Текст книги "Дмитрий Байда-Вишневецкий"

Юрий Сорока
Дмитрий Байда-Вишневецкий

Пролог

Яркие события давних времен настойчиво напоминают о себе в наш высокотехнологичный и стремительный XXI век, вновь и вновь будоража наше сознание. Те события демонстрируют нам бесконечность Вселенной, в котором мы живем, и вызывают живой интерес к людям, которые любили и ненавидели, смеялись и плакали, испытывали радость и печаль задолго до того, как на планете Земля появились мы сами.

Есть что-то магическое в том, как из-под щетки археолога появляется текст, написанный тысячи лет назад неизвестной рукой, или как египетская гробница открывает свои двери перед пытливыми взорами исследователей, даря им возможность почувствовать связь времен. Есть что-то невероятно волнующее в старинном оружии, открывающемся перед нашими глазами в экспозициях исторических музеев в виде полуистлевших мечей и сабель, аркебузов и ружей, с помощью которых когда-то творили историю. Не менее сильное чувство охватывает неравнодушного человека, когда он листает старинную книгу, восхищаясь яркими красками рукописи, не потерявшими своего цвета за сотни лет, или когда читает слова, рожденные в голове давно не существующего создателя, слова, которые повествуют о современном автору мире и его собственной жизни.

Но существует еще одна разновидность исторического наследия, не менее важная, чем экспонаты музеев или древние летописи. И это, безусловно, фольклор, дающий возможность вдохнуть полной грудью атмосферу давно минувших эпох. На протяжении своей истории человечество создало немало памятников устного народного творчества. Среди них античные мифы, средневековые саги, сказы, былины и легенды. Особое место среди такого наследия занимают народные песни. Они воспевают героев, знаменательные события или просто любовь мужчины и женщины. Украинская нация собрала невероятную сокровищницу таких песен. Иногда веселые и беззаботные, иногда грустные и лирические, народные песни заставляют задуматься над судьбой нашего народа и заглянуть во времена, когда эти песни только сочинялись. Рассмотрим же одну из таких песен, которая своим появлением обязана героизму и самопожертвованию человека, который превратился в своеобразный символ украинского народа. А вместе с тем попытаемся воспроизвести в памяти образ того, кто стал прототипом для создания народной песни – песни про Дмитрия Байду-Вишневецкого.

Был ли Дмитрий Вишневецкий тем самым Байдой?

Наверное, нет в современной Украине человека, по крайней мере взрослого, который не слышал бы о славном казаке Байде, воспетом в народной исторической песне. Таинственная фигура народного героя с более чем четырехсотлетним прошлым заставляет вновь и вновь возвращаться мыслями к тем временам, когда в украинских степях зарождалось казачество.

 
В Цареграді на риночку
Та п’є Байда мед-горілочку;
Ой п’є Байда та не день, не два,
Не одну нічку та й не годиночку.
 

Так уж сложилось, что слова этой исторической песни, родившейся в середине XVI века, использовались множество раз в творчестве, имевшем целью осветить жизнь казацкого народа Украины. Впечатление такое, что образ казака Байды – собирательный, он олицетворяет общие черты запорожского смельчака. Не раз он предстает перед нами на полотнах картин или страницах литературных произведений. Еще с детства мы помним слова казака Василия из экранизации гоголевской повести «Пропавшая грамота»:

 
Ой як стрілив – царя вцілив,
А царицю в потилицю,
його доньку в головоньку.
«Ото ж тобі, царю,
За Байдину кару!..»
 

Образ таинственного Байды ассоциируется у нас с буйным степным ветром, загорелыми воинами с чубами-оселедцами на головах, длинными усами, широкими шароварами и кривыми саблями, с Запорожской Сечью и походами на ненавистных татарских работорговцев и охотников на людей. Кем же был этот человек, и был ли он вообще?

Оказывается, легендарный Байда на самом деле существовал. И был он не простым запорожским казаком, а принадлежал к известнейшей украинской шляхте своего времени. И был им Дмитрий Иванович Вишневецкий, князь и потомок знаменитого гедемина. А чтобы не сомневаться в том, возможно ли совместить отраженные в песне события и давние исторические факты, рассмотрим более внимательно, какое отношение фольклорный образ казненного в царьграде казака Байды мог иметь к своему прообразу – князю Дмитрию Вишневецкому.

Ученые многократно исследовали образ казака Байды, пытаясь совместить эту загадочную личность с реальным человеком, проживавшим в то время. целый ряд историков пытались рассмотреть эту проблему историографически. Вопрос идентификации легендарного казака Байды рассматривали Н. Костомаров, В. Антонович, М. Драгоманов, М. Грушевский, В. голобуцкий, л. Винар, В. Сергийчук. Интересовались им и А. Скальковский, А. Стороженко. Именно Скальковский впервые предположил, что образ Байды – это поэтическое отражение князя Дмитрия Ивановича Вишневецкого. Однако в работах Скальковского отсутствуют более или менее убедительные аргументы в пользу выдвинутой им теории.

Зато развил эту теорию Н. Костомаров. Историк в работе «Славянская мифология» утверждал, что в «Песне о Байде» вырисовывается образ народного героя XVI века князя Дмитрия Вишневецкого. Кроме того, ученый впервые выяснил причину уважения казацкой черни к этому человеку. Согласно версии Костомарова, несмотря на свое аристократическое происхождение, Вишневецкий «не слишком слушал верховную власть и не очень-то ценил ее милость к себе, самовольно ходил воевать, самовольно шел на службу к московскому государю и самовольно оставил ее». Князь Дмитрий Вишневецкий, по мнению Костомарова, был в большей степени казаком, чем представителем польской шляхты, столь казакам ненавистной.

Работы Антоновича и Драгоманова на эту тему рассматривают великое количество вариантов песен о Байде. Эти песни, считают они, могли воспевать не одного человека, а нескольких. Ученые отмечали, что иногда в «Песне о Байде» герой носит имя Дмитрия, а в другом варианте его называют господином Корецким – шляхтичем Самуилом Корецким, жившим в начале XVI века. Судьба Корецкого была во многом схожа с судьбой Дмитрия Вишневецкого. господин Самуил, как и Вишневецкий, был дважды пленен турками и в конце концов ими замучен. По мнению этих исследователей, изначально имели место два варианта исторических песен – один о Дмитрии Вишневецком, а другой – о Самуиле Корецком. И только позже оба варианта слились в единую думу. К тому же фамилия «Корецкий» в определенной степени схожа с именем Корибут, потому она и попала в песню. Антонович и Драгоманов пытались также выяснить происхождение имени Байда. Они не соглашались с общепризнанной трактовкой («бездельничать», «байдувать») и считали, что подобные характеристики не соответствуют личности деятельного князя Вишневецкого. Кроме того, историки указывали на былинный характер песен о Байде, которые в чем-то перекликаются с русскими былинами о подобном герое.

Занимался этой проблемой и Михаил Грушевский, посвятивший истории песни довольно подробное историческое исследование. Ученый допускал возможность отождествления казака Байды с исторической фигурой Дмитрия Ивановича Вишневецкого. Кроме того, Грушевский, как и Антонович и Драгоманов, пытался выяснить значение слова «байда». Ученым был сделан вывод, что «байда» – «это ленивый, праздный, гулящий человек – гуляка». Наверное, именно поэтому Грушевский утверждал, что князь фамилию «Байда» носить не мог.

Советская историография также пыталась соотнести образ Байды с фигурой князя Дмитрия Вишневецкого. Выразительный представитель этой школы профессор Владимир Голобуцкий, автор многих исследований по истории Украины XV–XVIII веков, считал, что фигура Дмитрия Вишневецкого чрезмерно идеализирована буржуазными историками, несмотря на реальные факты. Ученый проанализировал «Песню о Байде» и был солидарен с Грушевским в том, что байда – это бездельник. По мнению Голобуцкого, освещенные в исторической песне события являются не более чем литературной гиперболой. Так, указывает ученый, в записках французского посла при султанском дворе говорится, что Дмитрий Вишневецкий погиб совсем не такой смертью, которая описана в песне – его банально задушили.

Авторы «Истории Украины» (1943) пришли к выводу, что «Песня о Байде» – борце с турецко-татарской агрессией – существовала и до появления Дмитрия Вишневецкого. Согласно их утверждению, вариант песни, связанный непосредственно с Вишневецким, является более поздней версией. Итак, историки советских времен не отвергали возможности того, что Байда и князь Вишневецкий – один и тот же человек, хотя и придерживались мысли, что князя позже «подогнали» под образ народного героя.

Историки независимой Украины пытаются выяснить историческую правду. Так Владимир Голобуцкий переиздал книгу «Запорожское казачество» (1957) в 1993 году, существенно изменив свое отношение к Вишневецкому. В произведении 1957 года историк, подчеркивая политику украинских, польских и литовских феодалов в отношении казачества, намеренно преуменьшил роль таких людей, как Дмитрий Вишневецкий, о чем искренне признался в новой редакции произведения. Также ученый отметил, что популярная песня о Вишневецком – не о его жизни, а о его смерти. В дискуссиях со своими оппонентами Л. Винаром и Я. Дзирой Голобуцкий писал, что народные песни являются своего рода благодарностью украинского народа Дмитрию Вишневецкому за его борьбу с турецко-татарской агрессией.

Большинство современных украинских историков также считают, что князь Дмитрий Вишневецкий – именно тот самый Байда. Это В. Сергийчук, Т. Чухлиб, Н. Яковенко, В. Шевчук, Д. Беляев. Например, Наталья Яковенко выяснила, что первая элегия о смерти христианского рыцаря была написана на латыни всего через несколько недель после гибели Дмитрия Вишневецкого и автором ее стал немец Иоганн Зоммер. Также Яковенко утверждала: существуют прямые доказательства того, что князь Дмитрий Вишневецкий был холост. Он почти двадцать лет провел в вооруженных походах. Такие факты, по мнению Натальи Яковенко, лишний раз указывают на его казацкий образ жизни. Поддерживает мнение своей коллеги и Тарас Чухлиб, считая, что песня о Байде в конце XVI столетия была широко известна не только в Украине, но и среди болгар, поляков, словаков, сербов, македонцев и чехов. Распространялась она во многих вариантах, но ее сюжет оставался неизменным. Прототипом смельчака, который умудрился убить турецкого султана вместе с семьей и которого подвесили на крюк за ребро, по мнению ученого, был не кто иной, как князь Дмитрий Вишневецкий. Кроме того, Чухлиб отмечал, что литератор XVII столетия К. Семак в своей книге «Civis Bonus», (1632) описал смерть Дмитрия Вишневецкого. Согласно этому средневековому произведению, Вишневецкий во время казни попытался убить из лука турецкого султана. В отличие от Грушевского и Голобуцкого, Чухлиб считает, что старо-украинское слово «байдовать» является синонимом слова «казаковать», то есть вести вольную жизнь. Исследуя историю «Песни о Байде», он отметил, что уже в конце 60-х годов XVI века краковский собиратель песен профессор М. Пийонтек записал одну из первых версий «Песни о Байде».

Итак, разные ученые на протяжении многих лет устанавливали причастность князя Дмитрия Вишневецкого к поэтическому образу казака Байды. Можно с большой долей вероятности утверждать, что большинство исследователей согласны с тем, что именно казнь Дмитрия Вишневецкого стала основой для создания знаменитой исторической песни о казаке Байде. Именно князь Вишневецкий был тем любимым народным героем, на которого старались походить казаки. Поэтому рассмотрим подробнее жизнь и борьбу князя, а также попробуем понять, какую роль в развитии казачества и украинской государственности сыграл этот человек, которого многие справедливо считают первым гетманом запорожского казачества.

Первые документальные упоминания о Дмитрии Вишневецком

Долгое время историческая наука не могла с уверенностью назвать более или менее точную дату рождения Дмитрия Вишневецкого. Первые документальные источники упоминают о нем лишь в 1545 году. В это время, как известно, королевский комиссар Лев Патий люстрировал Волынское воеводство. Именно документы этой люстрации свидетельствуют о том, что князь Дмитрий Иванович Вишневецкий лично прибыл в город Кременец, где находился королевский комиссар, и показал, что в Кременецком уезде он владеет поместьями Кушнин, Подгайцы, Окнин, Тараж, Камарин, Крутнев и Лопушное. Хотя, как позже стало известно, согласно материалам разграничения между Литвой и Королевством Польским, в реальности размеры владений Вишневецкого были значительно больше. Из описания от 28 сентября 1546 года узнаем о поместье Олексин и «собственной вотчине и наследстве князей Вишневецких, имении Крутнево и Бобровке».

Согласно последним исследованиям отечественных историков, год рождения Дмитрия Вишневецкого 1516-й или 1517-й. Называется даже дата – 8 ноября, то есть День святого Дмитрия. Однако документов, касающихся этой даты, не сохранилось.

Местом рождения будущего казацкого гетмана было имение его родителей – городок Вишневец Кременецкого уезда. Записи, которые дошли до нас из глубокой древности, свидетельствуют, что в 1494 году князь Михаил Вишневецкий, для укрепления старой Вишневецкой крепости, которую довольно часто разрушали татарские орды, возвел на ее месте новый замок. Каменная крепость подняла свои высокие стены на левом берегу реки Торынь, на вершине крутой горы. С тех пор Вишневец становится родовым гнездом и славой могучего рода князей Вишневецких, первым из которых считается Солтан Несвижский, именно его стали именовать Вишневецким. Согласно упоминаниям родословных книг, Вишневецкие происходят из рода Гедиминовичей – от сына великого князя Литовского Ольгерда Корибута-Дмитрия. Отец Дмитрия, князь Иван Михайлович Вишневецкий, с 1533 года занимал должность старосты ейшиского и ворнянского, а с 1536 года стал еще пропойским и чичерским старостой. Умер он в 1543 году. Мать Анастасия Семеновна была дочерью Семена Олизаровича и княгини Острожской, сестры князя Константина, того самого, который известен как поборник православия в Украине и основатель одной из первых украинских школ. Дмитрий был старшим из сыновей Ивана Михайловича Вишневецкого. Кроме него в семье было еще четверо детей: братья Сигизмунд, Андрей, Константин и сестра Екатерина.

Обратим внимание, что княжеский род Вишневецких был в то время одним из самых богатых и влиятельных родов Великого княжества литовского. Предки Дмитрия по отцовской линии – великий князь Ольгерд гедиминович, о котором мы уже вспоминали, а также князь Ягайло (Ягелло), основавший династию польских королей Ягеллонов. Кроме этих двух известных предков Дмитрия Вишневецкого, род гедиминовичей подарил миру невероятное количество людей, вставших у истоков истории многих европейских стран. Вместе с князьями Вишневецкими из династии гедиминовичей происходили такие знаменитые княжеские роды, как Сангушки, Кориатовичи, Курцевичи, Трубецкие, Милославские, Голицыны и Чарторыйские. Кроме того, как утверждает ученый Любомир Винар, род Вишневецких имеет непосредственное отношение к турово-пинским Рюриковичам – роду времен Киевского государства. Отец Дмитрия, как уже говорилось, был правителем степных окраин Великого княжества Литовского и содержал правительства староств, которые в то время располагались на границе княжества Литовского и татарских кочевий.

Можно предположить, что Дмитрий Иванович получил прекрасное образование и хорошо изучил военное дело. Благородные шляхтичи средневекового польско-литовского государства считали достойным для себя занятием исключительно лишь ведение войн. В любом случае для людей, подобных Дмитрию Вишневецкому, военную карьеру не могли заменить торговля или занятие какой-либо хозяйственной деятельностью. Для золотой шляхты, которая как зеницу ока берегла свои рыцарские традиции, это занятие считалось не только непрестижным, но и унизительным. В случае с Вишневецким, кроме этих традиций, молодого князя к избранию карьеры полководца побудила еще и деятельность его деда и отца, которые прославились тем, что всю жизнь стерегли границы княжества литовского от татарских набегов. Так, например, известно, что в 1512 году дед Дмитрия Вишневецкого – князь Михаил Васильевич со своими сыновьями Иваном и Александром – стоял во главе войска, которое полностью разбило татарскую орду под лопушной. Этот эпизод интересен нам еще и тем, что он скорее всего ввел в заблуждение историка XIX века М. Маркевича, который утверждал, что князь Дмитрий выступил на историческую арену еще в 1513 году, приняв на короткое время от казаков гетманскую булаву. Очевидно, утверждение Маркевича не может быть верным, поскольку в таком случае на момент смерти Дмитрию Вишневецкому было больше восьмидесяти лет, что маловероятно.

Далее в документах XVI века Дмитрий Вишневецкий упоминается около 1546 года. В польских архивах сохранились данные относительно судебного процесса, в ходе которого князь Вишневецкий обжаловал правомерность принадлежности поместий в городе Вильно, которые якобы были собственностью князей Чарторыйских. Как суд разрешил дело о поместье в Вильно, упоминаний не осталось, но известно, что в 1547 году Дмитрий Вишневецкий получил во владение часть поместья на Брацлавщине – небольшой поселок Вонячин. Не исключено, что получение этого феода и стало следствием того самого судебного процесса.

Следующие несколько лет жизни князя историческая наука не освещает. Возможно, в 1548 году у Дмитрия Вишневецкого возникли определенные недоразумения с властями княжества литовского. Об этом говорится, в частности, у Болобуцкого: «Он был привлечен к ответственности за обиду, причиненную крестьянам, принадлежавшим королеве Боне». Что именно тогда произошло, нам точно не известно, но, вне всякого сомнения, Болобуцкий имеет в виду Бону Сфорца, жену Сигизмунда I, польскую королеву, дочь миланского герцога Джани Балеаццо Сфорца и Изабеллы Арагонской. С большой долей вероятности можно предположить, что князь Вишневецкий имел какие-то территориальные споры с королевой. Ведь поместье Вонячин находилось вблизи города Бар[1]1
  Известно, что в 1537 году Бона Сфорца выкупила с разрешения короля этот феод у магнатов Одровонжей. Тогда город носил название Рив. Был переименован в Бар в честь итальянского города, в котором она родилась.


[Закрыть], подаренного королеве супругом. И хотя Люблинская уния, объединившая Литву с Королевством Польским, была еще впереди, фактически княжество Литовское находилось под польской протекцией еще с 1386 года, когда литовский князь Владислав II Ягайло женился на двенадцатилетней польской королеве Ядвиге, дочери Людовика I, то есть после Кревской унии, которая предусматривала объединение Литвы и Польши в единое государство. По условиям унии Владислав II Ягайло обязывался принять крещение по католическому обряду вместе с языческим населением Литвы, обратить свою великокняжескую казну в пользу Польши, а также вернуть польской короне все отторгнутые в то время от нее территории. Но главным следствием Кревской унии стало решение навсегда присоединить к Польше земли Яитвы и литовской руси. Таким образом, в середине XVI века власть польских королей распространилась и на земли, которыми владел княжеский род Вишневецких.

При таких условиях конфликт с Боной Сфорца, которая, согласно свидетельствам современников, отличалась далеко не мирным нравом, мог закончиться для князя Вишневецкого крайне нежелательными последствиями. Но как бы там ни было, Дмитрий Вишневецкий разрешил эти проблемы – кроме краткого упоминания о конфликте с Боной, нет никаких свидетельств того, что он испытал какие-то преследования со стороны Кракова.

Вообще, о начальном периоде жизни будущего казацкого гетмана известно не слишком много. Но постепенно его деятельность по защите границ княжества становилась все более масштабной. После смерти отца большая часть служебных обязанностей Ивана Вишневецкого перешла к Дмитрию. Так, известно, что к началу 1550 году князь Дмитрий стал старостой каневским и черкасским. С этого периода, собственно, и начинается деятельность Дмитрия Вишневецкого как первого в истории Украины казацкого гетмана. Но перед тем как перейти к этому, остановимся на процессах, которые привели к появлению казаков на юго-восточных границах княжества литовского и речи Посполитой, ставшей наследницей литовского государства после люблинской унии 1569 года.

Появление казачества на землях Украины.
Казацкие предводители, предшественники Дмитрия Вишневецкого

Если рассматривать деятельность Дмитрия Вишневецкого на королевской, царской службе или как казацкого гетмана, невозможно обойти вниманием именно само явление казачества, которое во времена князя Вишневецкого непосредственно зарождалось и набирало силу в борьбе с польским господством и турецкой экспансией на землях, которые когда-то принадлежали Киевской Руси. Кем же были те люди, которые в итоге выбрали Вишневецкого своим вождем, под чьим командованием начинали битвы и завоевывали победы?

Среди многочисленных теорий появления украинского казачества значительное место принадлежит этимологической. Такая теория была построена на выводах западных исторических исследователей. Польские историки Павел Пясецкий, Самуэль Твардовский и Веспасиан Каховский выводили термин «казак» от слова «коза», указывая, очевидно, на ловкость казаков во время боя. Украинский летописец Григорий Грабянка, а за ним и российский историк Александр Ригельман в казаках видели потомков древних хазарских племен. В ряды сторонников гипотезы о происхождении украинских казаков от чужеземных народов следует добавить российского историка Н. M. Карамзина, который считал предшественниками казачества половцев и черных клобуков. российский историк В. Н. Татищев выдвигал предположение о том, что казаки были выходцами с Кавказа. Эту его версию повторяли г. Ф. Миллер и П. И. Симоновский. Но мы рассмотрим теорию возникновения казачества, которую отстаивал Михаил Грушевский.

Центром казачества, как свидетельствует М. Грушевский, было среднее Приднепровье, входившее в XIV–XV веках сначала в состав Киевского княжества, а позже – в Киевское воеводство Великого княжества Литовского. Скорее всего, слово «казак» имеет тюркские корни. Оно означало «страж» или «воин» и было подходящим для названия той части украинцев, которые находились на границах, охраняя их. Жизнь на границе Литвы и татарских земель в то время была тяжелой и опасной – степь несла в Украину все новые и новые орды жадных грабителей-кочевников. Но вместе с тем вольность степной жизни давала людям чувство свободы, закаляла характер и формировала из жителей этой местности ту самую могущественную силу, которая в середине XVII столетия во весь голос заявит о своем праве на собственную государственность, встряхнет основы Речи Посполитой и перекроит карту Европы. Но это произойдет позже. Зато до самого конца XIV века территория по обе стороны Днепра была превращена в пустыню. Вся общественная жизнь была сосредоточена в городах, которые литовские феодалы отстроили как крепости. На правом берегу это Киев, Канев, Черкассы, Житомир, Брацлав и Винница, на левом – Остер и Чернигов. Под защитой стен этих крепостей и жило небольшое количество населения, обеспечивавшее их функционирование. главным образом это были крестьяне, жившие в постоянном страхе перед нападениями татар. Такие условия существования заставляли жителей Приднепровья иметь под рукой вооружение, лошадей, принимать участие в походах литовских феодалов против кочевников. Все хозяйственные работы, которые осуществлялись вне стен крепостей, велись вооруженными людьми. Как пишет европейский путешественник, в XV веке побывавший в Приднепровье, «люди эти, выходя на работу, несут на плече ружье, а на боку у них сабля или тесак».

В определенной степени такие меры помогали жителям дикого края защищать себя от нападений, но постоянно жить, не отходя от крепостных стен, они не могли. Ведь территории по обеим сторонам Днепра были чрезвычайно богаты природными ресурсами. Плодородная земля, леса, полные дичью, и реки, в которых водилось большое количество разнообразной рыбы, давали людям возможность при условии разумного хозяйствования жить не только свободно, но и богато. Поэтому с каждым годом те, кого впоследствии будут называть казаками, заселяли все большие площади Приднепровья. Появлялись так называемые уходы – места для промысла рыбы и зверья. Приобретало все большее развитие бортничество. Для хозяйствования в уходах жители края должны были объединяться в вооруженные отряды, чтобы более эффективно противостоять нападению татар. Для этой же цели строили закрома, небольшие крепости и полевые укрепления.

Надо заметить, что не только украинцы Приднепровья промышляли на берегах Днепра. Статус приграничных земель приводил к тому, что места эти привлекали татар. С усилением мощи украинских уходников подобный интерес татар начал вызывать конфликты, которые иногда перерастали в небольшие степные войны. Это уже не было попытками защититься от набегов кочевников. Такие действия носили скорее характер наступательных действий – «избиения татарских чабанов» (М. Грушевский).

С течением времени территория освоения природных богатств среднего и нижнего течения Днепра расширялась. Ватаги уходников, то есть лугарей, степняков и бортников, охватывали все большие территории. Они доходили до днепровских порогов, а также рек Ворсклы, Самары и Орели. Жили уходники здесь с весны до глубокой осени. Пустоши, образовавшиеся в этих местах еще в XIII веке с падением Киевского государства, с каждым годом все больше обживались людьми, которые не имели над собой никакой власти и закаляли в боях с татарами свою волю. Эти люди, по мнению М. Грушевского, и составили основу казачества.

Среди степняков и уходников были люди разных национальностей и общественной принадлежности. В воспоминаниях конца XV и начала XVI века, кроме украинцев, упоминаются поляки, московиты и татары, а также люди благородных сословий. Однако, скорее всего, иностранцы и люди из правящих классов составляли лишь незначительную часть от общего состава казачества. Большинство состояло из людей, давно проживавших на юго-восточных границах Киевской Руси и принявших подданство Великого княжества литовского, то есть из крестьянства и мещанства русской литвы, тех, кого позже назовут украинской нацией.

Процесс формирования казачьего сословия из этой массы степной вольницы проходил довольно быстро. В начале XVI века можно было увидеть только зарождение такого процесса, а через несколько десятилетий польские и литовские источники уже сообщают о произволе казаков и их конфликтах с местными феодалами. Именно в это время значительно усилился приток в Приднепровье сельского населения из западных земель Польши и литвы. Причины такого явления следует искать как в ухудшении условий проживания под властью польских и литовских землевладельцев, так и в улучшении положения на пограничье, где благодаря действиям казачества количество нападений кочевников значительно уменьшилось.

Причиной ухудшения условий проживания была барщина, введенная польскими и литовскими землевладельцами в Галиции, на Волыни и в Полесье. Еще в 1466 году в Польше появился собственный порт Гданьск на Балтийском море, и она через него вела оживленную торговлю с Европой и даже отдаленными землями Оттоманской Порты. За десятилетия, прошедшие с той поры, шляхта на сеймах успела провести законы, по которым имущество шляхты не облагалось налогами, движение по сухопутным путям для вывоза продуктов сельского хозяйства становилось удобнее, облегчалась торговля. Поэтому в Гданьск потянулись длинные обозы с лесом, волокном, медом, воском, а главное – хлебом. Хлебом, который теперь стал не только продуктом питания, но и средством обогащения магнатов, средством приобретения благ, без которых невозможно чувствовать себя цивилизованным человеком. Золото потекло в карманы землевладельцев, заставляя их расширять свою торговлю, а вследствие этого – развивать поместья, которые производили продукцию, чтобы торговать. Панство начинало все больше усиливать давление на крестьянство Западной Украины. Земли, которые испокон веков кормили крестьян, постепенно становились собственностью магнатов, а сами они смотрели на некогда вольное крестьянство Украины как на своих рабов. Поэтому для многих крестьян переезд на пограничные земли был едва ли не единственным выходом.

Между тем отношения княжеской власти Яитвы с крымским ханом, вассалами которого были татарские князьки из приграничных с Украиной земель, оставляли желать лучшего. Усиление конфронтации ордынцев с казаками раздражало хана, который все еще чувствовал себя хозяином всех бывших земель Киевской Руси. Известно даже, что в конце XV века Яитва, не видя возможности оборонять от татар земли, ей принадлежавшие, соглашалась платить хану дань из Киевской, Подольской и Волынской земель, что не практиковалось еще со времен князя Витовта. Такое поведение крымского хана также в значительной мере помогло процессу формирования казачества в Приднепровье. Чиновники пограничных провинций Литвы и Польши, без помощи центральной власти и по своему усмотрению защищавшие теперь порученные им земли, начали самостоятельно организовывать оборону. В значительной степени такая оборона формировалась именно из лугарей, степняков и уходников, то есть казачества. Кому же еще поручить войну с татарами, как не людям, которые уже много лет по собственной инициативе ведут ту же войну?

Попытки организации казацкой милиции на берегах Днепра наблюдались вплоть до времен, когда на исторической арене появился князь Дмитрий Вишневецкий. В конце XV века казаки уже неоднократно обращали на себя внимание княжеской и королевской власти. Так, например, в октябре 1494 года московское посольство во главе с боярином Иваном Субботой, которое направлялось к греческому господарю Стефану, вблизи днепровской переправы «из Черкасского городка казаки потопили, все поймали, пеша остали». Возглавлял казацкий отряд, по сообщению московского боярина, черкасский воевода Богдан, который вскоре разрушил турецкую крепость Очаков, созданную османами как базу для действий против казаков. Киевские и черкасские казаки постоянно ввязывались в военные стычки с татарами в низовьях Днепра зимой 1502/1503 года. Несколько позже, в 1524 году, король Польши Сигизмунд I поручил правителям Великого княжества литовского создать постоянный казацкий корпус. Король отметил, что уже не в первый раз обращает внимание на казаков для использования на службе короне. Сигизмунд I планировал нечто большее, чем просто создать отряд казацкой милиции. В его планы входило формирование двухтысячного отряда (для сравнения, в кавалерийскую хоругвь польского войска входили 200–400 человек). Из казаков, которые должны были поступить на королевскую службу, предполагалось сформировать гарнизоны нескольких крепостей по течению Днепра, за это они должны были получать королевское жалованье. По непонятным причинам этот замысел короля так и не был выполнен. Как и последующий, который подал на рассмотрение сейма в 1533 году черкасский староста Евстафий Дашкевич.