнимет жену и прильнет к её сладким губам. И никогда не отпустит.

Николай взялся за проект с удовольствием. Прокручивал в голове образы Змиратов, представлял себя арабом, смотрящим с высоты 124 этажа на любимую страну, и рисовал на бумаге дома на восходе солнца. Эскиз предстояло перенести на стены кабинета и добавить красок, но и чёрно-белый вариант пришёлся художнику по душе. Он отложил в сторону набросок, лёг и вздохнул. Тюрьма, поначалу казавшаяся страшной казармой, открылась для него с другой стороны. Коля осознавал, что уделял творчеству ничтожную долю времени суток, и большую часть жизни валял дурака, общаясь с пустыми людьми, ищущими выгоду, а здесь почувствовал затаившуюся внутри силу. Силу, способную переворачивать сознание и дающую духовную пищу мозгу. Если бы рядом была Аля, он сказал бы, что Николай Трушкин – счастливейший в мире человек.

Художник замечтался и вспомнил, как они вместе трудились над портретом, и не заметил, как рука взяла карандаш и запечатлела на листке любимые черты. Нос, щёки, глаза, волосы, – Николай закрывал глаза, а процесс не останавливался. Он засыпал, а пальцы сжимали графитовый огрызок. Со стороны это выглядело чудом, но жители города Сильных не смотрели в его сторону: спали, ссорились, баловались, попадали в неприятные ситуации, но до чужака с талантом дела никому не было. Художник видел сон, в котором мир обрел правильные черты и добрых людей. Он шёл, держа жену за руку, и радовался, рассказывая об обретении высшей степени развития, а вокруг пульсировали разноцветом краски. Воздух дарил лёгким чистоту и аромат цветов. Зелёные пальмы перешептывались от ветра, а океан, синий и глубокий, полный блестящих рыб, накатывал на белый песок пенящимися волнами. Коля и Аля сбросили обувь и ступили на берег, ступни приятно омывало прохладой. Позади оставался урбанистический Дубай, и двое уходили за горизонт…

Проснувшись, Николай увидел Алин портрет на полу. Подобрав листок, мужчина спрятал его во внутренний карман и потянулся за одеждой. Он не помнил, как нарисовал жену, но поверил в чудо и не удивлялся. Напарники спали, часы показывали пять часов, и художник занялся проектом кабинета Льва Андреевича. Сбегал в столовую, налил горячего чая и под ободряющий храп Весельчака до завтрака успел всё доделать. Усталости не ощущалось, а сердце согревала улыбающаяся Алевтина.

Утром случилось событие, которое Николай неоднократно предсказывал. Витёк не выдержал испытания и напился, своровав из столовой литровую бутылку «Казёнки». Из-за сбоя электричества камеры в подземелье поломались (охранники искали по рации мастера), и художник надеялся, что дело замнётся. Весельчак скрутил штрафника и уложил на койку, друзья придумали легенду о болезни, однако Витёк воспользовался моментом и улизнул, а через полчаса горланил песни, забравшись на смотровую будку. Его сняли выстрелом транквилизатора и под руки отвели в карцер. Диктатор, обычно спокойный и лояльный, кричал и устраивал виновнику взбучку, Витёк порывался отомстить, но вместо этого получал от Рубена удары по болевым точкам и в конце концов стих, свесив окровавленный подбородок на грудь.

Николай, наблюдая за позором Вити, огорчился. Договоренность, скрепленная рукопожатием и обещанием держаться и не сдаваться, была нарушена слабоволием и любовью к алкоголю. Весельчак и Угрюм похлопали художника по плечу, подбадривая, и призывали не принимать близко к сердцу.

– Главное сам не повторяй. Дурной пример заразителен, – сказал Василий, переодеваясь в рабочий комбинезон, запачканный разноцветной краской.

– Четыре месяца впаяют сверху. Как пить дать, – отозвался Коля.

– Бесспорно. Редко выдаются дни, когда в городе не происходит дурного. Каждый день драки, пьянки, шприцы, разбитые носы. Власть нуждается в дешёвой рабсиле, а как её можно легко получить? Правильно: разбросать дармовых стимуляторов и наказывать за их потребление. Идеальный выход! Что русскому мужику надо? После трудового дня накатить стопку-другую, да жену под бочок! А иначе как стресс снимать? К чему я это всё говорю. – Вася поскрёб щетину. – Я тоже однажды сорвался и напился. Набрался, как Витёк, разве что песни не пел на вышке. Охранники накинулись, а у меня разряд по боксу, за область драться ездил, носы соперникам отвинчивал. Первому врезал, второго в нокдаун отправил, потом Злобный прибежал… этот… как его там… Рубен! Антон закивал, подтверждая, что Весельчак не обманывает.

– Встал напротив, глаза злющие, огнём горят, как у льва в западне. Схватились, он – богатырь, автомат применять не стал, решил силу проверить. Отдал напарнику, тот как раз очнулся от удара, бронежилет скинул, кулаки сжал и вокруг меня круги нарезает. А я хоть и пьяный, на ногах стою уверенно, в бубен дал ему за прошлые грешки, тот покачнулся, но не упал. Отошёл, сплюнул в сторону и дал прикурить. Я пожалел, что на свет родился. Уделал так, что кровью дня два в туалет ходил… Неделя карцера плюс четыре месяца в подарок.

– Антоха участвовал?

– Если бы, – загрустил Вася. – Да и вдвоём с ним не справишься. Он – зверюга, монстр, боевая машина. Ему не охранником работать надо, а в боях без правил участвовать. Чемпионом бы стал… А Угрюм спиртным не балуется. Он – бывший наркоман. Экстази, крек, марихуана, героин – это его тема… Все мы, Ветер, не безгрешны. Я могу неделю не просыхать, а потом на полгода завязать. Но мы не преступники, чтобы сидеть в тюрьме. Ни ты, ни я, ни Антон.

– Давай красить, философ, – улыбнулся художник.

* * *

Аля очнулась ото сна и взглянула на часы. Циферблат показывал половину пятого утра, красные цифры вызвали ассоциацию с приснившимся кошмаром, но содержимое сна растворилось, и остался неприятный осадок на душе. Девушка поводила рукой по кровати в поисках мужа, однако вторая половина пустовала. Опять загулял, подумала она. Села, нащупала тапочки, прошла в ванную, приняла прохладный душ, смывая дурные мысли, и устроилась на кухне, ожидая Николая. Спать не хотелось.

Рабочий день пролетел, словно самолёт над аэродромом. Покрытый серой дымкой и переживаниями, он напоминал о временах учебы, когда студенческие будни совмещались с практикой, и всё приходилось делать на автоматизме. Аля ощущала себя запрограммированным роботом: разговаривала с пациентами, ставила им уколы и капельницы, отсчитывала дозы таблеток, проверяла карточки, а сама жила мгновением, когда вернётся домой, обнаружит мужа в добром здравии и задаст ему трёпку за вымотанные нервы. Переодеваясь после смены, она представляла, как заходит в квартиру, видит виноватое лицо Коли, отвешивает солидную пощечину и выгоняет спать на диван.

На улице Аля поймала маршрутку, забралась на переднее сиденье и успокоилась, предвкушая ближайшую расправу. Но с сокращением расстояния, спокойствие улетучивалось, а у подъезда испарилось. Девушка замерла, боясь переступить порог и не обнаружить мужа.

Николая не было.

– Вот это муженёк загулял! – сказала она вслух. Эхо пронеслось по квартире. – Ничего! Вернётся, я ему устрою!!! Покажу, где раком зимуют! Художник от слова «худо»! Бездарность! Алкоголик!

На третьи сутки, когда решение о разводе сформировалось в Алиной голове, позвонила жена Витька и её лучшая подруга Света.

– Алька, у меня беда. Мой пропал, – сообщила она. – Не знаю, запил, или что-то случилось. Двое суток не появлялся.

– Коли тоже нет. Ушёл продавать картину Малинину. У него был, я звонила, картину продал.

– Понятно… Обмывают, наверное.

– Надо в милицию идти, – сказала Аля. – Столько пить нельзя. Вдруг побили или ограбили.

– Подождём до вечера. Даст бог, объявятся. Всяко бывает.

Вечером подруги обратились в ближайшее отделение милиции. Дежурный их выслушал, сверился с бумагами и сообщил, что пропавших видели в баре «Калинка» в четверг после полудня.

– По описанию подходят, – сказал мужчина. – Они вели себя некультурно, буянили, кричали и танцевали на столе. Мы выслали наряд, но нарушителей и след простыл. Будто под землю провалились. Может, осознали вину и у знакомых отсиживаются. Если о пропавших станет известно, мы вас известим. Пишите заявления, образцы есть на стенде.

Отдав бумаги с копиями паспортов, девушки покинули отделение в подавленном состоянии. На проспекте заморосил дождик, и Света с Алей спрятались в кафе, где заказали кофе и глинтвейна, чтобы согреться и прийти в чувство. Под звук барабанной дроби они смотрели в окно и молчали. Каждая в этот момент представляла мужа убитым, растерзанным или закопанным в лесу. Пугающая неизвестность о Коле и Вите шокировала.

– Если Николай сегодня не вернётся, я поеду ночевать к маме, – сказала Аля подруге. – Не могу одна, когда его нет. Словно пустота вокруг. Ты позвони на мобильный, если Витя появится, хорошо?..

Через час Алевтина стояла у мамы перед дверью. Дотронулась пальцем до звонка, но не нажала. Вспомнила, как в детстве из-за маленького роста не дотягивалась до кнопки, подпрыгивала и прикасалась пальцем. Для нажатия не хватало нескольких сантиметров. Родители вынесли ей табуретку, которая стояла на лестничной площадке у пожарного выхода на крышу, и Аля с её помощью заходила домой. Табуретку позднее украли местные «синяки», но ритуал с прикосновением остался на долгие годы.

Мама Антонина Ивановна, седовласая и миниатюрная женщина бальзаковского возраста, впустила дочку в гости и поинтересовалась делами.

– Плохо, – ответила дочка, снимая туфли и пряча в обувной шкаф. – Коля пропал, в милицию заявление писала сегодня.

– Найдётся. – Антонина Ивановна недолюбливала Николая и считала трутнем. – Пропьётся и найдётся… Мужики нынче слабые пошли, пить совсем не умеют. В наше время и на работе до семи потов вкалывали, зарплату вовремя жене приносили и отдыхали по полной программе. А твой-то ни работать, ни пить не научился…