Текст книги "Вольные повести и рассказы"

ККА: „Дед Любан потрудился на славу. Дед Любан соавтор лекции студента Любана. Его бы сюда для „самоудовлетворения“. Любан издевается над временем, теперь остановить его – нарваться на неудовольствие студентов. Впрочем, старики сами развесили уши. У них чешутся руки от нетерпения промерить свои ладони…“)

– Перехожу к заключительной части лекции, наиболее проблемной. Для этого мы должны вернуться к скептическому тезису осмотрительной любви: „Рай в шалаше даже с милым – не актуален“. И ещё, напомню в качестве повторения и развития мысли. Мы сформулировали главный вопрос бытия как удовлетворение закона природы о воспроизводстве новых поколений путём потребления продуктов собственного труда, любви и культуры через побуждающую сладость любви. Так? Так. Но главный вопрос бытия всегда разрешался под кровлей жилища. Переход рода из пещеры в хижину и в землянку, а затем в избу, составил собственные эры прогресса. В России эра прогресса замерла на избе и дворце. Изба для смертных людей, дворцы для „бессмертных“ элит, царей и генеральных секретарей. Ни от царя, ни от секретаря, ни от президента Россия не продвинулась ни на шаг. Кроме робких разговоров, мы не дождались от советской власти политики обеспечения семейно-родовых общностей так называемым домом усадебного типа. У неё была блестящая возможность перевести СССР в новый дом, но она предпочла обустраивать планетную периферию, но не своё государство. За это советская власть и поплатилась. Её дурной пример возымеет толчок для иной политической устремленности. Иные примеры не заставили себя ожидать. Первый навал последовал от беспредела ельцинизма, когда всякие „новые“ стали обращать награбленные богатства в новые жилища. Я имею в виду правительственную программу „Свой дом“, лишённой финансовой поддержки населению, но включившей зелёный свет светофора новоиспёкшимся богачам. Им и на том спасибо – открыли глаза, где нужно жить, но не более! Отдельные области, в числе которых нет нашей области, воспользовались проектом и кое-что сделали. Например, Липецкий губернатор решает мировую проблему в „отдельно взятой“ области. Там крестьяне на основе беспроцентных кредитов строят усадьбы бывшего барского типа, наиболее приспособленные для российского реализма, расплачиваясь в течение 15 лет картофелем, морковью, свеклой, молоком, мясом, словом, чем угодно из сельхозпродукции. Вот за это мы и радеем. А наш губернатор озабочен президентскими амбициями и заигрыванием с самарчанами сомнительными пенсионными надбавками. Пример липетчан составляет нашу политическую ориентацию. Генерация политиков, закомплексованных личным обогащением, личной властью и коррупцией, за тысячи лет господства не понявших, в чем состоит национальная идея, эта генерация должна уступить место новому поколению политиков, озабоченных подлинной национальной идеей. Я поясню. Если любовь исходит от Бога и Бог по своей воле отвечает за биоэнергетические основы любви и генетики, то уж нам-то тоже сам Бог велит отвечать самим за социальные основы любви. Применительно к России это означает, что Россия устала от тесноты и бедности.

Дом – это символ, давно построенный не на горе, а в душе народов; следует перенести его из души на реальную гору жизни. Дом – это базовое понимание жизни рода или семейно-родовой группы, это линия их жизни, течение жизни, – это кровля любви. Увы, не хлеб всему голова, как это поётся в песне с прекрасным мотивом, а дом всему голова, тогда будет и хлеб, и любовь, и всё остальное. Вообще говоря, голова земли – это солнце, а ниже солнца голова человека – дом. Ведь не наивцем же был Лев Толстой, заявлявший, что по-настоящему счастлив лишь тот, кто счастлив у себя дома. Мало Льва Толстого, послушаем Марка Туллия Цицерона: „Нет места милее родного дома“. Из Дома, часто из крестьянской избы, выходят великие люди – из пещеры не выходили, пока не построили дом. Я предлагаю переосмыслить проблему. Образ будущего России вынашивается в настоящем доме. Чем хуже дом, тем хуже для образа будущего, которое так и останется „светлым“, потому что настоящее темно. И только тогда будет наш дом Россия, когда каждый род будет иметь свой дом в России. И, прежде всего, для русского рода, который остался без присмотра державного ока. Кажется, нет ни одной национальности в России, которая живёт хуже русской державной нации. Немецкие поселения в России могли бы стать образцом и прологом родового строения. Род – не отмершая „клеточка первобытного общества“ (Морган), род – вечнозелёное древо любви и воспроизводства, род – наиболее эластичная производственно-ассоциативная организация людей всех общественно-экономических формаций, наиболее охотно приспосабливающаяся к историческому прогрессу. Род наиболее полно сохраняет обычаи и традиции древности и обогащается новыми правилами, исключающими развратные нравы. Род – ключевое звено гражданского общества. К сожалению, автор „гражданского общества“ – Аристотель, не обратил внимания на ключ к гражданскому обществу, а после него мыслители были помельче, способные к разрушению, но никак не к созиданию рода.

Новая концепция рода спасет нас от секса и СПИДа. Её следует разработать исходя из исторического понимания того, что род – учреждение, способное к ассоциативной деятельности в рамках любых её разновидностей. Это была бы концепция не только XXI века, но и всего третьего тысячелетия. Это пища для новых и новых политических режимов: хотят разносторонней жизни своих обществ, надо обеспечить им элементарные условия для хозяйственной творческой деятельности в собственном доме на собственной земле; городская квартира граждан должна иметь в себе проектную площадь для родовой оранжереи. Природа человека происходит из земли и в неё возвращается, наш дух, как ни странно, обладает осёдлым характером, память-кладбище для него дороже райского космоса. Но уместно предостеречь. Политика насаждения фермерства в её настоящем виде не решит проблему ни родового, ни семейно-родового устройства села России, поскольку она однобока и может повторить неудачи Столыпина. Он пренебрег извечной ненавистью крестьян к кулакам-кровопийцам, а фермерство нашей модели есть разновидность кулачества на современной технологической основе, не приемлемой психологией бедноты. Рвачи-кровопийцы нелюбимы ни на земле, ни в поэзии „знаменитых“ поэтов, ни в песнях известных „примадон“. Этот тезис необходим для завершения моей мысли о том, что политика обустройства села – основы благополучия города – должна охватывать всё население, а не отдельные благополучные хозяйства. Ненависть и любовь – разные вещи. Настоящий фермер может вырасти лишь из личного усадебного хозяйства.

Переход из избы в Дом-усадьбу с наделом земли, и из тесной квартиры – в объёмное городское жилище с площадью собственной оранжереи – это очередная эра прогресса. Нам бы хотелось, чтобы Россия преуспела в этом прогрессе. Словно в насмешку от наших чудовищных пространств, мы ютимся в чудовищных пространствах трущёб и хрущёб. Отжатая мысль Петра Чаадаева такова: с жизнью народов бывает почти то же, что и с жизнью отдельных людей, если они проникаются руководящей идеей и начинают выполнять её с настойчивостью и скрытым инстинктом, ведущим как одного, так и всех, к их предназначению. Не из этой ли мысли развилось пассионарное вдохновение Льва Гумилева? Это вопрос попутной риторики. А прямой вопрос: не пора ли обратить энергию философских мыслей и концепций своих соотечественников на вдохновение российских народов и их отдельных людей на овладение ведущим инстинктом благоустройства России и своего дома? В этом, и только в этом, должна состоять новая государственная и национальная идея, основанная на почве нашей родной культуры. Новый Дом – вокруг этого окрепнет государство, оживится философия, политическая экономия, прозреет политика. Например, государство на приоритетных началах даёт беспроцентную ссуду армейскому призывнику, минус десять-пятнадцать процентов от её исходной суммы. Вместе с приказом об увольнении солдат или его отец (определит закон) получает разрешение на кредит. Один за всю жизнь на строительство родового дома. Второй (третий) сын этого рода, имеющего дом, получают такой же кредит, но расходуют его по усмотрению рода. Всё. Все проблемы с наемной (контрактной) армией решены. Отныне не только сыновья, но и дочери (вместо отсутствующих сыновей) будут стремиться на службу. Отпадет нелепый институт солдатских матерей, отомрет „пацифизм“ уклонистов, армия России будет непобедимой, ибо будет знать Родину не по абстракции, а по Роду, по Дому и по Любви. Это только один маленький положительный переворот. А сколько других? Не красота спасет мир, а родовая любовь. Иными словами, родовая любовь спасёт мир в собственном доме. Потому что свой дом и свою землю хочется спасти в первую очередь. Гармонически сочленяется задача личности и государства. А когда своего нет, какая нужда защищать чужоё добро. Защищая своё, защищаем государство, защищаем государство, защищаем своё – вот где гармония, ясная массам народа и личностям из народа. Политические программы, не отражающие эту идею, или отражающие её не в полной мере, должны быть забаллотированы как вредоносные для России. Кто-то завопит: „Утопия!“ „Где деньги?!“ Обязательно завопит или завопят. Но надо начинать. И в этом смысле прекрасен почин российской партии „Русь“. Она не только предлагает стране Мечту, Цель, Образ будущего, но и Новую технологию Развитого Государства в осуществлении своих проектов. Особенно замечательны два из них. Первый – строительство Сверхдешёвых Домов, которые можно собирать за считанные дни, и второй – строительство Струнного Транспорта, который, летя по парным „струнам“ над землей, способен перемещать грузы и людей со скоростью до 500 километров в час. И это, говорит новая партия, не чудеса из романов Ефремова, а реальные проекты времени! (Аплодисменты партии „Русь“.) Партия, мыслящая о Доме, не откажется от Бога и от Любви. (ККС: Что он делает? Ну, дуб, ну, дуб! Это же прокремлевская пиаровская партия, как он не знает! ККМ: Люб из ума переключился в умишко. Это не та Русь. Она присвоила название Духовно-Родовой Державы Русь! ККА: Аяяй! Бес попутал. Партия „Русь“ от В. С. Барышенко не имеет ничего общего с ДРД Русь. Ну, погоди!) Вредоносны затемнения нашей идеи обыденными предупреждениями типа того, что государство должно жить по средствам, исключающим „оранжерейные блага для молодых и работоспособных граждан“. Недальновидна политика укрепления моральных устоев, которая видит семью как основу воспитания и стержень патриотизма. Это лженовый путь. Повторяю. Семья не способна удерживать обычаев и традиций народа в его истории. Только родовое или семейно-родовое устройство обеспечивает сохран тех ценностей, которые именуются моралью, нравами, нравственностью, целомудрием, и питающими патриотическую любовь.

Семью можно укрепить только родом. А чтобы укрепить род, ему нужен дом. В доме воцарятся Бог и любовь. Так укрепленный род образует твердь государства. Всё остальное через это, или через это всё остальное в развитом государстве.

Эти ценности сохраняют дедушки и бабушки, которым-то и нужны „оранжерейные блага“, потому что они поддерживают связь с землей и прививают детям устои, о которых пекутся экономные политики и политические экономисты. Подобно учению Птолемея, где Земля есть центр Вселенной, должно быть написано учение, в котором Новый Дом стал бы центром большой любви и центром околосолнечного пространства. Тогда исчезнут антагонизмы, а нравы возойдут к целомудрию. Как вся физика вытекает из идеи сохранения энергии, так и новое учение о нашей национальной идее должно происходить из принципа обеспечения любви наилучшими условиями её сохранения. Новый Дом служит этим условиям. Будет Дом, будет свобода и независимость рода и государства России. И ещё… Хотелось бы, чтобы власти не допустили извращения наших идей. То есть разных „свобод слова“ и ток-шоу с участием развратниц и развратников из домашнего порно, из Интернета, из секс-клубов, „министра культуры“, „учреждений“ и прочее, которые под видом пчёлок, строящих семейный улей любви, могут вымазать дёгтем само название „Дом“.

Пока же остается актуальной древняя традиция русских, мордовских, чувашских и иных славян, заключающаяся в том, что отец-батюшка поможет сыну хоть каким-то домишком, хоть какой-то квартиркой, через порог которых вынуждены перешагнуть наши молоденькие жены. А потом сами по себе. Что делать, такова нынешняя Россия…

(ККС: „Любан увязал любовь с национальной идеей и увлекательной социальной программой. Аплодисменты. Туши свет! Браво! Это крики. Триумф“.

ККМ: «Мои афоризмы вошли в программу Любана как „матка“, на которой держится потолок. У Любана пробился пушок политических усов. Аплодисменты. Возгласы „круто“ и „браво“.» ККА: «Любан. Любота. Любодеяние. Словно театр. Рукоплескания и крики. Любан – триумфатор».)

– Сделаем общие выводы… Определяющими понятиями и явлениями родовых отношений является любо, любовь, любогонь. История выявила отношения любви, а не секса. Надежды связываются с любовью. У секса нет истории. Секс ворвался в историю сексуальной революцией и СПИДом. Все общественные пороки обострились в ходе сексуальной революции. Секс окаян, у него нет будущего. ПУСТЬ здравствуют любо и любодеяние!

Приглашаю на собеседование о любви самую милую и целомудренную студентку. Спасибо! Спасибо…

Чувство величайшего удовлетворения наполнило мою душу. Душа, может быть, раздулась как та сказочная лягушка, которая, в конце концов, лопнула от своей спеси. Я был на грани того, чтобы лопнуть тоже, но от восторга. Осуществилось. Удалось. Первое произведение – моя лекция. Я ликовал потому, что справился, что свёл концы с концами благополучно. Меня не волновало, что я вдвое превысил время. Уж точно, меня не повесят за это. Уж точно, мне накидают чёпиков по методике. Но разве это сравнимо с ощущением торжества. Видимо, подобное торжество должны переживать все, кому довелось выступить с первым уроком. Это торжество – безраздельное право учителя. Первая прекрасная профессия человека – это Учитель, потому что она распоряжается мудростью и изяществом, соединёнными в благородном труде.

А что происходило с залом, мне было непостижимо. В то время, как я находился в собственной эйфории от «прочитанной» лекции и не мог сойти с трибуны, а точнее, отойти от неё, зал бесновался в необычайном возбуждении. Я счастливо глядел на народ, а народ аплодировал и поздравлял меня криками с моим счастьем. Единство Учителя и народа, стало быть, общее счастье. Казалось, скажи я сидящим в зале – встаньте! – и они поднялись бы и устроили бы овацию как некоему Герою, члену Политбюро, или самому президенту. Впрочем, овация была без того, разве что овация была сидячей, и она принадлежала не генсеку и не президенту, а мне. Я не сказал, а они не встали…

Но что такого я «прочитал», что студентами завладела экзальтация? Ведь нет у нас практики, чтобы мы аплодировали преподам за их замечательные лекции. Бывает, мы ржем удачливой шутке преподавателя; бывает, мы ставим оценку за лекцию – класс! Но обходимся без овации. Так почему же аплодировали мои друзья и товарищи, а также преподаватели и новая поросль студентов? Об этом я догадывался потом, то есть в подвале. Видимо, я расшевелил их души, которые от природы у всех языческие, и присоединил их к любви и к языческой культуре, ибо нельзя не почувствовать дух древности вне его целомудрия. Слова были доступными для студентов и, может быть, они поняли, что целомудрие – это характер язычества. Ныне этот характер – в оппозиции к пошлости и разврату и будет в оппозиции столько, сколько позволит ему стойкая нравственность. Стойкость нравственности обладает неисчерпаемым запасом терпения и воли, она зависит от убеждения. Убежденный человек – это тот, над которым господствует воля предков и сам Бог Род – он неприступен для нравственных компромиссов ни с христианством, губившим языческую культуру, ни с марксизмом-фрейдизмом, по-разному губящими ту же культуру, но одинаково жестокими и аморальными средствами. Видимо, студенты поняли, что сладкая чума сексуализма опасна семье и индивидуализму. Жаль, я не сумел заострить, что христианство, потоптавшее душу язычников, не способно противостоять сладкой чуме и оно неизбежно, в который раз, будет абсорбировать языческие ценности для своего же выживания.

Кроме всего, студенты не могли не увидеть перед собой не иллюзорного убогого истукана-идолопоклонника, а равного себе товарища, столь же современного и грамотного, как и они, способного вносить новые идеи, сохраняя за ними старые незыблемые нравственные устои. Уж, наверное, им труднее внушить теперь мысль об этическом недоразвитии язычников. Последние, то есть новые идеи, вошли в область чувства студентов, будущих учителей других студентов, а значит, эти идеи упрочат глубину народа, откуда они сами возникли, и взбодрят народную душу на широких просторах родины.

Я бы ещё стоял дубом, а они бы ещё в исступлении хлопали, но дошло до предела. Смутно я услышал, как Дека эмоциональный карнавал приостановила. Она напомнила о себе и показала, что не разучилась руководить собранием. А тот самотек, который царил на встрече, ничто иное, как продуманная тактика неформального мероприятия…

– Слово от молодых студентов предоставляется студентке 1-го курса, старосте учебной группы Красноборовой Любе.

И тут я оторвался наконец от груди трибуны и ушёл на своё место в президиуме, а на моё место выскочила… косатая девушка, что сидела около ректора. Девушка милая и красивая, косы крест-накрест, как пулеметные ленты, молоко и маки, сирень и роза, ромашка и солнце. Мечта.

Услышав имя девушки – Люба – и увидев её самою, зал снова взорвался, словно в него кинули новую бомбу.

– Люба.

– Любан плюс Люба!

Вот почему зал ещё раз взорвался. Символическое совпадение имен с темой любви – Любан и Люба – стало причиной эмоционального ажиотажа.

Мне было хорошо её видно в профиль и со спины. Возникло сравнение. Завязки халатика или фартука, выходящие на талию женщины и свисающие вниз через попу, нередко вызывают фантазию или желание развязать их… У Любы вместо тесемок на талии завязаны были косы – они и свисали через высокий окатный припечек… Глубокий, почти с равномерными склонами, прогиб спины волновал, в свою очередь. А внизу рисовались ноги, налитые вином. Впрочем, ног я не видел из-за стола, но я увидел их один раз на инструктаже и по памяти знал, что они есть, именно как изящные бокальчики, наполненные вином без экономии. Вместе с этим Люба была высокой и вполне могла доставать до моего плеча. Видимо, и другие зрили то же, что я, потому что, я полагаю, все уставились на юное диво, как я…

Оказалось, что у неё не было никакой речи. «Косы» выскочили для того, чтобы удивить зал своей неописуемой красотой. И фамилия ей сопутствует – Красноборова, а имя её в ней разлито пропорционально.

– Ой! Я думала-думала, целую неделю думала, что сказать. А как наслушалась выпускников, торопко стало. Я себе показалась дурочка-дурочкой и что не туда попала. Да разве мы будем такими умными, грамотными? Речи свои они говорят от себя, а книжные мысли приводят для усиления и украшения своих мыслей и рассуждений, у них свои замыслы и идеи. Мы, конечно, будем стараться, чтобы чуточку походить на них, ну, может, больше, чем чуточку… Ой! Ну, в этого Любана я прямо влюбилась!.. Не по теории…

И попорхнула на своё место, под крылышко ректора. И грянули такие аплодисменты, каких актовый зал никогда не слышал. Награждали не слова её, а её красоту и чистую наивную душу. Опять кто-то крикнул, забыв, что он не на стадионе:

– Любан плюс Люба равно люботе!..

Выступление ректора

Смеясь, вышел на кафедру ректор.

Анатолий Алексеевич Самашкин – представитель послевоенного поколения. В нём жива самая патриотическая и интеллигентная часть народной души – разумной, образованной, умственно развитой и отчинной. Он не боится слова «интеллигент». Одного из Гумилевых спросили: «Вы интеллигент?» Тот ответил: «Боже упаси!» Ректора спросили: «Вы интеллигент?» Учитель подумал и переспросил: «А вы, как думаете?» Ему признались: «Мы думаем, вы интеллигент». «Спасибо за комплимент!» – поблагодарил Учитель. Он был интеллигентом в самом культурном и интеллектуальном значении этого слова. Вся его плодотворная деятельность отдана педагогическому вузу. «Старик Державин (прежний ректор) его заметил и, в гроб сходя, благословил» – на подобной же Встрече объявил его преподавателем вуза. Словами аттестаций, ректор «прошёл все ступени вузовской карьеры: преподаватель – старший преподаватель – заместитель зав. кафедрой – зав. кафедрой – декан – проректор по науке – ректор». На день Встречи он уже 12 лет как патриарх педвуза. Он возобновил традицию «старой школы» и не уронил лица «новой школы». Тем, что ежегодно на Встречах выпускников с молодыми студентами, отобранных студентов он публично приглашает служить алтарю вуза в ранге преподавателя. То, что Дека перечислила в своей речи – это «плоды» Самашкина на ректорской ниве – и институт художественного образования, и филиал в Тольятти, и докторантура со специализациями, и новый статус вуза. Любимые «дети» ректора – научно-исследовательские институты по «истории и археологии Поволжья» и «Языков и культур Поволжья». У него были академические труды в этой области. И, разумеется, в 50 000 выпускников течёт кровь старого Учителя. Ему бы Героя Труда России, или Мастера педагогических искусств, ан нет, не принято быть учителям ни Героями, ни Мастерами. Ученикам, покинувшим ниву учительства, можно отличиться в других сферах, учителям-педагогам, которые формируют Героев – не героическое поприще!.. Логика! Да что там Герой России – что-то я не встречал ректоров и среди литературных героев. К своему стыду, и мне он попал на перо не как Герой или герой-персонаж, а как участник событий, имеющих ко мне отношение. О нём об одном можно написать роман, а я в середину своего романа вставил себя… Что-то меня толкало поступать таким образом, а не единое честолюбие. Так повелось. Одним за заслуги посвящают романы. Другим хватает повестей. Третьим пишут рассказы и очерки. Четвёртые удостаиваются строки в энциклопедиях. А кое-кто не оставляет о себе ни буквы, ни звука. Почему бы это? Люди должны крепко подумать об этом. Ибо главное наше имущество – это память о себе. Какую ты сделал память, таким ты и был. Навороты на кладбищах не считаются – это не память, а деньги. Я говорю о положительных славных делах, а не о криминальных «делах». Но два слова всё же о ректоре.

Ректор велик и тучен, предположительно, не с картошки, хотя и ректору платят гроши. Велик он от природы телом, а от педагогики – должностью. Университет – это больше, чем бригада спецназа или общевойсковая дивизия, хотя здесь нет другого вооружения, кроме науки. Он велик от ответственности перед вузом, народом и государством. Если учителя-педагоги – первые лица общества, то руководят этими первыми лицами ректоры, мудрецы из профессоров, профессора мудрости. Ректор – из них. По Сеньке и шапка, у ректора кличка, ни много-ни мало – Гора. Казалось бы, должны остановиться на кличке «Сам» от фамилии САМашкин или от названия вуза – САМ ГПУ (от САМары). Но, повторю, наверно, давала кличку какая-нибудь студентка, а у них, никого не удивишь, логику завихряет. Итак, ректор – Гора. Отчего же всё-таки тучен и сед он? А тучен и сед, опять-таки, от специфики профессии.

Штурмовать полосу препятствий ему не надо, выживать в разведке ему тоже не надо – ему надо сидеть и писать научные труды, а потом, стоя, за кафедрой, защищать их идеи перед студентами и коллегами-профессорами и преподавателями. Ну и картошка с молоком, и мучные изделия, типа хлеба, тоже сказываются – на говяжью вырезку зарплаты ректора не хватает. Но что же делать, такая у нас Россия.

Тучен, но подвижен ректор, успевает доглядывать за «частями и подразделениями своего соединения». Но важно, успевает определить политику вуза на зигзагообразном пути России, и успевает не суетливостью – способностью руководить и мудростью. Ещё важнее, остается ректор «с человеческим лицом», доступным и понятным студентам. Хотя иногда такое отмочит – озорник позавидует… Может быть, для впечатления родства со студентами. Психологически, по-другому не объяснишь.

Итак, вышел ректор на кафедру. Он смеялся беззвучно, возвышаясь над кафедрой. Гора, она всегда возвышается молча. Эта Гора смеялась, но тихо. Правда, было известно, что в некоторых случаях Гора покатывался со смеху, словно оказывался на полозьях. И вот Гора открыла рот… Открывать рот прежде слова – это свойство ректора. Наш дед Любан сначала скажет первое слово, а потом производит эффекты воздействия. У ректора немного не так. Этот сначала отвалит челюсть, а потом, после паузы, начинает говорить. Видимо это свойство людей, приобретенное многолетним трудом разговоров с аудиториями; пауза – как бы последняя капля времени, чтобы подумать последний раз, чтобы сказать, наконец, не ошибившись.

– Чего мы добивались Встречей поколений студентов? – заговорил рот ректора. – Чего добивались, того и добились. Мы хотели показать поступившим, кого мы готовим, а себе показать, что у нас вышло. Угодно, мы хотели похвастаться своим продуктом. И вот продукт налицо. Хорошо учите, коллеги-профессора и преподаватели! Видимо, вы испытали гордость за свой труд. И я испытал…

А мне послышались слова комбрига Лесного: «Хорошо учите, товарищ сержант»… Я даже помню, как смутился сержант, но это смущение было ни чем иным, как свалившимся на него счастьем. Так мало нужно учителям: услышать о своём труде похвальное слово. Зарделись, заулыбались, закивали бородами профессора и преподаватели, разделяя с ректором справедливую истину. И Коганов тоже сиял. И был прекрасен в улыбке. В улыбке бы ему и служить музе учения, в улыбке бы ему и умереть, а не в мраморе первоидейных догм и интриг.

– Эта девушка Люба… как он её назвал?… Молоко и маки?…

– Сирень и роза… – подсказали с мест.

– Ромашка и солнце… – уточнили портрет. Ректор-Учитель установил с залом контакт. Вот так это и делается педагогом, просто и умно.

– Да, да, да… Эта девушка Люба, которая, видимо, выразила общее впечатление о наших выпускниках, станет такая же грамотная и идейная, со своими мыслями-замыслами. Больше того, она заменит нам Любана-вожака, станет сама вожаком своего курса и всех остальных курсов. Будете все такими, как наши выпускники. Вуз работает не на халтуру. Не заметите, как возмужаете духом и знаниями. Конечно, мы показали лучших из лучших. Но и остальные студенты мало от них отличаются. Только эта четвёрка друзей, о которой упоминалось, за четыре года не имеет ни одной персональной четвёрки, то есть «хора», а только «отлы», то есть отлично. Они в чистую идут на золотые медали. Троих из них – Казакова Вячеслава, Мухаметшина Амина и Рузаева Михаила своим правом ректора я назначил на должности преподавателей-ассистентов СамГПУ. Одновременно они будут студентами, а после «госов», то есть государственных экзаменов, останутся в штате университета. Можем поздравить молодых коллег с началом карьеры, а весь профессорско-преподавательский состав – с пополнением нашего полка.

Дека захлопала, её поддержали в зале. Но поскольку новоиспеченные ассистенты «не ударили палец о палец», аплодисментов не получилось. Что-то было не так. Недоумение погасили отдельные хлопушки.

– А что касается Дубинина Любана, лекцию которого мы имели удовольствие слушать… что касается его… Любана… то к его рекомендациям следует прислушаться. Не часто мы слышим подобные объяснения…

И пошёл садиться на своё место. Эка, выкинул! Гора называется. Под ней даже ёж не сидел… Зал, слышавший рукоплескания, погрузился в мрачное состояние. Зажим молодого дарования!? Тишина недоумения тяжело зависла под потолком, а потом стала опускаться ниже-ниже и придавила всех к стульям. Кажется, все опустили головы. Только один человек почему-то воссиял, распрямился в груди и готовый был тотчас выпрыгнуть на подиум, где его не хватало, и поцеловать руку ректора. Это был прапраправнук Еноха, внук Еноха и сын Якова – Енох Коганов, зав кафедрой теологии, новой кафедры университета. Суковатая трость играла, змеилась своими суками и словно выпрыгивала из его рук.

В этой гнетущей тишине многие успели подумать о справедливости положения, не допускающего исполнять обязанности ректора позднее 65 лет. Неужели мудрая Гора не понимала опасности своего падения? Конфуз был очевидным. Пахло драмой. Стало столь же очевидно всем, до последнего молодого студента в алфавитном списке: ректор не сумел обыграть своего права, сама былая традиция стала сомнительной и нелепой, а молодые ассистенты предстали в виде евнухов в таборе шарлатанов. И примут ли евнухи своё назначение?

И вдруг нашёлся ещё один голос, который полагал, что он на стадионе.

– Ректор ректнулся! – негромко сказал этот отчаянный голос. В той могильной тишине, которая придавила Встречу, негромкий голос прозвучал одиночным выстрелом чеченского снайпера в голову ректора. Ректор должен был упасть, навсегда сраженным. Но он почему-то не подумал падать. Выстрел достал его в тот момент, когда он думал садиться на стул. Но не успел сесть и не успел упасть. Больше того, ректор, ослепляя зал своими целыми белыми зубами, начищенными «блендомедом», беззвучно смеясь, возвратился на кафедру…

– Как? – вопросил он. – Почему ректор ректнулся? Кто сказал, что я ректнулся? Извольте объясниться немедленно! – потребовал он.

Несмотря на белозубую улыбку ректора, зал пережил новое угнетение. Будет сейчас разгон! Будет сейчас Встреча! «Встреча на Эльбе»!.. Надолго запомнится… Нашёл дураков – так ему сейчас и признаются!

Однако автор медицинского заключения ректору встал во втором ряду. Точнее, встала. Это была девушка. Первокурсница. Обычная девушка, с Красноборовой не сравнить, но не дурнушка. В общем, молоденькая.

– Это я сказала… Меня зовут Лена Грунина.

– Ну! – приказал ректор.

– Ну… мы заслушались Любаном и вы же его рекомендовали, но вдруг… всё похоронено. Вы назначили ассистентами тех, кого мы не слышали, кроме Рузаева; Рузаев Миша хорош, даже больше, но не сравнить же его с Любаном!.. Вот я и не выдержала… – таково было обоснование медицинского заключения, осуществленного без обследования больного; с этим справилась Лена Грунина, никому не известная студентка.