Текст книги "Месть агента. Роман"

9. Секретный сотрудник

Сваренный в джезве кофе издавал приятный аромат. Он, явно, способствовал снижению нервозности, недоверия, создавал обстановку общения. А может, как теперь кажется, виновато в этом было умение Евгении Петровны манипулировать собеседником.

– Рома, буду говорить с вами откровенно, насколько это возможно. Старайтесь не задавать лишних, а тем более глупых вопросов. Я, сама расскажу вам то, что смогу. Я не буду переходить на «ты», так как, сегодня мы поговорим и больше, надеюсь, никогда не увидимся.

– А уж как я надеюсь больше с вами не видеться! И дернула меня нечистая пойти в тот день по набережной!

– Да, думаю, тут без сверхъестественных сил не обошлось, – натянуто улыбнулась Евгения Петровна.

– Знаете, еще вчера вероятность того, что мы будем с вами тут беседовать, попивая кофе, была равна примерно тому, как если бы сейчас в окно влетит метеорит, однако… вы тут.

– Вы говорите со мной, почти как посвященная, к Богу приближенная. Чем я обязан такому вниманию, неужели разбитым носом?

– Я и есть для таких мальчиков как вы и посвященная, и приближенная к «Богам», но это уже из области совести и философии жизни, но сегодня не обо мне. Давайте вы будете меня слушать, и стараться понять, что главное в жизни обывателя, это умение приспособиться, мимикрировать, если цель – хорошо устроиться. Я прожила в этом мире и поняла, что для народа, «Боги» меняются только внешне и иерархически, а народ для «Богов», всегда серая масса, материал из которого лепится их благополучие и величие.

Это только в вашем возрасте молодежь руководствуется законами тяготения и относительности. Это в вашем возрасте люди считают, что все дороги для них открыты, что жизнь только начинается и надо её прожить так, чтобы не было мучительно больно…, это только в вашем молодом возрасте кажется, что стоит только очень захотеть и все что хочется – будет и ничего за это не будет! Нет, дорогой мой Рома, не так, не все дороги ведут в Рим и тем более к храму. Это только бизнесмены делают сделки с партнерами, зарабатывая большие деньги, а простые люди, зарабатывают большие деньги, обычно, делая сделки с совестью. Это только в вашем юном возрасте, максимализм преобладает над реализмом, это только в вашем розовощеком возрасте порядочный человек и порядочная свинья не синонимы, это только вы любящие вкусно поесть и сладко поспать считаете, что презумпция невиновности – обязательный атрибут правосудия, и что признание не является царицей доказательств!

Поверьте мне Рома, то, что я говорю, не просто слова, это то, что сломало судьбы и жизнь не одного поколения. Я через это прошла и не пожелаю этого никому. Сегодня уже не та ситуация, что была при культе личности, до войны и после. И если сегодня просто разбили нос и дали по уху, то в те времена вам загнали бы под ногти гвозди, вы бы признались, что член подпольной троцкистской организации и отправив вас на тот свет, кто-то получил бы очередное повышение, купил бы своему сыночку велосипед, а из коронки с вашего золотого зуба заказал бы для любимой жены красивое колечко. Для всех соседей этот кто-то был бы милейшим человеком, который и мухи не обидит, а жена часто расстраивалась бы, что у него очень нервная и напряженная работа, так как очень часто и обильно у него идет носом кровь и пачкает одежду, а то и бельё.

Почему я вам все это говорю, потому, что тогда все жили в постоянном ощущении страха. В то время для того, чтобы стать врагом народа и подвергнуть, в лучшем случае, нечеловеческим испытаниям родных, достаточно было случайного взгляда на соседа или сотрудника на работе. А им, в свою очередь, достаточно было показаться, что взгляд твой недобрый, да и квартира твоя попросторней тогда, тот, кому показалось, старался быть первым с доносом, что ты вражеская сволочь, так как по четным встречаешься с немецкими врагами народа, по нечетным с американскими наймитами, а по выходным, дома с женой и детьми, шепотом читаешь статьи Троцкого и Рыкова.

Я сама прошла те жернова человеческой душедробильни. Мне не раз приходилось делать выбор. Правда и ложь в те времена были понятия совершенно абстрактные. Правдой было то, что давало нужный результат, а его добивались, средневековыми методами, разве что, исключая костры. То, что я сегодня есть, это не осознанный выбор, а наоборот – отсутствие какого-либо выбора. Давайте, Рома закончим с философией массового террора, я не для этого вас сюда привела, давай перейдем к Нино.

Евгения Петровна открыла сервант, вынула бутылку коньяка две стопки и поставила на стол.

– Будете?

– Нет, спасибо.

– А я выпью.

Евгения налила стопку и медленно её выпила.

– Почти год назад Нино познакомилась с симпатичным молодым человеком, назовем его Дато, который изначально родился с нимбом, так как родители были из касты «неприкасаемых». У Нино же была только божественная красота, да мать, работавшая в библиотеке, в общем, без роду без племени. И если для молодого человека красота Нино что-то и значила, то для его родителей, она без «нимба» – ничего.

Через некоторое время Дато познакомил, понравившуюся ему Нино с родителями. Вот с того момента и начались все несчастья бедной девочки. – Евгения Петровна закурила, закурил и я.

– Евгения Петровна, вы рассказываете, как будто милицейскую сводку читаете, ну разве, что про нимб.

– Привычка. Вы же не думаете, что в психбольнице я работала нянечкой?

– Да уж понял.

– Ничего вы не поняли, сексотом, никто по доброй воле не становятся. Кто-то для того, чтобы спасти себя, кто-то для того, чтобы спасти кого-то. Но, это ни для кого значения не имеет, так как, сделав шаг, делаешь второй, потом третий, а потом шаги превращаются в грехи. Сначала делаешь что-то как бы во благо, потом маленькую, ну очень маленькую, почти незаметную подлость, оправдываясь, что у тебя нет выхода, да и не сделаешь ты, так сделает другой, а тем, кого ты любишь, может быть плохо. Заметь, никогда себе не говоришь, что плохо будет тебе, так как оправдаться легче, когда ты отводишь беду от любимых. Потом уже начинаешь, сначала робко, а потом и с гордостью считать, что все это надо родине. Проходит время, ты уже тех, кого предаешь, начинаешь презирать и больше себя не обманываешь, прекрасно понимая, что служишь дьяволу, за сахарную, а кто и просто за косточку. Но назад, к сожалению, дороги нет. Не бывает маленькой подлости, подлость или она есть, или её нет и с этим приходится жить. Но иногда, если душа не полностью превратилась в самооправдание, если вдруг на пути попадает такой ангел, как Нино, начинаешь думать, что вот он шанс, чтобы что-то положить и на другую чашу, на чашу добра.

Я все никак не мог понять, куда эта женщина клонит, да и зачем вдруг ей нужно было меня вылавливать на выходе с ТЭЦ, тащить к себе домой и изливать душу?

– Евгения Петровна, я вот сижу и никак не могу взять в толк, с чего это вы мне свою душу изливаете? Может быть, собираетесь меня вербовать, заявив в институте, что я подглядываю за душевнобольными? Это у вас такой своеобразный тандем: Нино просит у прохожего сигарету, потом вы за день беседы узнаете, достоин ли клиент почетного звания «Помощник родины» или нет. Если да, то зовете костоломов, они бьют болезного по морде, а уж потом вы довершаете свое черное дело, завлекаете к себе побитого домой, потом заявляете в милицию, на работу или в деканат, что вас пытались изнасиловать?

– Вы или сама наивность, или сволочь, большая, чем я! Я же уже вам сказала, что должны благодарить судьбу, что повисли на решетке окна и получили в нос или куда еще, как поганый онанист, а не оказался в лучшем случае в одной из палат дурдома, а в худшем – на дне Куры.

Мне стало как-то не по себе, уж слишком далек был я от проблем психиатрии истинной, а уж тем более – психиатрии насильственной. А тут, вообще, пахло психиатрией патриотической! Шизофрения какая-то, я почувствовал, что у меня вроде шевелятся волосы и как-то, внутри все похолодело. Вообще я не из когорты партизан и мне изрядно поплохело. Видимо, мое выражение лица, полностью отражало весь ужас и безнадегу при попадании в жернова карательных силовых структур, так как Евгения моментально среагировала:

– Не бойтесь, если бы вам сейчас грозила опасность, то я ни за что с вами бы не встретилась. Было бы скорее всего уже или поздно, или бесполезно. Так вот, Рома, я продолжу. Семейные проблемы «приземленных» и «небожителей» разнятся и сильно. Если первые женятся в основном на тех, кто симпатичней, имеет жилье или подходит по темпераменту, то вторые, роднятся в основном с теми, у кого покрепче «спина», да больше состояние. В общем, брак у небожителей скорее удачное вложение капитала. Частенько практикуется и раннее обручение, как бы застолбить брак. Конечно про обручение, в основном известно лишь в кругу посвященных.

Так вот, Давид Лежава, уже несколько лет был обручен с Лали Хуцишвили, девушкой из семейства небожителей, что накладывало определенные обязательства на семьи. Если мать Дато могла еще смириться, что её сын спит не только с будущей женой, то семья невесты, была категорически против встреч Давида с простушкой.

Так как Мераб Лежава был начальником милиции города, а Ираклий Хуцишвили занимал должность в аппарате КГБ республики, то «аура» семьи невесты была значительно больше, и было понятно, что Нино должна была исчезнуть с горизонта зятя. Самое глупое в такой ситуации со стороны Двида было светить Нино и хвастать ею где попало, но Нино была такая красивая и добрая, что все окружение Дато в ней души не чаяло и если бы не злосчастное обручение, то, наверное, это была одна из самых красивых и счастливых пар.

Семья Хуцишвили и сама невеста стали первыми её врагами.

Некоторое время Ираклий уговаривал Дато оставить Нино и не появляться с ней в обществе, так как он уже обручен с его дочерью Лали, но Давид на это не реагировал и после очередного безрезультатного разговора с Давидом, Ираклий Нугзарович решил действовать.

Утром следующего дня Хуцишвили попросил секретаря вызвать лейтенанта Захарченко.

10. Вербовка

Через неделю Мелитон Арчвадзе лишился многих бинтов и начал ходить. Женя за эту неделю буквально вдохнула в него жизнь. Она от летчика почти не отходила, её переполняло новое, незнакомое еще чувство, все вокруг почему-то стали хорошими, работала с улыбкой, да и сама вся лучилась радостью и счастьем. В отделении видели её вдохновение и самоотверженность по уходу за почти умиравшим майором и другой работой почти не обременяли. Только летчик угрюмый, обросший щетиной, ничего этого не замечал, постоянно был замкнут, переживал, что не смог предотвратить аварию и что погиб не он, а его Мери.

Несколько раз к больному приходил майор Хуциев, был предельно вежлив, составил протокол об аварии, выяснял у Арчвадзе, что за машина врезалась в

его мотоцикл, запомнил ли он номер или что-то характерное, так как водитель с места происшествия скрылся и ведется его поиск.

Пособолезновав Мелитону относительно гибели жены, сообщил Жене, что его помощник, лейтенант Глонти, к огорчению всех его знавших, героически погиб в перестрелке с врагами.

Несколько раз приводили дочку Мелитона четырехлетнюю Дали. Пухленькая девчушка, с громадным голубым бантом и такого же цвета девчачьими глазами, понравилась Жене своей непосредственностью. Она читала стихи и скакала им в такт на одной ноге. Было полное впечатление, что она одна заполняла своим присутствием всю палату, всем успевала улыбнуться и беспрестанно чирикала, как воробушек. Но иногда вдруг останавливалась и, прижавшись к руке отца, спрашивала, когда приедет мама. Её бабушка, теща Мелитона – Марго Пертая, Жене не понравилась. Худая, с горбатым носом, тонкими, почти бесцветными губами мегрелка, с зятем почти не разговаривала, а когда она встречалась глазами с Женей, то у неё было очень неприятное, даже брезгливое чувство, будто её раздевают и оценивают, как на рынке.

Как-то Женя случайно подслушала их разговор:

– Это твое письмо виновато.

– Какое письмо?

– Ты сам знаешь, мне Мери рассказала. Она видела все, вот ты её и убил.

– Ты видимо гоми объелась, женщина!

– Ненавижу, все равно тебя расстреляют, как врага, так как Мери все о тебе сообщила куда надо. Я буду счастлива, а дочку забудь, она никогда не будет Арчвадзе, она будет Пертая, так и запомни! Ну, а если вдруг не помрешь, ищи жилье на аэродроме, ты и так там все время пропадал, а Мери была вдовой при живом муже!

Больше ни теща, ни дочка в госпитале не появлялись. У Жени просто сердце кровью обливалось, когда она видела, как переживает и все больше, уходит в себя Мелитон.

Нугзар Хуциев ходил по кабинету, читая записку главврача о Е. П. Маргеловой. Он понимал, что, Женя именно тот человек, что ему нужен и не воспользоваться моментом, чтобы сделать доброе дело с выгодой для себя, просто глупо. В связи с тем, что лейтенант Глонти умер от разрыва сердца, перебрав спиртного, о письме Сталину, написанном Арчвадзе, знают только он и полковник Мерабов, а смерть очередного «турецкого шпиона», коих в подвале пруд пруди, никому ни орденов, ни званий не даст, лишь очередной грех на душу. Зато, после того, как главврач сообщил о чувствах Евгении к Мелитону, можно разыграть прекрасную партию к всеобщему удовольствию с минимальными потерями.

Майор позвонил по внутреннему телефону:

– Товарищ полковник, можно зайти, есть неплохая мысль.

Из кабинета полковника майор Хуциев позвонил в госпиталь и позвал к телефону Маргелову:

– Евгения Петровна, не хочу присылать вам повестку, наше заведение не из тех, которое может навеять приятные мысли поэтому может, я сам зайду к шести вечера. На территории госпиталя посидим на скамеечке, поговорим о жизни, идет?

У Жени подкосились ноги, похолодело где-то ниже живота.

– Хорошо, – тихо ответила Женя и повесила трубку.

За то время, что Женя спрятала письмо в кочегарке, несколько раз ходила пить чай со стариком Самвелом – кочегаром, которого знала, как появилась в госпитале. Несколько раз перепрятывала письмо, а в последний раз, сожгла его, бросив в топку, так и не распечатав.

Вечером, когда Женя вышла к шести из здания, майор Хуциев уже сидел на скамье под раскидистым кленом. Женя очень нервничала, как бы предчувствовала что-то нехорошее. Она замерла у выхода, ноги отказывались идти, но взяла себя в руки, тут ничего от неё не зависело.

– Добрый день.

Майор встал и галантно поцеловал её руку. Они сидели на скамейке, Женя крутила за черенок подобранный кленовый лист, наступило тягостное молчание. Её била мелкая дрожь, было страшно. Она давно привыкла жить одна и ни на кого не полагаться. Может и характер такой, немного нелюдимый, жестковатый, выработался из-за того, что давно у неё не было возможности не то, что поплакаться в чью-то жилетку, но просто прислониться к кому-то, почувствовать сопричастность, дружескую близость, общность мироощущения, не говоря уже о чувстве нужности кому-то. Женя с детских лет, с тех пор как лишилась родителей, совершенно забыла чувство любви к ближнему и жила вроде как по течению, изо дня в день. Жила и жила без сентиментальности, без женской хандры, без мужчин и любви к ним.

И вот вроде судьба над ней сжалилась, сердце её оттаяло, она всей душой прикипела к этому чуть не погибшему летчику. Женя уже и забыла, когда плакала, а тут чуть ли не каждую ночь рыдает в подушку от счастья и ей даже его ответные чувства не особо и нужны. Она понимала, что к ней пришла любовь, что Мелитон для неё уже неделю, как стал смыслом жизни, радостью и надеждой. И вот сейчас она страшно боялась, что из-за этого майора все может кануть в лету, испариться как утренний туман или даже утонуть в крови. Она хорошо понимала, что особист, явно пришел не для того, чтобы посидеть с ней на воздухе, он явно несет что-то недоброе, такая уж у него работа.

– Евгения Петровна, думаю понятно, что я пришел сюда не для того, чтобы говорить вам комплименты, хотя вы их и достойны. Я не лейтенант Глонти и руки распускать не мой конек, но отнюдь и не ангел. Должен сказать, что вам, моя дорогая, очень и очень повезло, что на вашем пути встретился именно я, а не лейтенант. Буду с вами откровенным и надеюсь не только на понимание, но и трезвую вашу голову. Еще раз хочу сказать, что у вас будет возможность выбирать, но между чем-то плохим и ужасным. У других и такой возможности нет.

– Вы что, хотите меня сделать вашей любовницей? Лучше застрелите!

– Нет, не волнуйтесь, с этой стороны вы меня не интересуете, – майор улыбнулся.

– Расслабьтесь и внимательно слушайте, что я буду говорить. Ответ у вас сразу требовать не буду, сегодня подумайте, а завтра за ответом зайду.

Майор закурил и продолжил:

– Евгения Петровна все, что я вам сейчас тут буду говорить, конечно, должно остаться между нами, в противном случае вы можете поставить меня под удар, и я буду вынужден, уж извините за профессиональный сленг, вас ликвидировать. Надеюсь, вы поняли?

Женю начинала догадываться о чем пойдет речь, конечно, про письмо и боялась, что сделала что-то непоправимое, бросив его в топку.

– Начну с того, что жизнь Мелитона Арчвадзе в ваших руках. Я доподлинно знаю о наличии известного вам письма, написанного майором, из доноса его жены. Надеюсь, вы письмо уничтожили? Предлагаю вам сделку, я обменяю донос, а, следовательно, и жизнь летчика, на ваше согласие изредка сотрудничать с нами, доказывая свою любовь и преданность родине и лично тов. Сталину. То есть, вы станете секретным сотрудником, скажем по месту работы, а там видно будет. За Мелитоном шпионить не придется, – улыбнулся майор. – Вы же понимаете дорогая Евгения, что если вы откажетесь, то Мелитон Арчвадзе будет арестован, письмо будет считаться потерянным при аварии. Вы, скорее всего, не пострадаете. Но донос о том, что майор готовил заговор против вождя, будет стоить ему жизни.

11. Друзья силовики

Два закадычных друга Мераб Лежава и Ираклий Хуциев закончили школу под грохот победных салютов в честь победы в войне против фашистов. Вопроса куда идти учиться и кем стать не было. Отец Ираклия, закладывая основы трудовой династии особистов, устроил сына и его друга в школу, которая готовила сотрудников военной контрразведки, впоследствии высшая школа КГБ. Ираклий поступал туда уже под фамилией Хуцишвили.

Когда друзья окончили школу военной контрразведки, генерал-майор Хуциев определил их в свой аппарат КГБ.

После калейдоскопических послевоенных преобразований силовых структур друзья, в конце концов, оказались в различных ведомствах. Мераб в МВД, а Ираклий в КГБ. Мужская дружба со школьной скамьи у них не только не прошла, но и переросла в дружбу семьями.

У Мераба был сын Давид, а у Ираклия дочь Лали. Друзья даже отдыхать ездили вместе, а если учесть, что их ведомственные дома были не только в элитном районе города, но и рядышком, то дети не только играли в одном дворе, но и в школу ходили одну, причем в один класс, хотя Лали почти на год была младше. Давид сразу показал всем в классе, что косо посмотревший на Лали будет иметь дело с ним, вот и прозвали их «жених» и «невеста». Отцы смеялись над этим прозвищем, но как-то сидя за столом по поводу пятнадцатилетия Лали в шутку решили их обручить, так как дети и сами тянулись друг к другу. Смеялись, смеялись, а когда к разговору подключились жены, то разговор тихо-тихо перешел в практическую плоскость.

– А почему бы и нет, – заявила Венера, мама Давида, – Дети прекрасно ладят друг с другом, да и мы не только поможем с устройством, но и сбережения наши преумножим. А то денежки запросто могут уйти какой-нибудь уличной девке или их пропьет ловкий бабник.

Валентина, мама Лали, поддержала подругу и в тесном родительском кругу решили на шестнадцатилетние Давида обручить детей обменявшись кольцами. Сказано-сделано, обручение было в очень узком кругу, а на кольцах были выпуклые надписи «Дато» и «Лали»!

Ожидая Захарченко, который был правой рукой по исполнению всяких грязненьких делишек, полковник обдумывал, как же отвадить Давида от Нино. Он был настроен весьма решительно, так как не позволит какой-то шлюшке, вцепившейся в Давида развалить будущее его дочери. Конечно, он прекрасно понимает Давида, так, как и его Валентина, не нагибай вовремя голову, своими рогами цепляла бы люстру, так ведь о её рогах никто не знает, а кто знает – не болтает. А этот молокосос, везде козыряет этой девчонкой, молодой он еще, дурной. Да и Мераб ничего не делает, как будто мстит за свою Венеру, хотя откуда ему знать, ведь с Венерой, на конспиративной фазенде встречались всего раз пять и то пустое все это было. С Валькой ей не сравнится, просто «лежало» вот и оприходовал, пока Мераб лежал в госпитале с язвой, да и Евгения, следила, чтобы он раньше срока не выздоровел. Маргелова – отличный сотрудник, золотой фонд НКВД, от отца досталась по наследству. Бывших сексотов не бывает! Ираклий её использовал редко, работала она выборочно, так сказать – на семью, но платил ей он, как и отец, щедро.

Полковник поднял данные о девице – Нино Владимировна Месхи:

студентка художественной академии, мать – мегрелка Дали Мелитоновна Пертая, библиотекарь из Зугдиди, отец – Владимир Месхи, будучи студентом университета, погиб 10 марта 1956 года во время волнений по поводу культа личности Сталина.

Живут вдвоем в районе Сололаки, в доме дореволюционной постройки на четвертом этаже.

Ох, как часто мы, живя с кем-то бок обок всю жизнь, думаем, что знаем о человеке все.

Зная Евгению Петровну Маргелову с рождения, он многого о ней не знал. Не знал он, что его отец Нугзар Хуциев никогда не оформлял Маргелову как сотрудника НКВД, а когда лежал в госпитале с раком желудка, передал Евгении Петровне её личное дело с подлинником записи, что Е. П. Маргелова является сотрудником «Сиротка» и находится в распоряжении майора Н. В. Хуциева.

Евгения Петровна была для Ираклия чем-то сродни живой семейной принадлежности, живому безотказному существу семьи без рода, без племени, как бы без прошлого и будущего, существующего лишь для того, чтобы выполнять мелкие щепетильные, а то и грязненькие поручения доставшаяся ему от отца в наследство. Поэтому прошлое Маргеловой для него полковника КГБ Ираклия Хуцишвили значения не имело, так как она уже давно для государства – никто, человек с паспортом, но без прошлого.

И не зная ничего о прошлом Маргеловой, он запустил механизм приведший многих к трагическому концу.

Читая данные о Нино, полковник, думая о дочери, рассуждал:

– Ох, уж эти бесприданницы! Ну, понятно, кто не хочет в мужья или зятья богатого молодого красавца? Ничего, мы поставим все на свои места! Кесарю – кесарево, а Богу – богово!

– Товарищ полковник, лейтенант Захарченко, – послышалось из селектора женский голос.

– Пусть входит.

– Лейтенант Захарченко, явился!

– Заходи, присаживайся. Семен, значит такая ситуация, как бы тебе объяснить точнее?

Полковник достал из пачки Marlboro сигарету и стал искать по карманам спички. Семен щелкнул зажигалкой:

– Zippo, товарищ полковник, есть Zippo!

Захарченко крутил в руках зажигалку с рисунком голубоглазого тигра, которую он месяц назад отобрал у одной диссидентской мрази и трепался ею перед кем только мог.

– Лейтенант, в общем, есть одна девица, довольно-таки симпатичная, нужно с ней побаловаться и, конечно, сделать незабываемую сексуальную фотосессию об этом. Внешне должно быть, как будто это сделал маньяк, ну там одежду порвите, трусы в прихожей бросьте, не учить же мне тебя, но без крови и избиений. Да, дома будет и её мать. Надо усыпить обоих хлороформом. Возьмешь еще двоих из взвода. Тут адрес и фотографии девочки и ключ от квартиры.

Полковник протянул Захарченко конверт. Семен открыл конверт, в нем лежали фотография, ключ и лист с адресом и планировкой квартиры, где жила Нино. Семен несколько минут смотрел на фотографию девушки, потом на чертеж квартиры с адресом. Потом положил чертеж и фото назад в конверт, достал ключ и положил его во внутренний карман пиджака, а конверт положил на стол перед полковником.

– Ясно! Ну и девка, Брижит Бардо… – присвистнул Семен – Вот так всегда, кто-то будет наяривать красотку, а я щелкать фотоаппаратом – не справедливо. А мама тоже ничего, может и ей доставить удовольствие?

– Семен, ты не первый раз идешь на задание, помни, ни крови, ни насилия. Усыпить, переспать, снять. Фотографии должны быть максимально сочные, а насчет мамы – как хотите, твои скоты, дай им волю и крокодила изнасилуют. Еще раз повторяю, никого не бить и тем более не убивать – головой отвечаешь! Завтра утром негативы и ключ на стол. Свободен.

Полковник нажал кнопку вызова.

– Чайку с лимоном, Сонечка, чайку.

Полковник довольно потер руки.

– Молодец дочка, с ключом хорошо сработала, теперь бляди Давида крышка! Я посмотрю на него, когда у его дружков появятся фотографии постельных сцен с Нино.