Текст книги "Крах проекта «Человечество». Мир в 2050 году"

Разработка

Дело не в особенностях национальных характеров, как вы могли бы подумать. Отрицать различие между этносами невозможно, да это и унизительно для представителей этносов. И считать, что различие между народами исключительно культурное, то есть такое, которое возможно скорректировать воспитанием, – также, по меньшей мере, недальновидно, потому что ведет в конечном итоге к фашизму, тоталитарному переучиванию наций, да еще подкрепленному военной силой. Причем к тоталитаризму вполне логично приходят обе стороны – как «обучаемые», так и «обучающие».

Такие примеры, начиная с «открытия» Японии капитаном Мэтью Перри, мы постоянно встречаем в мировой истории. Ответом на подобного рода «переучивание» становится ненависть к «учителям». Последствием миссии капитана Перри стал Перл-Харбор. Последствиями «культуртрегерства» европейцев, в том числе и русских, стала всеобщая ненависть к ним, проявившаяся в массовых убийствах европейских колонистов по всему миру, не исключая бывших советских Средней Азии и Закавказья. Можно также вспомнить «исламские революции», террор в Европе, развязанный обученными европейской культуре жителями «третьего мира», геноцид в Камбодже, организованный выпускниками парижских университетов Пол Потом и Иенг Сари, и так далее.

Невозможно воспитанием заставить человека поступать вопреки собственной природе. Под природой мы понимаем в данном случае микроэлементный состав организма, физиологические особенности работы желез внутренней секреции, различные у разных наций, внешние этнопризнаки, скоррелированные с особенностями функционирования вегетативной и нервной систем, влияющие на все функции организма – от скорости полового созревания до степени чувствительности к боли… Изменить природу человека возможно, лишь подвергнув его воздействию иных физико-географических условий. Этим руководствовались тираны, высылая за пределы родной земли целые народы.

Пределы воспитания очень хорошо описаны у Герберта Уэллса в романе «Остров доктора Моро», где, кстати, еще раз доказывается, что в пределе воспитание, противоречащее базовым установкам организма, чтобы быть хоть сколько-то результативным, должно стать тоталитарным.

В последнее время мы слышим пропаганду идей воспитания новоприбывших мигрантов или наций, только начинающих массовое тесное взаимодействие с соседями по земному шару, с помощью общественного мнения. Благодаря развитию новых, фиксирующих поступки людей, технологий, в принципе можно каждый факт проявления насилия, бескультурья, отрицания местных обычаев и норм поведения делать гласным и предавать возможности осуждения местным сообществом или лидерами общественного мнения. Но сторонникам такого подхода следует помнить, что у подавляющего большинства населения, вне зависимости от национальной принадлежности, сцены насилия, жестокости, унижения других людей вызывают удовольствие, а не осуждение.

Бокс и «бои без правил», практически все азиатские боевики, записи реального унижения и насилия, снятые на мобильные телефоны, занимают по посещению первые строчки в Интернете. Вспомним, сколько народу собирали публичные казни, – и вспомним, сколько сейчас собирается зевак глазеть на чужие несчастья – пожар или дорожную аварию. Это касается не только Европы или Америки – фото и видеозаписи полного досмотра пограничниками девушек, например, в аэропорту Дели, набирают в Индии миллионы просмотров – всем хочется поглядеть на унижение, особенно – белой женщины. Та к что в случае выкладывания на всеобщее обозрение сцены насилия – мигранта ли над местным жителем или местного жителя над мигрантом – общественное мнение в большинстве своем будет на стороне насильника. Пусть даже это мнение не будет выражено публично.

Нации есть не что иное, как части экотипов, сформированные воздействием окружающей среды, и в этом плане ничем от других частей экотипов – допустим, животных – не отличающиеся. К примеру, любимый герой детских сказок серый волк имеет подвиды «волк обыкновенный», «волк европейский», «волк карпатский», «волк степной», «волк тибетский» и «волк китайский», сформировавшиеся в разных экотипах.

Экотип – это совокупность особей того или иного вида растений, животных или микроорганизмов, адаптированных к окружающей среде и обладающих наследуемыми, экологически обусловленными признаками. Экотипом также можно называть один из видов, в отличие от других, соседних, если мы рассматриваем этот вид в контексте его адаптации к окружающей среде.

Воспитанием, разумеется, тут ничего не изменить, а вот изменением экологических условий местности, добавлением микроэлементов в рацион, изменением климата, переселением изменить менталитеты народов можно. Сравните для примера менталитеты финно-угорских народов – манси, венгров, финнов, эстонцев, вепсов – насколько они различны! А ведь это очень близкие родственники. У них ведь не только языки похожи. С финно-угорскими языками четко ассоциируется Y-хромосомная гаплогруппа N1c-Tat.

В частности она встречается у 67 % удмуртов, 61 % финнов, 53 % саамов, 51 % коми, 50 % марийцев и 34 % эстонцев. У современных венгров встречается редко, но анализы показывают ее широкое присутствие у древневенгерских элит.

Антропологические типы современных финно-угорских народов исключительно разнообразны, но в целом предполагается, что предковая прафинно-угорская популяция относилась к древнеуральской расе, не до конца дифференцированной относительно «европеоидных» или «монголоидных» признаков, и на данный момент наиболее полно сохранившейся в антропологическом типе манси.

Монтескье когда-то написал: «Вид правления зависит от местности». И это правильно – сперва местность формирует экотип, затем часть экотипа – этнос – создает экономико-политическую надстройку, затем подбирает себе религию (то есть древние племенные верования заменяются сложившимся религиозно-философским учением)…

Человеческий потенциал или, точнее, возможности для развития, у всех этносов, вероятно, примерно одинаковые. Разница – в месте проживания. Очень условно говоря, есть места, пригодные для развития цивилизации современного типа, а есть – геопатогенные зоны, где цивилизация развивалась до определенного предела, а затем деградировала. Обычно в таких зонах природные условия вызывают у их обитателей определенные патологии в развитии и внешности. Иногда эти патологии даже приятны на вид.

Условность заключается в том, что ни геоблагоприятность, ни геопатогенность территории нельзя измерить, и мы можем судить о ее потенциале пригодности для развития лишь по результату – наличию или отсутствию прогресса. Правда, есть еще уровень IQ, но его замеры, хотя и показывают взаимосвязь прогресса и интеллекта нации в среднем, не говорят о том, что было причиной, а что – следствием. Возможно, низкий интеллектуальный уровень как раз следствие отсутствия прогресса в судьбе наций и гос ударс тв.

Что такое прогресс, вопрос, разумеется, тоже дискуссионный, об этом мы поговорим в последующих главах. Более того, так как экологические особенности местности меняются – теплеет или холодает, на месте сосновых лесов вырастают апельсиновые сады, тучные пастбища становятся пустынями и так далее, – то геоблагоприятные зоны постепенно становятся геопатогенными. (А какие-то ранее геопатогенные зоны становятся геоблагоприятными, например, зона Балтийского моря.)

Никаким воспитанием последствия экотипизации, уже закрепленные во внешнем облике представителя той или иной нации, не изменить. Можно научить человека вести себя иначе, чем он привых. Можно научить сдерживать свои чувства. Можно научить понимать других людей. Но заставить забыть его, кто он есть на свете и кем он родился – невозможно. Как только спадет внешнее давление или возникнут стрессовые ситуации – весь «тонкий лак цивилизации» (Ницше) с индивидуума сходит, и перед нами вновь восстает архаичный дикий зверь, как в романе Герберта Уэллса «Остров доктора Моро». Подобный пример мы наблюдаем в Грузии – модернизированная Саакашвили, она вновь постепенно возвращается к бандитизму и опять становится опасной для путешественников.

Примеры массовых убийств и погромов в самых благополучных странах, когда в крупных городах на несколько часов гаснет свет или происходят стихийные бедствия, у всех на слуху. (Исключение – Япония, там «фукусимская» катастрофа не сопровождалась мародерством.)

Другой трагический пример – попытка построения общности «единый советский народ» в СССР. Едва хоть на йоту ослаб гнет репрессивных органов, практически по всем национальным республикам прокатилась волна погромов, не стихавшая затем годами. Оказывается, их жители не забыли о своей национальной идентичности; оказывается, они всю жизнь относились с ненавистью к представителям другой национальности; оказывается, они только и ждали случая, чтобы начать их убивать, изгонять из домов, насиловать и глумиться.

В СССР повторился и многократно был усилен так называемый феномен Едвабне – массовое убийство евреев в деревне Едвабне в Белостокской области БССР (теперь Польша) во время Второй мировой войны, в июле 1941 года. Долгое время считалось, что погром совершили немецкие каратели, однако теперь известно, что массу погромщиков составляли поляки, проживавшие в окрестных районах. В 2001 году американский историк Ян Томаш Гросс опубликовал книгу Sąsiedzi: Historia zagłady zydowskiego miasteczka, в которой показал, что погром был совершен местными жителями без немецкой помощи.

«Основные факты выглядят бесспорно. В июле 1941 года большая группа живших в Едвабне поляков приняла участие в жестоком уничтожении почти всех тамошних евреев, которые, кстати сказать, составляли подавляющее большинство жителей местечка. Сначала их убивали поодиночке – палками, камнями, мучили, отрубали головы, оскверняли трупы. Потом, 10 июля, около полутора тысяч оставшихся в живых были загнаны в овин и сожжены живьем», – пишет американский исследователь.

Вообще-то это далеко не единичный феномен, во время Второй мировой войны поляки совершили военные преступления против своих соседей-евреев как минимум в 24 рай онах страны. Но именно Едвабне стало нарицательным для следующего социального феномена: любой народ возненавидит другой народ, если им придется жить вместе на равных условиях.

Опыт всемирной истории только подтверждает «феномен Едвабне» – практически любой народ ненавидит соседей (неважно, по национальному или по социальному признаку) до такой степени, что достаточно лишь разрешить – и он пойдет их убивать. Так было в Средней Азии, в Закавказье, на Северном Кавказе, на Балканах, почти во всей Африке, на Тиморе и Цейлоне, в Камбодже и Индонезии, Тибете и Уйгурии, Джамму и Кашмире… Далее везде. С прогнозируемым нами глобальным ухудшением жизни ослабеют государства, а, следовательно, и репрессивные структуры – и полыхнет вся планета.

Правда, есть и еще одна, неэкономическая, причина для ненависти между народами: презрение. Сейчас мы чаще всего сталкиваемся с презрением мигрантов к аборигенам, а не наоборот, как век назад. Каждому вновь прибывшему, что туристу в Закавказье, что гастарбайтеру в Москве, кажется – местные живут неправильно, уж он-то устроил бы жизнь лучше и, главное, справедливее. Действительно, за что молодому азиату, сильному, возможно – с боевым опытом, прошедшему тяжелый путь самоотречения и приспособления к чужой стране, уважать европейцев? Слабые, болезненные, без чувства достоинства, не отвечающие ударом на удар; к тому же их женщины их же и не любят, все к нам бегут, а мужчины, соответственно – импотенты… Культура? А что – культура? Смартфоном и он умеет пользоваться. Ум? Был бы у них ум, стали бы они «черного» выбирать президентом Америки? Разве своего бы не нашли?

Как-то раз пригласили меня, в составе группы экспертов, ответить на вопрос о нестерпимом запахе аммиака в новостройках. Эксперты говорили о марках цемента, о способах сушки штукатурки… Вероятно, из них роман Федора Сологуба «Мелкий бес» читал только я. Помните, уважаемые читатели, как перед съездом со съемной квартиры Передонов и его товарищи мочатся на обои?.. Вот отсюда и запах…

Рабочие-мигранты мочатся на стены, которые сами же и возводят, не только потому, что спускаться с семнадцатого этажа в сортир во дворе тяжело. И не только в знак протеста против ужастных условий труда, низкой заработной платы и отсутствия профсоюза. Эти требования надо еще осознать. А вот презрение к будущим владельцам построенных ими, мигрантами, квартир – достаточно почувствовать. Как Передонов чувствовал презрение к домовладельцам, у которых снимал квартиры. Мигранты тоже его чувствуют и, надо сказать, имеют на это много оснований. Я бы и сам его чувствовал.

В российской истории уже было нечто подобное. «Трудовые мигранты» из Китая после Октябрьского переворота десятками тысяч вступали в Красную Армию и в ее «части особого назначения» (карательные отряды), зачастую наряду с латышами и венграми, организовывая самые дисциплинированные и боеспособные «красные полки».

Но, возможно, от слияния рас и народов появится какая-то польза для человечества? Ведь постепенно люди перестают быть привязанными к одному месту жительства, и преимущества этноса, адаптированного к определенным условиям местности, сходят к нулю – допустим, твоя кожа хорошо приспособлена к избытку солнечной радиации, но зачем тебе это, если ты – инженер-нефтяник и тебе приходится работать то в Нигерии, то на Аляске, то во Вьетнаме…

Существуют еще и легенды о том, что метисизация способствует высоким умственным способностям «смешанных» детей. На практике такие легенды не подтверждаются – в противном случае Латинская Америка по интеллекту обогнала бы весь мир. Объясняется это просто: чаще всего в межнациональные браки вступают люди, не нашедшие места в своей родной среде, изгои, неудачники или творческие оригиналы.

Согласитесь, трудно поверить, что живущим в Петербурге молодому человеку или девушке не нашлось пары ближе, чем в Индонезии. На фоне таких родителей ребенку легко быть умным…

Не можем, правда, согласиться и с тем, чтобы считать этносы, возникшие в результате смешения национальностей, химерами. Напомним, что термин «химера» в историю ввел Лев Гумилев для определения места Хазарского каганата в этнообразующих процессах. Гумилев, как историк-концептуалист, задался простым вопросом: почему хазары как этнос исчезли бесследно, имея около 500 лет истории и мощное государство? В качестве ответа Гумилев и ввел термин «химера» для определения такого типа государственно-политических образований, который затем применял не только к Хазарии.

На самом деле любой существующий этнос возник не только в результате воздействия местности на впервые пришедших туда homo, но и вследствие последующих метисизационных процессов. Правда, ни к чему хорошему это не приводило, и далеко не каждый этнос становился актором исторического процесса.

В истории мы видим массу примеров полезных контактов между отдельными представителями разных народов, массу примеров отрицательных последствий смешения народов (сравните, например, по уровню развития и качества жизни Северную Италию с Южной, в которой население в Средние века было насильственно скрещено с арабами), и лишь один пример, когда смешение народов в результате переселения значительной части эллинов в Переднюю Азию дало положительный результат, выразившийся в расцвете искусств и наук в эллинистическом мире, в первую очередь – в эллинистическом Египте и государстве Селевкидов, чей свет пробился до нас даже сквозь арабское завоевание со сказками «Тысячи и одной ночи».

Все остальные примеры массового перемещения народов, что ариев, что арабов, что монголов, что колонизационные перемещения европейцев, в том числе – русских, были отрицательными для цивилизации, так как привели не к развитию культуры, а к резко негативному ее восприятию как привнесенной завоевателями-насильниками. Характерный пример – отказ от употребления китайцами молока, как традиция, возникшая после монгольского завоевания – кочевники-то как раз пили молоко, в частности – кумыс.

Над проблемой мигрантов – чего они несут больше, разрушения или пользы – размышляли не только ученые, но и писатели. «Три мушкетера» Александра Дюма – пожалуй, первый в истории роман о мигрантах. Напомню, что всем мушкетерам – героям романа – соответствовали реальные персонажи.

Все четверо родились фактически не во Франции – в Атлантических Пиренеях, в стране Басков, в Гаскони – в совсем недавно присоединенных провинциях. Французом мог бы себя называть один Атос, граф де ла Фер. Арамис был наполовину испанцем (по другой версии, баском), Д'Артаньян – гасконцем, Портос (Исаак де Порту, как его звали по-настоящему) – евреем (во всяком случае, по версии Дэниеля Клугера). Неудивительно, что они поехали служить в полк, которым командовал де Тревиль, гасконец. Важно другое – принципиальное отличие их системы ценностей от системы Ришелье, Миледи и прочих, безусловно, настоящих патриотов Франции.

Мушкетеры практически всегда совершали действия, граничащие или впрямую являющиеся государственной изменой, при этом не уставая клясться в любви королю и государству. Но симпатии читателя на их стороне. Потому что автор показывает: их выбор свободен. Они действовали против государственных интересов, но согласно собственной совести. И, по мнению автора, который и сам являлся квартероном, свобода их поведения была обусловлена их происхождением – описано это в основном на линии Д'Артаньяна, но касается всех четверых. Они имеют возможность поступать по совести, потому что не являются реальной частью двора (или истеблишмента), в отличие от гвардейцев кардинала, которые сплошь были сыновьями известных знатных фамилий и никакими псевдонимами не пользовались.

У всех ли мигрантов есть совесть? – возникает резонный вопрос у читателя. Свободы без совести ведь явно недостаточно. И в следующей книге автор тоже ставит его – и решает, создав образ кардинала Мазарини, мигранта без совести, но совершенно свободного в поступках…

Свободен ли мигрант в своем поведении, или оно детерминировано наследственными признаками? Есть ли у него свобода воли? И если есть, то насколько она сильна, может ли подавить «зов национальной идентичности»? Герои «Жука в муравейнике» братьев Стругацких пытаются ответить на этот вопрос – и не могут дать однозначного ответа.

Второй, не менее важный вопрос, состоит в следующем. Априори считая мигранта более свободным от связывающих автохтонное население оков – привычной морали, родственных связей, общинной солидарности, традиционного поведения, – мы считаем его либо более аморальным, либо более свободным, по сравнению с местными жителями. Но что, если ни то, ни другое не верно? Ведь относительно планеты любой переселенец – не мигрант. Он землянин и, как любой человек, не может прожить без морали, соседей, родственников и друзей, то есть – референтной группы, без традиций и чувства общности, пусть даже с абонентами социальной сети. В таком случае общественным регулятором его поведения становится наднациональная община его личных приятелей, людей, перед которыми ему может быть стыдно… Разумеется, подобный интернациональный механизм регуляции сложится, если только мигрант едет за свободой, которой ему не хватает на родине – а не за колбасой, пусть даже халяльной. Если он не хочет замыкаться в кругу «своих», не хоронит себя в национальном гетто. Для этого, как минимум, миграция должна быть добровольной, а не вынужденной в связи с ухудшившимися экономическими или экологическими условиями жизни. То есть миграция не должна превращаться в эвакуацию… А ведь сейчас происходит именно это.

Впрочем, однозначная польза от миграции есть – она размывает единство страны, атомизирует человека, делает его совершенно свободным – от родины, от семьи и родственников, от традиций. Мало кто из людей готов распорядиться подобной свободой себе на пользу. Но без достижения такой свободы прогресс действительно остановится. Тождество личности и нации, личности и государства нужно разрушить. Без этого не будет разрушено тождество личности и биологического вида, а без этого разрушения следующий эволюционный шаг будет являться проблематичным…