Текст книги "Наши павшие нас не оставят в беде. Со Второй Мировой – на Первую Звездную!"

По прилете на базу выяснилось, что эскадрилья «новоприбывших» истребителей отрабатывала фигуры пилотажа неподалеку и ребята услышали о нашей тяжелой ситуации. Инструктор эскадрильи отказал на просьбу пойти нам на помощь, но пилоты его ослушались. Они сломали строй и ринулись на подмогу. Инструктору ничего не оставалось, как пуститься вслед за ними. Конечно, это было строжайшее нарушение приказа, но не знаю, как в будущем, а у нас, советских летчиков, не принято бросать товарищей в беде.

После приземления мы подошли к нашим спасителям и сердечно их поблагодарили.

Пилотом, который общался со мной в эфире, оказался смоленский паренек по имени Степан. Именно он первым бросился выручать нас. Невысокий, кривоногий, с лицом, сплошь усеянным веснушками, – так выглядел наш бравый ангел-хранитель.

– Спасибо, братцы! – я вцепился ему в руку и крепко пожал. – Если б не вы, нас бы точно сожрали.

– Ничего! – захохотал Степан. – Живы будем – не помрем!

Он был заводилой в группе, полностью укомплектованной русскими летчиками. Радуясь счастливому исходу дела, мы принялись расспрашивать друг друга, кто и откуда родом, где воевали и как очутились здесь. Нас прервал подошедший гвардеец.

– Вас срочно вызывает Советник Броуди, – с каменным выражением лица сказал он таким тоном, словно вызов к Советнику был случаем экстраординарным. Чуть помедлив, гвардеец добавил: – Он вне себя, парни.

Вызывал Броуди не всех участников боя, а только меня и Степана.

– Ну что, пойдем по жопе получать? – нисколько не расстроившись, улыбнулся Степан.

– А то! – подмигнул ему я.

Мы последовали за гвардейцем. По дороге я узнал, что фамилия Степана – Бурлак. Он был истребителем в 161-м истребительном авиационном полку, летал на Ла-5, успешно гонял «мессеры» и «юнкерсы». Лейтенант, представлен к званию Героя Советского Союза, но получить не успел, был подбит, загорелся. Прыгать с парашютом отказался, направив самолет на немецкую автоколонну. Так и оказался здесь.

– Представляешь, – говорил он мне, – а если бы я тогда прыгнул? Остался бы жив и сюда бы не попал, смекаешь? Не знаешь, где и повезет.

С ним трудно было не согласиться. Поняв, что, пойдя на таран, сможет нанести серьезный ущерб врагу, паренек, не задумываясь, ринулся на автоколонну, прекрасно сознавая, что погибнет. Глядя на него, и не скажешь, что он вылеплен из такого теста.

Кабинет Советника был просторным и светлым. На стенах и на столе крепилось множество разделенных прямоугольными рамками полупрозрачных экранов, на которых разными цветами высвечивались информация, графики и снимки. С моей стороны все было видно наоборот, как отражение в зеркале.

Броуди сидел за столом, пытаясь что-то разглядеть на одном из мониторов. Мы вытянулись перед Советником по стойке «смирно». Он медленно поднял голову, спросил, грозно хмуря брови:

– Вы отдаете отчет в своих действиях?

– Так точно, отдаю! – ответил я.

Во-первых, из нас двоих со Степаном я был старшим по званию, а во-вторых, вся каша заварилась из-за меня.

– Я вас не понимаю, – тяжело поднялся Броуди, упираясь ладонями в стол.

– Находясь на тренировочном полете, мы были атакованы превосходящими силами противника. Я принял решение увести врага в сторону от стратегического объекта, дабы не рассекретить его местонахождение. Всю ответственность беру на себя, мой инструктор ни при чем.

Броуди внимательно меня слушал, буравя взглядом, потом повернулся к Степану:

– Какого черта вы нарушили приказ не покидать сектор?!

– Я товарищей в беде не бросаю, – невозмутимо ответил Бурлак, глядя прямо в глаза Советнику. Я попытался его остановить, чтобы парень не наломал дров, но не успел. – Можете отдавать меня под трибунал.

Броуди открыл было рот и хотел что-то сказать, но передумал. Он вышел из-за стола, прошествовал взад-вперед по кабинету, снова уселся в кресло и принялся барабанить по столу пальцами.

– Советник, – надо было срочно выгородить бесстрашного друга, – эскадрильей истребителей была предпринята успешная попытка уничтожить прорвавшего сектор противника. Среди наших пилотов потерь нет.

– А приказы выполнять, по-вашему, не надо? – бухнул кулаком по столу Советник. – Это вам не сорок третий год!

– Мы действовали в соответствии с обстановкой, – спокойно ответил я. – А обстановка потребовала значительной корректировки выполнения поставленных задач.

Броуди помолчал, видимо, принимая какое-то решение.

– Ладно, ступайте, – ворчливо буркнул он, всем видом показывая, что не видит смысла в дальнейшем разговоре с нерадивыми детьми, и, будь его воля, с радостью надрал бы нам уши, да только высокое начальство вряд ли одобрит этот не вполне педагогичный метод воспитания.

Мы отдали честь и направились к двери, собираясь выходить.

– Кузнецов, задержитесь.

Я остановился, а Степан оглянулся и еле заметно подмигнул мне: «держись, старик».

– Присаживайтесь. – Броуди указал мне на свободное кресло из черной кожи. – Я хотел с вами поговорить кое о чем.

Когда Степан вышел, тон Броуди изменился. Говорил он теперь по-дружески, как с равным. Я не удивился. С первого дня нашего с ним знакомства не раз наблюдал за ним подобные перемены тональности с командной на житейскую и наоборот.

– Слушаю вас, Советник, – я изобразил крайнюю степень внимания к собеседнику. Всегда старался быть подальше от начальства, и к их задушевным разговорам с подчиненными относился настороженно. Был опыт.

– Как вам служится с… – Броуди помедлил, поглядывая на один из экранов, уточняя фамилию и звание немца, – обер-лейтенантом Вольфгангом Шульцем?

– Нормально.

– Я вот почему спрашиваю, – снова нахмурился Советник. – Вы с Шульцем были первенцами профессора Левина в его эксперименте. Я с самого начала опасался проявлений ненависти на национальной почве между русскими и немцами и открыто заявлял об этом на Совете. Меня не послушали. Слишком многое было поставлено на карту, а у нас не хватало людей. Единственное, чего я добился, так это подготовки раздельных групп во избежание различных стычек бывших врагов. Вы же с обер-лейтенантом быстро смогли адаптироваться в новой среде, великолепно проявили себя во время нападения на наш катер, в боевой обстановке работали слаженно. Все ваши действия, включая сегодняшний полет, были записаны, внимательнейшим образом просмотрены и проанализированы. После анализа их отослали Командору Волкову. Кстати, он достаточно лестно о вас обоих отзывался.

Я продолжал сидеть, соображая, чего от меня добивается Советник. Конечно, похвала самого Командора не могла не порадовать, но цель этой беседы оставалась пока для меня неясной.

Советник словно прочитал мои мысли:

– Вижу, вы еще не понимаете, что я пытаюсь сказать. Все очень просто. Только вы вдвоем с немцем проходите обучение в паре. Остальные группы комплектуются, как я уже сказал, отдельно. И воевать соответственно будут так же. Но ваш сегодняшний бой натолкнул меня на мысль, что, может, я не прав был, разделив группы таким образом?

– Мы же с Вольфом… – начал я, но Броуди не дал мне договорить:

– Как вы думаете, бросилось бы вам на помощь звено немецких пилотов, окажись они неподалеку? Думаю, вряд ли. Ведь за две недели не избавиться от такой лютой ненависти друг к другу. Здесь вы говорите на одном языке, одеты одинаково, у вас общие инструктора, у вас даже противник общий. Но все равно вы разные. Мы вас учим воевать, используя современное оборудование, но в головы к вам мы залезть не можем. Каждый сам для себя должен решить, насколько он готов ужиться с бывшим противником.

– От этого зависит успех в войне с чужаками и наша собственная жизнь, – вставил я.

– Конечно! – обрадованно воскликнул Броуди. – Вот я и подумываю об объединении боевых групп. О том, чтобы сделать их смешанными. Ваше мнение?

– Мне кажется, – начал я, – ведение боевых действий раздельными группами может не дать ощутимых результатов. Я сейчас имею в виду исключительно воздушные силы. У Красной Армии своя школа, у Люфтваффе своя. Но мы можем делиться опытом. К тому же смешанные звенья дадут тесную взаимосвязь между пилотами. Если жизнь немецкого пилота будет зависеть от меня, а мы в одном звене, тут мозги у любого на место быстро встанут.

Броуди внимательно слушал меня, кивая, словно я своими словами подтверждал его мысли.

– Вы осторожничаете, потому что уже были неприятные случаи?

– Ну… – помедлил Советник, прикидывая, выдавать мне лишнюю информацию или нет, но все же решился: – В числе одной партии «новоприбывших» была группа парней из СС, дивизии «Дэр Рийх».

– «Дас Райх», – поправил его я.

– Да-да, правильно. Так вот эти ребята устроили небольшую заварушку. Они оказались оголтелыми националистами, и в их случае об объединении речи не могло быть. Просто тупые скоты, разумом напомнившие мне инопланетных чужаков.

– И что с ними стало? – спросил я.

– Мы ими заткнули пару дыр на фронте, – будничным тоном ответил Броуди. – Спасибо вам, Егор, вы укрепили меня во мнении объединить группы.

Советник поднялся, показывая, что наша беседа подошла к концу. Я тоже поднялся и отдал честь.

– Желаю вам удачи!

– Спасибо, Советник.

Ежи и Вольфганг с нетерпением поджидали меня на стартовой площадке.

– Ну что? – накинулись они на меня.

– Ерунда! – отмахнулся я. – Знали бы вы нашего начальника штаба майора Петренко. Вот он с меня три шкуры бы содрал. А это так, семечки.

– Мне кажется, – задумчиво произнес Ежи, – вы все в прошлом были очень сумасшедшие люди. Но я вам завидую.

– Не завидуй, может, ты мой правнук, – ухмыльнулся Шульц.

– Не пойдет! – хохотнул Ежи. – Если бы вас не вытащили из прошлого, вы бы там погибли. А в досье сказано, что вы не женаты и детей у вас нет. И потом, мои дальние предки – поляки.

– Ежи, а про внебрачные связи ты что-нибудь слышал? – рассмеялся я.

– К тому же я бывал в Польше, – уже серьезно добавил Вольфганг.

– Ладно, проехали, – махнул я рукой. – Ты лучше малюй звездочки.

– Что делать? – не понял Ежи.

Многие слова в будущем вышли из обихода, и ребятам этого времени порою трудно было понять, о чем я говорю. Как, впрочем, и нам их иногда. Пришлось объяснять:

– У нас ребята-истребители за сбитые самолеты противника рисовали на борту машины красные звездочки. Один сбитый враг – одна звезда. Иногда наши стрелки тоже так делали. Понятно? Вон Шульц сегодня одного монстра смахнул, так что можешь на своем Двести двадцатом звезду нарисовать.

– Понятно, – кивнул Ежи. – А у вас, Вольфганг, чего ма-ле-ва-ли?

– Вообще-то, у нас это не поощрялось, – пожал плечами Шульц и скорчил гримасу. Понятно, что ему не очень хотелось продолжать разговор. Обычно мы с ним старались избегать темы войны Советского Союза и Германии. До добра такие разговоры не доведут, сцепимся. Ведь еще несколько недель назад глотки друг другу грызли и хвастались перед друзьями своими победами. Но уж больно Ежи заинтересовался, и сама идея увековечивания личных побед над инопланетянами на борту катера ему понравилась.

– Расскажи, – не отставал Ежи.

– Многие пилоты на хвостах своих машин наносили вертикальные полоски, иногда ставили дату и тип сбитого самолета. При большом их количестве рисовали, как правило, венок и число сбитого противника. Еще, допустим, при награждении Рыцарским крестом – миниатюрный символ награды.

– А ты рисовал? – поинтересовался Ежи.

– Я не выставлял свои победы напоказ, – ушел от разговора Вольфганг.

– Пиковые тузы он малевал, – ответил за него я, чувствуя, что начинаю злиться.

Ежи сразу понял, что пора менять тему:

– Егор, лучше посмотри, как наш катер потрепали.

А потрепали нас действительно хорошо. Я насчитал четыре серьезных попадания, обшивка в этих местах прогнулась и треснула. Один снаряд пробил броню и подпортил салон. В пылу боя, охваченные единственным желанием выжить, мы этого не заметили. Много было несущественных попаданий малого калибра. Но в целом катер оставался боеспособен.

Наши Ил-2 тоже были упрямой, не желающей сдаваться машиной. Некоторые самолеты после штурмовки заходили на посадку полностью изрешеченные, но непобежденные. Дыры с полметра в крыле и боках, а он еще «дышит». Передняя часть самолета вообще была хорошо бронирована. Правда, расположение бензобаков под сиденьем создавало некий дискомфорт, но это пустяки.

Но что я мог говорить о «горбатом», или «утюге», как его еще называли, когда теперь управлял такой великолепной машиной. Конечно, при современном вооружении противника от наших самолетов и перышка бы не осталось. Меня вдруг поразила мысль, что инопланетные твари могли напасть когда угодно. Устрой они такое нападение годах в сороковых двадцатого века, с нами всеми случился бы полный кирдык. Если даже сейчас Земля терпит поражение, а нас выдавливают с наших территорий, что говорить о том времени…

Я вдруг поймал себя, что уже не отождествляю собственную душу с моим временем. Настолько свыкся с теперешним положением, что та моя жизнь казалась сном. Все друзья, подружки, знакомые остались далеко позади, превратившись в размытые контуры. Борька Федулов, Ирка, Серега, майор Петренко… Хорошо, что еще помню их лица…

По злой иронии судьбы, сюда вместе со мной переместились те, кого я должен был уничтожить. Получалось так, что именно они становились теперь моими боевыми товарищами. А с Вольфгангом мы не только рисковали жизнью, помогая друг другу, но и успели подружиться. Странная штука – жизнь человеческая.

– И что теперь? – спросил я Ежи, оглядывая повреждения машины. Насчет катера я не переживал. Его отгонят в ремонт, и вскоре он снова будет в строю. Меня интересовала наша дальнейшая судьба.

– Экзамен вы сдали, – ответил Ежи. – Теперь получите собственные катера.

– И когда начнем работать? – поинтересовался Вольфганг.

– Смотрю, вам не терпится, – развел руками Ежи, улыбнувшись. – Скоро, не волнуйтесь.

Что ж, я чувствовал огромное желание скорее отправиться в бой. Моя ненависть к чужакам становилась сильнее привязанности к прошлому. Сегодня я почувствовал вдруг, что теперь это мой мир и я должен его защитить.

Несколько последующих дней мы занимались подготовкой выданных нам катеров к полетам, налаживали отношения с остальными членами нашей эскадрильи, разрабатывали различные схемы ведения боевых действий, совместную тактику и прочее.

Броуди действительно сделал смешанные группы. В нашей эскадрилье теперь было два немца и трое русских, среди которых наш спаситель Степан Бурлак. Ведущим, по счастью, оказался Ежи. Советник, вероятно, пытался создать слаженную команду, часть пилотов которой уже имела опыт совместных боев. В состав эскадрильи входили три штурмовика и три истребителя для прикрытия.

Несмотря на загруженность, мне удалось выделить время, чтобы найти ответ на постоянно гложущий вопрос о том, что случилось с моей страной после 1943 года. Странным образом получалось, что для меня период с 1943 по 2112 год стал одновременно и будущим, и историей, и мне было очень важно знать, как в дальнейшем развивались события, чем жил советский народ. Илья подготовил множество кинохроники разных лет и, когда на экране пошли первые кадры, деликатно оставил меня в комнате одного.

Я смотрел, как Красная Армия разбила фрицев, как прошлись наши солдаты в победном Параде по Красной площади, бросая фашистские штандарты на брусчатку. Как после священной войны наш народ преодолевал голод, разруху, заново восстанавливал города. И как потом горстка жадных до власти мразей развалила страну, которую не смогли одолеть фашисты. Как постаревшие, обнищавшие ветераны страшной Великой Отечественной войны таскались по помойкам в поисках корки хлеба, получая жалкие подачки только один день в году – 9 мая. Я собственными глазами видел, как в одночасье рухнуло то, во что я свято верил. Мой мир растворился в небытии, лопнул, словно мыльный пузырь. Советского Союза не стало, вместо него появилась болезненная субстанция, вздрагивающая от перестроек и перестрелок. Хроника запечатлела все.

Дальше мир и вовсе превратился в сплошную, кишащую ненавистью массу. Люди запутались в религиозных и политических распрях. Люди обезумели. Мужики стали жениться на мужиках, бабы – на бабах! Но еще ужаснее была Третья мировая война. Скоротечная и кровопролитная. Она оставила после себя горы трупов, но дала надежду на примирение.

Невероятно, но планета обрела мир. Я видел на экране по-настоящему счастливые лица. На меня смотрели дети, восторженно рассказывающие о своих школьных успехах. Политики, искренне стремящиеся сделать жизнь лучше. В их глазах не было фальши. Улыбались рабочие, управляющие неведомыми мне сложными механизмами, радовались неслыханным доселе урожаям крестьяне, выглядевшие как университетские профессора.

Я понял, что жизнь наладилась на всей планете. То, ради чего мы воевали, за что боролись тогда, – все сбылось. Мир стал лучше, добрее, ярче. Из кинофильмов я узнал, что люди летали в космос и даже имели колонии на нескольких далеких планетах! Оказалось, что первым в космос полетел мой соотечественник Юрий Гагарин, и я в который раз испытал гордость за свою страну и за свой народ.

Но благополучию мира не суждено было длиться долго. Чужаки из космоса набросились на человечество с небес. Дальнейшую историю я знал…

Пронзительный вой сирены разбудил меня в четыре утра. Едва я вскочил с кровати, экран на стене ожил, засверкал переливами визуального сигнала тревоги. Затем на нем высветилось время вылета. У меня было пятнадцать минут на сборы. Я быстро умылся, оделся и присел на край кровати. К своему удивлению, почувствовал сильное волнение. Мой первый самостоятельный боевой вылет на собственном катере! Посмотрел на ладони – пальцы чуть подрагивали. АП пискнул, оповещая о готовности завтрака, но я не прореагировал – еда не полезла бы сейчас в горло.

В коридоре увидел Вольфганга. Он стоял возле двери в свою комнату, поджидая меня. Немец тоже нервничал, хотя и старался не подать виду. Кивнули друг другу, молча пошли к стартовой площадке. Только уже у катеров я спросил его:

– Ты как?

Вольфганг облизнул пересохшие губы, проворчал нарочито бодро:

– Нормально. К бою готов.

Мы прекрасно осознавали, что этот первый вылет может оказаться для любого из нас последним. Я попытался ободряюще улыбнуться, похлопал немца по плечу:

– Удачи тебе.

– И тебе.

Устроившись в кресле пилота, еще раз осмотрел приборы. Все показатели были в норме. Оставалось сидеть и ждать команды к взлету. Пальцы мои теперь не дрожали. Как говорил мой инструктор по Ил-2, старший лейтенант Борька Федулов: «Поначалу ручки ходуном ходят, а как только в кабину залез и фонарь закрыл – все! У тебя такой впрыск адреналина в кровь, что мозги направлены только на выполнение конкретной задачи. Мандражу как не бывало».

Фонарем называли кабину летчика, состоявшую из двух частей: неподвижной и подвижной, сдвигающейся на роликах по бортовым рельсам. Вспомнив о ней, я невольно хмыкнул. Место пилота в современном катере ни в какое сравнение не шло с убогой, как мне теперь казалось, кабиной Ил-2. Здесь было просторно, удобно и даже уютно.

Экран на передней панели зажегся, на нем появилась подробная информация о боевом задании и координаты цели. Беспилотные самолеты-разведчики обнаружили недалеко от нашего сектора наземную базу чужаков. Она была построена недавно и пока еще плохо охранялась. Твари не успели подтянуть туда основные силы. Мы должны были не дать им закрепиться на данном участке.

Командование решило атаковать базу двумя шестерками. Выход на цель под прикрытием истребителей – штурмовка – отход на базу. Вот и вся задача. Наши катера были загружены бомбами под завязку, и это «добро» следовало скинуть на головы мерзких тварей, показав им, что мы тоже умеем воевать. Во главе обеих эскадрилий поставили нашего Ежи.

Прозвучал сигнал к началу операции, и первая шестерка вошла в стартовый коридор. Мы были следующими. Замерли на некоторое время, ожидая команды ведущего, и, когда в динамиках прозвучал голос Ежи: «Пошли!», дали газ, звеньями-двойками помчавшись по широкому, освещенному коридору, походившему на гигантскую трубу, уходящую вверх по наклонной. При нашем приближении клапан наверху раскрылся, и мы вырвались в небо.

Солнце огромным оранжевым пятном разгоняло темноту. День обещал быть жарким, погода, как и сообщал метеоцентр, благоприятствовала полету. Впрочем, для современного катера не существовало понятия «нелетная погода», он мог совершать рейды в любых погодных условиях, чего нельзя было сказать о моем любимом «горбатом». На том в штормовой ветер подниматься в небо было опасно, да и ночью на боевые задания редко ходили. Катера устойчивы, не бултыхаются при сильном ветре, а при плохой видимости на экране четкая картинка всего, что происходит вокруг – даже темной ночью, когда хоть глаз коли, все видно, как днем. Так что метеоцентр, предсказывающий температуру с точностью до градуса, а порывы ветра до метра в секунду, нам особо сейчас и не нужен, а вот «горбатому» бы очень пригодился. В нашем прошлом такие датчики ценились бы на вес золота, многие жизни можно было спасти, умея так предугадывать погоду.

На Ил-2 я порой не знал, во что вляпаюсь в следующие час-два. Можно было вылететь тихим солнечным утром, а вернуться в сильный штормовой ветер, и узнавал я об этом лишь тогда, когда мой самолет вдруг сносило с посадочной полосы мощным порывом. Поэтому в явно плохую погоду мы не летали и проводили время за шахматами, картами или просто отсыпаясь. Правда, иногда, отправившись на штурмовку, неожиданно попадали в грозовой фронт, а в таком дерьме не то что цель – своих самолетов не видно. Но задачу следовало выполнять, возвращаться с полным боезапасом нельзя. Иначе нарвешься на «беседы» с Особым отделом, да и детонация при посадке могла случиться. Хоть на пустое поле отбомбись!

До цели идти нам было минут двадцать. Предстояло сделать большой крюк, чтобы враги не поняли, из какого сектора мы к ним нагрянули.

– Набрать высоту до семи километров. Всем держать строй! – резко скомандовал Ежи, а потом более спокойным тоном попытался подбодрить нас: – Впереди нас идут беспилотные модули, которые будут глушить их радары. Во всяком случае, я на это надеюсь.

Мог и не говорить, каждый из нас видел их сейчас на своих экранах. Небольшие, похожие на снаряды с крыльями и хвостом капсулы, эдакие миниатюрные самолетики. Они дистанционно управлялись с базы и обычно выполняли разведывательные функции. Я однажды поинтересовался у Ежи, почему нельзя их использовать для более конкретных задач, например для торпедирования врага. Ведь не гибли бы пилоты, можно было спасти многие жизни.

– Пробовали, но у тварей имеется какая-то защита, – помрачнев, ответил Ежи. – Чужаки сбивают модули на подлете. Поэтому беспилотники – наши маленькие помощники, и только. Они могут сделать съемку объектов издалека либо подавлять некоторые частоты. На большее пока не способны.

Мы приближались к зоне боевых действий. Пока шли, я видел на экране разрушенные города. Выжил ли в них кто-нибудь? Странно, но я ни разу не слышал, чтобы устраивались спасательные операции по вызволению гражданских. Ведь наверняка кто-то из людей прячется по разбомбленным подвалам, не могли все погибнуть.

– Подходим! Пока чисто! – раздался голос Ежи. – 132-й, 205-й – идем за мной на штурмовку. Остальные прикрывать!

«Сто тридцать второй» – мой катер. Никогда не любил цифровые обозначения машин. Было в этом что-то безликое. Ведь во время полета ты сливаешься со своим самолетом в одно целое, становишься с ним единым организмом. Каждый летчик давал своей машине какое-нибудь имя или прозвище. Я свой Ил-2 называл «старичком», и тот полностью оправдывал это прозвище. Он был не новым, в полете ворчливым, постоянно что-то в нем барахлило. То «сидор»[1]1
  «Сидор» – аварийный сбрасыватель бомб АСШ-41.


[Закрыть] заедает, и дергаешь его нещадно, то рули высоты и направления заклинит. Никогда не знал, что забарахлит в нем в следующий момент, а все равно любил его. Часто самолеты приходили с заводов с недоделками и дефектами, но мы не жаловались, понимали. Ведь на заводах, не щадя своих сил, работали женщины и дети. А фронту требовалось много самолетов, потери были огромными.

Своему «сто тридцать второму» прозвища я пока не придумал, надо было для начала проверить его в деле.

Все шло спокойно, «крабы» не появлялись. До цели оставалось совсем немного, мы уже готовились начать пикирование, когда раздался громкий крик Ежи:

– Чужаки на два часа!

Забыв об экране, я по летной привычке повернул голову и обомлел: на нас неслось с десяток вражеских машин. У нас был численный перевес, но сердце мое дрогнуло. Это были другие катера, таких я еще не видел. Маленькие, узкие, юркие, ощетинившиеся десятками орудий.

– Работайте! – услышал я голос Степана. – Мы ими займемся!

Команда истребителей поменяла направление, отсекая от нас вражеские катера. Мы продолжали двигаться к цели, за спиной разгорался яростный бой. И вдруг в динамиках я услышал Вольфганга:

– Парни! Они нас всех размажут! Отхожу!

– Ты охренел?! – рявкнул я. – Что ты творишь?!

– Пятьсот седьмой! – включился Ежи. – Отставить! Это приказ!

– Приказ оспорен, – жестко ответил Вольфганг и отключился.

Ах, сучонок! Недобитая фашистская мразь! В самый критический момент бросил товарищей.

Я видел, как его катер развернулся и полетел в обратную сторону. Такого дерьма от него я точно не ожидал. Моей ярости не было предела. Если бы мог придушить прямо сейчас, ничто бы меня не остановило. Шульц не только предал всех нас, в первую очередь он предал меня.

– Вернемся, отдадим его под трибунал! – прорычал Ежи.

– Если вернемся, прихерачу собственными руками, – сквозь зубы прошипел я.

– С радостью помогу, братка! – отозвался Степан.

– Не отвлекаться, – прервал нас Ежи. – Продолжаем работу.

Мы начали заход на цель, надеясь, что истребители удержат тварей и дадут нам довести дело до конца.

Вражеская база походила на гигантскую пирамиду, воткнутую в землю острым концом. На земле возле нее суетились полчища чужаков, по дорогам двигалась бронированная техника. Инопланетные гады времени зря не теряли, захватывали наши территории и быстро на них обустраивались. Что ж, мы пришли им помешать.

– Осторожно! – предупредил нас Ежи. – Зенитная артиллерия!

Зенитки всегда были бичом для штурмовиков. В начале той нашей войны главной бедой для нас, конечно, были немецкие истребители, так как Ил-2 выпускался одноместным и с хвоста был совершенно не прикрыт. Приходилось подходить к вопросу защиты тыла с «хитринкой». Сзади фонаря вставляли крашенную в черный цвет палку, якобы пулемет, что давало иллюзию защищенности – авось враг поостережется, ведь сбитым быть никому не охота. Потом уже, когда самолет оборудовали местом для стрелка, вооруженного пулеметами ШКАС или УБТ на турели, немецкие истребители стали менее надоедливыми. Но зенитки по-прежнему доставали. Самолет, летящий на малой высоте, – отличная мишень для зенитной установки.

По нам открыли массированный огонь с земли. Выстрелы всколыхнули небо, оставляя облачка разрывов. Огонь был такой плотный, что казалось, через его стену не удастся проникнуть ни одному катеру. Да, сведения беспилотников о слабой защите вражеской базы сильно устарели. База оказалась серьезно укрепленной.

Но поворачивать поздно, поставленную задачу необходимо выполнить. Беспилотники артиллерия сожгла сразу. Мы ринулись на базу. Зенитные орудия долбили не переставая, два наших штурмовика рухнули вниз, объятые пламенем, среди них – командир второй эскадрильи.

Первым бомбы сбросил Ежи, за ним все остальные. Внизу раздались взрывы, дым и языки пламени охватили базу. Мы же горкой пошли вверх. При выполнении горки теряется скорость, но иного выхода у нас не было – база чужаков хоть и получила повреждения, осталась боеспособной. Нам надо было сделать еще хотя бы один заход, подавить огонь и разрушить базу до основания.

– Ежи, заходим еще раз! – крикнул я, пытаясь переорать шум и крики в эфире. Краем глаза увидел, что у наших истребителей дела плохи. Мало того, что чужакам удалось сбить несколько истребителей, к ним на подмогу летели «крабы».

– Степан! – позвал я Бурлака. – Как у вас?

– Полная жопа! Твари юркие, как шило!

Новая компания врагов уже мчалась на нас, готовая атаковать, но нам необходимо было сделать еще заход, не теряя время и силы на борьбу с ними. Заработали мои пушки. Я ни в кого не попал, но спеси у тварей поубавилось, они сбавили скорость.

– Степан, прикрывай нас! – заорал я. – Нам нужен еще заход!

– Братка, делаю, что могу!

Мы вышли на очередной заход. Нашим истребителям было сейчас несладко, чужаки накинулись на них, как воронье. Да еще поганец Шульц предал нас, оставив без боеспособной единицы в тот момент, когда каждая пушка на счету! Но с истребителями нам повезло, опытные парни оказались. Пока враг увяз в воздушном бою с ними, мы могли попытаться выполнить нашу миссию.

Снова заработали зенитки. Стена огня стала еще плотнее, и я уже не был так уверен, что нам удастся второй раз сбросить бомбы.

– Ежи! – закричал я, пытаясь переорать стоявший в эфире гвалт. – Иду на зенитные орудия, а ты с остальными прорывайся сквозь брешь и работай!

– Егор, вернись в строй! – проорал ведущий.

– Поздно! Идите за мной!

Я уже принял решение и отступать не собирался. Кто-то должен это сделать, и, пожалуй, только у меня одного хватило духу. План был насколько прост, настолько и рискован. Нужно заткнуть артиллерию, иначе нам всем крышка, никто не доберется до базы.

Войдя в пике, я направил катер прямо на зенитную батарею. Снаряды рвались так близко, что меня бросало из стороны в сторону. Даже начал бояться, что меня крутанет, я уйду в штопор и врежусь в землю. Подумал, что, если подобьют, направлю набитый бомбами катер на зенитки, и черт с ним! Единственное – переживал, что в меня так шандарахнут, что катер развалится на части в воздухе. Ежи что-то орал мне, пытаясь остановить, но я не слушал его, вжал кнопку полного сброса бомб.

Времени смотреть на результат бомбежки у меня не было, я резко увел катер вверх. Если все удалось сделать, как задумывалось, то я открывал остальным коридор, и ребята на этот раз могли покончить с базой чужаков.

Теперь мне нужно было набрать скорость и подняться максимально высоко, чтобы стать трудной мишенью для врага. Потом сделать боевой разворот и вернуться туда, где истребители сцепились в жестоком бою с летательными аппаратами чужаков. В эфире стоял такой шум и ор, что ничего разобрать было нельзя. Вдруг сквозь крики прорезался голос Ежи:

– Молодчина, Егор! Мы сделали это!

Я вышел на разворот и увидел, как разваливается охваченная пламенем и вспышками взрывов инопланетная база. Мы действительно это сделали! Оставалось добить вражеские катера, но это оказалось совсем не просто…