Текст книги "Незримые старцы"

Поднимаю лежащую на полу брошюру отца Стефана на греческом языке. Надо взять с собой, будет память о старце.

А вот и пещера, где раньше были два озерца. Теперь они почти пустые. Огонь расколол скалу, и вода ушла.

Нахлынули воспоминания.

– А знаешь историю со змеей? – спрашивает монах А.

– Это как отец Стефан разорвал ее?

– Да, – наш собеседник продолжает для моего спутника, – Заходит папа Краль в свою пещеру, видит: в полумраке какой-то шланг висит. Откуда он взялся? Хвать его рукой, а это змея. Моментальным движением геронта разорвал её пополам! Да еще сказал: кто тебе разрешил приползать сюда!?

Ни бесов, ни змей не боялся старец. Ничего смертоносного. Да и самой смерти. Поджидал её спокойно. Вырыл себе могилу и поставил крест: «Схиархимандрит Стефан. 1922». Иногда, сидя на краю ямы и свесив ноги, он даже трапезу устраивал. Угощал одних паломников тем, что принесли ему другие.

Как-то он беседовал с гостями в пещере, и в это время туда вползла змея. Все перестали слушать. Увидев это, папа Краль ударил её о землю, разорвал пополам и воскликнул: «Да что же вы за христиане такие!» Потом поклонился всем до земли. Удивительная сила была у него – и в руках, и в смиренной душе!

На прощание мы постояли у вырытой отцом Стефаном могилы. Поставленный им голубой крест сгорел. Рядом зияет пустая яма. Так и не упокоился папа Краль на Афоне. Умер он в Сербии, в монастыре Сланцы под Белградом, который является подворьем Хилендара. Не знаю, был ли он зилотом, принадлежал ли к РПЦЗ, но упокоился он в лоне Сербской Православной Церкви. Это факт.

Произошло это в 2001 году, на праздник Введения Пресвятой Богородицы во Храм. И Та, Которой он молился столько лет, приняла его душу.

Святогорские кельи

В то мгновение, когда золотой диск солнца заходит за горизонт, по византийскому времени наступает афонская полночь. Луна еще бледна. Но вскоре она посеребрит темнеющий мир отраженным светом невидимого сейчас светила…

Блажен тот, на чью чистую душу падают лучи Солнца Правды. И хотя плоть неизбежно отбрасывает тень греха, душа сияет светом жизни. Если некто не имеет тени, то значит, лучи солнца пронизывают его насквозь и перед нами – кажимость. Если человек не отражает благодатных лучей Истины, то на самом деле он духовно мёртв.

Итак, зажигаются звезды и возжигаются лампады. Начинается молитва за весь подлунный мир. Ночью. Когда сам легкомысленный мир спит или развлекается.

Духовному взору христианина молитва открывается иногда как струйка дыма, восходящая к небесам. Струятся ли и доныне эти благоуханные потоки над афонскими обителями? Рождается ли здесь святость? Живо ли еще молитвенное умное делание? Существует ли таинственное братство незримых старцев? Загадочных отшельников, которые отслужат последнюю перед Концом Света литургию – на вершине Афона.

Старец Порфирий Кавсокаливит свидетельствует: существует! Всё это никуда не улетучилось. «Множество раз раньше, да теперь я парю над Святой Горой и молюсь с афонскими отцами. Сильно ощущаю благодать подвижников и запах их фимиама, поднимающегося к небу. Вокруг Афона целые благоухающие облака! По этим местам когда-то ходили святые, которые всех себя посвящали молитве Богу. Даже сами камни пропитались благодатью Божией, которую привлекли к себе святые».

Как это? «Парю над Святой Горой»… Сидя к тесной кавсокаливской келейке? Неужели он умел летать, как и сам преподобный Максим Кавсокаливит? Подождите. Не все вопросы сразу.

Есть Афон славных обителей.

Есть Афон древней истории.

Есть Афон великих святынь.

Но есть и другой Афон. Это Афон таинственных пещер и укромных калив. Это Афон почти незаметных горных троп, которые с высоты птичьего полета кажутся какими-то замысловатыми письменами. Прочесть их натруженными ногами – уже подвиг. И вот награда. Впереди – зеленые свечки кипарисов – верная примета укромной обители. А в ней – старец.

Это особый мир. Прикровенный. Полный скромных, великих трудов.

Звучащий едва различимым молитвенным шёпотом, который отражается во всей Вселенной.

Мир, зачастую привыкший к благословенным лишениям и благостным обидам…

Это мир афонских келий.

Подлинное лицо человека

В стороне от «мегали дромос» – большой дороги мировой истории – вьётся едва заметная святогорская тропинка. Она почти безлюдна. От пещерной кельи преподобного Афанасия она тянется к Горе. Расширяется, приближается к Великой Лавре. К тому Афону, который знает всякий православный человек…

А что если вернуться по той же дорожке обратно? Тогда мы увидим почти невидимый Афон. Пространство незримых подвигов. Эпицентр безмолвных событий, важнее которых для человечества нет ничего… Итак, афонские кельи.

На Святой Горе кельей называют небольшую обитель с храмом. В ней – несколько монахов и послушников. По-нашему – это маленький скит. Божиим промыслом именно анахореты, собравшиеся в такие скромные обители, положили начало этому монашескому государству.

Уже столетия спустя после возникновения здесь отшельничества святогорцы воздвигли Великую лавру, Иверон, Ватопед и другие блестящие монастыри. Двадцать из них, разделив всю афонскую землю как феодалы, существуют доныне.

Когда наступали трудные времена, кельи снова помогали возрождаться монастырям. Уже в 1960-е годы, например, игумен Дионисиата отец Гавриил специально призвал из афонской пустыни добродетельных духовников для помощи в его священных трудах. То же самое было и за сто лет до этого, когда русские отшельники по зову отца Иеронима пришли в Пантелеимонов монастырь и дали толчок для его духовного взлёта.

…На этот раз святогорские тропинки привели нас в местность, называемую Провато. А точнее – в келью Кукувино. Расположена она у северного склона Афона, между бухтой Морфино и горой Антиафон, в каштановых лесистых ущельях. Когда-то я уже был здесь. Но недолго. Теперь мы пришли сюда на пару недель.

В старину эта местность принадлежала Амальфийскому монастырю. Его основали выходцы из Южной Италии – еще до разделения Церквей. На месте нынешней кельи Кукувино существовала монастырская богословская школа.

В XIV веке, когда император Византии Михаил Палеолог привел на Афон латинян для заключения унии, Амальфийский монастырь не сдался. И был сожжен до основания. Почти все монахи – убиты.

Через какое-то время на Афоне приняли постриг несколько румын из Фессалии, с подножия горы Кукувино. Они купили эту землю и начали строиться. Церковь посвятили апостолу Иоанну Богослову, покровителю бывшей здесь в древности школы. Келью же назвали Кукувино, в память о своей родине.

В 1868 году на Святую Гору пришли трое братьев из Бессарабии. За 15 000 золотых грошей они приобрели у Великой Лавры развалины, которые когда-то были кельей Кукувино. Вскоре старцем кельи стал бывший офицер румынской армии, племянник братьев, иеромонах Феодосий (Суручану). С тех пор эта келья – единственная молдавская обитель на Афоне.

Иеромонах Феодосий неоднократно отправлялся за сборами в пределы Российской империи. Привозил пожертвования, и стройка продолжалась. Однажды старец упал с лесов строящегося корпуса в глубокую расселину, но милостью Божией не только остался жив, но не получил ни единой царапины.

В келье подвизалось до трех десятков монахов и послушников. Молились, занимались промыслами, делали вино и давили оливковое масло.

…Старец кельи благословил, и мы проникли во внутренности старинного комода, что стоит в архондарике. Один из объёмных выдвижных ящиков оказался буквально забит пожелтевшими бумагами и фотографиями. Пыльными! Давно сюда никто не заглядывал! Молитвенный и трудовой ритм кельи практически не оставляет времени, чтобы изучать её историю.

Судя по сохранившимся документам XIX – начала XX веков, здешние насельники приезжали в основном из Бессарабии, бывшей тогда губернией Российской империи. В старинных книгах записана каждая трудовая копеечка, пожертвованная на обитель. Не говоря уже о тех крупных благотворителях, которым отсылались благодарственные письма.

На праздники сюда прибывало множество паломников и гостей. Однажды во время праздничной трапезы во дворе кельи фотограф по ошибке сделал на одной пластине два снимка, и некоторые фигуры оказались как бы полупрозрачными… Рассматриваешь их и думаешь: да, эти монахи пребывают уже в ином, бесплотном мире.

Три документа остаётся от почившего инока – старый паспорт, посмертная разрешительная грамота патриарха и честная глава.

Как мы помним, жёлтая, иногда цвета горчичного мёда, как бы восковая глава традиционно считается на Афоне посмертным свидетельством праведной жизни монаха. Подвижная маска плоти, которая может изобразить всё что угодно, в том числе и ложное благочестие, – была и истлела. Вместо нее осталось подлинное лицо человека.

О «православном театре». Отступление

Мы ведь, положа руку на сердце, умеем выстраивать правильные «православные мизансцены». Владеем мимикой. Знаем, когда надо потупить глазки; когда – сказать, что я – самый грешный на свете; когда – просюсюкать «простите-благословите»… А в глубине души мы что: на самом деле считаем себя худшими? Нам что (если очень хочется), действительно нужно чьё-то благословение?.. «Бог всё видит!» – победно говорим мы собеседнику и как бы забываем, что видит Он и весь наш театр.

Иногда смотришь, как сцепились две «православные» тётки (простите, оговорился, – матушки) и диву даёшься: «Спаси вас Господи!», язвительно говорит одна из них, видимо, считающая себя обиженной. «Нет, это вас – спаси Господи!», злобно отвечает ей другая, но в ее интонации за правильным набором слов читается совсем другая фраза… Что мы видим!? Две фурии пытаются разыграть духовную беседу двух благочестивых прихожанок. Разве не театр?!

И о монашествующих свт. Игнатий писал: «Душепагубное актёрство и печальнейшая комедия – старцы, которые принимают на себя роль древних святых старцев, не имея их духовных дарований» (Св. Игнатий Брянчанинов. Т. 1. С. 72. СПб., 1905).

Насельник келии Михаил показывает нам костницу. Да, свои кости святогорский монах чаще всего оставляет там, где принял постриг. Где в молодости уже оставил свою плоть, стремясь стать достойным ангельского чина.

Иногда агиорит вырывает себе могилу сам. Так позаботился о себе семидесятилетний отец Никодим из Румынии. На взгорке, с которого Гора видна как на ладони, опираясь на уже посеревший от времени крест, он с улыбкой стоит над ямой, как будто у ворот вечности. Бабочки порхают как маленькие Ангелы. В отверстую могилу спускаются живые букеты клевера, ромашек и других полевых цветов, выросших на ее краях.

Что ж, преподобный Максим Кавсокаливит даже панихиду служил у собственной свежевырытой могилы – по своей душе. И святитель Игнатий писал на сей счёт: «Пролей о себе горячие слезы и горячие молитвы. Кто с такою заботливостью и с таким усердием помянет тебя после смерти, как не ты сам можешь помянуть себя до смерти?»

Отец Никодим рассказывает притчу о том, как некий царь обещал дать человеку столько земли, сколько тот сумеет обежать за день. Немного не завершив круга, бегун в изнеможении упал и умер. Глядя на его лежащее тело, такое маленькое на поверхности земли, царь сказал: так вот сколько тебе надо было на самом деле!

Поскольку кости усопшего на Афоне откапывают через три года, старец Никодим шутит: мне, говорит, пока я не умер, посоветовали сдавать могилу в аренду…

– А чего же не сдал до сих пор? – поддерживает его тональность кто-то из нас.

– Да боюсь заразиться!

Тесная келья отшельника – тоже как могила. Отец Никодим подвизается недалеко от Кареи. Мы побывали у него во время одного из наших выездов из Кукувино.

Все стены, вплоть до потолка, – в иконах. Больших и маленьких, писанных и бумажных.

– Зачем так много образов?

– Когда на тебя смотрит столько святых, трудно грешить, – отвечает хозяин. – Их присутствие – помогает покаянному чувству.

Отец Никодим показывает нам закапанные воском страницы его помянников – около двенадцати тысяч имен!

«– Здесь все – живые и умершие, – кого я знал в своей жизни. Хотите верьте, хотите нет, но иногда умершие приходят и благодарят за молитвы… Что ж, Василий Великий говорил: когда ты молишься за других, ты молишься за самого себя».

Три брата

Из путеводителя по Афону, выпущенного журналистом Алексеем Павловским в 1905 году, о Кукувино узнал и русский паломник. Кстати, в книге почетных посетителей кельи, которую мы листали с живым интересом, Павловский оставил весьма тёплую надпись.

А вот он благодарит келиотов за радушный прием и доброе вино, которым всегда славилась молдавская келья, в 1917 году. Наступали новые потрясения. Следующая запись в альбоме сделана лишь восемь лет спустя.

После Первой мировой, когда европейским державам было не до недавних договоренностей относительно экстерриториального статуса Святой Горы, националистическое греческое правительство предприняло попытку эллинизации Афона. Паломничество и тем более пополнение негреческих обителей становилось всё более затруднительным.

Теперь русскоязычная надпись появится в альбоме только в 1961 году. Ее оставил эмигрант князь Голицын. «Спасибо за переночевание» – оставил он корявую для русского глаза надпись. Читая ее, поневоле произносишь эти слова на французский манер – грассируя и с ударением на последний слог.

Последний из дореволюционных насельников этой кельи, начиная с 1952 года, подвизался здесь один. Говорят, у него сохранились золотые монеты, на которые он и жил. Умер этот монах в 1979 году.

Как раз в то время будущий старец кельи Кукувино иеродиакон Силуан, вернулся из армии. Побывал в одном бедном молдавском монастыре. Пожилая монахиня показала ему старинную гравюру. Остроконечная гора, а от нее в разные стороны исходят сияющие лучи. Это излучение афонской святости как будто коснулось тогда его сердца…

И вот 1976 год, он уже студент семинарии в Загорске, а родной брат его – послушник Троице-Сергиевой лавры. В один прекрасный день они узнают: можно подать заявления и отправиться монахами на Афон. Оба не раздумывают ни минуты. Их старший брат, отец Илия, уже ставший священником, одобрил.

Наместник лавры благословил: в Великую Пятницу над будущими святогорцами надо совершить постриг. Отец Кирилл (Павлов) нарек одного брата Силуаном, а другого – Никоном.

И вот – граница афонского перешейка! Уранополис. По-гречески – Небесный Град. Через него и проходит земная дорога к ангельской святогорской жизни.

В семидесятые годы это селение ещё не стало курортом, да и денег на гостиницу у молодых монахов не было. Ожидая утреннего парома, спать легли в лодочку… Проснулись посреди моря. Утлое суденышко отвязалось от причала и, как будто гонимое нетерпением братьев, понеслось к Святой Горе.

Афон встретил их чудесным предзнаменованием, которого тогда они ещё не могли оценить. В Пантелеимонов монастырь Силуан и Никон прибыли в день святого апостола, именем которого освящена их будущая келья. Да, на Святой Горе они оказались в день Иоанна Богослова.

Мечта сбылась! Как было не поразиться Афону, когда здесь, прямо на их глазах, происходили поистине чудесные случаи. Вот, например, такой. Канун праздника святого Пантелеимона, а в море шторм. Как же добыть рыбки для утешения?

«Один монах, словно часовой, дежурил у моря и ждал, когда утихнет, чтобы братия смогли сделать с сетями хотя бы один круг, – вспоминает отец Никон. – И вдруг он видит надвигающуюся издали большую волну. Она нахлынула, а на берегу осталась рыбина. Громадная! Когда подогнали повозку и погрузили праздничный подарок, хвост волочился по земле. Святой Пантелеимон послал эту рыбу, утешил».

«В Пантелеимоновой обители братия друг друга любили, – продолжает иеродиакон Силуан. – Было бедно, но жили как в раю. А в 90-е годы все пошло немного по-другому. Другие люди приехали…»

Я уж не расспрашиваю деликатного отца Силуана. Знаю сам. Читал и слышал. Иеромонах Гавриил (Сербанюк) говорил: «Почему уехал отец Ипполит? От скорби. Приехало много новых насельников из России, которые стали устраивать новые порядки, новые уставы службы. Он этого не хотел».

Сам архимандрит Ипполит по этому вопросу высказался однозначно: «Молодые приехали, и старцев слушаться не стали».

Отступление об отце Ипполите.

Архимандрит Ипполит (Халин), эконом и антипрософ Пантелеимонова монастыря впоследствии стал известным всей православной России рыльским старцем. Отец Ипполит в составе первой «группы пополнения» прибыл на Афон в конце 60-х. Тогда игуменом монастыря был ещё его дореволюционный насельник отец Илиан (Сорокин). Это он написал на имя владыки Никодима (Ротова) такое горькое письмо: «Наш монастырь пришел в полный упадок. Мы умоляем Вас, Святейшего патриарха Алексия, и всю Русскую Православную Церковь незамедлительно оказать нам помощь. Иначе наш монастырь обречен…»

«О многолетнем периоде своего подвижничества на Афоне отец Ипполит говорил очень мало. Лишь однажды в духовной беседе с насельниками Свято-Николаевского монастыря он обмолвился, что Господь через него спас мощи преподобного Силуана Афонского. В те годы преподобный Силуан еще не был канонизирован, и далеко не все афонцы верили в его святость, иные же имели ревность не по разуму к его подвигу и хотели спрятать его останки так, чтобы их уже не нашли. Отец Ипполит сумел этому воспрепятствовать. Заслуживает внимания тот факт, что отец Ипполит жил в келье старца Силуана и исполнял то же послушание, что и Силуан Афонский – был экономом монастыря». [59, с. 340].

…«В 1991 году, продолжает отец Силуан, – пришел один старый монах, который присматривал за Кукувино, и предложил нам: возьмите эту келью»…

Это теперь в Кукувино такая благодать. А тогда, в начале 90-х, здесь царила мерзость запустения. Сады заросли настоящими джунглями. Кишели крысы и змеи… Вот закономерность: как только уходит молитва, всё, построенное человеком, начинает не только стремительно разрушаться, но и населяться всякими гадами. Нигде в лесу их столько не найдешь, как в заброшенной келье. Наверно, и этим противным тварям приятно быть там, где даже камни хранят теплую энергию поклонения Богу. Но для нас такие шуршащие соседи – нежелательны.

Отец Силуан идет ухоженным мощеным двором и вспоминает: «Здесь среди колючих зарослей только тропинка была. Поперек двора лежал огромный кипарис. Его спилили, чтобы не упал на церковь. А по ту сторону ствола вообще непролазная дикая трава была. Полгода чистили все это».

В 1993 году на помощь двум братьям-монахам приехал из Молдавии и третий брат – священник. Отец Илия. Лаврские отцы – Кирилл и Наум его благословили.

Удивительное дело! В давние времена ТРИ БРАТА из Адрианополя возобновили Ватопед после разорения его арабами. ТРИ БРАТА из Охрида основали Зограф. (С тех пор, кстати, три скалы у одного из афонских берегов так и называются – ТРИ БРАТА). В XIX веке ТРИ БРАТА восстановили Кукувино. И, наконец, ТРИ БРАТА вновь возобновили келью уже в наши дни.

Три пары сильных и умелых рук это, конечно, – дело, да поднимать из запустения предстояло, по сути, целый скит. Один лишь храм, да четырехэтажный гостиничный корпус чего стоят!

Нужна была техника, но где взять деньги, чтобы купить ее?

«Поехали в афонскую столицу, в Карею, работали полтора года, – вспоминает отец Силуан. – За любую работу брались. И, наконец, купили у одного грека этот вот итальянский тракторочек».

Иеродиакон почти нежно касается рукояток – как у мотоцикла – ярко-красного небольшого трактора: «На нём мы проехали едва ли не весь Афон, возили стройматериалы, песок. А то ведь был момент, когда думали, что не сможем жить здесь, вдали от других обителей. Пешком-то не находишься… Очень прочная оказалась машина. Надо только было приспособиться к управлению на горных дорогах. Отец Никон так крепко держал руль, что, когда доезжал до Кареи, не мог рук поднять от усталости. Я говорил: надо легче держать. Трактор этот и сейчас – незаменимый помощник».

Вообще же, как только в келье стали служить ежедневную литургию, помощь Божия не замедлила. Труды – трудами, рукоделия – рукоделиями, но на Афоне есть и такая формула: если руки монаха чем-то заняты, куда же Господь положит свою помощь?

Источник всяких благ

Недалеко – в часе быстрой ходьбы от кельи – чудесный источник святого Афанасия. Он в прямом смысле слова был и остается богородичным источником всяческих благ для монахов Афона.

Мы стоим у вечношумящего хрустального потока, обрамленного, словно драгоценная реликвия, убранством из ярко-зеленого мха, и отец Силуан рассказывает: «Когда оскудение разогнало монахов строящейся лавры, уйти решил и сам преподобный Афанасий. Именно в этом месте встретил он Жену, которая приказала ему ударить посохом о камень, и тотчас из него забил источник. Смотрите – до сей поры видно, как камень раскололся в виде креста. Афанасий вернулся в обитель, которая с той поры не знала материальной нужды.

Святитель Порфирий приводит интересные подробности: «Преподобный Афанасий обустроил и освятил общеполезную водотечь, у которой видел Богоматерь. Но тут ещё до появления христианства на Афоне стояло малое, придорожное капище, посвященное подательнице хлеба богине Димитре, и разрушенное по велению государя Феодосия Великого в 379 году». Деметре Чёрной молились во время голода. Почему – чёрной? Может быть, потому, что известная статуя богини, как пишет исследователь, изображала ее сидящею на камне, в черной одежде. С лошадиною головой и гривою из змей и разных чудищ. Жутковатой представляли себе Деметру жители Аркадии, гористой и холодной местности, которые часто терпели голод. «Такое же сознание имели и жители Афона, на котором не растет никакое хлебное зерно, и потому почитали Димитру Чёрную там, где впоследствии преподобный Афанасий афонский остановился в раздумье и горе, когда был голод и когда ему нечем было кормить свою братию… Здесь теперь афонские монахи молятся Богоматери Экономиссе, и после молитвы оставляют часть хлеба и плодов для бедных сиромах».

Эта чудотворная икона находящаяся в соборном храме лавры, знаменует, что со времен Афанасия Афонского экономом, точнее, экономиссой монастыря является Сама Царица Небесная. Образ одет в замечательную серебряную ризу. Она создана на лепты русских людей. Собирал эти пожертвования (дело было ещё до революции) один выходец из России, ставший лаврским монахом. С ним на источнике произошло чудо. Он, еще будучи паломником, постоял немного под ледяной струей, и на месте лысины буквально за час у него выросла пышная шевелюра, а также появилась окладистая борода.

«– Когда мы поселились в келье, – рассказывает иеродиакон Силуан, – почти каждый вечер бегали на этот источник, брали воду. Она явно придавала силы и исцеляла. У меня, например, прошла аллергия. Я знаю монаха, излечившего себе желудок»…

Мы с сопаломниками раздеваемся и сами становимся под струю. Приходится, правда, поглядывать на дорогу – нет ли машин? Не хочется никого смущать. Отношение к купанию в таких источниках у русских и у греков разное. Мы говорим, что, окунувшись, получаем благодать, а они, – что купающиеся оскверняют источник… Может быть, всё дело в том, что они просто боятся холодной воды? Вспоминаю наше апрельское купание в Уранополисе. Морская вода, по нашим понятиям, вполне приличная, – градусов семнадцать. А сын хозяина гостиницы, молодой человек, стоит на берегу и в ужасе крестится. «Сумасшедшие русские» в море полезли!

Узелки

Впрочем, нам пора обратно в келью. Провато – место чудесное. Это может оценить каждый. Кстати, Провато означает загон для овечек. Символичное название для собираемого здесь стада Христова!

«– Вы же видите, у нас дорог нет, – послушник Виталий, стоя на лестнице, обрезает виноградную лозу и разговаривает с нами. Говорит тихо, его голос едва не заглушается грохотом цикад. – Келья спрятана холмами и густым лесом. Покой… Большая часть времени уходит на молитву. Служба каждый день».

В келье сейчас восемь насельников. Как нашли они это тихое пристанище, спрятавшееся у подножия Горы? Какой «телефон» сработал?

«Подрясник я ношу совсем недавно. Да, собственно, еще несколько лет назад был вполне мирским человеком, – рассказывает Виталий. – Был приговорён туберкулезом. Теперь, задним числом, знакомые медики говорят: что-то висело над тобой, почти физическое. Было видно: ты не жилец. Но как-то я зашел в храм в Севастополе, туда, где захоронены знаменитые русские адмиралы. Понял: что-то или кто-то помогает! Потом словно кол вышел из сердца, из спины. Как будто какая-то жидкость вытекла. Отправился в горы Кавказа. Встречался там с пустынножителями, почувствовал исходящие от них покой, веру, свет – как будто из холодного места попал под тёплые лучи солнца. Мой духовник знаком со старцем кельи Кукувино, он и благословил на Афон, набраться здесь духовного опыта. Проблемы с документами были, но они решились за несколько дней. Я даже не волновался. В этом – воля Божия…

Однажды у меня всё-таки возник помысел вернуться в мир, но я сразу почувствовал, что когда оказываешься за пределами монашеского братства, тебе уже просто не хватает воздуха».

…Почти сразу после трапезы трудник Иоанн принимается за дело. Ремонтирует ступени каменной лестницы во дворе. На минуту прерывает свою работу. Говорит, что оказался на Святой Горе в первый и в последний раз: «Не вижу для себя будущего вне Афона. Сам я родом из Молдовы, строитель. Девять лет работал в Италии. Хотел скопить денег, построить дом, завести семью… Одни мечты. Батюшка, у которого я окормлялся в Италии, дал номер телефона этой кельи. Здесь тишина, попасть сюда постороннему человеку не так-то просто…»

«– И уже полторы тысячи лет нет женщин».

«– Тем лучше… Тем лучше.

Нужно смириться душой. Господь действует через старцев. Я уже нашел старца. Вообще их много. Я Господу обещал, что буду всех слушаться».

Мы обратили внимание на его ревность в молитве. После трудового дня он – первый в храме. И уходит из него последним. Даже за праздничной трапезой не берет в рот благословлённого старцем вина, да ещё с явным неодобрением смотрит на окружающих, пьющих. Такая чрезмерность меня несколько смутила. Но не рассказывать же воцерковленному человеку о чуде в Канне Галилейской! С другой стороны, мы не знаем, с каким грузом пришел он на Святую Гору! Дай Бог, чтобы хватило ему сил для задуманного. Пусть останется на Афоне и выполнит свои благие намерения. Самое трудное впереди. Недаром в письме к своему духовному чаду старец Иосиф Исихаст наставлял: «Особенно же буду радоваться и веселиться, если до конца подтвердишь то, что сегодня пишешь. Поскольку брань врага начинается через три-четыре года. Ибо тогда благодать уменьшается для испытания и свеча угасает. И то, что сейчас кажется прекрасным и что действительно прекрасно, тогда покажется безобразным, чёрным и мрачным… Не одевайся в одни листья, но простри корни глубоко, чтобы найти источник, как это делают платаны. Чтобы ты был постоянно орошаем водой и постоянно рос. Чтобы, когда к тебе придёт засуха, ты не претерпел никакого изменения». [26, c. 41].

Меж тем Иоанн надевает перчатки и продолжает прерванное послушание. Спина его голубой рубашки – мокрая от пота. Работая мастерком, он медленно поднимается вверх по ступеням лестницы.

Рядом – вход в холодную кладовую. Послушник Виктор выходит оттуда не с пустыми руками.

«– Теперь по нашему уставу – арбуз, – он, частенько потчующий нас прекрасным кофе, и в этот раз предлагает „утешение“».

Мы поддерживаем его серьезный тон:

«– Согласны. В чужой монастырь со своим уставом не ходят».

Высокий и довольно полный, в широкополой соломенной шляпе, надвинутой на глаза, с черной, торчащей вперед бородой, издали он кажется похожим на Карабаса Барабаса. А тут еще нож, с которым послушник подбирается к огромному арбузу… Но вот Виктор снимает свой колоритный головной убор, и становится видным его доброе, все в бисеринках пота лицо – он только что с огорода. Ходил по грядкам перца и помидоров – под палящими лучами солнца – с нелёгким механическим культиватором.

Редкие минуты отдыха. Мы расспрашиваем насельников кельи о житье-бытье. Они рассказывают, а мы снимаем на камеру для будущего фильма… Теперь, во время его монтажа, все сказанное прослушано по многу раз. И постепенно крепнет ощущение, что, пока святогорцы говорят нам о чем-то вполне обыденном, сами они находятся не совсем здесь. Их ум – в каком-то ином, метафизическом пространстве. Может быть, молитва творится?

Здесь, на месте старинной богословской школы, не богословствуют. Живут в простоте. К насельникам кельи подходят такие слова епископа Порфирия. «Это – божественные университеты с иным ведением, с иной мудростию. Там иная математика: там самоотверженные и смиренные иноки суть нули, но с райскими единицами, т.е. с дарами и утешениями Духа святаго. Там иная химия: там происходит сочетание свободы и благодати. Там иная физика: там вера из лона Божества извлекает искры света для слепых и свежия силы для недужных. Там иное красноречие: там витийствуют добродетели… Там не толкуют св. писание, а исполняют его на деле, так что старцы суть живые стихи библии: один – блаженный кроткий, другой – блаженный плачущий, третий – чистый сердцем, четвертый – младенец на злое».

Скромные афонские будни… Все эти послушания – только внешнее. Лишь видимое проявление того незримого труда, который творится в тишине тесных келий и в небольшом храме, устланном деревенскими молдавскими коврами.

Вот послушник Виталий берётся за плетение четок, и, поскольку мы рядом, не молчит. Рассказывает старинную притчу о монахе, который каждый день начинал плетение, а потом кто-то всякий раз уничтожал его работу. Явившийся Ангел разъяснил: это бес вредит. И научил плести узелки крестообразно. Сплошь состоящий из крестов, «меч духовный» рогатому не по зубам. И монах, который держится за крест, держится за Иисусову молитву. А ею освящается всё сделанное.

Крестообразными узелками молитвы должны скрепляться все наши дела. Смотрите и думайте: как за считанные годы здесь произошло и происходит каждый час возрождение из руин? Восстановление и стен, и душ человеческих.

Наше внимание приковывают к войнам, революциям и катастрофам. К их антигероям… Но вот это, неприметное, некинематографичное, СОЗИДАТЕЛЬНОЕ – и есть самое главное, что происходит в мире… Нет, не «мегали дромос», а узкая святогорская тропинка приводит православного христианина к пониманию наиважнейшего. Слава Богу, что мы пришли сюда!

На белых листах афонской тишины

Говорят, что у алтаря даже разрушенной церкви Ангел Божий предстоит до скончания веков. В полуразвалившемся храме кельи Кукувино вплоть до вселения новых хозяев хранилась великая реликвия, хранилась как знак того, что и впредь святые угодники Божии не оставят своим заступничеством эту древнюю обитель.