Текст книги "Незримые старцы"

«Чарльзушка! Брат! Православный!» Отступление

Так всё же: он что, православие принял? Или, обладая «широкими религиозным взглядами», и «чтобы наверняка», просит Бога о чём-то своём не только в Виндзоре, но и здесь? Об улучшении памяти, например. Говорят, она стала подводить наследника.

Принц является создателем англо-американского общества «Друзья горы Афон». Оно собирает пожертвования на святогорские нужны. Энтузиасты из этого общества, вооруженные топорами и пилами, порой помогают в расчистке афонских тропинок. Один паломник из России, сообщается в интернете, недавно встретил за этим благородным занятием и самого принца. Даже фотографию выложил. Мило!

Пишут, что во время посещений Афона Чарльз живёт в крошечной келье и встает на службу в пять утра. В свободное от молитвы и трудов время принц пишет акварели. Некоторые из них были проданы на лондонском аукционе, а вырученные деньги Чарльз передал в Ватопед. Очень трогательно! Я уже почти раскрыл братские объятия.

Принц Флоризель (то есть, извините, Чарльз) украсил свой дом в резиденции Хайгроув подаренными ему византийскими иконами. Как отметил в беседе с «Guardian» один афонский монах, «вне сомнения, британский принц в душе православный, но, к сожалению, он очень зависим от своего положения».

Его регулярные встречи с игуменом Ватопеда архимандритом Ефремом породили мнение о том, что принц наставлен в Восточном Христианстве. По некоторым данным, игумен Ватопеда, в свою очередь, – частый гость в Хайгроув.

Очень мило, что Чарльз дружит с композитором сэром Джоном Тавенером, принявшим Православие в 1977 году. Но дружит он и с членами королевской семьи Саудитов, экспортирующими по всему миру ваххабизм.

Принц намерен резко изменить церемонию коронации. Раньше на ней присутствовали только англикане, он же предлагает, чтобы в ней приняли участие представители «иных христианских конфессий», а также мусульмане, иудеи, индуисты и сикхи.

Вот тоже любопытный момент: «Молебен о счастливой совместной жизни наследника британского престола и его многолетней подруги Камиллы Паркер-Боулз прошел в часовне Святого Георга в Виндзоре и сопровождался православным духовным пением… Сам молебен совершил архиепископ Кентерберийский Роуэн Уильямс».

Экуменизм – как часть личной жизни. Добавим, что принц живо интересуется, кроме всего прочего, буддизмом и Нью Эйдж. Кроме того, он обрезан. Операцию малышу Чарли делал моэль и по совместительству доктор медицины Джейкоб Сноумен. Впрочем, Чарльз здесь не виноват. Обычай делать обрезание принцам возник в британской королевской семье в начале XVIII века, когда трон занял Георг I. На его родине, в Ганновере, также существовала странная традиция делать эту операцию сыновьям высшей знати.

Да, нас всех ждет много интересного, если он станет королем. Чарльз – подходящий кандидат для «примирения» всех народов мира под крышей «всемирной сакральной монархии». Между прочим, в 2006 году влиятельная британская газета «Индепендент» опубликовала список знаменитостей, которых, согласно опросам, чаще всего называют кандидатом на роль антихриста; так вот, фигурируют в нём и принц Чарльз со своим старшим сыном Уильямом.

Так что давайте не будем спешить по-братски называть его Чарльзушкой.

Что же касается особого интереса англичан и их разведки к Балканам и Афону в частности, то об этом поневоле приходится вспоминать то и дело. В конце XIX века возник даже проект наделения греческих святогорцев английским гражданством. Якобы для того, чтобы успешнее противостоять «посягательствам» русских. Этот проект поддержало тогда афинское правительство… [59, с. 33].

Острые зубы греха

Мы пришли в Ватопед в среду на Светлой седмице. Мраморный пол храма устлан лавровыми листьями. Вчера здесь был особый праздник. Он связан с историей иконы X века, именуемой Алтарная. Однажды пономарю обители по имени Савва открылось, что скоро в монастырь ворвутся арабские пираты. Он успел спрятать находящуюся в алтаре икону и крест Константина Великого, и вскоре был захвачен в плен. Вернулся в монастырь с Крита, из пленения, только через 70 лет и рассказал братии, что спрятал величайшие святыни обители в старом колодце. Когда их извлекли на свет Божий, оказалось, что перед иконой Алтарная лампада все эти годы чудесным образом горела. Произошло это во вторник на Светлой седмице.

Еще одна знаменитая ватопедская икона – Всецарица. Мой друг, давний афонский паломник, рассказывал, как молился перед чудотворным образом Всецарицы за одну болящую. «Врачи сказали ей: онкология, жить осталось не более трех месяцев. Вернувшись в Москву, позвонил ей, но телефон не ответил. Подумал: наверно, уже умерла. А через некоторое время встречаю ее живой и здоровой. Оказалось, даже диагноз сняли. « – Я, – говорю, – молился за тебя у Всецарицы». А она: « – Знаю. Мне сказали, что за меня была молитва, знаю, что это ты». Теперь она – воцерковленный человек. Здоровый не только телесно, но и духовно. Вот для чего Господь дал ей время»…

Жируют ли здешние монахи? Не знаю. Очевидно одно: Ватопед сейчас – самый гостеприимный монастырь на Афоне. Трудно найти паломника, который не стремился бы попасть именно в эту обитель. Все знают: здесь их неизменно примут с любовью. Вот и мы, едва заикнулись, что хотели бы причаститься, как тут же проблемы, связанные с языковым барьером на исповеди, были решены.

Да, в материальном плане ежедневный прием десятков паломников для обители недёшев. Кроме того, миссионерские, образовательные, благотворительные программы Ватопеда известны всей Греции. Эта деятельность и вызывает у некоторых жгучую ненависть.

«Проблемы, связанные с атаками на Ватопед, останутся актуальными до тех пор, пока американцы будут проплачивать некоторых деятелей в Греции», – прямо сказал мне ещё один насельник обители.

И хотя отца Ефрема отпустили пока под залог, представителей монастыря по-прежнему таскают по судам.

Русский монах Ватопеда отец К. рассказывал, что счета монастыря в этой связи были заморожены. Только спустя некоторое время позволили открыть новые. Убрали членов правительства, которые тяготели к Ватопеду. Некоторые, чтобы не иметь неприятностей, повели себя как иуды. Теперь зато стало ясно, кто истинные друзья обители.

Недавно один греческий епископ счел нужным заявить, что документы на землю времен византийских императоров и османских владык, которые предъявляет монастырь, устарели. Говорят, его вызвал патриарх Варфоломей: что ты мелешь! Если мы сами заявляем, что подобные бумаги не имеют значения, то претензии на нашу собственность нам предъявят власти Израиля, Египта и других стран, где до этого древние права под сомнение не ставились…

…После литургии и трапезы, по ватопедскому обычаю, всех приглашают в просторный зал собраний. Говорит игумен обители, а русскоязычный монах переводит. До 1998 года такие беседы вел старец Иосиф, духовный наставник отца Ефрема. Их тексты собраны в книге «Ватопедские оглашения», она переведена на русский язык. В предисловии к ней читаем: «Поучения старца Иосифа, как это видно из названия, представляют собой род оглашений – бесед, призванных настроить на определенный образ жизни и мысли, в данном случае – монашеский. Они составлены по образцу „Оглашения“ прп. Феодора Студита… „Оглашения“ старца Иосифа можно назвать современным словом афонского монашества о принципах и предпочтениях монашеской жизни. Это своеобразный внутренний „типикон“ не только Ватопедской Обители, но и всей духовной традиции Афона». [27].

Много, много ценных поучений содержит эта книга. Они укоряют совесть на каждом шагу. Вот, например, такое: «Сладострастие извратило все, что свойственно чистой человеческой природе, направляя волю человека лишь к удовлетворению чувств, даже когда это против природы, и таким образом изменились сами физиологические законы. И теперь, несмотря на то что, согласно человеческой физиологии, мы должны есть, чтобы жить, мы, напротив, живем, чтобы есть! Поэтому тому, кто хочет жить „по природе“, необходимо разумно понуждать себя к воздержанию и ограничивать потребности плоти». [27, с. 110]. Читаешь эти строки и вспоминаешь, как во время службы стоял и, будучи совсем неголодным, думал, какая трапеза тебя ждет.

Как не соотнести с житием старца Паисия: «После борьбы и подвигов Старец дошел до такого состояния, что мог жить, обходясь минимальным количеством пищи и сна. Питаясь Божественной Благодатью, он говорил: «Есть люди, которые не спят от радости. Такие люди питаются и телесно, и духовно». [30, с. 428].

Еще вспомнилось, как в одну из поездок инок Вонифатий подарил мне жутковатые челюсти глубоководной рыбины – со множеством длинных тонких зубов. Святогорец нашел ее на берегу, недалеко от Пантелеимонова монастыря. Диковинное чудище! С «фитильком» на носу. Рисунок такой рыбы был в моём школьном учебнике. Афонит отделил голову и положил её в муравейник. Вскоре челюсти были уже абсолютно чистыми. Инок дал мне их с напутствием: пусть эти зубы напоминают о грехе, который может сожрать человека дотла.

Как быстро мы «устаём от благочестия»! Сколько раз ни приезжал на Афон, всегда ловил себя на том, что только вначале, как и собирался, выстаивал все длинные службы, ограничивал себя в еде. А к концу паломничества, соскучившись по привычному комфорту, уже думаешь не о душе, а о ду€ше. Мир, из которого так хотелось вырваться, снова манит к себе. Зависимость налицо! Старец Иосиф Ватопедский говорил на этот счет так: «Свободен тот, кто не подчиняется удовольствиям, плотским или духовным».

Афонские эпизоды

Приходим в Хилендар. Мимо соборного храма, мимо лозы святого Симеона – к колодцу. Хочется пить. Сейчас – по кружке холодной воды и – на вечернюю службу. У колодца ко мне подходит румяный полный брюнет в черной рубашке: меня здесь все знают, как Ивана-паломника, говорит он. Рассказывает, что родом он – из Литвы. Вот уже десять лет странствует по святыням христианского мира. И на Афоне, по его словам, нет – не то чтобы монастыря или скита, – но даже кельи, где бы он ни бывал. Разговор собеседник начинает с комплиментарной части в мой адрес. Пытаюсь уйти – служба ведь начинается. Но Иван останавливает – буквально на одну минуту, мне надо вам так много сказать! И вот говорит, говорит… Не очень понятно, что ему всё-таки надо. Рассказывает, что в Хилендаре есть удивительный «артефакт» – глава пророка Исайи. (Мы вообще-то называем такие вещи святынями, думаю я про себя). Проходящий мимо монах роняет: и в России могли бы поговорить… Тут уж я решительно поднимаюсь. Потом продолжим. Иван дольно жалобно говорит:

«– Жаль, что расстаёмся, меня ведь здесь ночевать не оставят»…

«– Почему же? – в Хилендаре всегда очень гостеприимны».

«– Ко мне – отношение особое. Впрочем, и самому мне здесь не очень уютно».

«– Ну, в сорока минутах ходу – Есфигмен».

«– Там не оставят тоже. Видно, придется ночевать на скамеечке».

Чем же он так насолил тут всем? – этот вопрос задавать уже некогда. Вхожу в храм. Иван-паломник уныло плетётся следом.

После службы и трапезы (в Хилендаре его действительно не оставили) Иван просит меня проводить его немного по дороге в Есфигмен. Хотя бы десять минут… Что ж, пойдем.

«Знаете, что означает слово «жиды»? – задает он неожиданный вопрос. И сам отвечает: «Жиды – значит – ждущие. Второго Пришествия». «А может быть, – антихриста?» – переспрашиваю я. Но он уже перескакивает на другую тему. Рассказывает, что ему были откровения о будущем России и всего мира. «Не подумайте, я не в прелести. Я рассказываю подлинную правду. Давайте напишу вам даты открытых мне важнейших событий будущего. Вы потом проверите»… Мы уже минут десять как стоим на обочине. Мимо нас пробегает собака. Потом начинают прогуливаться остановившиеся в Хилендаре паломники. Иван недобро косится на них и шепчет: «Думаете, это собака? Думаете, это люди? Нет, это бесы! Они хотят помешать нашему разговору». Не пойму – может, он «с приветом»? Или считает, что такие «мистические» взгляды живо заинтересуют меня, и я почувствую к нему особое расположение?

Нетерпеливо оглядываюсь в сторону сербской обители. Наконец Иван спрашивает о том, что, видимо, интересовало его с самого начала. Московские телефоны известных православных людей. Вынужден разочаровать своего собеседника… Жаль, что сфотографировался с ним. Теперь, наверное, на всех путях своих странствий он будет выдавать меня за своего друга.

Что это за тип такой был? Позже один афонский монах рассмеется: «Иван-паломник? Мы действительно знаем его. Только называем „архисинагогом“».

Афонская неделя быстро пролетает.

«Доам нефереште, Доам милуеште». (Господи помилуй, Господи благослови). Тихая келья Иоанна Богослова, где подвизаются молдаване. Выходишь из храма, и перед тобой как на ладони – Святая Гора с заснеженной вершиной. Эта местность, несколько келий, объединявшихся когда-то в скит, называется Провато. Идти сюда ближе всего от Каракалла. Дорогу мне и показал каракалльский насельник, русскоязычный словак отец И.

Ни старца, ни насельников в келье нет. Только один из братии – отец Варсонофий. Угощает мамалыгой. Раньше я только слышал об этом блюде. Мне нравится. Вкусно! Вечером пьем с отцом Варсонофием чай. Он сетует: «Многих паломников-молдаван на Афон не пускают. Проверив документы, не выдают визы. Молдавия – бедная страна, и в Греции опасаются, что под видом паломников заедут нежелательные гастарбайтеры».

А я обратил внимание: молдаван и румын стало на Святой Горе намного больше. Даже среди таксистов Карее. « – Сколько?» – шевелишь пальцами, чтобы понятно было: вопрос идет о цене. «Пенде» (пять евро), – таксист отвечает по-гречески, но по всему видно, что это румын.

На другой день идём берегом моря. Точнее, большую часть пути – скачем. Через огромные валуны. Удивительное дело – многие из них помечены светлыми крестами. Светлыми на черном фоне. Замечательное природное явление!

Нас ждет еще одна келья. На подходе к ней – роща древних олив. Говорят, многим из них лет по пятьсот. Только представишь себе и поражаешься: чья-то заботливая рука посадила эти саженцы во времена великого князя Василия, отца будущего царя Иоанна Грозного! В убогой келье подвизаются два насельника из России. В идеальном состоянии – только небольшой храм. Он освящен во имя святителя Спиридона Тримифунского. Все остальное, сразу видно, восстанавливается из разрухи медленно, кропотливым трудом, без помощи богатых благодетелей. Возрождается келья с 1992 года. Здесь были практически одни руины. Прежде всего, рассказывают мне, нужно было изгнать отсюда многочисленных крыс и змей. Впрочем, и теперь на кухню приползает иногда двухметровый удав. «И что же он, не опасен?», – спрашиваю я и стараюсь скрыть возникшее беспокойство. «Нет, – отвечают мне, – поймает крысу и уползает на пару недель – переваривать ее»…

Недавно кто-то из афонцев рассказывал мне такую историю. Когда в 70-е годы в Пантелеимоновом монастыре появился первый грузовичок, в темноте на нем наскочили на какое-то бревно. Вышли из кабины и ужаснулись. Оказывается, через дорогу лежало тело огромной змеи – и голова, и хвост ее были в придорожных кустах. Возвращались обратно – чудища уже не было. Видно, жив остался удав. Уполз.

Праздничная трапеза: жареная картошка и салат из одуванчиков. Вот, наконец, и попробую я блюдо, о котором рассказывал мне под Рязанью приснопамятный архимандрит Авель, бывший игумен Пантелеимоновой обители. Он приехал на Афон, когда казалось, что русский монастырь здесь доживает последние дни. Несколько немощных старчиков, запустенье, отсутствие связи с Родиной и бедность. Весной выручал салат из одуванчиков… (1). Что ж, хотя бурая масса и неприглядна на вид, если полить ее смесью оливкового масла и уксуса, то к картошке – очень даже ничего. Я прошу себе вторую порцию. По-монашески, досуха вытираю миску корочкой хлеба. Еще старец Паисий обращал внимание: когда выбрасываешь остатки освящённой пищи в нечистое место – это грех.

С нами за столом – ещё двое русских монахов. Пришли сюда на праздничную воскресную службу. После трапезы – монашеская беседа.

Причастие бывает действительное и действенное. Если священник грешный, то второго может и не быть. Одна старица приняла Святые Дары и сказала: опять священник «пустой» оказался… Я слушаю и молчу. Честно говоря, не знаю, что об этом думать.

Другая тема, которой мирскому человеку также лучше не поддерживать. О том, что знакомый монах, у которого всё было прекрасно – старец, келья, – оставил удел Пресвятой Богородицы и женился. Может, это неправда?

Ещё удивительная деталь. Недавно в келью зашёл молодой болгарин с необычной татуировкой на плече. Оказалось, эта арабская вязь – знак Османской империи. Болгарин говорит: мой прадед был управляющим при турках. Мы тогда отлично жили. Лучше подчиняться туркам, чем Евросоюзу… Нет, старец Иосиф Исихаст говорил другое. «Говори Господу так: «О возлюбленный мой, сладчайший Иисусе Христе! Кто обо мне Тебя попросил и кто помолился, чтобы Ты привел меня в этот мир и чтобы я родился от родителей, добрых и верных христиан? Ибо столь многие рождаются у турок, католиков, масонов и евреев, и язычников, и прочих, которые не веруют, но суть как бы и не родившиеся совершенно, и вечно мучаются». [25, с. 273]. В ответ на такие нетолерантные слова болгарин только машет рукой.

…После утренней службы – чай и сухари. Неужели даже оливок нет? – удивляется один из гостей. «У нас – по зографскому уставу, – отвечают, – поскольку в оливках содержится масло, то в постный понедельник их вкушать не благословляется».

Мне показали дорогу к одной заброшенной келье. Крохотное помещение, сложенное из валунов, скреплённых глиной, почти развалилось. Остатки стен храма (он датирован 1196 годом), стянуты стальными тросами. Здесь подвизался священномученик Евфимий, который впоследствии стал последним болгарским патриархом перед Османским игом. Возможно, именно в этой келье, где-то около 1360 года, монах Евфимий перевёл «Диатаксис Божественной литургии» патриарха Филофея. Так возникла новая редакция славянского Служебника, быстро распространившегося во многих странах.

Патриарх Евфимий был повешен османами на вратах Великого Тырново. Нет, не всем вольготно жилось при турках.

«Христос Воскресе, из мертвых смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав…» Хорошо здесь молиться! Удивительно благостно на сердце. Кругом никого нет и, видимо, давно уже не было, но не чувствуешь себя одиноким. Ощущаешь присутствие. Бывшего здешнего насельника? Священномучениче Евфимие, моли Бога о нас.

Вот и всё. Спешим в аэропорт. Взмываем над древней землёй Халкидики. Седмица пролетела как единый день.

ПРИМЕЧАНИЕ

1. Незадолго до смерти бывшего настоятеля Свято-Пантелеимонова монастыря архимандрита Авеля (Македонова) мне удалось расспросить его об Афоне 70-х. Часть нашего разговора, состоявшегося в Иоанно-Богословском монастыре под Рязанью, предлагаю вашему вниманирю.

«После того как отец Никодим (Ротов) был начальником Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, он возвращался в Москву и побывал в Греции. Приплыли в афонский порт Дафни. Греки очень волновались, что гость посетит Пантелеимонов монастырь. Пугали: не советуем, не гарантируем вашей безопасности. Тогда отец Никодим позвонил русскому игумену – схиархимандриту Илиану, который подвизался на Святой Горе с 1904 года. Тот сразу приплыл на лодке и рассказал, в каком состоянии пребывает обитель.

Потом, когда установились контакты с Родиной, в монастырь на собственной яхте приплыл некий миллионер, украинец. Кажется, его фамилия была Симоненко. Что-то в этом роде. Он упрекал отца Илиана: зачем вы связываетесь с красной Россией? Все необходимое мы вам дадим! Игумен ответил: а что вы нам можете дать? Доллары? И что мы с ними будем делать? Обклеивать стены? Так их крысы погрызут. А Россия – наша родина. Она всегда давала нам все необходимое и главное – монахов. У вас ведь монахов нет. Ты пойдешь в монахи? Нет? Да ты и не годишься…

Патриарх Алексий I благословил владыку Никодима сделать доклад на заседании Священного Синода. Как раз тогда (это был 1960 год) я приехал к владыке Никодиму. Он говорит:» – Знаешь, старец (по старой памяти обратился, так он в детстве меня называл), а я на Афоне был».» – Во сне?»» – Въяве». Тогда он и рассказал, что после доклада на Священном Синоде принято решение сформировать группу из восемнадцати монахов для пополнения Пантелеимонова монастыря.» – Какие счастливые!» – вырвалось у меня. Владыка пристально посмотрел мне в глаза и спросил: «Ты искренне это говоришь или, чтобы разговор поддержать?» «Как же не искренне, – отвечаю, – каждый православный монах почел бы за счастье быть в Уделе Матери Божией».» – Завтра я иду к патриарху и буду просить внести тебя в список». На другой день он возвратился сияющий:» – Едва я заикнулся о тебе, святейший тут же благословил включить тебя в список».

Потом греки долго проверяли, чтобы среди монахов не оказалось шпионов. Наши, наверное, тоже проверяли. Чтобы не было таких, кто «опорочит советскую действительность» за рубежом. Всё это длилось десять лет! К семидесятому году, когда, наконец, было дано разрешение, из восемнадцати кандидатов осталось двое.

«В Греции нас встречал консул. Я сказал: прежде чем отправиться на Афон, хотелось бы побывать в Афинах, Салониках. Он спросил: а сколько у вас денег? Мне надо знать, какую гостиницу вам заказывать… Я показал выданные в Москве деньги. Он улыбнулся: столько бывает у нищих. Греческий архимандрит, который должен был нас сопровождать и который был свидетелем этого разговора, сказал, что должен ненадолго отлучиться и больше уже не появился.

Вскоре после приезда на Афон мы пошли с отцом Илианом в Покровский собор. Я отслужил литургию (игумен вроде как проверял новичка), а он читал в алтаре. Потом вывел меня на солею и сказал: вот мое игуменское место, а вот твое – настоятельское. Место почетное, но стоять в нем тебе, конечно, не придется.

Так и получилось. Три года я служил без диакона и алтарника. Из четырнадцати остававшихся в монастыре монахов половина была лежачими, а остальные уже не могли служить. Самому молодому из них исполнилось 70 лет.

Это были годы так называемой хунты «черных полковников». Короля свергли, но все говорили – «уехал отдыхать». Первое время его еще поминали на службах, а потом запретили поминать. В то время была идея собрать малочисленных монахов в афонской Лавре, а остальные обители отдать под туризм. Ходили слухи о реакции Тито. Когда он узнал об этих планах, заявил: если сербский Хилендар будет уничтожен, Югославия едва ли не войной пойдет на Грецию… Но, конечно, более всего «черные полковники» опасались реакции Советского Союза.

Первые три года я один служил каждый день. Если бы хоть раз пропустил, мог возникнуть повод отобрать обитель. В ней постоянно находились греческий монах и полицейский, которые следили за ситуацией. Видя, что службы следуют неукоснительно, греки стали предлагать: мы видим проблемы вашего монастыря и могли бы дать вам пополнение. Пришлось прикинуться дурачком. Ответил секретарю афонского губернатора примерно так: я всю жизнь служил в миру, на приходах, монастырского опыта у меня нет. Как мне пасти овец и козлищ одновременно? Своих козлищ я знаю: они в гору и я за ними, а вы дадите мне своих овечек, как мне с ними обходиться?

Потом на Родине стали формироваться новые группы. Игумены монастырей зачастую посылали на Афон, мягко говоря, не самых лучших монахов. Тут я вспомнил, как один журналист однажды спросил игумена обители Мисаила: есть ли святые на Афоне? Тот, подвизавшийся на Святой Горе 35 лет, ответил: святых не встречал, а чудотворцев много.

Вот и у нас были чудотворцы. Один повадился ходить в магазинчики афонской столицы – Кареи – и просить коньяк. Ему давали, но затем выставляли нам счет. Пришлось сказать хозяевам этих лавочек: отпускайте товары только по моим запискам, иначе они оплачены не будут. Ко всему прочему монастырь находился в тяжелом материальном положении. Поминальные записочки из России нам слали пачками, а пожертвованные деньги в валюту государство не переводило».

« – Чем вы питались тогда?»

« – Чечевицей, бобами. Травкой. Одуванчики ошпаривали и делали салат. Когда я впервые эту кашицу увидел… такое неаппетитное зрелище… Но тут же подумал: старцы едят и мне надо есть. А потом привык. Такой салат мне даже нравится. Вот и сейчас, в мае, мы его делаем для братии. Пить вино, есть рахат-лукум я на Афоне не приучился. (Это он, наверно, по поводу того, что мы ему рахат-лукум привезли). А вот по каштанам скучаю. Сейчас вспомнил – и слюнки потекли. Кто с юга приезжает, всегда мне привозит каштаны.

Были чудотворцы, были. Отец М., например, ни разу не совершил литургию и не причастился! Целыми днями рисовал какие-то орнаменты. Однажды говорит: благословите повесить их в иконостасе! Что тут ответишь! Пришлось сказать ему: паломников у нас не бывает, кто твое искусство увидит? Давай повесим в алтаре, я же там каждый день служу, буду любоваться.

Был еще отец С., из крещеных татар. Однажды к нам на Пасху приехал владыка Мелхиседек. Сидим в нашей огромной, почти пустой трапезной. Вдруг распахиваются двери, вбегает отец С., вскакивает на стол и по столам бежит к нам. Архиерей онемел. Мне пришлось сказать: вот такие у нас чудеса. Мы не удивляемся…»

«– А ведь тогда живы были монахи, помнившие еще старца Силуана…»

«– Одни говорили о его святости. Другие не верили этому. Старец был экономом, занимался с рабочими. По утрам давал им задания, потом шел на литургию и уж там стоял как вкопанный. К нему порой подходили с разными хозяйственными вопросами. Но он как будто не слышал. Некоторые искушались: Колдун! Глухой! Гордец!

Когда я приехал на Афон, череп схимонаха Силуана был среди прочих в костнице. К тому времени через труды ученика старца архимандрита Софрония (Сахарова) он стал известен православным в Англии и вообще на Западе. И вот кто-то из иностранных почитателей похитил главу. Полиция задержала его, череп вернули. Я не стал возвращать его на прежнее место. Поместил в ризницу Покровского собора, где почивают главы игуменов обители. И вот все чаще стали приходить паломники со словами: я хотел бы поклониться главе старца Силуана… Тогда ее выносили в ковчежце. На глазах росло почитание подвижника».