Электронная библиотека » Юрий Шестёра » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Мангазея"


  • Текст добавлен: 7 марта 2018, 19:00


Автор книги: Юрий Шестёра


Жанр: Исторические приключения, Приключения


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Шрифт:
- 100% +

– Понятно… – задумчиво произнес Афанасий, осмысливая слова воеводы. – Никаких сватов, разумеется, не будет, а переговоры о размерах выкупа и приданого придется вести уже мне или, в крайнем случае, самим «женихам» через толмача. А вот с умыканием невесты никаких проблем уж точно не будет, – рассмеялся он.

Рассмеялся и воевода, а затем заметил:

– Теперь, думаю, проблем с твоими казаками не будет. Ежели что будет не так, то тебе подскажет толмач из местных ненцев. Их, кстати, тоже называют самоедами. Ну что же, с твоим воинством вроде бы как разобрались. А вот как обстоят-то твои сердечные дела? – с видимым интересом посмотрел он на Афанасия.

– Как и положено, Давыд Васильевич, в таких случаях! В ближайшее время думаю обвенчаться с Марией. Во всяком случае, подвенечное платье у невесты уже готово.

– Созрел-таки, наконец-то, жених! – рассмеялся тот. – Умыкаешь, стало быть, у меня девку?

– Стало быть, так, Давыд Васильевич!

– Да к тому же еще, заметь, и с приплодом. И как же, однако, она, твоя невеста, будет выглядеть в этом самом подвенечном платье в ее-то, как говорится, интересном положении? – хохотнул тот.

Афанасий улыбнулся:

– Вы знаете, Давыд Васильевич, очень даже и неплохо. Видать, попалась опытная портниха.

– Это хорошо. А не думаешь ли ты, часом, зажать свадьбу? – ехидненько спросил тот, испытующе глянув на Афанасия.

– Только об этом и думаю все дни и ночи, аж голова раскалывается! – рассмеялся тот. – Конечно, будет свадьба, Давыд Васильевич! Вот только приглашенные на нее устроят ли вас?

– И кто же это будет на ней, если не секрет?

– Да какой там секрет, – усмехнулся Афанасий и стал загибать пальцы: – Подруги Маши, ваши, кстати, дворовые девки; Кузьма, ваш же опять дворецкий; ну и, конечно, мои верные казаки. Ну и как, Давыд Васильевич?

Тот усмехнулся:

– Ну что же. Будет повод пообщаться, так сказать, с народом… А для равновесия, что ли, не пригласить ли тебе, Афанасий, и дьяка Бастрыкина?

– А как быть в таком случае с письменным головой Давыдовым? – поинтересовался тот.

Воевода зло глянул на него:

– Обойдется! – сказал, как отрезал.

«Да у них, видать, все не так-то уж и просто… – вспомнил Афанасий об их разговоре по поводу азартных игр. – Ну да ладно, это их, воеводское, дело», – благоразумно решил он, а вслух заметил:

– В этом случае было бы, пожалуй, неплохо, опять же для равновесия, – улыбнулся он, – пригласить и Макара, писца съезжей избы, которого Бастрыкин, кстати, приставил к нашему будущему отряду?

– Тебе виднее… – как-то безразлично ответил воевода, занятый своими мыслями.

Афанасий тоже задумался и наконец решился:

– Не секрет, Давыд Васильевич, что Маша уже на сносях. – Тот понимающе усмехнулся. – А посему не согласились бы вы быть крестным отцом нашего ребенка?

Воевода пристально посмотрел на него, взвешивая сделанное ему предложение.

– Ты, Афанасий, сын боярский, и потому тут нет вопросов. А вот Мария – моя же дворовая девка…

Тот, сдерживая себя, твердо посмотрел ему в глаза:

– После нашего с ней венчания она станет женой сына боярского, а не вашей дворовой девкой! Впрочем, вам, воеводе, виднее… Хотя должен отметить, что мы с вами сейчас находимся не в Первопрестольной, а на самой что ни на есть окраине России, аж за самим Камнем[38]38
  Камень – Уральские горы.


[Закрыть]
.

– Не кипятись, Афанасий! Ты совершенно правильно отметил наше сегодняшнее местонахождение. Ведь, будь мы в Москве, у тебя бы, я уверен, даже не появилось бы и самой мысли обратиться ко мне с подобной просьбой. Однако мы с тобой сейчас действительно находимся здесь, в Мангазее, и готовим одно общее дело по продвижению границ Святой Руси еще дальше на восток. А посему я даю свое согласие быть крестным отцом твоего ребенка.

– Большое спасибо, Давыд Васильевич! Это большая честь для меня! И не только…

– Чего же не договариваешь о будущей жене сына боярского?

– Главное то, что вы и так все прекрасно поняли.

– Ну и ершист же ты, да ведь и не по чину…

Однако, вспомнив о княжеском подарке десятнику, подумал о том, кем может стать тот после окончания похода на Турухан, и решил не особо подчеркивать своего несомненного превосходства над ним во всех отношениях. И тут же усмехнулся про себя: «А вот по поводу игры в шахматы этого никак не скажешь… Умница».

– Давай-ка лучше сыграем еще одну партию в шахматы. Может, дай Бог, и отыграюсь.

– Как говорится, на Бога надейся, да сам не плошай! – улыбнулся Афанасий.

– А вот это мы сейчас как раз и проверим, – назидательным тоном сказал воевода, разворачивая шахматную доску.

Последний день

Афанасий резко открыл дверь и вошел в комнату. К нему сразу же кинулась Мария.

– Тише, тише, Афонечка! – шепотом попросила она. – Ненароком разбудишь Мишутку…

Тот глянул на сына, спавшего в кроватке, и обнял ее.

– Как себя чувствуешь, Машенька?

Та прямо-таки засветилась от его ласкательного обращения к ней.

– Хорошо, хорошо, Афонечка! А ты что это сегодня так рано домой вернулся?

– Да так, забрать кое-какие вещи…

– Это какие еще вещи? – насторожилась она.

И как ни старался Афанасий оттянуть неизбежное, однако отступать дальше было уже некуда.

– Да все мои вещи, какие есть, Маша. Сегодня же со своим отрядом ухожу в поход.

Она вскрикнула и, испуганно оглянувшись на детскую кроватку, чуть было не лишилась чувств. Однако Афанасий поддержал ее и усадил на стул.

– Как же так, милый?! – чуть слышно прошептала она. – Почему вот так, сразу?

Он поставил рядом стул и тоже присел на него, уже сожалея, что не сказал ей об этом заранее. «Да кто его знает, как лучше? – подумал он. – А то бы дергалась до сегодняшнего дня, переживая. А вот так получилось, как обухом по голове».

– Извини, милая. Честно говоря, не хотел волновать тебя заранее. А сейчас весь мой отряд уже на пристани, готовит дощаники к походу. Так что давай-ка, хозяйка, собирать вещи.

– А как же они там без тебя? – заволновалась она.

– На пристани Степан Гурьянов, стрелецкий десятник, мой помощник, за старшего. Так что не беспокойся. – И, видя, тем не менее, сомнение в ее глазах, пояснил: – У меня же ведь здесь лишь у одного из всего отряда семья. Так должен же я с ней проститься?

– Конечно, должен, Афонечка! Конечно, должен! – засветилась та от счастья. – Я сейчас, дай только немного приду в себя…


Когда все вещи были собраны, получилось три больших узла.

– Не думала, что будет так много, – озадаченно заметила Мария, глядя на них.

Афанасий же только усмехнулся:

– Чему удивляешься? Одной только зимней одежды сколько набралось…

– И то правда, – согласилась та и вдруг встрепенулась: – А как же ты их дотащишь-то до пристани?

– Пойду налегке, а за ними пришлю своих служивых. Кстати, вместе с ними и сама придешь с Мишуткой проводить меня.

– Ой, Афонечка, милый мой! – чуть было не заголосила она, но, метнув испуганный взгляд на кроватку со спящим в ней сыном, вовремя понизила голос. – И как же это я целый год не увижу тебя, не обниму?

– Привыкай, Маша, коль за служивого замуж вышла. Чай, не в последний раз еще провожать будешь…

Та, по-бабьи прикрыв рот рукой, скорбно посмотрела на него: «Господи, да хватит ли мне сил еще-то хоть раз проводить столь дорогого мне человека в поход?»

Афанасий же, слегка встряхнув, протянул ей кожаный мешочек, в котором что-то звякнуло:

– В нем все наши деньги.

При слове «наши» та чуть было не расплакалась от счастья и несмело попросила:

– А можно мне посмотреть на них?

– Отчего же? – удивленно пожал тот плечами. – Ведь они же будут у тебя в течение целого года.

– Какой же ты непонятливый у меня, Афонечка, – улыбнулась Мария. – Ведь это же будет потом, а мне очень хочется глянуть на них прямо сейчас, да еще и при тебе… Вон какой он тяжеленький, – удовлетворенно заметила Мария, развязывая ремешок, и, заглянув в него, ахнула:

– Да там же ведь одно серебро!

Афанасий хмыкнул:

– Ты так удивилась, как будто увидела в нем лишь одно золото… Ну ничего. Вот вернусь из похода, еще поболее будет. А сейчас возьми из них малость на первые расходы, а остальные схорони.

– А где же, Афонечка? – растерянно спросила она, прижав к груди мешочек с деньгами.

Тот осмотрелся.

– Да вон, в кроватке Мишутки. Пусть мой наследник и охраняет их, – улыбнулся он.

– Ты серьезно или шутишь?!

– Серьезнее некуда, Маша. В случае чего никому ведь и в голову не придет искать их именно там, – пояснил он.

Та умоляюще посмотрела на него:

– Мне страшно, Афонечка! У меня же ведь, как я уже говорила тебе, никогда не было собственных денег. Никаких. Ты-то хоть понимаешь это?! А тут же ведь целое состояние!

– Ну это ты уж слишком преувеличиваешь. Деньги, конечно, но не такие уж слишком и большие. Когда же вернусь из похода, то, как уже говорил тебе, их будет еще больше – сразу получу жалованье за целый год, – пояснил он.

Мария подошла к кроватке сына и осторожно, чтобы ненароком не разбудить его, подсунула мешочек под матрас у его изголовья. Затем обернулась к Афанасию, желая убедиться: правильно ли она сделала? И когда тот утвердительно кивнул головой, нежно прошептала:

– Охраняй, сыночек, наши денежки, как тебе наказал папка…

Тот крепко обнял ее и тут же почувствовал непреодолимое желание. «Да что же это я, в конце концов, железный, что ли?» – промелькнуло в его затуманенной голове, и, легко подхватив ее на руки, отнес на кровать.

– Дай я хоть постель-то разберу, милый, – чуть ли не простонала она, задыхаясь от предвкушения желанной близости.

– Уже некогда, – прошептал он с придыханием…


Афанасий устало сел на край кровати.

– Сдается мне, дорогая, что, когда вернусь из похода, у Мишутки будет уже и сестренка… – сказал он, усмехнувшись. – Уж больно жарко ты меня обнимала…

Мария, приподнявшись, обняла его:

– Так ведь это же в последний раз перед долгой разлукой, милый… А насчет дочки – все, конечно, может быть. Хотя бабка Фрося и присоветовала мне кое-какие снадобья… – застенчиво заметила она.

– Ну это уж ваши с Фросей бабьи дела… – Мария смущенно опустила глаза. – Ох, уж мне эта повитуха, – покачал тот головой и усмехнулся, вспомнив, как та чуть было не лишилась чувств, когда он после успешных родов Марии протянул ей в качестве благодарности за рождение сына серебряный целковый[39]39
  Целковый – то же, что рубль.


[Закрыть]
.

– Что это ты заулыбался, Афонечка? – обеспокоенно спросила она.

Тот, несколько удивленный ее вроде бы беспричинным беспокойством, пояснил:

– Да вспомнил о том, как разволновалась бабка Фрося, когда я дал ей целковый после твоих родов.

Мария облегченно рассмеялась:

– Еще бы! Да ведь для нее же это очень большие деньги, потому как так же, как и я, она – дворовая, деньги которой не положены. – И с горделивыми нотками в голосе добавила: – Она сама сказала мне, что, мол, у меня очень даже щедрый муж.

– Надо же, оказывается, какая неслыханная щедрость! – со вздохом покачал он головой. – Эх, нищета…

Встав с кровати, подошел к кроватке сына. Поправил сбившееся одеялко. Подошедшая Мария прижалась к нему своим гибким телом, счастливо глядя на его просветлевшее лицо, которого таким вроде бы еще и не видела.

– Все! Пора, Маша… Береги сына. Жду тебя с ним на пристани.

* * *

Пристань была полна народу. У четырех дощаников, причаленных к пристани в ряд, спиной к реке в две шеренги были построены казаки и стрельцы отряда. Перед ними, на некотором удалении, стоял воевода, который выделялся своим богатым одеянием: красный бархатный кафтан с опушкой по подолу и воротнику соболиным мехом, кушак и петлицы на груди расшиты золотой нитью; на соболиной шапке речным жемчугом крупно белел вышитый византийский двуглавый орел. Рядом с ним стоял Афанасий, а чуть сзади них – Мария с ребенком на руках.

– Ну что же, Афанасий, обо всем мы с тобой уже переговорили, так что с Богом!

– Спасибо вам, Давыд Васильевич, за все!

– Полноте, Афанасий! Ведь общее дело делаем во славу Руси нашей, – с чувством произнес тот и осенил его крестным знамением.

Афанасий повернулся к Марии, которая со смешанным чувством тревоги и гордости за мужа смотрела на него. Поцеловал сына, который своими ручонками тут же попытался вцепиться в его бороду, затем жену, которой хотелось со всей женской страстью прижаться к нему, но она тем не менее помнила о том, что кругом полно людей, и потому лишь сдержанно ответила на его поцелуй. Затем повернулся к воеводе:

– Прошу вас, Давыд Васильевич, позаботиться о моей семье. В случае чего, конечно…

– Не беспокойся, Афанасий! Как-никак, а я же все-таки крестный отец твоего первенца. Или запамятовал? – улыбнулся воевода.

– Такое не забывается, Давыд Васильевич!

И еще раз глянув на Марию и сына, повернулся, и, сделав пару шагов вперед, скомандовал:

– Отряд! По дощаникам!

Затем направился к головному, на носу которого торчал ствол покрытой кожаным чехлом пищали.

– Доброго пути!

– Возвращайтесь с победой!

– С вами Бог! – раздавались громкие напутствия из толпы провожающих.

И вдруг раздался торжественный колокольный звон.

Ратники в едином порыве, воодушевленные этим Божьим напутствием, разом сдернули головные уборы и истово перекрестились.

Афанасий, надев кунью шапку с бархатным верхом, в последний раз глянул на Марию, которая со слезами на глазах, прижав левой рукой к своей груди сына, правой отчаянно махала ему. «Прощайте, дорогие мои!» – прошептал он, махнув ей рукой, а затем громко подал команду:

– Отчаливай!

Ратники оттолкнули дощаники от берега шестами, а гребцы на их носовой части налегли на весла – ведь они должны были плыть против течения, которое хотя, конечно, и ослабело после бурного весеннего паводка, однако было еще довольно сильным.

– Ставь паруса! – громко подал Афанасий новую команду, вспомнив добрым словом кормщика Тихона.

И когда те наполнились попутным ветром, выгнувшись дугами, дощаники медленно поплыли вдоль берега, где течение было более медленным, чем на стрежне, вверх по реке.

Глава 3
Путь к волоку

Дощаники прошли устье речки Мангазейки, и златокипящая Мангазея осталась за их кормой. Впереди их ждали неведомые пути к Турухану.

Вперед, к Худосею!

Проводник Копылов, назначенный в отряд по рекомендации воеводы Жеребцова и уже побывавший на Турухане, а летом прошлого года вернувшийся оттуда в Мангазею, повернулся к Афанасию, стоявшему вместе с толмачом тут же, на носу дощаника у пищали:

– Как думаешь, Савельич, а не перейти ли нам сейчас к другому берегу реки?

Тот удивленно посмотрел на него:

– А зачем это, Тимофей?

– А затем, что вскоре Таз-река будет поворачивать вправо и ее стрежень подойдет близехонько как раз к берегу, вдоль которого мы сейчас и идем. А это будет означать, что ее течение здесь усилится, препятствуя продвижению наших дощаников. В то время как у того берега оно будет как раз наоборот, поменее, чем у нашего даже и сейчас.

Афанасий задумался, а затем возразил:

– Ты, Тимофей, конечно, прав, но не совсем. – Тот непонимающе посмотрел на начальника отряда. – А дело в том, – пояснил он, – что после поворота реки попутный ветер станет для нас, почитай, почти что боковым и наши дощаники уже не смогут тогда идти под парусами, потому как нашим парусам нужен лишь способствующий, то бишь попутный, ветер. – Тот глянул на парус, выгнутый попутным ветром, и согласно кивнул головой. – И придется нам тогда идти вверх по реке, уже отталкиваясь от дна шестами, благо что у берега, слава Богу, не так уж и глубоко. А вот идти против течения на наших немногих веслах будет себе дороже. И главное, в этом случае нам волей-неволей придется снова возвращаться к этому же берегу, чтобы попасть в первый большой правый приток реки, ведущий к волоку на Турухан, которым вы возвращались в Мангазею. – Тот снова согласно кивнул головой. – Но, заметь, преодолевать стремнину придется уже лишь на одних веслах, и потому отнесет она нас назад своим быстрым течением на версту, а то, глядишь, и на все две. А, кроме того, ты ведь говорил, что Таз-река часто разветвляется на протоки, и как нам, спрашивается, в этом случае перейти на противоположный берег? А посему нам надо держаться именно этого берега, чтобы не пропустить этот самый нужный приток, а затем не плутать по реке туда-сюда в поисках его.

Тот удовлетворенно глянул на него:

– Теперь-то я окончательно уверился в том, что наш отряд, несмотря ни на что, благополучно доберется до Турухана.

– Это почему же? – заинтересованно спросил Афанасий.

– Да потому, что у тебя, Савельич, голова-то светлая!

Ивашка, молодой казачок, старавшийся все время находиться поближе к начальнику отряда, восторженно посмотрел на него.

Тот же скептически усмехнулся:

– И на том, Тимофей, спасибо… – А затем поинтересовался: – А как, кстати, называется этот самый приток, ведущий к волоку?

Проводник смутился:

– Честно говоря, не знаю, Савельич. Ведь когда мы спускались от волока по нему к Тазу-реке, то не встретили на его берегах ни одного чума самоедов.

– Худосеем прозывается эта речка, – пояснил молчавший до сих пор толмач.

– Откуда же знаешь, Ябко? – с некоторым недоверием спросил Афанасий.

– Когда мы уже давно, когда я еще был мальчонкой, – и вопросительно посмотрел на него: – Я понятно говорю, начальник? – и когда тот согласно кивнул головой, продолжил, – кочевали своим родом по тундре со стадом олешек, то один раз и вышли к этой самой широкой речке, через которую переправиться на другой берег уже так и не смогли. И наш старейшина называл ее именно так – Худосей. А он ведь не в первый раз бывал у ее берегов, – пояснил толмач.

– Спасибо тебе, Ябко, за подсказку!

– Да не за что, начальник! – ответил тот и, польщенный его похвалой, расплылся улыбкой на своем раскосом лице.

– А вот скажи-ка мне, Ябко, зачем это вы перегоняете стада оленей на такие большие расстояния?

Тот непонимающе посмотрел на него:

– Так ведь там, ближе к Студеному морю, летом мало гнуса. – Афанасий понимающе кивнул головой и усмехнулся про себя, вспомнив, как дикий олень спасался от гнуса на берегу Тазовой губы. – Да к тому же и ягель там в это время посочнее будет. А осенью, – продолжил Ябко, – перегоняем олешек обратно, когда уже и здесь становится его меньше.

– Еще раз спасибо тебе, Ябко, за подсказку, – и повернулся к проводнику: – Ну что же, Тимофей, стало быть, и будем с Божьей помощью добираться до этого самого Худосея.

– Стало быть, так, Савельич, – согласился тот.

* * *

Солнце стало клониться к горизонту, хотя это ничего особенно и не значило – уже был полярный день.

– Пора бы и пристать где, Тимофей, а то мужики уже натолкались шестами, хоть и работали по переменке. Надо бы подкрепить их силы добрым обедом да дать им хоть самую малость и передохнуть.

– Вскоре, как я помню, должна где-то здесь впадать в реку не то речушка, не то большой ручей. Вот там, думаю, и будет самое удобное место для остановки отряда.

– Хорошо. Смотри только, не прозевай это самое место.

– Как можно, Савельич?! – укоризненно посмотрел тот на него. – Я хоть и не толкаюсь шестом, как твои казачки, а тоже был бы не против как следует перекусить, чем Бог подаст.


– Вот она, Савельич, эта самая речушка! – радостно воскликнул Тимофей, показывая рукой в сторону открывшегося ее неширокого устья. – Стало быть, все-таки не запамятовал! – радовался он.

– Молодец, Тимофей! Место для стоянки действительно замечательное. – И крикнул Игнату, державшему на корме дощаника в руках рулевое весло: – Как только поравняемся с устьем этой речушки, то, не мешкая, поворачивай прямо в него!

– Будет сделано, Савельич! – бодро ответил тот, радуясь остановке и скорому уже обеду.

Казаки, радуясь скорой остановке и возможности передохнуть, дружно налегли на шесты, и, когда их дощаник вошел в устье речушки, за ним послушно последовали и остальные.

Афанасий оглянулся и, убедившись, что все четыре дощаника уже тоже втянулись в ее устье, крикнул Игнату с кормовым веслом:

– Причаливай!

А затем, когда под днищем зашуршал песок, приказал казакам:

– Держите дощаник на месте шестами! А ты, Ивашка, вбей на берегу два кола для чалок[40]40
  Чалка – на речных судах так называются швартовы, которыми те крепят к пристани, берегу или другому судну.


[Закрыть]
!

Молоденький казак тут же выпрыгнул из дощаника с двумя заранее заготовленными кольями и ловко вбил их обухом топора в прибрежную, уже более или менее оттаявшую после зимней стужи землю. А двое других служивых тут же накинули на них петли чалок и подтянули ими дощаник бортом к самому берегу.

– Хорошо-то как! – воскликнул Афанасий, шагнувший на берег и всей грудью вдохнувший свежий воздух. – Доброе место выбрал, Тимофей!

– Доброе-то доброе, – буркнул тот, стараясь не выдать радость от похвалы начальника, – да вот только гнус треклятый поедом есть будет. Ведь здесь, в затишье, для него прямо-таки что ни на есть рай земной.

– Не бурчи! – упрекнул его Афанасий. – От этого гнуса меньше никак не станет, – и подозвал к себе стрелецкого десятника, когда и его дощаник пристал к берегу: – Я, Семен, пожалуй, пройдусь вдоль берега, посмотрю, что там да как, а ты проследи, чтобы в костры поболее лапника подкидывали для дыма, не то от гнуса жизни не будет. Шатры-то ставить, пожалуй, не будем, потому как остановка будет короткой. – Тот понимающе кивнул головой. – И распорядись перегородить речушку сетями – дай Бог, какая рыба ненароком в них и попадет.

Десятник оживился:

– Это было бы очень даже здорово, Савельич! – мечтательно произнес он. – Ведь наши мужики-кашевары такую бы ушицу из нее сварганили – пальчики оближешь…

– Вот и я о том же, – улыбнулся тот его настрою. – А мы с тобой, Тимофей, – обратился он к проводнику, – тем временем оглядимся и посмотрим, что там делается-то в округе.


Когда они отошли чуть в сторону от стоянки, Тимофей предупредил Афанасия:

– Подожди, Савельич, я сейчас…

Подошел к молодому кедру, росшему у самой воды на небольшом бугорке, и, срезав ножом две ветви, одну из них протянул Афанасию.

– Это еще зачем? – удивился тот.

– От комаров и мошки будем отбиваться, – весело пояснил Тимофей. – Мы только этим и спасались от гнуса еще в прошлом году, когда возвращались с Турухана в Мангазею.

– Но зачем же нужно было обязательно портить кедр? Ведь это же самое дорогое и к тому же весьма редкое дерево здесь, в заполярной тундре, – с укором сказал Афанасий.

Тимофей усмехнулся:

– Умный ты мужик, Савельич, да, видать, не очень! Глянь-ка лучше вокруг: березки и тальник только-только начали распускаться, да и у лиственницы хвоя-то однолетняя – вишь, иголочки-то не ней еще толком-то и не выросли. Стало быть, хочешь почти голыми ветками гнус разгонять? – хохотнул он. – Так что бери ветвь, не упирайся. Будешь еще благодарить меня за нее. А за кедр не печалься – вырастет, и лет эдак через сто станет ох каким могучим красавцем.

Афанасий только покачал головой, оценив, тем не мене, практическую хватку проводника, и они не спеша, обмахиваясь кедровыми ветками и осматриваясь по сторонам, пошли по берегу вдоль реки.

– А тропинка-то натоптана, Савельич, – озадаченно отметил Тимофей, – хотя никого вроде бы вокруг и не видно.

Тот усмехнулся:

– Как это никого не видно? Смотри, сколько одних мышей-то шастает под ногами… А вон, глянь, юркие пестрые лемминги[41]41
  Лемминги – небольшие мышевидные грызуны размером немного меньше крысы, с коротким хвостом. Их называют иначе северными пеструшками, так как они имеют пеструю окраску шерсти – желтовато-бурую с темными и светлыми пятнами.


[Закрыть]
то и дело проскакивают перед нами в заросли кустарника.

– Это, конечно, так. Мышей в этих краях действительно, видать, ох как много. Стоит хотя бы только вспомнить, как в Мангазее шустрые пасюки по лабазам шныряют, что твои серые волки…

Афанасий рассмеялся от его столь образного сравнения.

– Однако пусть мышей будут и целые полчища, но такой тропы им все равно не протоптать, – хитровато посмотрел проводник на него.

– А ты, Тимофей, соображай! Раз есть мыши, то непременно должны быть и лисы поблизости. Не песцы, конечно, которых, как сказывали мне промышленники в Мангазее, поболее будет в северной тундре, у берегов Студеного моря. А вот рыжие, так те точно должны быть здесь. Не пропадать же на самом деле таким харчам, – хохотнул он. – Окромя прочего, Ябко упоминал и о зайцах, которых здесь во время стоянки их рода было во множестве. Стало быть, таятся по кустам и волки, выслеживая их. Да и олени должны ходить испить свежей водички из речки, а не из озерец стоялых. Диких-то тут может быть, конечно, и маловато, а вот домашних будет множество, когда самоеды здесь стойбище свое, кочуя по тундре, поставят. Так что зверья разного здесь живет вполне предостаточно. А потому-то испокон веков эта тропа и не успевает зарасти.

– Может быть, и так, Савельич, – согласился тот. – Вон сколько и разной птицы в округе. Гляди, как куропатки-то боярынями московскими вперевалку бегают.

Афанасий усмехнулся:

– Ты-то сам этих боярынь-то московских хоть видел?

Тот рассмеялся:

– Да нет, конечно. Я же из поморов буду, а посему все более по берегам Студеного моря обретался. Просто знающие люди в Холмогорах так говорили.

В это время над ними пролетела стайка куликов-воробьев, издавая свист своими крыльями.

– Ишь, разлетались, окаянные, – незлобно заметил Тимофей. – У всей живности, стало быть, свои заботы…

– Уж это точно. Всем прокорм как-никак требуется, – согласился Афанасий.

А через некоторое время они застыли на месте: серая утка-шилохвостка со своим выводком на некотором удалении пересекала тропу прямо перед ними, продираясь сквозь траву к речной воде. Однако, увидев людей, она предупреждающе громко крякнула, и утята разом тут же присели, сжавшись в желтые, в коричневые крапинки, комочки.

– Ишь ты, вроде как и спрятались… – усмехнулся Тимофей.

А утка, выбежав из травы на тропу, вытянула в сторону как бы подбитое крыло и, прикидываясь подранком, прихрамывая, с шумом бросилась в траву и, постоянно крякая, старалась привлечь к себе внимание.

– Уводит нас с тобой от выводка, – потрясенный ее самопожертвованием, тихо сказал Афанасий.

– Мать… – так же тихо сдавленным голосом произнес Тимофей. – Эта никогда не предаст и не бросит свое потомство…

Афанасий удивленно посмотрел на него. Оказалось, что в этом суровом с виду человеке, скитальце и добытчике, скрывалась добрая и ранимая душа. И еще что-то сугубо личное прозвучало в его голосе. «Ну и ну…» – только и смог он подумать про себя, сделав такое неожиданное и очень важное для себя открытие.

А Тимофей неожиданно и так резко свистнул, что утята врассыпную и косолапо кинулись с тропы в траву.


Пройдя еще с полверсты, на ровной сухой площадке увидели шесть нарт с увязанными на них тюками поклажи. Рядом с ними были отчетливо видны темнеющие на мху следы костров стоявших здесь когда-то чумов.

– Надо же! – удивился Афанасий и огляделся вокруг своими зоркими глазами воина. – А никаких людей-то и не видно…

– А их здесь и нет, – с видом знающего человека пояснил Тимофей. – Здесь было зимнее стойбище самоедов, а теперь они погнали свои стада оленей на север, оставив ненужные зимние вещи. Зачем их, спрашивается, тащить с собой? А осенью станут гнать оленей обратно на юг и снова вернутся сюда. – И, видя немой вопрос в глазах Афанасия, заметил: – Не волнуйся, Савельич, никто этих вещей не возьмет – в тундре живут честные люди.

Тот усмехнулся:

– Можно подумать, что самоеды живут прямо-таки по библейским заповедям!

– Не совсем, конечно, так, – рассмеялся Тимофей, – но вот оставленные в тундре вещи уж точно никто не возьмет.

– Ну да ладно. С нартами вроде как разобрались. – И вдруг рассмеялся: – А вот ты удивлялся, почему это тропа вдоль реки так утоптана. В то время как рядом бродило целое стадо оленей.

– Которые только и делают, что бегают к реке, чтобы напиться водички, а не есть ягель, который как раз и хорош-то на полянах, а не у реки, – усмехнулся Тимофей.

– Не только, – заметил Афанасий и рассказал о том, как олень спасался от гнуса, целиком забравшись в воду.

– А ты, Савельич, часом, не врешь? Небось и выдумал-то все ради потехи…

Тот, обмахнувшись веткой от назойливого гнуса, с усмешкой посмотрел на него:

– Да нет, не вру, Тимофей. Своими глазами видел на берегу Тазовой губы, когда шли на коче из Тобольска в Мангазею. Одни только рога да ноздри и торчали из воды у того бедолаги.

– Надо же… Хотя, признаться, ежели уж очень-то жить захочешь, то не только в воду залезешь…

– Ну ладно, философ, – заметил Афанасий, – давай-ка двигать назад, а то можем так и без обеда остаться.

– Ты-то, Савельич, чего это так беспокоишься, – усмехнулся тот. – Ведь тебе как начальнику завсегда лучший кусок оставят.

– Так я же ведь о тебе-то беспокоюсь, дурья твоя голова!

– Ну, ежели так, – улыбнулся тот, – то давай и взаправду поспешать назад будем…

* * *

Едва они подошли к стоянке, как к ним устремился стрелецкий десятник и возбужденно воскликнул:

– Ты знаешь, Савельич, наши рыбачки вот такого осетра, – он раскинул руки в стороны, пытаясь показать его размеры, – поймали! Да еще и нескольких сигов в придачу со стерлядкой! Так что осетровой ушицы на весь отряд в три котла хватило!

– Ай да молодцы, рыбачки! – обрадовался и Афанасий. – Это же надо – ушицы из осетра отведаем! – И, загораясь охотничьим азартом, посоветовал: – Ты, Семен, передай своим рыбачкам, чтобы после ушицы, еще до отдыха, они еще раз поставили в речку сети. А после отдыха и проверим их. Может, дай Бог, и еще раз повезет. Ведь всякое бывает… – Тот согласно кивнул головой. – К тому же сейчас уже полярный день, и мы без ущерба для дела можем задержаться здесь еще на некоторое время. А запас, как известно, карман не тянет.

– Золотые слова, Савельич! – вступил в разговор Тимофей, предвкушая редкое лакомство. – Не может такого быть, чтобы больше не повезло.

Афанасий критически глянул на речушку:

– Толком-то и не поймешь, то ли речка, то ли ручей, а, глянь-ка, какое богатство в нем обретается… Ведь, по словам опытных рыбаков, осетры водятся в довольно большом количестве лишь в Мангазейском море и уже в меньшем – в нижнем течении Таза-реки. Ведь даже у берегов Мангазеи они очень редко попадают в их сети. Так как же тогда эта рыбина оказалась здесь, в этой забытой Богом речушке, вдали даже от Мангазеи?! – растерянно воскликнул он.

На что Тимофей заметил:

– Однако ведь те же рыбаки говорили, что во время нереста осетры нередко уходят метать икру в верховья реки. Так что эта самая рыбина и может как раз быть одной из них.

Афанасий укоризненно посмотрел на него:

– А разве тебе не известно, что нерест у рыб в этих местах начинается несколько позже?

– Известно, конечно. Однако вот только одна незадача, – заметил Тимофей.

– Какая? – одновременно заинтересованно спросили Афанасий и Семен.

Тот задумчиво посмотрел на стрелецкого десятника:

– А скажи-ка мне, Семен, добытая вами рыбина была самкой или самцом?

Тот откровенно рассмеялся:

– Да кто же в них-то разберется? Это жеребца я враз от кобылы отличу по известным тебе признакам, – хохотнул он, – или, скажем, селезня от утки, не говоря уж о петухе и курице, а вот с рыбами что-то никак у меня не получается…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации