Текст книги "Марина Влади, обаятельная «колдунья»"

– Конечно! Мы с Юлей написали киноповесть «В русском Париже», посвященную судьбе Вики. Там все так переплетено – Россия и Франция, любовь и война, жизнь и смерть. На «Мосфильме» уже лежит заявка на сценарий. В главной роли своего будущего фильма я вижу только вас, Марина Владимировна.

– Спасибо.

– Поверьте моему кинематографическому опыту и природному чутью, эта картина будет иметь успех. Как вы считаете, французские продюсеры способны клюнуть на такой проект?

– Ну, я не продюсер, мне трудно судить, – осторожно заметила Влади. – Хотя мне кажется, этот проект их вполне может заинтересовать. Есть же пример Жана Древиля, который сделал, если я не ошибаюсь, уже два совместных фильма. «Нормандия-Неман» и «Третья молодость» о Мариусе Петипа, кажется, да?

– Совершенно верно, – воодушевился Каплер. – Но Вики в вашем исполнении превзойдет всех. И знаете почему? Она любила Россию и в равной степени любила Францию. В вашей душе, по-моему, живут такие же чувства. Оболенская, которую фашисты пытались склонить к сотрудничеству, говорила: «Я русская, но всю жизнь жила во Франции. И я никогда не предам ни своей родины – России, ни Франции, приютившей меня». Немцы ее гильотинировали, вы знали об этом? После высадки союзников в Нормандии Веру перевезли в Берлин. Она отказалась писать прошение о помиловании, и в августе 1944 года в тюрьме Плётцензее ей отрубили голову…

– Да-да, ужасная судьба.

– Марина, вы – русская актриса с французским паспортом, я правильно цитирую ваше интервью?

– Не совсем. Я говорила: «Я – французская актриса с русской судьбой».

– Да, верно. Превосходно сказано!.. Может быть, еще кофе? – обеспокоился Алексей Яковлевич, не забывая о светских манерах.

– О, нет-нет, спасибо, – улыбнулась Марина. – Я сегодня и так уже… перебрала, да? Я правильно говорю? Нет?

– Нет-нет, «перебрала» – это о водке! – мило хохотнул Каплер. – Так вот, еще когда мы с Юлией писали свою киноповесть, то в роли Оболенской видели именно вас, Марина.

– Вы могли бы дать почитать мне ваш сценарий?

– Хоть сейчас. Или нет, зачем же? Я завтра пришлю к вам в номер.

– А я обещаю подумать, кого из режиссеров вам порекомендовать. У нас много прекрасных мастеров, и старых, и молодых.

– У нас тоже, – Каплер оставался патриотом.

– Да, я знаю, – согласилась Марина. – Например, Григорий Чухрай. Я до сих пор нахожусь под впечатлением его «Баллады о солдате». Вам могу сказать: я ему как-то даже письмо написала…

– Да что вы! С признанием в любви? – восхитился Алексей Яковлевич.

– Почти, – не смутилась Марина. – Я ему написала, что не знаю в мировом кино более волнующей картины, чем его «Баллада», и всякие другие слова. А потом еще о том, что мечтаю сняться у него, играть на русском или французском языках. Что это, может быть, самая большая моя мечта…

– Я, конечно, буду и с ним говорить о нашем, – с нажимом произнес Алексей Яковлевич, – о нашем с вами фильме. Но надеюсь и на предложения с вашей стороны…

Распрощавшись с Влади, хитрец Каплер решил спровоцировать ситуацию и как бы загодя «застолбить» идею будущего советско-французского фильма о русской княгине – героине парижского антифашистского подполья Вере Аполлоновне Оболенской, дав пространное интервью популярному журналу «Советский экран». Визируя материал, он настоял, чтобы в тексте обязательно остались две фразы: «По нашему мнению, главную роль могла бы исполнить замечательная французская актриса, русская по происхождению, Марина Влади. Мы надеемся, что это совпадет с желанием актрисы: на Московском кинофестивале она говорила, что мечтает сыграть героическую роль…»

Хотя на самом деле Влади, говоря о своей заветной мечте, имела в виду Анну Каренину…

Но и с Оболенской что-то не заладилось на «коммунальной кухне» советского кино: потянулись неизбежные бюрократические согласования, странные проволочки, бесконечные нудные переговоры. Потом у бдительных цензоров, именуемых на студии редакторами, стали возникать вопросы о лояльности (не Влади, слава богу, а ее героини – Вики, обезглавленной фашистами!) по отношению к СССР… Словом, сценарий, а с ним и идею совместного с французами фильма благополучно похоронили в пыли архивов Мосфильмовской киностудии.

Однако неудача Каплера не остудила пыла коллег-кинематографистов, жаждущих заполучить «русскую француженку» в свои картины. Ближе других к осуществлению подобного замысла оказался Петр Тодоровский, который приступал к экранизации пьесы Александра Володина «Загадочный индус». По его мнению, Влади идеально вписывалась в роль Елены Ивановны, возлюбленной главного героя. Во-первых, красавица (другую бы его фокусник просто не полюбил). Во-вторых, учительница французского языка (тут уж вовсе не возникало никаких вопросов). Но опять не сложилось, и Петру Ефимовичу осталось лишь развести руками: «Увы и ах…»

Более удачливым оказался прыткий режиссер Юрий Чулюкин, которому даже в карнавальной суете Московского фестиваля мимоходом удалось запечатлеть Марину Влади в своей комедии «Королевская регата», где она мелькнула cameo – в роли самой себя.

Много позже Владимир Высоцкий рассказывал Марине о своих тщетных попытках встретиться с ней в те дни в Москве. Она запомнила: «По нескольку раз в день ты ходил в кино смотреть хронику, чтобы увидеть меня хотя бы на экране. Короче, ты влюблен…» Но об этом она узнает уже потом…

Отшумел кинофестиваль, а вместе с ним практически закончились и брачные отношения Марины с Жан-Клодом.

Однажды во время многолюдного светского фуршета Марина краем уха услышала обрывок разговора двух милых дам, которые судачили, обсуждая гостей вечеринки. Одну из них Влади узнала: парижская журналистка, светский хроникер Патриция Гальяно. Именно она обронила фразу: «Этот летун, наверное, мечтает держать ее под стеклянным колпаком, как прекрасную статуэтку…» Марина усмехнулась и отошла в сторону. Если это о ней и Бруйе, то тут подошло бы несколько другое сравнение. Ее зоркий киноглаз увидел иную картинку: человек покупает мощный самолет, ставит его в ангар, каждое утро подходит к своему авиалайнеру, чувственно гладит его фюзеляж, нежно касается крыльев любимой игрушки и восхищенно произносит: «Какой красавец!» Потом уходит, запирая за собой двери ангара…

Влади прекрасно знала, что Жан-Клод не хотел, чтобы она оставалась в кино. Говорила: «…И делал большую глупость. Он вполне мог стать продюсером, у него хватало денег. У него их было много. Он мог бы стать моим продюсером. Но так не случилось…»

Они жили словно в параллельных мирах, каждый из которых существовал автономно, следуя своим курсом, не соприкасаясь. Марина вновь и вновь повторяла свое: «Я всегда искала в своих мужьях нечто, напоминавшее бы мне моего отца, его надежность и защиту. Но…»

Неполных три года супружеской жизни с летчиком промелькнули, и личная жизнь Марины, казалось, окончательно потерпела фиаско. Однако отчаяния не было. Считала ли она, что жизнь кончена? Да нет, конечно! Вычеркивала ли она эти годы из своей биографии? Тоже нет, в них же было немало замечательных мгновений. Что ее ждет впереди? Она знала и верила: надо жить, все еще будет хорошо.

Конечно, годы идут. Прошлый опыт навязывает сравнения, хочешь ты того или нет. Марина невольно оценивала достоинства Робера и Бруйе. Припоминала какие-то прелестные черты Оссейна, которых не было у Жан-Клода. И наоборот.

«Мои замужества меня кое-чему научили, – говорила она. – Алхимия семейных отношений весьма хрупка и сложна. Это не дается так вдруг. Ничего не дается с первого дня: ни терпение, ни интимное познание друг друга. Невозможно немедленно все перевернуть, открыть. Я чувствую, что надо учиться быть любимой, становиться мужем и женой так, как со временем понимаешь своих родных и самое себя. Я ничего этого не знала ранее. А теперь у меня уверенность, что любовь глубже, с течением времени она становится дружбой, становится нежнее – а это самое главное… Робер Оссейн был прекрасным актером, потом режиссером, создал свой театр… Жан-Клод – совершенно другой человек, отважный летчик, бизнесмен, полная противоположность Роберу…»

Что касается верности, то тут Марина была предельно откровенна и говорила, что мужьям своим никогда не изменяла: «Я не тигрица. И уж тем более не королева пчел…»

* * *

Отказавшись от неукротимой Анжелики ради «другого кино и другого мира», в качестве поводыря в этой иной жизни Марина выбрала основоположника «новой волны» французского кинематографа Жан-Люка Годара[10]10
  Годар Жан-Люк (1930) – французский режиссер, сценарист, актер, продюсер. Автор к/ф «На последнем дыхании», «Презрение», «Две или три вещи, которые я знаю о ней», «Уикэнд», «Маленький солдат» и др. Лауреат премий «Оскар», «Золотой медведь», «Золотой лев» и др.


[Закрыть].

Уже после первых дней съемок она поняла: работать с Годаром – и наслаждение, и мука.

– С актерами он общается странно. Во всяком случае, со мной, – рассказывала Марина. – Никакого сценария мне читать не давали. Мы приходили в какую-то комнату, где нужно было снимать очередной кусок, и Годар вставлял мне в ухо крошечный приемник-горошинку, по которому командовал: «Пойди туда, встань там, скажи то-то и то-то».

Однажды она не выдержала и сказала:

– Послушай, а зачем ты вообще берешь актеров? Лучше уж взять куклу.

Не задумываясь, Годар ответил:

– Ты знаешь, самый хороший робот – это все-таки актер.

Но Влади все равно не таила на него зла, даже наоборот – оправдывала причуды мастера, видя в нем большого ребенка: «Он привык так шутить – язвительно, саркастично, хотя на самом деле Годар – человек застенчивый, а сарказмом прикрывается как щитом».

Каждый его фильм был абсолютно автобиографичным. Кино служило для режиссера своего рода дневником, при помощи которого он улаживал какие-то вопросы в своей жизни. А жизнь была для Годара не более чем верным поставщиком материала для фильмов.

Свою картину с Влади «Две или три вещи, которые я знаю о ней» режиссер превратил в лабораторное исследование общества, под увеличительным стеклом рассматривая истории нескольких персонажей, так или иначе связанных с главной героиней – молодой домохозяйкой из парижского предместья Жюльетт Жансон, которая увлеченно занимается древнейшей профессией в мире. «Сам по себе фильм, по-моему, интересный, – говорила Марина, – это остров, социальное произведение. В нем рассказывается о женщинах, которые занялись проституцией: одна – чтобы купить себе туалеты, вторая – чтобы заплатить за воду и газ, которые стоят безумных денег, третья таким образом копит себе на приобретение мебельного гарнитура…»

В поисках новых форм на стыке документального и игрового кино самый яркий представитель «новой волны» использовал самые причудливые метафоры. Например, анальное изнасилование для него было аналогом презренного общества потребления. Таким образом, Годар, по мнению теоретиков, возводил свой интерес к анусу в забавный ранг критики социальной теории.

Личные мотивы в «Двух или трех вещах» Жан-Люк старательно скрывал. Но в закадровых комментариях он расписывался в своей неспособности уговорить звезду фильма Марину Влади выйти за него замуж: «Раз уж каждое событие изменяет мою обычную жизнь и раз я бесконечно терплю крах в попытке наладить общение… понимать, любить, влюблять в себя…»

Столь необычным, публичным объяснением в любви Марина была смущена, поскольку сама испытывала к Жан-Люку не более чем дружеские чувства.

Правда, в их отношениях однажды возник один пикантный эпизод, который Влади восприняла как неудачную попытку вечного экспериментатора Годара смешать коктейль из несовместимых ингредиентов – реалий жизни и иллюзии кино. Во время просмотра удивительного фильма Сергея Параджанова «Тени забытых предков» (во французском прокате – «Огненные кони») Годар, сидя рядом с Мариной, вдруг нежно поцеловал ее в плечо. Она поняла этот жест как всплеск эмоций, вызванных чувственными кадрами параджановской картины.

Однако несколько недель спустя Жан-Люк Годар в упор спросил Влади: «Ты хочешь выйти за меня замуж? Только ничего не решай сразу. Я буду ждать ответа после твоего возвращения с каникул. Хорошо?» И, помешкав, вручил потенциальной невесте – нет, не тривиальное обручальное кольцо, – это было бы слишком банально. Подарком стала небольшая картина Пикассо.

– Спасибо, Жан-Люк, – улыбнулась Марина. – Я тебя ужасно люблю. Ты – замечательный друг, я счастлива с тобой работать, но ты знаешь, что у меня уже есть спутник жизни и что в любом случае я буду относиться к тебе как к брату.

С тех пор Годар не обращался к Влади ни с творческими, ни с сердечными, ни с какими-либо иными предложениями. К тому же после незадавшейся помолвки между ними возникли серьезные разногласия (заочные) по «национальному вопросу». Марину покоробили некоторые публичные высказывания Годара, в частности: «Мой дед не был антисионистом, но был ярым антисемитом. Я так же горячо выступаю против сионизма, как мой дед в свое время выступал против евреев». Влади же еще со времен нацистской оккупации оставалась яростной ненавистницей антисемитов и любых шовинистических проявлений.

Будучи натурой деятельной и самостоятельной, Марина всегда стремилась быть в эпицентре общественной жизни: после итальянских демонстраций и митингов, в конце 1950-х уже на родине участвовала в акциях против войны в Алжире. Вместе с сестрами заботилась о беженцах и прятала оружие повстанцев в своем доме. Потом она протестовала против напалмовых атак американской авиации на беззащитных вьетнамцев…

* * *

Так сложилось, что Марина, хотя и являлась самой младшей из сестер Поляковых, с юных лет всегда, будучи прирожденным лидером, верховодила. Стремясь не отставать от старших, ей удавалось достичь большего по сравнению с ними. Но тем не менее мнения и советы сестер неизменно оставались для нее определяющими, самыми главными оценками.

Дочери Поляковых всегда старались держаться вместе, привыкли опираться друг на друга. Девичьи радости и творческие удачи каждой из сестер неизменно становились общими семейными победами. Ведь не случайно общей заглавной буквой псевдонимов сестер – Влади, Версуа, Варен, Валье – была латинская «V», то есть «Victoria» – «Победа»!

Каждая из них, в свой возраст, по настоянию матери занималась классическим танцем, училась в хореографической школе Парижской оперы, была так называемой «балетной крыской», как принято было в той среде определять будущих прим, которых на первых порах привлекали к массовым сценам. Правда, ни одна из сестер Поляковых профессиональной танцовщицей так и не стала.

Татьяна раньше других начала сниматься в кино – впервые она появилась на экране 13-летней девчушкой. Но свой творческий псевдоним – Одиль Версуа – она обрела лишь спустя пять лет, «благодаря заботам» кинорежиссера Роже Лиенхардта. Постановщика фильма «Последние каникулы» как бы все устраивало в исполнительнице главной роли, кроме ее имени и фамилии. Дремучий русофоб настаивал, чтобы девушка подыскала себе нечто более благозвучное. С именем проблем не возникло: Одиль – так звали героиню любимой Таниной средневековой легенды. Что касается фамилии, то тут пришлось поломать голову. Подсказала «натура»: фильм снимался под Лозанной, вблизи деревушки под названием Версуа. Да здравствует Версуа!

Рассказывая о профессиональных успехах сестры, Марина непременно упоминала, что ее «крестным отцом» был не кто иной, как сам сэр Лоуренс Оливье. В 1952 году, когда Татьяна только начинала делать первые шаги на драматической сцене, в театр из любопытства заглянул выдающийся английский актер. Узнав столь примечательного зрителя, молодые актрисы старались вовсю. Вопреки ожиданиям, сэр Оливье не счел возможным для себя наведаться после спектакля за кулисы и сказать какие-то ободряющие слова начинающим коллегам. Не удостоил… Однако буквально через месяц Таня Полякова получила из Великобритании приглашение на съемки. Только там она с удивлением узнала, что роль ей досталась исключительно благодаря рекомендациям Лоуренса Оливье. Именно с его легкой руки Татьяна затем снялась подряд в шести фильмах британских режиссеров. Кстати, премию Сюзанны Бьянчетти Одиль получила на несколько лет раньше Марины и после шутила, что отныне это их фамильная награда.

С Таней охотно работали ведущие французские кинорежиссеры – Мишель Девиль, Жан Деланнуа, Филипп де Брок и, конечно, Робер Оссейн. Со временем за ней прочно закрепилось амплуа трагической, романтической, хрупкой и элегантной героини. По мнению зрителей и критиков, лучшими работами Одиль стали фильмы «Молодые любовники» и «Картуш».

На театральной сцене первой из сестер Поляковых дебютировала Милица. У нее, как и у Татьяны, тоже сразу возникли проблемы с псевдонимом. Ее древнеславянское имя казалось странным и труднопроизносимым для французских зрителей. Помог случай, а точнее – фамилия героини пьесы, которую она исполняла, – Валье. Вот и весь секрет появления в семье актрисы Элен Валье. Она работала в театре «Ателье» у Андре Барсака, исполняя роль Анны Петровны в тургеневском «Месяце в деревне». Вместе с известными актерами-эмигрантами Поликарпом Павловым и Верой Греч играла в «Вишневом саде», который шел в Париже на русском языке. Кроме работы в театрах «Capucines» и «Tabarin», в знаменитом кабаре «Pigalle», Элен также успешно снималась в кино – в известном фильме итальянского режиссера Джузеппе де Сантиса «Рим, 11 часов», у Вуди Аллена, Клода Лелюша, Андре Кайатта, все того же Робера Оссейна. Позже преподавала актерское мастерство в консерватории в Сен-Жермен-ан-Ле. После замужества и рождения детей Элен оставила актерскую карьеру, посвятив себя домашним хлопотам.

Ольге Варен в свое время выпало сняться всего в нескольких фильмах. Потом она недолго поработала в театре, но неожиданно для всех увлеклась телевидением. В начале 1960-х годов женщина-режиссер на TV было явлением уникальным. Но она сумела быстро завоевать себе имя. Вместе с кинодокументалистом Жаном Ле Масоном снимала острые и талантливые ленты по разным социальным проблемам, ряд которых, например «Алжирская война», даже запрещался к показу, чем «жертва империалистической цензуры» весьма гордилась и оценивала этот запрет выше любых наград международных кинофестивалей. Но позже Ольга оставила телевидение и вернулась в театр. Играла в инсценировке гончаровского «Обломова», в «Горячем сердце» Островского (на французский пьесу перевел ее муж Михаил Леснов).

Достигнув к середине 1960-х годов пика известности как киноактриса, Марина Влади вновь обратилась к сцене, считая своим большим актерским недостатком отсутствие школы и слишком маленький опыт работы в театре. Разница между кино и театром, по ее мнению, примерно такая же, как между фотографией и живописью. «В кино, – считала Марина, – редко делаешь что-либо интересное, тогда как в театре, независимо от достоинств пьесы, есть еще и контакт со зрителем, складывающийся всегда по-разному, богатый самыми непредвиденными ситуациями…»

Дерзкая идея постановки на парижской сцене чеховских «Трех сестер» с участием сестер Поляковых впервые возникла еще в 1957 году. «Но тогда мы понимали, что творчески еще не созрели для ее осуществления, – самокритично признавала Марина. – Потом съемки в многочисленных фильмах… Но все эти годы мы много думали над чеховскими ролями и образами».

Лишь через несколько лет эта мечта была все-таки осуществлена, во многом благодаря настойчивым усилиям известного театрального режиссера Андре Барсака, кстати, тоже родом из России (актрисы даже называли его Андреем Петровичем).

Спектакль был по-своему уникальным – впервые в истории чеховской пьесы все главные роли исполняли именно родные сестры – Марина играла Ирину, Одиль Версуа – Татьяну, а Элен Валье – Машу. Они отработали в «Сестрах» целый сезон, дав за год почти 300 представлений, выходя на сцену почти каждый вечер, а по субботам и воскресеньям играя даже по два спектакля. И практически каждый вечер во втором ряду в зрительном зале сидела их мама, любуясь своими талантливыми и красивыми дочерьми, которые по-прежнему оставались для нее девочками. «Я очень рада, – говорила Марина, – и тому, что осуществилась наша мечта, и тому, какой популярностью пользуется у французов Чехов».

Успех «Трех сестер» вдохновил ее, неугомонную придумщицу, на новые совместные с сестрами творческие проекты. Кстати, позже, познакомившись с Владимиром Высоцким, к своему удовольствию, Марина обнаружила, что он тоже всегда предпочитал работать «артельно», в компании близких и родных (пусть не по крови, так хоть по духу) людей.

В 1966 году Поляковы выпустили свою первую пластинку-миньон с записью русских народных песен – «Уральская рябинушка», «Дуня», «Оранжевая песенка» в сопровождении небольшого оркестра – гармошки и балалаек. Чуть позже у необычного семейного квартета появился диск-гигант со старинными русскими и советскими песнями. Прошло еще совсем немного времени – и Марина рискнула уже соло записать на фирме «Шан дю Монд» целый концерт русских колыбельных. Тираж разошелся очень быстро, а работа Влади была отмечена премией академии Шарля Гро.

* * *

…Володька вернулся из Полинезии загорелым, пышущим здоровьем и с отменным настроением, а главное – возмужавшим.

– Как отец? – поинтересовалась Марина у сына, когда чуть-чуть иссяк поток его восторженных впечатлений об этой удивительной земле. Хотя она и без того знала, что ее «авантюрьер» Жан-Клод, по всей вероятности, устав от приключений в воздушном океане, уже с головой погрузился в океан обычный, земной, называемый Тихим. Бруйе удачно продал свою процветающую авиакомпанию, а на вырученные деньги приобрел таинственный атолл во Французской Полинезии.

– Мама! – встрепенулся Владимир. – Ты не поверишь, он живет в настоящем раю! Я никогда не думал, что такое может быть на Земле. Ты видела коралловые атоллы? Это такие островки суши, похожие на огромные бублики, посреди океана. Вокруг вода, внутри вода, а на этот «бублик» садятся самолеты, там живут люди, туристы качаются в гамаках и пьют сок прямо из кокосовых орехов. А вокруг – голубая, нет, ослепительно-бирюзовая вода…

– Он живет один?

– Нет, у него молодая жена, таитянка. Очень красивая, добрая. Мы с ней подружились и отлично ладили.

– Так чем же занимается отец? Кокосами же сыт не будешь, – произнесла Марина и едва сдержалась, чтобы не рассмеяться над своим нравоучительным тоном.

– Папа? Ну, во-первых, он построил отель на Моopea «Qia Ora», рядом стоит отцовский дом, очень хороший. Но главное его занятие – выращивание черногубых устриц, они правильно называются Pinctada margaritifera.

– Черногубых? Фу, – поморщилась Марина. – А зачем они ему? Они что, съедобны?

– Да не в этом дело! – Володька уже начал потихоньку заводиться из-за маминой непонятливости. – В раковинах живут черные жемчужины.

– Черные жемчужины? Я что-то слышала о таких, но никогда не видела, – задумчиво сказала Марина.

– Вот! – Володя торжествующе шлепнул себя по колену. – И многие еще не видели. А завтра таитянские черные жумчужины завоюют весь мировой рынок, увидишь!

– Ты в этом уверен? – осторожно спросила Марина.

– Да разве только я?! Самое главное – в этом уверен основной папин компаньон – мсье Ассаэль.

– Ассаэль? Сальвадор Ассаэль? Тот самый? Король жемчуга? – удивилась Марина.

– Ну да, он самый!

– Ну, тогда я спокойна. С этим Ассаэлем Жан-Клод точно не пропадет.

Владимир подробно рассказал о знакомстве отца с мсье Сальвадором в Сен-Тропе, где их яхты случайно пришвартовались по соседству. О том, как итальянского бизнесмена поначалу не слишком увлекла идея Бруйе заняться промышленным выращиванием черного жемчуга, который действительно не пользовался спросом, а полинезийская детвора применяла жемчужины в качестве фишек в своих играх. Но Жан-Клоду все-таки удалось убедить возможного партнера в перспективах совместного бизнеса.

Конечно, сразу никто из серьезных торговцев не хотел связываться с реализацией диковинных жемчугов. Но потом Ассаэль предложил лучшие образцы своему старому другу Гарри Уинстону, владельцу известных салонов по продаже драгоценностей, и тот согласился выставить черный жемчуг на витрины своего магазина на Пятой авеню, для пробы назначив небывало высокую цену. И прием сработал! Черные жемчужины смели подчистую. Покупательниц на Манхэттене главным образом заинтриговала именно цена, и только потом пришло понимание их природной красоты. Зато потом экзотические полинезийские камушки вошли в число наиболее изысканных украшений… Папа контролирует добычу, а мсье Сальвадор занимается организацией рекламной кампании.

Марина с интересом слушала сына, а потом внезапно рассмеялась, словно вспомнив что-то смешное.

– Что, мама?

– Значит, все очень просто: они взяли что-то, представлявшее сомнительную ценность, и превратили это в нечто прекрасное. Помнишь Тома Сойера? Как там писал Марк Твен: «Том смог открыть великий закон, управляющий поступками людей: для того чтобы человек страстно захотел обладать какой-либо вещью, эта вещь должна достаться ему как можно труднее». Вот так и Ассаэль с твоим отцом заставили богатых американцев страстно возжелать таитянский жемчуг и платить за него бешеные деньги…

Володя поднялся из-за стола: «Я сейчас, мам» – и удалился в свою комнату. Через минуту он вернулся и протянул Марине изящную коробочку: «Это – тебе». Она раскрыла коробочку-раковину – на белоснежном шелке лежала черная жемчужина в виде большой капли…

Марина прикоснулась пальцем к кончику носа, веря, что так всегда можно вовремя остановить лишнюю слезу. Вздохнула: «Знаешь, чем подкупить свою мать…» Положила на ладонь теплый, почти невесомый камушек и пообещала: «Володя, я обязательно сделаю себе кулон и всегда буду носить его. Спасибо, дорогой…»