Текст книги "Симфония светотени, формы и колорита"

Изобразительная культура

Место фотографии среди других видов искусства

Где истоки культуры, как она пополняется и сохраняется? Ведь культура – часть истории, а история, как эстафета, передается от ушедших к живым. Поэтому ныне живущие могут и должны сохранять и преумножать общемировую культуру, общемировое искусство. Искусство имеет свои «силовые поля», свою энергетику, и, к сожалению, далеко не всем во всей полноте удается почувствовать красоту, насладиться ею и «взлететь», ощущая «упругость» и силу искусства.

Искусство вроде бы бесполезно, оно не приносит материальных благ, только духовные, и то не всегда и не всем. Но материя не существует без Духа. И культура продолжается, несмотря на сегодняшнее полное или почти полное пренебрежение ею со стороны некоторых. Отрицание культуры прошлого может привести лишь к ошибке, к потере духовности. Одно поколение не способно создать высокую культуру – это, надеюсь, всем ясно. Великое «здание» общемировой культуры возводится многими поколениями и многие тысячелетия. Труд одного поколения – это максимум один этаж в этом здании культуры и искусства. Это здание самое великое, что создало человечество, и оно будет возводиться вечно! А если наступит конец строительства этого радостного гигантского здания, то это будет означать гибель цивилизации.

Каждый человек неповторим. Все, что происходит вокруг, отражается в нашем сознании, сохраняется и иной раз живет своей долгой жизнью. И если прервется цепь «эстафеты жизни», некому будет и воспринимать искусство. Если жизнь кончится, искусство будет не нужно, бездуховная материя – мертвая материя.

Искусство – искусственное воспроизведение жизненной ситуации, ее модель, отражающая опыт взаимоотношений между людьми и взаимоотношений людей с природой. Искусство – это сложнейший условный раздражитель, открывающий яркую, эмоционально окрашенную реакцию у воспринимающих искусство. При этом эстетическая эмоция вызывается условно-рефлекторным путем и формируется в процессе приобретения жизненного опыта. Потребность в искусстве существует до тех пор, пока оно питает нас высокими эмоциями. А искусство, надо думать, и есть понимание и освоение окружающего нас мира художественными средствами.

Об искусстве, о своем отношении к произведениям искусства высказывались многие деятели культуры всех времен и народов. Не со всеми можно согласиться, но все, несомненно, представляют интерес и дают повод задуматься. Например, Оскар Уайльд: «Искусство есть зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь». Или чье-то высказывание как пример парадоксальности установок на понимание сущности искусства – «Искусство начинается там, где кончается смысл. Все, что подлежит объяснению, – это уже не искусство». Эволюция идей и форм в искусстве происходит и по законам протеста, и по законам наследования культур, и, к моему сожалению, не всегда и не только по законам красоты.

Когда мысль художника, становясь видимой, воплощаясь в художественный образ, зримо заполняет холст картины, экран или становится скульптурой, фотографическим произведением и ты прочитываешь эту мысль и присоединяешься к ней, – рождается мысль общечеловеческая.

Что значит понятие «общечеловеческое», будь то горе или радость? Общечеловеческое близко каждому, лично значимо и трогает душу каждого в отдельности, а значит – всех людей Земли нашей. Художественные ценности – это достояние всего человечества, и живущие сегодня являются хранителями этих общечеловеческих ценностей. Именно поэтому необходимо широко использовать опыт всех поколений, всей общечеловеческой культуры от самых глубин истории до сегодняшнего дня. Художественные образы, составляющие суть искусства, должны нести высшую истину, радость, главную правду и цель жизни.

Искусство разговаривает с нами высоким языком, и изучать его желательно с рождения и до последних минут жизни. Изучать и наслаждаться той радостью, которую может пробудить в тебе только искусство – высшее творение разума. Произведения искусства, великие шедевры – самое сложное, надеюсь, самое умное создание человека. ЭВМ, ракеты, лазеры – это технические достижения разума, шедевры искусства и есть сам разум. Искусство должно стать воздухом, средой для жизни разума. Оно должно расширять наши горизонты, звать вдаль и вглубь, объединять людей в высоко гуманное человеческое общество.

Искусство, в отличие от науки, дает нам другое знание, иной раз даже противоречащее логике. «Усомниться в самом себе – высшее искусство и сила» (Фейербах). Этого и пытается достигнуть в муках творец-создатель новых ценностей. Художник знает, что в диалоге, противоборстве с самим собой может родиться истина, зачастую являющаяся не чем иным, как продуктом неосознанного. Чтобы понять себя, бесконечные внутренние беседы ведет Гамлет. Диалог, диалогические отношения – универсальное явление, пронизывающее не только человеческую жизнь, но и все, что имеет смысл и значение. Для себя ты и есть постоянный собеседник. Но собеседником могут быть не только другие люди, но и произведения искусства, книги, научные факты. Вступить в живой диалог с собой или с собеседником – вот первый шаг ко всякому творчеству.

Академик А.А. Ухтомский (1875–1935) рассуждал о литературном творчестве следующим образом: «Писательство возникло “с горя”, из-за неудовлетворенной потребности иметь перед собой собеседника и друга! И вот, не находя слушателя в жизни, человек и придумал писать какому-то мысленному далекому собеседнику… На авось, что там, где-то вдали, найдется душа, которая резонирует на твои мысли, переживания, чувства. Например, Платон (428–348 гг. до н. эры), его диалоги. Платон в своих произведениях все время с кем-то спорит, переворачивает, освещает с разных сторон ту или иную тему. Тут у писательства мелькает мысль, что каждому предложению может быть противопоставлена совершенно иная даже противоположная точка зрения и это начало «диалектики»; то есть мысленного собеседования с учетом, по возможности, всех логических возражений». Беседы Галилея (1564–1642) – еще один пример столкновения противоборствующих точек зрения. Он описал свои знаменитые мысленные эксперименты.

Какие же мотивы побуждают человека к творчеству? В чем мотивация творчества и что же по этому поводу говорят великие: «Цель творчества – самоотдача, а не шумиха, не успех» (Пастернак); «Искусству нужны люди немного меланхолические и достаточно несчастные» (Стендаль); «От многого я уже освободился – написал про это» (Хемингуэй). О творчестве как об освобождении от избытка мыслей и образов говорили Гете и многие другие.

В процессе творчества сам творец решает внутренние и вселенские конфликты, освобождая свой мозг от назойливых мыслей. Но в какой степени эти мысли будут интересны другим, зависит уже не от него. Может быть, поэтому серых произведений всегда, во все времена, гораздо больше, а шедевров единицы. И роль судьи в этом случае может сыграть только Время. В произведении искусства должна быть некая неразгаданность, даже некая тайна, ибо, если нет глубокой интересной мысли автора, и конечно яркой художественной формы, нет и искусства.

Творчество как игра и как мука. У всех по-своему, по-разному. Приведу такой пример: кинооператор Ю. Екельчик творил легко, просто и даже радостно. А.С. Урусевский, человек в жизни милейший, во время съемок становился замкнутым, тяжелым в общении, он просто страдал, мучая и себя, и тех, кто работал рядом. Это я наблюдал, работая на картине «Первый эшелон». Ю. Екельчик и С. Урусевский – два великих кинооператора, а процесс творчества у них во многом противоположен.

Есть и такое мнение, что художник – это ретранслятор, как бы проводник идей высшего творца. Многие считают, что творчество Баха – это беседы с Богом. Выходит, все лучшее в искусстве создано Творцом, а художник только записал, закрепил на холсте, воплотил в мраморе, отбив по команде свыше все лишнее… На мой взгляд, это очень спорно и сильно принижает роль Человека-творца.

Какое же место среди других видов искусств занимает фотография? Живопись изначально влияла на фотографию. Сегодня можно доказательно говорить о более или менее сбалансированном взаимовлиянии. «Фотографичность в живописи», «музыкальность в архитектуре», «живописность в музыке», «архитектоничность в картине», «живописность фотографии», «поэтичность скульптуры», «кинематографичность в театре» – эти выражения часто повторяются в искусствоведческих статьях. Сама жизнь заставляет искать внутренний синтез всех видов искусства.

Фотоискусство исторически возглавляет так называемые «технические» виды творчества – фотоискусство, искусство кино, телевизионное искусство, голография, цифровые виды искусства. А по массовости распространения и по силе воздействия на зрителей фотографическое и кинематографическое искусства уже сегодня убедительно захватили мировое лидерство!

Продолжим наши поиски истины. Необходимо в течение всей жизни углублять познание тех произведений, на которых остановился ваш взгляд, которые «зацепили» за нерв, доставили эстетическое удовольствие: кто автор, когда создано, что явилось толчком к работе над этим произведением? Хорошо бы каждому создать свою собственную мысленную «галерею искусств», свою «Третьяковскую галерею» и включить в нее только самые любимые, самые близкие тебе произведения, на которые хочется смотреть и наслаждаться и быть с ними почаще и подольше. Это я рекомендую сделать всем моим студентам.

Сказ о мастерах кинематографа

Я расскажу только о тех, с кем мне посчастливилось работать, кого я близко знал. Как же происходит творческий процесс на съемочной площадке? Хочу порассуждать об этом на примере работы двух великих кинооператоров. После окончания кинооператорского факультета я был направлен в киногруппу фильма «Целина» (прокатное название «Первый эшелон») ассистентом оператора. В ходе съемок я имел возможность увидеть как работает главный оператор Юрий Израилевич Екельчик. А работа шла как-то легко, даже с улыбкой, можно сказать, артистично! Он любил держать в руке какую-нибудь палочку и как бы дирижировать ею, показывая куда поставить камеру, осветительные приборы и куда направить луч прожектора и, как я уже отметил, все это делал с доброй улыбкой. Мне приятно сказать, что Екельчик ко мне, всего лишь ассистенту, относился как к коллеге по творчеству и даже доверял снимать отдельные кадры и сцены. Однажды Екельчик сказал, что они с Калатозовым [знаменитый режиссер Михаил Константинович Калатозов (1903–1973)] задержатся, и просил меня поставить кадр и установить свет. Съемки были в Казахстане в годы освоения целины. Приехали через час. Калатозов спрашивает у Екельчика, сколько примерно ему надо на установку камеры и света? Екельчик шепотом спросил у меня все ли готово и тут же Калатозову: «Мы готовы!». И это не глядя в камеру! Такое доверие дорогого стоит! Я летал с отснятым материалом в Москву и по телефону сообщал Калатозову и Екельчику о качестве проявленного материала. Удивительно, даже через телефонную трубку чувствовалось, с каким волнением они слушали мои оценки качества изображения. Прилетев на целину, я узнал, что только по моей телефонной оценке был переснят целый эпизод!

Ю.И. Екельчик снял хорошо прошедший в прокате фильм «Богдан Хмельницкий», изобразительно эстетский фильм с Любовью Орловой «Весна» и, к моему глубокому сожалению, последний в своей жизни фильм «Первый эшелон».

Юрию Израильевичу Екельчику предстояла серьезная операция и он улетел в Москву, а доводить картину до конца прилетел хорошо знакомый мне Сергей Павлович Урусевский. Я уже знал, что кадры, снятые им, нередко совсем не похожи на то, что было перед объективом. Например, в фильме «Возвращение Василия Бортникова» надо было снять довольно неинтересный кадр: одинокая изба, скучное серое небо и все… Съемка происходила в пасмурный день. Сергей Павлович ставит внутрь избы осветительные приборы, зажигает их, в компендиум вставляется оттененный синий фильтр – то есть затемняется и становится приятно синим небо, затем он ставит оттененный нейтральный серый фильтр снизу – притемняется низ кадра – земля и нижние бревна избы. Это еще не все! В компендиум вставляется легкий фильтр тумана.

Я посмотрел в камеру и удивился – изображение радовало глаз и было совсем не тем, что находилось перед кинокамерой. Я снял то, что сумел создать Урусевский, затем открыл компендиум кинокамеры со всеми насадками и снял то, что было перед камерой, и затем снова закрыл компендиум. На экране я увидел красивый кадр, затем блекло-серое состояние природы и опять красивый кадр. Эту «манипуляцию» я вставил в свой дипломный фильм «Путь к экрану». Я снимал свой диплом о том, каков «путь к экрану» двух совершенно разных фильмов. Это были фильм-сказка «Садко» и, к сожалению, последний фильм великого режиссёра Всеволода Пудовкина «Возвращение Василия Бортникова».

Не могу не вспомнить еще один эпизод на этой же картине. Под Звенигородом шли съемки зимней натуры. Снимается кадр – героиня на повороте вываливается из саней. Я подговорил Сергея Павловича Урусевского попросить Пудовкина показать, как надо это делать героине фильма. Пудовкин с готовностью сел в сани, и вот из-за поворота в красивом зимнем лесу несутся конные сани. Всеволод Илларионович эффектно вываливается из саней, а я снимаю это ручной камерой. Пока Пудовкин возвращается, я договариваюсь с Урусевским и другими участниками киногруппы о том, чтобы сказать ему, что это получилось не очень интересно, короче – не то. Пудовкин удивлен, но идет еще раз показать, как эффектно вываливаться из саней. Я опять снимаю, спрятавшись за кустами. И тут Всеволод Илларионович видит меня и зло грозит мне кулаком. А вечером в местном доме отдыха, где жила вся киногруппа, когда я принимал душ, ко мне вваливается Пудовкин и протягивает мне намыленную мочалку. Тру кинематографическому гению спину. А затем, намылив свою мочалку, я протягиваю ее Пудовкину. Немая сцена, как в «Ревизоре»! Несколько секунд недоуменного выражения лица и… Режиссер все же начинает тереть мне спину, приговаривая: «Мало того, что заставил старика падать из саней, да еще и это!» Потом за ужином Всеволод Илларионович сказал: «Обязательно покажи мне, ух, стервец, что получилось на экране, не забудь!». Спустя время он посмотрел мою дипломную работу и она ему понравилось (или сделал вид?). И при каждой встрече на Мосфильме Пудовкин грозил мне пальцем, правда, с улыбкой! Но я морально оправдывал себя. Я напомнил Пудовкину, что во время съемки в павильоне он никак не мог добиться от актера определенной эмоции – взрыва бешенства и испуга. Всеволод Илларионович шепнул что-то своей ассистентке, и она во время съемки подползла к актеру и вонзила ему в мягкое место булавку. Актер взревел, начал орать, даже грозил жаловаться. А Пудовкин захлопал в ладоши и воскликнул: «Молодец, наконец-то превзошел сам себя! Браво! Кадр снят!». Видели бы вы какие различные эмоции пролетели по лицу режиссера, когда я сказал Всеволоду Илларионовичу, что в легкой форме повторил его гениальную находку. Искренний хохот – и я оказался в его объятьях, одного из трех гениев русского кинематографа – а это, как известно Эйзенштейн, Довженко и, конечно, Пудовкин.

Так вот, на съемки фильма «Целина» вместо заболевшего Ю. Екельчика прилетел на целинные земли С. Урусевский. Несмотря на разные служебные высоты – он главный оператор, я всего лишь ассистент, и разницу в возрасте, у нас уже на предыдущем фильме сложились довольно теплые, даже почти дружеские отношения. Он иногда спрашивал у меня, как бы я построил тот или иной кадр. Как-то снимали сцены в декорации железнодорожного вагона в павильоне. Сергей Павлович долго возился с какой-то многопружинной подставкой под штатив кинокамеры. Пружины выскакивали, дело явно не шло. Я сказал: «Давайте я сниму сцену в качающемся вагоне ручной камерой, покачиваясь на своих коленках, а?».

– «Ну, ты придумаешь!»

А в конце смены Сергей Павлович шепнул мне: «На завтра закажи «Конвас-автомат». И снимал, приседая на коленках сам! Сергей Павлович допускал к камере, только когда шли параллельные съемки. И вообще он не любил выпускать кинокамеру из рук, видно боясь за качество съемки.

По-моему, Урусевскому очень понравилось снимать свободной от штатива ручной камерой, хотя до этого он не любил и, кажется, совсем не снимал ручными камерами. Но в следующих фильмах Сергей Павлович широко и красиво снимал длиннющие планы ручной камерой, особенно в гениальном, думаю лучшем фильме XX века «Летят журавли».

Я уверен, крупные планы в этом фильме стоят того, чтобы попытаться осмыслить и поучиться у великого оператора. Но об этом в разделе «Портрет в живописи, фотографии и кинематографе». Он был волшебником в применении всяческих сеточек, оттененников, диффузионов и туманников. Я наловчился делать для Сергея Павловича самые невероятные насадки, продернутые сеточки и многое другое. На съемку я всегда таскал кофр, наполненный всем вышеперечисленным и еще многими фильтрами, в том числе нейтральными и цветными оттененниками.

Приведу один из рабочих эпизодов, который реально показывает, как трудно давалось Сергею Павловичу рождение высочайшего качества изображения.

– Юра, давай поставим сеточку, которую ты недавно сделал!

Ставлю.

– Нет, не то. Поставь ту, которая была у нас три дня назад!

Ставлю.

– Опять не то. А давай еще раз ту, которая новая!

Ставлю.

– Ну, нет, лучше ту, которую мы ставили на прошлой неделе.

Ставлю.

– Н-да. А если найти сеточку, которую мы ещё не ставили?

Нашел. Ставлю.

– А давай…

Так продолжалось по-моему бесконечно. Калатозов сидел как бы погруженный в свои думы, только желваки быстро вращались и выдавали его чувства. И тут я взорвался! У меня в мозгах что-то закипело, и я наговорил своему любимому мастеру кучу ненужных слов. Калатозов тоже вскочил, и было ясно, что он согласен со мной.

Вечером, после окончания съемки, я обдумывал, как же попросить у мастера прощения, а вышло все наоборот.

Урусевский подошел ко мне.

– Ты уж меня прости, я такой зануда. Да, я такой. Прости, пожалуйста!

И мы обнялись. Калатозов воскликнул:

– Напряжение этого дня улетело. Вот и ура!

А в последующие дни Урусевский уже заранее просил приготовить те или иные насадки на объектив. Я понимал, как трудно и даже болезненно рождает Сергей Павлович киношедевры, ведь у него была своя и очень высокая планка качества изображения. Полезных метров мало, зато качество картин, снятых Урусевским, потрясает.

Урусевский на съемочной площадке был сух и молчалив, без улыбки, весь зажатый. Уткнется в камеру и застынет, будто замрет в восторге. Вся съемочная группа начинает говорить полушепотом. Тишина! Съемочный процесс шел со скрипом, полезных метров за съемочный день выдавалось меньше, чем в других киногруппах, зато качество снятых кадров было выше!

Урусевский снял много великолепных картин! Это, конечно, «Сельская учительница», «Алитет уходит в горы», «Возвращение Василия Бортникова», «Сорок первый», «Первый эшелон», «Неотправленное письмо» и мировой шедевр «Летят журавли»! Я считаю, что именно Сергей Павлович весомее других отстоял право кинооператора быть вместе с режиссёром соавтором фильма!

Был и такой случай. Сергей Павлович просто затаскивал меня поработать с ним на картине «Сорок первый», но я вежливо отказывался, сославшись на то, что режиссер Юра Чулюкин хочет снимать со мной свой фильм. Обиделся!

А после просмотра фильма «Я – Куба» Сергей Павлович обратившись ко мне, сказал:

– Ну, давай критику! Ты, конечно, будешь критиковать меня?

– Да, буду. Снято блестяще, просто и гениально, особенно то, что снято ручной камерой! А вот съемка красивых кубинок… Я был на Кубе и любовался результатами многонациональных браков. Результаты изумительные, но зачем же снимать прекрасных девчат широкоугольниками? При каждом движении появляются деформации объемов лица.

– Ну и критикуй, хотя ты прав, я действительно увлекся широкоугольниками, – ответил он.

У меня нет, к глубочайшему сожалению, фотокадра в котором бы Урусевский и кинокамера были бы, как это и было на самом деле, единым организмом, чем-то уникальным и неразъемным. И можете мне поверить, что Урусевский не отрывался от видоискателя иной раз до получаса! Считаю, что мне крупно повезло – я работал на трех картинах с великим кинооператором Сергеем Павловичем Урусевским. Участвуя в решении изобразительных задумок Сергея Павловича, я изготовлял для киносъемок различные оптические насадки, оттененные фильтры, сеточки и т. д. Причем могу свидетельствовать, что Сергей Павлович практически не снимал с открытым объективом. Целый кофр самых различных оптических приспособлений обязательно был на съемочной площадке.

Но я отвлекся, просто захотелось вспомнить и рассказать свои впечатления о двух гигантах кинооператорского мастерства. Их творчество, точнее, только его малая часть, прошли перед моими глазами. А вывод следующий: процесс подхода к созданию произведений искусства весьма сложен и происходит у всех по-своему, по-разному.