Текст книги "Незримые старцы"

Отступление о монахе Олимпии

Преставился недавно и монах Пантелеимонова монастыря отец Олимпий… Рак. Как многих поражает он на Афоне! Кто-то говорил, что здесь радиоактивные породы в скалах. Монахи считают страшную болезнь милостью Божией. Безнадежное заболевание заставляет уповать только на Господа.

Наша страна сейчас – тоже безнадежный больной. И в этом – благо. В человеческой безнадежности таится сверхприродная надежда. Только бы не пойти по пути надежды на человека, по гибельному пути окруженного врагами Царьграда!

Старец Аристоклий Московский, многолетний афонский насельник, говорил перед Первой мировой, что у России «Бог отнимет всех вождей, чтобы только на него взирали русские люди. Все бросят Россию, откажутся от нее другие державы, предоставив её самой себе, – это чтобы на помощь Господню уповали русские люди». [37, с. 518].

Св. Исаак Сирин писал: «Как скоро человек отринет от себя всякую видимую помощь и человеческую надежду, и с верой и чистым сердцем пойдет во след Богу, тотчас последует за ним благодать и открывает ему силу свою в различных вспоможениях».

Смерть в страданиях уподобляет молящегося человека мученику за Христа. Рак – дурак, а в Царствие Небесное вводит, – так говорят святогорцы. Впрочем, все это – «теория». Практику знают такие, как старец Паисий, выпросивший у Господа страшную болезнь. Или монах Софроний, о котором я писал в книге «Наступить на аспида». Или – отец Олимпий.

Он отрешился от мира на пике своей научной и преподавательской карьеры. Его помнят с иголочки одетым, благоухающим дорогой парфюмерией международным профессором. Откуда он прилетел вчера? Кажется, из Америки. Читал там лекции по математическому моделированию предпринимательской деятельности. И вдруг… Что за повестку он получил?

В 1999 году профессор отправился на Афон. Наверно, просто потому, что любил путешествовать. Не всё же в Альпах на горных лыжах кататься – можно и на какую-то удивительную монашескую республику посмотреть… В греческом монастыре Дионисиат шёл ремонт. И паломники, среди которых был профессор Олег Павлович, едва упросили насельников обители вынести святыни для поклонения. Вынесли десницу Иоанна Предтечи. В серебряном ковчежце, сделанном в виде руки, с одной маленькой дверцей, обнажавшей кость. Олег Павлович нагнулся, чтобы приложиться, нательный крестик выскользнул из-под рубашки и упал прямо в эту дверцу… Что такое?! Застрял! Попал между косточками – не вытянуть обратно! Пришли монахи, устроили целый консилиум, трясли ковчежец и так и сяк – никак. Пришлось оставить крестик в мощах. Наверно, он и сейчас там.

Не отпустил его Афон. «Как мне хотелось бы здесь остаться!» – сказал он своим сопаломникам. Те и не догадывались, что это не просто прекраснодушное мечтание, а вполне конкретная и созревающая мысль… Мир тоже удерживал профессора. Крутил пальцем у виска. Перед окончательным отъездом на Афон Олег Павлович узнал, что удостоен международной премии за написанный учебник и что денежный приз можно получить в Мюнхене. Съездить, что ли? Нет, отказался от соблазна. Полетел в Салоники…

Строгий, кажется, сильно уставший седобородый монах водил нас к мощам святых в придел Покровского храма. У него, как у профессора, было послушание экскурсовода. И еще, совсем не профессорское, – стирать и гладить белье для архондарика. Не в пример некоторым, отец Олимпий выполнял послушания безукоризненно. Так он привык в течение всей своей жизни. Но спать приходилось три-четыре часа в сутки, не больше.

И еще он дохаживал инока Иннокентия. Я помню этого сухощавого старчика с шаркающей походкой. Головной убор у него был необычный – пластмассовое ведёрко, обшитое намёткой. Зато не промокало. Бывшего фронтовика послали на Афон еще в 70-е годы, среди первого пополнения. Его выбрали, может быть, потому, что, практически необразованный, отец Иннокентий обладал талантом Кулибина. Из давно выброшенной железки мог сделать нужную вещь. Он-то и устроил в запущенной обители водопровод и канализацию. И вообще, кажется, он мог починить всё, что нужно. В починке здесь нуждалось многое. Впрочем, его и самого нужно было ремонтировать. Недаром инок Иннокентий шаркал в сапогах с обрезанными голенищами – обожженные на войне ноги танкиста постоянно болели. Но на уговоры пойти к врачу инок отвечал: подлечиться можно – чтобы в храм и на послушания ходить, а лечиться – ни за что.

Страдая от пролежней, он три года лежал в своей келье. Тяжелый запах стоял в ней! Запах неухоженного человеческого тела – это на самом деле не вопрос гигиены, это запах человеческой неблагодарности. Очень по-советски с ним поступили. Выжали до последней капли и оставили умирать. Приходил к нему только отец Олимпий. Перед смертью инок Иннокентий вручил ему пятьдесят евро – всё, что у него было: «Отдай тем, кто будет копать мою могилу». Потом монах Олимпий передал духовнику обители эти деньги и последнее пожелание умершего. «Какая глупость!» – ответил вдруг иеромонах и небрежно сунул бумажку в карман.

Усталость, а, может быть, не только усталость, вызывала порой нотки раздражения в интонациях бывшего профессора. Иногда – нежелание увидеться с приехавшими из России старыми друзьями. А иногда – слова: «Хоть бы Господь забрал меня поскорее, чтобы я всего этого не видел».

Честно говоря, я хотел бы знать: угодил ли Богу отец Вонифатий? Но уже не первое десятилетие усопших монахов Пантелеимонова монастыря не откапывают. Когда в обители произойдут перемены, и на его кладбище снова станут поднимать косточки, тогда откроется многое…

Последнее письмо

Над могилой мы стояли долго.

– Перед смертью трудная духовная брань была у него, – прервал я молитвенное молчание.

– Да, я знаю, – ответил Андрей.

Один мой знакомый паломник, который знал брата Вонифатия, сказал о нём коротко: «Если суммировать его жизнь, то он предпочёл умереть, чтобы только не уйти с Афона. Всё остальное – детали…»

Так получилось, что последнее письмо Вонифатия, переданное с оказией, Андрей вручил мне перед этой поездкой. Послание с того света. Датировано июнем 2010 года.

«Здравствуй, дорогой Юрий.

Прежде всего, Слава Богу за все…

В славянском тексте Евангелия, в отличие от русского, более точно сказано: «будьте целие, яко голубие». Именно этой цельности и полноты у нас нет, куда ни посмотри. Эта тема меня очень волнует.

Само сознание нашей немощи неоценимо, это есть надежный фундамент для смирения, без которого нет Православия, и именно этим путем Господь ведет Русь в течение всей ее истории…

Любой подвиг, на любом поприще, требует внутреннего мира и внутренней полноты, цельности. Отсутствие этой полноты сознания в народе, было причиной расколов и трагедий, эта проблема актуальна и сегодня…

У меня все по-старому, рад буду увидеть тебя. Может, приедете с Андреем, будет хорошо».

Ну, вот мы и приехали, дорогой друг!

Вспомнился и наш последний телефонный разговор. Мне он звонил нечасто. Раз в год, иногда даже раз в два года. И вот летом 2008 года позвонил. Почему-то вдруг вспомнил подробности своей жизни, о которых не рассказывал прежде.

«Моя мать, по образованию лесничий, после техникума была направлена в город Короп Черниговской области, где, кстати, жил Лаврентий Черниговский. Там у нее был роман с парнем, в результате чего появился на свет я… Так что первые два с половиной года жизни жил в лесу, среди волков. Мать меня брала на работу, так как оставить было не на кого, – положит на телегу, и на лошади объезжает свое хозяйство. Отец так и не захотел расписываться, пил, и мать после окончания срока отработки вернулась в Мариуполь. Фамилия моя по матери – Ермаков, она родом из Смоленска, а ее предки из Сибири, из деревни Ермаковки, из тех мест, где подвизался известный истории Ермак Тимофеевич. Из своей лесной жизни ничего не помню, но мать говорила, что я часто кричал: „вовкiв боюся“, – кругом выли волки».

В общем, рос он в неблагополучной среде. С детства видел кругом пьянки, драки. Казалось, ничего не могло предвещать иноческого пути. Как говорится, с волками жить… Впрочем, ведь и святой Вонифатий, небесный покровитель нашего друга, большую часть своей жизни провел как блудник и выпивоха. Но конец – делу венец. Тут уж нечего добавить.

Впрочем, ещё вот что. В сердце брата Вонифатия была любовь. А время, прожитое с любовью, и называется жизнью. Верю, что жизнь его продолжается.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. В 2004 году загорелся сербский Хилендар. Пламя испепелило его более чем на две трети. Слава Богу, огонь не затронул соборный храм с Троеручицей. Не пострадала и чудотворная лоза святого Симеона… Знаете, почему загорелось?

Французский писатель Жерар де Вилье в своей книге «Досье К.», основанной на материалах французской разведки, пришел к выводу, что пожар мог стать следствием охоты западных спецслужб на лидера боснийский сербов Радована Караджича, сообщает сербское издание «Пресс». По словам де Вилье, британские спецслужбы подожгли Хилендар, пытаясь выманить оттуда Караджича. Подтверждением этого факта служит то, что принц Чарльз активно участвует в восстановлении монастыря, считает де Вилье. Да, пишут, что отвалил на ремонтные работы 650 тысяч фунтов.

Источником сенсационных разоблачений выступает генерал французской разведки в отставке Филипп Рондо, отвечавший за поимку лиц, разыскиваемых МТБЮ. Он сообщил де Вилье, что западные спецслужбы неоднократно фиксировали поездки Караджича в Грецию, где он «чувствует себя в полной безопасности»…

Некий сербский офицер, на условиях анонимности, сообщил газете: «Мы вместе с коллегами из Греции расследовали этот случай. Была информация, что британцы и американцы сделали это вместе. Они прибыли на Святую гору ночью на маленькой лодке, и им удалось проникнуть в монастырский комплекс».

Только один штришок неусыпного британского присутствия. Зато характерный.

2. «В Афонском патерике, изданном в 1897 году, читаем следующее: «Прежде всего они (латиняне) пришли в Лавру св. Афанасия и предложили находящимся в обители инокам присоединиться к их вере и войти в общение с ними. Монахи, испугавшись и ложно толкуя Апостольское изречение: «дадите место гневу», согласились чрез одного из отлученных священников присоединиться к ним, чем и освободили обитель. Впоследствии они были обличены Богом и наказаны. Но мы, не желая укорять обители, умолчим об этом».

В работе лаврского монаха Власия, которая издана у нас под названием «Сияние святости», дано указание более конкретное: «На востоке пустынной местности, называемой „Вигла“, возвышающейся над морем, есть пещера, заложенная камнями и замурованная. В ней, как гласит предание, лежат ужасные распухшие останки трех монахов – пособников латиномудрствующих. В одной книге написано, что эту пещеру показывал монаху Лазарю Дионисиатскому (…) известный духовник, блаженный отец Малахия, в 1922 году. Вначале останки этих отлученных находились на кладбище Великой Лавры, но, поскольку там начали происходить неприятные события, их перенесли в пещеру на Вигле. Но когда один паломник-сердечник упал в обморок при виде этих трупов, Великой Лавре пришлось замуровать пещеру».

Рисунок, который мне показали, действительно страшен. Он изображает поистине адское нетление. Сохранились даже глаза несчастных монахов. Широко раскрытые – в ужасе. Ибо то, что видят отступники после своей земной смерти, – ужасно.

Страшно наказание Господнее даже за вынужденный «экуменизм»! Кажется, трупы беззвучно вопиют о покаянии. Господь дает нам время услышать этот крик. Даже сам аспидный грех тех несчастных лавриотов используется Всевышним во благо – для нашего трезвения.

Кстати, в «Письмах Святогорца» рассказывается о подобном предании Православного Востока. А точнее – о двадцати черных и нетленных телах монахов, один из которых, по молитве праведника, и рассказал о своих грехах… Он сказал, что происходит при потере душею неба, как своей отчизны. Тогда и самое мертвое тело в недрах земли, как своей матери, не удостаивается оправдать на себе приговора правды Божией, изрекшей Адаму: земля еси и в землю отыдеши. Вот в чем мистический смысл нерастления.

Папа Краль

Такие глухие места, как Каруля, напрасно называют «Богом забытыми». Это не так. Бесплодные камни Карули – плодоносящий виноградник Божий. Его духовная почва создавалась многовековыми молитвами отшельников.

Подплываем. Перед нами – огромная, почти отвесная скала. Она обращена к югу и большую часть года буквально раскалена солнцем. Кажется, «ласточкины гнезда» монашеских калив прилепились прямо к каменной вертикали. Вроде к ним и никакие козьи тропки не ведут! Да есть ли там хоть пядь, где мог бы стоять человек?! Когда мы взираем на высоты монашеского аскетизма с волнующейся поверхности житейского моря, думаем, что эти вершины абсолютно не доступны. Но с Божией помощью всё возможно.

Снизу видно покосившееся деревянное устройство, закреплённое над пропастью. Похоже на самодельный подъёмный кран. Так и есть. Отсюда к морю спускалась верёвка, и проплывавшие рыбаки клали в корзину оливки, сухари, бобы. Такой способ снабжения отшельников и получил название «каруля». Буквально это слово означает «катушка».

Поднятая наверх провизия дополнялась растущими здесь плодами опунции – кактусов. Шли в пищу и акриды. Это такие красноватые стручки. Если их тщательно разжевать, получится сладковатая масса. Акриды и в Палестине растут. На Афоне нам говорили, что их вкушал Иоанн Креститель.

В общем, здесь веками питались «на всю катушку».

«Тело лечить посохом, душу – крестом»…

Причаливаем к арсане. Откуда-то сверху некто в мирской одежде быстро сбегает навстречу, как будто он ждал и теперь встречает именно нас. Что-то напевает, посвистывает. Издали кажется стройным юношей. Вот только седая борода и длинные волосы, превратившиеся в настоящий войлок, выдают его возраст. Он – из тех афонских отшельников, кто уже десятилетиями не расчёсывает волос, кто даже в самую сильную жару не опускает своё тело в море. Но вот что странно: удивительной свежестью веет от такого аскета.

Перед нами – старец, о котором мы уже слышали. Схиархимандрит Стефан Серб. Мы познакомились. «Георгий? – переспрашивает он. – Это хорошо. Святые мученики по молитве приходят на помощь раньше всех».

Карулиот запросто приглашает к себе. С пристани, если задрать голову, его келья видна, но самим её найти было бы трудно. Монах раздвигает густые кусты. За ними – едва заметная каменистая тропинка. Крутая! Местами надо подтягиваться, держась за веревку. Наконец мы в его владениях.

Келья отца Стефана пристроена к пещере. Под её каменными сводами – устроенный старцем накопитель дождевой воды. Маленькое озерцо, а в нём – рыбки! У входа в пещеру старец десятилетиями и возводил стены. Здесь храм, небольшая гостиница для паломников, хозяйственные постройки.

Отшельник говорит быстро, на смеси русского и сербского, но понятно практически все.

«Сначала на Каруле я боялся бесов. Хотел уйти отсюда. А потом думаю: это мой дом, пусть они уходят. Креста они не выносят. Я как-то ночью смотрю: штук тридцать-сорок спускается по дороге. Глаза горят! Ничего, думаю, подойдите поближе. А потом – крестным знамением их. Они бегут, злобствуют, грозят. Кричат так: „Вы, монахи, хотите наши места занять!“»…

Вы поняли смысл этих воплей? Как ненавидят монашеский, ангельский чин отпавшие ангелы! Как завидуют, что праведники занимают их места у Престола Всевышнего!

Когда отец Стефан рассказывал о том, как подпускал бесов поближе, я так и представил его за пулемётом. Он ведь хлебнул войны. И сейчас на его вязаной шапочке – значок четников, сербских партизан-монархистов времен Второй мировой.

«– Меня коммунисты расстреливали, – рассказывает он. – Когда вели, я взмолился Матери Божией: „Спаси меня! И я уйду монахом на Афон“. Поставили к стенке и с нескольких метров двое – из автоматов. Никак попасть не могут. А меня словно толкнул кто-то. Я бросился бежать. Пули вокруг тела свистят, одежду прожигают. Так и ушел. Без единой царапины. После войны, в начале пятидесятых, отправился на Святую Гору. Пешком».

К тому времени, узнаем мы потом, он уже был в священном сане. В сербском монастыре Студеница владыка Николай (Велимирович), будущий святой, рукоположил его в диакона.

Сначала на Афоне отец Стефан поступил в сербский Хилендар. Потом подвизался вместе с русскими монахами в Карее, затем один – в Старом Руссике. И, наконец, поселился на Каруле. Здесь он застал великих русских старцев. И сам стал частью живой аскетической преемственности. Келья ему какая досталась! Подвизался в ней ученик старца Силуана отец Софроний (Сахаров). Тут он, судя по всему, и свою знаменитую книгу начал писать.

Со временем новоиспеченный карулиот сблизился в отцом Никодимом, который, в свою очередь, получил благословение идти на Карулю и поступить в послушание к Феодосию Карульскому от старца Силуана.

На Святую Гору отец Никодим тоже пришёл пешком. Прибыл с одной войны на другую. Воевал он в составе русского корпуса, входившего в состав французской армии. Возвращаться в Россию, оставшуюся без царя, не захотел. Пошёл служить Царю Небесному. На Родине в то время пафосно говорили о порванных цепях самодержавия, а бывший унтер-офицер ухватился за цепи карульские, да так и не отпустил их до конца.

Сохранившийся дневник отца Никодима выдаёт в нём великого и смиренного делателя умной молитвы. В конце жизни Бог даровал ему немощи; их старец воспринимал как благодать. Он забыл всё: и своё далекое прошлое в России, и многое из прежней афонской жизни, и даже молитвы. Осталась только одно: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». Этих слов ему было вполне достаточно. Преставился о. Никодим 15 февраля 1984 года. Господь назначил ему встречу именно на Сретенье.

Кстати, отошёл старец на руках отца Стефана. От него же получил последнее причастие. На Афоне считается, что харизма передаётся именно так. Папа Краль и главу отца Никодима хранил.

Да, здесь этого схимника часто называют «папа Краль» – он как-то обмолвился, что принадлежит к сербскому королевскому роду. Как бы то ни было, но в переписке с наследником Сербского престола, внуком короля Александра I, отец Стефан (фамилия его – Милкович) состоял. Не знаю, насколько верна информация о его аристократическом происхождении, но на Каруле действительно нередко подвизались весьма родовитые насельники. Взять хотя бы отца Парфения.

Отшельник-аристократ. Отступление

Современное карульское предание называет его членом дома Романовых. Косвенное подтверждение таково: по собственному воспоминанию старца, он играл в детстве с будущим греческим королем Георгом II. Ныне сгоревший храм кельи, в которой подвизался о. Парфений, был построен известным подвижником схимонахом Иннокентием Сибиряковым, бывшим сибирским золотопромышленником. Жизнь иеросхимонаха Парфения, без сомнения, могла бы украсить Афонский Патерик. Многие ощущали, как от него исходило благоухание…

История его прихода на Карулю трогательна. До этого отец Парфений был секретарём келлии Белозерка, что недалеко от Кареи. Во время строительства храма он получил письмо от одной русской крестьянки. Она писала: «Примите, отцы святые, и от меня, убогой, эти малые деньги. Я узнала, что вы строите церковь в вашей келлии и нуждаетесь в помощи, и опечалилась, потому что мне нечего вам послать. Посему я отрезала свои длинные косы и продала великим барышням, которые свои волосы остригают, а на приемах носят чужие. Итак, примите и от меня мою малую лепту…».

Это послание поразило отца Парфения! И он решил стать почти бесплотным обитателем карульских скал: «Прочитав это письмо, я подумал: одни отрезают свои волосы, другие от своей нужды посылают нам деньги, а я сижу в кресле, попиваю чай, вкушаю разнообразную пищу и имею все удобства… Я должен был прийти сюда, на Карули, ради любви Христовой и спасения своей души!».

Отшельник-аристократ подвизался уединённо. На Литургии помогал ему схимонах Зосима, пел и читал на клиросе. Других на своё служение он не допускал. Вот как вспоминает о нём архимандрит Херувим (Влахос): «Я был наслышан о его мудрости, святости и благородном происхождении. Когда он открыл мне калитку своей кельи, я увидел его перед собой, как символ победы над мирской славой и суетой. Аристократическая, благородная фигура, одетая в порванную рясу».

Хорошо сказано! Благородство в рубище – это и есть образ высокого русского нестяжания.

На Афоне отец Стефан уже полвека. На Каруле, в одиночестве своей кельи, – сорок лет. О старце рассказывают разное.

Некоторые считают его прельщённым. Обращают свое строгое внимание на его быструю, как бы суетливую речь. Осуждают за стремительные, кажущиеся нервными, движения рук. Ставят ему в упрёк привычку насвистывать, общительность. Действительно, всё это не вяжется с классическим образом схимника. Кто-то рассказывал ещё, будто бы папа Краль предлагал некоторым русским отречься от своей Церкви и перейти в послушание к нему… Не знаю. Мы ничего такого от него не слышали.

Есть и другое мнение о старце. О его подвиге юродства. Говорят, он сознательно третирует показное благочестие и обрядоверие. И вообще всячески подчёркивает второстепенность всего внешнего и напускного. Рассказывали, как уже незадолго до своей смерти, в Сербии, старец «поучил» посохом одного вельможного епископа. Да, это было в его стиле.

…Отлучившись на минуту, отец Стефан вышел к нам уже в облачении. Рядом с наперсным крестом – что-то непонятное. Присмотрелись – таблетки аспирина на верёвочке. Те самые лекарства, на которые надеется каждый из нас и которыми сам старец никогда не пользовался. Перехватив мой взгляд, он уже вполне серьёзно сказал: «На самом деле тело надо лечить посохом, а душу – крестом».

Каков он перед Богом, одному Ему, Господу и известно. Вообще же говорят, что отшельничать на Каруле может либо святой, либо сумасшедший…

Как бы то ни было, все здешние келиоты знают, что старцу являлась сама Богородица. Дело было так. Однажды Лавра хотела выселить его. Дескать, занял участок карульской земли (точнее, скал), а денег не заплатил. Тогда Матерь Божья встала на пути изумлённых полицейских. Обратила их в бегство.

Не нам судить о старце. Послушаем его дальше.

«Камни для стройки я снизу поднимал, от пристани. И мешки с цементом. И брёвна весом в сто пятьдесят килограммов. По ночам таскал. Прохладно, луна светит, хорошо! Я сильный был. Не лечился никогда. Только недавно, после урагана, когда носил поваленные деревья, у меня заболело вдруг сердце. Голова горячая. Я говорю: „Слава Тебе, Господи!“ И всё прошло. И за болезнь, и за смерть – за всё благодарить надо».

Агрономия Сада Богородицы

Это теперь греки устроили на Каруле канатные дороги. Поднимают по ним тяжести – туда, куда и мулы не дойдут. А в конце 90-х, когда мы познакомились с отцом Стефаном, ничего такого здесь не было. Как он таскал всё это по кручам?! Здесь есть места, где и без груза не каждый рискнет пройти.

Сербский схимник вспоминал, как однажды он карабкался по почти отвесному отрогу и едва не упал в пропасть: сорвавшийся сверху камень ударил его по руке. Рассказывал и о двух монахах, которые упали вниз, и тела их нашли на прибрежной скале только через неделю… Вообще камнепады здесь постоянны. Словно диавольский обстрел. Не так давно были сметены все старые цепи, теперь прибили новые.

Но – вернёмся в 1997 год… Мы оказываемся в маленькой комнатке с видом на море. Она вся в иконах. Много фотографий. Их оставляют, присылают этому необычному монаху паломники, благодарные за духовную помощь, – из Сербии, Греции, Франции… Среди снимков – большинство детские. Наверно, есть здесь и девочка Деспина, о которой я узнал уже позже.

Итак, когда старец ремонтировал свою обветшавшую келью, один друг привозил ему стройматериалы. У этого друга была дочка лет пяти, Деспина. И вот, когда старец нуждался в помощи, он выходил к морю и громко просил: «Деспина, скажи папе, чтобы он ко мне приехал, он мне нужен!» И этот «телефон», соединяющий Афон с «большой землёй», срабатывал! Девочка тут же бежала к отцу: «Папа, тебя отец Стефан зовёт». Почему он не обращался непосредственно к другу? Может, ребёнок по своей чистоте мог услышать духовный призыв лучше? И вот, когда друг приезжал, то спрашивал: «Отец Стефан, ты меня действительно звал?» И старец отвечал: «Да, я просил Деспину передать, что жду тебя».

А вот на снимке – сам отец Стефан. Что-то пишет, а рядом – голуби.

«– Птички любят, когда я пишу, – говорит келиот.

«-Ци-ци! Ци-ци!», – по его зову тут же слетаются синички и безбоязненно садятся на руку. В кармане у него – вермишель. Ею старец кормит своих пернатых друзей. Кажется, тот же продукт является основой и его рациона. Сухоядение! Нас же хозяин угощает чудным виноградом. Тяжёлые гроздьи подвешены к потолку, и он наделяет каждого. Кажется, таких сладких и ароматных ягод я не ел никогда.

Осматриваемся. На полках – множество книг. Карульский старец известен своими апологетическими трудами. Он пишет их на греческом, английском, немецком языках… Один священник имел помысел подарить ему пишущую машинку, но вскоре получил от папы Краля ответ на незаданный вопрос: благодарю, дескать, за заботу, но машинка мне не нужна.

«Сейчас готовлю книгу о Конце Света, – говорит нам отец Стефан и отправляется приготовить неприхотливый обед. – У меня любят останавливаться. Я богатый».

Он ставит на огонь чайник, старый, закопчённый, без ручки. И тут возникает сцена, о которой я читал потом у других паломников. Когда вода закипает, то отец Стефан берёт чайник за бока обеими руками и начинает разливать в кружки (не совсем чистые). Вы поняли: раскалённый чайник! А старец, разлив чай, даже на пальцы себе не подул!

Папа Краль был не прочь посниматься. Разрешил он сделать фотоснимки и нам. Только с условием – чтобы видны были посаженные им цветы. Попутно сказал: «Землю сюда носил издали. Пять тысяч раз ходить пришлось!» Цветы его – бушевали красками. Вообще-то сербский схимник имел агрономическое образование, но думаю, секрет цветника был не в профессиональных навыках.

Да, на каменистой почве когда-то языческого Афона монахи веками создавали тот молитвенный плодородный слой, на котором расцветают новые цветы. Такова агрономическая наука Богородичного Сада.

С каким смирением он исполнял наши просьбы! Как точно отвечал на вопросы! Вспоминается и острый взгляд его. Казалось, что про каждого из нас он знает. А разговаривает с нами, словно с милыми его сердцу детьми. Бывший с нами священник из Братска попросил старца уединиться с ним для духовной беседы. Мне показалось, что вышел он из монашеской кельи с изменившимся лицом. Я ничего не спросил. Тут – дело духовной интимности.

О том, что старцу открывается многое, говорили мне и в Пантелеимоновом монастыре. Монах Л. рассказывал, как его брат ходил к папе Кралю. Тот молча взял листок, нарисовал какой-то маршрут и написал: «120 км». Вскоре монаха увезли в Салоники на операцию.

…А нам пора подниматься выше. Мы ведь собрались на Гору. На прощание, чтобы сделать нам приятное, отец Стефан запел: «Ты, товарищ мой, не попомни зла…» Голос удивительно высокий, прозрачный. Закончив петь, он сказал: «Раньше у меня был хороший мужской голос, потом я его лишился, пою детским». Или – ангельским, добавил бы я. Старец ведь, как ангел, почти лишился плоти.

Расставаясь, схимник подарил нам по иконке Божией Матери «Троеручица».

Этот эпизод – как он пел – иной раз я просматриваю снова и снова. Слава Богу, что мы сняли его на видео. Фрагмент с отцом Стефаном вошёл в мой фильм «Наступить на аспида». Посмотрите.

Вызвал огонь на себя

Прошло несколько лет. Мы проплываем мимо Карули. А где же была келья нашего старого знакомого? Вот они, обгоревшие руины. Среди чёрных головешек и кусков бетона ярким красным пятном выделяются цветы. Да, несчастье постигло старца. За последнее время горел дважды.

А вот и сам он на пристани. Боже мой! Даже на расстоянии заметно, как постарел и осунулся. Выглядит потерянным. Защемило сердце, ведь мы запомнили отца Стефана совсем другим.

Потом я читал воспоминания одного паломника о том, как старец после пожара два года жил в пещере. Как спал в ней в зимнее время, укрывшись ворохом тряпья. Старый монах среди обгорелых вещей. Неприглядная картина. Но ведь старца никогда и не волновало внешнее. Только своими цветами он дорожил. А они и не сгорели в пламени!

Но что же случилось?

Отец Стефан рассказывал, как начался пожар: пламя вышло из трещин скалы. Как это могло произойти? Да, здесь часты землетрясения, но ведь Афон не является действующим вулканом. Или тут мистика какая-то? Хронологически эти несчастья совпали с тем временем, когда Америка бомбила Сербию. Старец страдал, и его горячая молитва о родине взмывала вверх. Поднималась к Господу через то отверствие в здешней скале, которое называется «карульское ухо». Он плакал о тех, кто погибал в огне… Как будто, часть этого смертоносного пламени отец Стефан принял себя! Сначала сгорели храм и келья, но старец не отступил и продолжил молитвенный подвиг в пещере. Тогда загорелись даже её камни!

Схимник вообще по определению принимает огонь на себя. В судьбе сербского старца это проявилось явным образом. И если молодые сербы во время бомбёжек носили майки с изображением мишени, то у отшельника эта мишень всегда при себе – облачение схимника.

…В последний раз я был на Каруле, когда на этом пепелище начал строить новую келью русский монах А. Всё будет сделано заново, укрепляется даже высоченная, идущая от моря, скала-фундамент, но цветы, которые так любил отец Стефан, цветы, выращенные на принесённой им земле, должны остаться.

Новый хозяин кельи говорит: «Сейчас покажу, откуда он рыбу ловил».

Подходим к краю скалы и видим нечто напоминающее карулю.

« – Отсюда леска опускалась на десятки метров вниз.

– Неужели с такой высоты можно что-то поймать?

– Еще как! У самых карульских скал, – бездонная морская впадина, в которой полно рыбы. На Благовещенье он спускал со скалы в море сеточку и просил: «Божья Матерь, пошли мне рыбки». Тут же вытаскивал, и в сети всегда было праздничное «утешение»».

Входим в развалины храма. Служил здесь старец ежедневно. Писатель Павле Рак рассказывал: «Я приносил ему имена, и потом через год или два он меня переспрашивал: «А как тот, а как этот?» Я уже забыл, кого я ему написал, а он всё молился о них. Тысячу имён поминал ежедневно! И мне говорил: «Божественная литургия – это такое великое дело! Если бы я знал, что последняя литургия на земле будет отслужена в Южной Америке тогда-то, я бы сейчас же отправился туда пешком, чтобы присутствовать на ней. Потому что литургия – это всё. Она держит мир».