Текст книги "Как Сюй Саньгуань кровь продавал"

Юй Хуа
Как Сюй Саньгуань кровь продавал

© Yu Hua, 1992

© Р. Шапиро, перевод, 2016

© «Текст», издание на русском языке, 2016

* * *

Предисловие автора к китайскому изданию

Эта книга – выражение влюбленности автора в долготу: лента дороги или реки, мост радуги, непрерывная нить воспоминаний, народная песня, у которой есть начало, но нет конца, это – вся человеческая жизнь. Словно свернутая веревка, которую повествование разматывает, тянет, тянет, пока не дотянет до места, где кончается дорога.

Автор тут ничего не делает: он с самого начала понял, что у вымышленных людей есть свои голоса, и, полагает он, голоса эти нужно уважать – пусть герои сами ищут себе отклик в дыхании ветра. Автор здесь вдобавок не владыка повествования, но слушатель – терпеливый, внимательный, понимающий, участвующий. Он старался быть именно таким и, ведя рассказ, пожелал забыть про свое авторское звание и превратиться в обычного читателя. Так оно и вышло – когда книга подошла к концу, он заметил, что знает ничуть не больше других.

Люди в книге часто начинают говорить сами собой и этим порой не на шутку пугают автора: вылетят вдруг из их несуществующих уст слова такие красивые и уместные, что автор в самоуничижении думает: «Мне так никогда не сказать». Однако, становясь настоящим читателем чужих произведений, он нет-нет да и порадуется втайне самому себе: «А ведь и я говорил эти слова!»

Тут, похоже, и таится обаяние литературы: мы хотим, чтобы она влияла на нас, выправляя наши мысли и настроения; и забавно, что, чувствуя на себе влияние многих великих произведений, автор неожиданно ощущает, что на него тем же самым образом влияют люди, выдуманные им самим.

Книга эта и в самом деле – долгая народная песня, ритм ее – скорость воспоминаний, мотив мягко скользит с ноты на ноту, а паузы кроются за рифмами. Автор выдумал историю только двоих людей, но взывает к памяти многих.

Марциал сказал: «Вспомнить прошлое – все равно что прожить еще раз». И сочинять, и читать – значит постучаться в дверь воспоминаний, чтобы прожить еще раз.

10 июля 1998 г.

Предисловие автора к немецкому изданию

Жил человек, которого я до сих пор помню, и есть история, которой я до сих пор не написал. Я хорошо знал этого человека, однако же не могу вспомнить, как он выглядел; помню его манеру держать сигарету в углу рта и замызганный белый халат. Его история так же ясна и правдива, как мое детство; это история жизни одного «кровяного старосты»; моя память по капле, непрерывно, но очень отрывочно рассказывает мне о нем.

Этого человека уже нет в живых, сообщил мне отец. Мой отец, бывший хирург, спросил меня по телефону, помню ли я еще операцию по коллективной сдаче крови, которую блистательно провернул этот человек. Конечно, помню.

Человек этот чем-то напоминает кровяного голову Ли из нашей книги. Конечно, его фамилия могла быть и не Ли – я ее не помню, – так даже лучше, пусть это будет любая из многочисленных китайских фамилий. Для литературы отрадно, когда качества одного человека в скрытом виде обнаруживаются у многих других; так, когда ваш Фауст принимается размышлять, нам, китайцам, нередко кажется, будто мы сами стоим перед выбором.

Этот человек постепенно завоевывал в своем мире негласный, но самоочевидный авторитет. Хотя в больнице его должность была ниже, чем у самой заурядной медсестры, он прекрасно понимал, что капля камень точит, и в глазах людей, сдававших кровь от нищеты или в силу еще более серьезных обстоятельств, он порой выглядит настоящим спасителем.

В то время во всех больницах крови было в изобилии, и он с самого начала использовал этот факт на всю катушку. Он делал так, что издалека шедшие доноры еще по дороге начинали переживать, удастся ли продать кровь, текущую в их жилах. Он очень непринужденно взращивал в них уважение к собственной персоне, уважение искреннее и непритворное. Затем он давал им понять, как велико значение подарков. Большинство этих простаков не знали ни одного иероглифа, но и они понимали, что люди не могут обойтись без общения, а надежная основа общения – подарки. Это второй язык, предпосылка которого – жертвование собой и своими интересами. Именно поэтому подарки в этом языке стали обозначать самую глубокую степень приязни, восхищения и уважения. Именно так давал он понять, что перед выходом из дома не мешает захватить с собой два кочана капусты или пару яиц и помидоров, а если придешь с пустыми руками – останешься без языка, точно глухонемой.

Несколько десятилетий не покладая рук строил он свою империю. А потом времена изменились – те, кому нужна была кровь, стали зазывать доноров, и авторитет кровяных старост сильно пошатнулся. Но все это нисколько не взволновало нашего героя: к тому времени, сплавив воедино хитрость и корысть, дальновидность и знание людей, он мог спокойно справиться с любыми трудностями. Он заметил, что в разных местностях кровь сто́ит по-разному; тогда-то и произошло событие, о котором вспоминал мой отец. В очень короткий срок этот человек организовал поход почти тысячи доноров, которые, преодолев все тяготы долгого пути, прошли пятьсот с лишним километров из Чжэцзяна в Цзянсу, прошагали насквозь больше десяти уездов и сдали кровь там, где цена, как он знал, была самой высокой. Люди, которых он привел, получили чуть больше обычного, а его собственный пухлый кошелек стал напоминать туго надутый футбольный мяч.

Не знаю уж, как он сумел заставить этих обычно столь разрозненных, незнакомых между собой людей сбиться в шумную разномастную толпу и отправиться в долгое и запутанное путешествие. Думаю, он установил среди них определенную дисциплину и догадался позаимствовать некоторые элементы военной организации: выбрал из этого разношерстного человеческого стада несколько десятков человек, наделил их ограниченной властью и поставил их управлять – угрозами или уговорами, сладкими обещаниями или отборной руганью, у кого к чему был талант – тысячью человек, самому же ему было достаточно командовать несколькими десятками.

Эта коллективная акция, должно быть, напоминала перемещение войск в военное время или разворачивающуюся у вас на глазах религиозную церемонию. Тьма народа застилала горизонт, растягиваясь по дороге длинной цепью. Как бы я хотел видеть все, происходившее в этой толпе: драки мужчин, пересуды женщин, тайные шашни между ними, внезапные болезни, валившие вдруг кого-нибудь с ног, но, конечно, и искреннюю готовность помочь, и, может быть, даже любовь… Думаю, во всем мире не нашлось бы войска разнообразнее.

Мне всегда хотелось записать эту историю. Однажды я сел за стол и понял, что пишу историю о сдаче крови, а через девять месяцев точно знал, что написал книгу «Как Сюй Саньгуань кровь продавал».

Разумеется, перед вами другая история. Ее герой – всего один из той тысячи, что водил в поход кровяной староста, а возможно, он и не участвовал в этом изнурительном походе. Я знаю, что записал лишь одну историю из множества, и не знаю, запишу ли когда-нибудь другие. На то я и писатель, чтобы не иметь над историями никакой власти; пусть я пишу их сам, но в тот самый миг, когда я ставлю последнюю точку, они перестают быть моими, они ведь просто выбирают меня как временного работника. То, что я их автор, а вы читатель, – случайность. Если вы, немецкоязычный читатель, закрыв эту книгу, обнаружите, что, когда ее герой стоял перед тем или иным выбором, вы принимались размышлять вместе с ним, значит, мы с вами оба отведали сладких яств на пиру литературы.

27 июня 1996 г.

Предисловие автора к русскому изданию

Лет пятнадцать назад в китайских СМИ появилась трогательная история об отце, сдававшем кровь, чтобы на вырученные несколько десятков тысяч юаней выучить сына в школе и университете. В то время каждое письмо от сына с просьбой о деньгах было для отца повесткой, говорившей, что пора опять идти в больницу. И отец всегда собирал требуемую сумму. Сын же бросил учение, и остался у отца лишь номер телефона, по которому никому нельзя было дозвониться. Отец жил далеко в горах, до ближайшего аппарата было три с лишним часа пути, но он из раза в раз ходил туда и набирал несуществующий номер.

Репортаж привлек внимание. Сын услышал голос отца и наконец объявился, но не пожелал показать свое лицо, согласился лишь на интервью в сети. Видно, сейчас ему очень тяжело, он так обнищал, что стыдится показаться на глаза отцу, и, уверяет он, не знает, как быть.

Это лишь одна из миллионов китайских историй о продаже крови. В Интернете через сайт Google я нашел более десятка тысяч статей на эту тему. Во многих, многих местах донорство стало для бедняков образом жизни. Одно за другим появились села, где почти каждая семья сдает кровь. Продажа крови привела к распространению СПИДа, и некоторые села, торгующие кровью, превратились в села, болеющие СПИДом. В декабре прошлого года от СПИДа умер сычуаньский крестьянин по имени Ли Сяоцин, сдававший кровь тридцать лет. Он первый имел мужество пойти на контакт с прессой. Ли Сяоцин еще при жизни приготовил для себя «одежду долголетия», в которую обряжают в Китае покойника, четырежды ложился в ней на свою бамбуковую кровать, трижды оставался жить, а на четвертый раз умер. Сыновья его, как они ни были бедны, в один день потратили триста пятьдесят юаней на музыкантов, чтобы игрой на китайских флейтах и барабанах отдать отцу последний долг.

Я знаю, что мое творчество вскормлено прошлым и настоящим Китая, давшими мне тело, руки, биение сердца, чтобы писать. А литература дала мне свои глаза, позволяющие за удивительной чередой переменчивых событий разглядеть нечто более глубокое и более постоянное. Что же разглядела литература в истории о человеке, торговавшем кровью ради сына? Думаю, именно готовность отца раз за разом брести три часа, чтобы позвонить по несуществующему номеру, – та деталь, в которой сквозь жизнь и историю прорастает литература. Что же до судьбы Ли Сяоцина, слезы на глаза литературы навернутся от рассказа об «одежде долголетия». Литературное произведение и должно строиться из таких деталей, а не являть собой простое изложение событий. Вот почему событие мимолетно, а литература вечно нова в своей неизменности.

Я рад, что эта книга публикуется на русском языке. Великие традиции русской литературы питали и вдохновляли многие поколения писателей разных стран и народов, и я не составляю исключения. А теперь моя собственная книга пришла в Россию и, словно чеховский Егорушка, с растерянностью, надеждой и волнением странствует вместе с незнакомцами по бескрайним просторам неоглядной степи.

Глава I

Сюй Саньгуань работал на шелковой фабрике – развозил ткачихам коконы шелкопряда. В тот день он пошел в деревню проведать дедушку. Дедушка был уже старенький и почти слепой. Он не видел, кто стоит в дверях, и подозвал Сюй Саньгуаня поближе. Посмотрел на него, посмотрел и спросил:

– Сынок, где твое лицо?

Сюй Саньгуань ответил:

– Дедушка, я тебе не сынок, а внук. Вот мое лицо…

Сюй Саньгуань взял дедушкину руку, поднес ее к своему лицу и тут же вернул на место. Ладонь у дедушки была, как наждак у них на фабрике.

Дедушка спросил:

– Почему твой отец меня не навещает?

– Мой отец давно умер.

Дедушка покивал. Изо рта у него потекла слюна. Он всосал сколько мог обратно и спросил:

– Сынок, ты крепкий?

– Крепкий. Дедушка, я тебе не сынок…

– Сынок, ты продаешь кровь?

– Никогда я кровь не продавал.

– Не продаешь кровь, а говоришь, что крепкий? Сынок, ты меня обманываешь.

– Дедушка, ты что такое говоришь? Непонятно. Ты из ума выжил?

Дедушка помотал головой.

– Дедушка, я тебе не сынок, а внук.

– Сынок, твой отец меня не слушал, приглядел себе в городе какую-то хризантему…

– Золотую Хризантему, это моя мать.

– Твой отец мне сказал, что он вошел в возраст и хочет пойти в город и жениться на этой хризантеме. Я говорю, твои старшие братья еще не женились. Брать жену старшему при холостом младшем – так у нас не делают…

* * *

Сюй Саньгуань сидел на крыше у Четвертого дяди и смотрел во все стороны. Вдалеке из полей вырастало багровое небо. Оно поднималось все выше и окрашивало дальние поля своим цветом: и хлеба красные, будто помидоры, и река, и дорога, и деревья, и хижины, и пруд, и вьющийся дым из труб – все стало багровым.

Внизу дядя Сюй Саньгуаня удобрял бахчу. Мимо прошли две женщины, старая и молодая. Дядя сказал:

– Гуйхуа все больше похожа на мать.

Молодая женщина улыбнулась, а старая увидела на крыше Сюй Саньгуаня и спросила:

– У тебя на крыше человек, это кто?

Дядя ответил:

– Сын моего Третьего брата.

Все трое подняли головы и посмотрели на Сюй Саньгуаня, а он, заулыбавшись, на девушку Гуйхуа, которая засмущалась и потупила взор. Старуха сказала:

– Ну вылитый отец.

Дядя спросил:

– Через месяц выдаете Гуйхуа?

Старуха покачала головой:

– Нет, отложили.

– Отложили? – Дядя бросил навозный черпак на землю.

Старуха понизила голос:

– Жених надорвался. Может съесть только плошку риса. Даже наша Гуйхуа съедает две…

Дядя тоже понизил голос:

– Когда же он надорвался?

– Не знаю. Я сначала услыхала, что он год не ходил кровь продавать. Тут-то у меня и заныло сердце-вещун. Думаю: уж не заболел ли. Позвала на обед. Съел бы две миски – мне бы чуть полегчало. Съел бы три – отдала бы ему мою Гуйхуа… А он съел одну, я даю ему добавку, а он и говорит – наелся, больше не хочу… Здоровый мужик отказывается от еды – значит, надорвался…

Дядя выслушал и кивнул:

– Хорошая ты мать.

– А как же.

Женщины подняли глаза на Сюй Саньгуаня. Он все улыбался девушке. Старуха сказала:

– Ну вылитый отец.

И они пошли дальше. У них были большие задницы. Сюй Саньгуань смотрел на них сверху и не мог разобрать, где у них кончаются ноги и начинаются задницы. Когда они ушли, Сюй Саньгуань стал смотреть на дядю, который все удобрял поле. Темнело, дядина фигура растворялась в темноте. Сюй Саньгуань спросил:

– Тебе еще долго?

– Скоро уже.

– Дядя, у меня вопрос.

– Говори.

– А что, кто кровь не продает, тот больной?

– Да. Слышал, что говорила мать Гуйхуа? В наших местах, если кровь не сдаешь, никто за тебя не пойдет…

– Откуда такие порядки?

– Откуда не знаю, но только все крепкие парни ходят сдавать кровь. За один раз можно заработать тридцать пять юаней. Как полгода работы в поле. У человека кровь, что вода в колодце: сколько ни доставай, ее все столько же…

– Дядя, если все, как ты говоришь, это просто золотая жила!

– Зависит от здоровья. Если не потянешь, можно и помереть. Когда сдаешь кровь, в больнице сначала проверяют – берут в трубочку кровь. Если здоров – покупают у тебя кровь…

– Дядя, а мне можно сдавать кровь?

Дядя задрал голову и посмотрел на племянника. Сын Третьего брата сидел на крыше с засученными рукавами и улыбался. Дядя оценил его крепкие плечи и сказал:

– Тебе можно.

Сюй Саньгуань радостно засмеялся. Потом кое-что вспомнил, наклонился и спросил дядю:

– Дядя, у меня еще вопрос.

– Валяй.

– Ты говоришь, в больнице сначала берут кровь в трубочку?

– Да.

– А за нее платят?

– Нет. Это подарок больнице.

* * *

Они шли по дороге втроем. Старшему было за тридцать, младшему девятнадцать. Сюй Саньгуань был средним по старшинству и шел посередине. Он спросил попутчиков:

– Вы зачем тащите арбузы? Когда продадите кровь, пойдете арбузы продавать? Раз-два-три-четыре-пять-шесть арбузов. А надо было взять пятьдесят кило. Или сто. А плошки зачем? Чтобы покупатели туда деньги бросали? Почему не взяли еды? Чем обедать будете?..

– Когда кровь продают, обеда с собой не берут, – объяснил девятнадцатилетний Гэньлун. – Идут в ресторан, заказывают жареной печенки, рисового вина…

Старшего звали А-Фаном. Он добавил:

– Свиная печенка наполняет кровь, вино – оживляет…

Сюй Саньгуань спросил:

– Вы говорите, за раз можно продать четыреста кубиков крови, это сколько?

А-Фан вынул из кармана плошку:

– Видишь плошку?

– Вижу.

– Две таких.

– Две? – У Сюй Саньгуаня перехватило дух. – Говорят, из плошки риса получается только две-три капельки крови. Сколько же надо съесть риса, чтобы вышло две плошки крови?

А-Фан и Гэньлун рассмеялись. А-Фан сказал:

– Есть один рис бесполезно, надо есть печенку и пить рисовое вино.

– Сюй Саньгуань, – продолжил Гэньлун, – ты спрашивал, почему у нас так мало арбузов. Они не на продажу. Это подарок…

А-Фан перебил:

– Кровяному старосте Ли.

– А кто это? – спросил Сюй Саньгуань.

Они подошли к деревянному мосту через речку. Речка то расширялась, то опять сужалась. Речные заросли поднимались вверх по берегам и залезали на рисовые поля. А-Фан остановился и сказал Гэньлуну:

– Гэньлун, пора пить.

Гэньлун положил коромысло с арбузами и закричал:

– Пить!

Они вынули из карманов плошки, спустились по склону к реке. Сюй Саньгуань смотрел, перегнувшись через перила, как они опустили плошки в воду, поводили ими туда-сюда, чтобы вытряхнуть водоросли, и, булькая, стали пить. Они выпили четыре-пять плошек. Сюй Саньгуань спросил сверху:

– Вы на завтрак много соленого съели?

А-Фан снизу ответил:

– Мы не завтракали, только выпили несколько плошек воды, сейчас еще несколько, в городе еще несколько плошек выпьем. Надо пить, пока живот не надуется, зубы не заноют. Если выпить много, то и крови много будет, вода перейдет в кровь…

– Но тогда кровь будет разведенной?

– Конечно, зато ее будет больше.

– Понял, зачем вы носите плошки. – Сюй Саньгуань спустился по речному склону. – Одолжите плошечку, я тоже попью.

Гэньлун протянул свою плошку:

– Бери мою.

Сюй Саньгуань взял у него плошку и наклонился к воде.

А-Фан посоветовал:

– Вверху вода грязная, на дне тоже, пей из середины.

Попив из реки, они пошли дальше. Теперь А-Фан и Гэньлун вместе несли на коромысле арбузы, а Сюй Саньгуань шел сбоку и слышал, как скрипит их коромысло. Он предложил:

– Вы всю дорогу их тащите, давайте помогу.

Гэньлун сказал:

– Поменяйся с А-Фаном.

А-Фан сказал:

– Тут арбузов всего-то ничего. Когда я их ношу в город продавать, каждый раз тащу сто кило.

Сюй Саньгуань спросил:

– А кто такой кровяной староста Ли?

– Это лысый мужик, которому мы продаем кровь. Скоро ты с ним познакомишься, – ответил Гэньлун.

А-Фан продолжил:

– Это как деревенский староста. Он решает, кому можно продать кровь, кому нет.

– Вот почему вы его зовете кровяным старостой.

А-Фан сказал:

– Иногда многие хотят продать кровь, а больных, которым она нужна, мало. Тогда кровь продают те, кто дружит со старостой Ли. А что значит дружить? Староста Ли говорит: «Вы не вспоминайте обо мне, только когда вам кровь надо сдавать. Вы меня иногда просто так вспоминайте». А что значит просто так вспоминать?

А-Фан показал на арбузы:

– Вот что.

– Кое-кто еще о нем иногда вспоминает, – сказал Гэньлун. – Одна девка по имени Ин.

И они с А-Фаном захихикали. А-Фан сказал Сюй Саньгуаню:

– Они со старостой Ли дружат под одеялом. Если сдает кровь она, все остальные ждут в сторонке. А кто ее обидит, у того староста Ли не возьмет кровь, даже если это кровь бессмертного.

С такими разговорами они дошли до города. Здесь их повел Сюй Саньгуань, потому что как местный лучше знал дорогу. Они сказали, что должны еще попить. Сюй Саньгуань предупредил:

– В городе нельзя пить откуда попало, тут вода грязная. Я отведу вас к колодцу.

Когда они петляли по переулкам, Сюй Саньгуань сказал:

– Я уже не могу терпеть, пописаем тут в уголке.

Гэнь Лун ответил:

– Нельзя, вся вода, что ты выпил, выльется, и крови станет меньше.

А-Фан сказал Сюй Саньгуаню:

– Мы выпили на несколько плошек больше, чем ты, а терпим.

Потом объяснил Гэньлуну:

– У него маленький пузырь.

Сюй Саньгуань скривился от боли в животе и, еле переваливаясь, спросил:

– А от этого можно умереть?

– Ты о чем?

– Я могу от этого умереть? Если живот лопнет?

– У тебя зубы ноют? – спросил А-Фан.

– Сейчас попробую языком. Нет, зубы пока не ноют.

– Тогда не бойся, не лопнет.

Сюй Саньгуань довел их до колодца перед больницей, под большим деревом. Стенки колодца поросли мхом. Рядом стояло деревянное ведро с аккуратно свернутой конопляной веревкой, конец которой немного свешивался внутрь ведра. Когда ведро бросили в колодец, оно плюхнулось в воду со звуком пощечины. А-Фан с Гэньлуном выпили по две плошки колодезной воды, а Сюй Саньгуань выпил одну, зачерпнул еще, сделал два глотка, вылил остаток обратно в ведро и сказал:

– У меня маленький пузырь.

Они зашли в процедурную осторожно, мелкими шажками, красные от напряжения, будто вот-вот родят. А-Фан и Гэньлун к тому же несли арбузы и шли еще медленнее. Они придерживали веревки на коромыслах, чтобы груз не качался. Но больничный коридор был слишком узкий, коромысла то и дело задевали стенки, и тогда внутри у А-Фана и Гэньлуна начинала переливаться вода. Они ждали с перекошенными ртами, пока коромысла перестанут качаться, и только тогда шли дальше.

Староста Ли сидел за столом, положив ноги на выдвинутый ящик. Ширинка у него была расстегнута, вернее, пуговицы на ней вообще отсутствовали. Наружу выглядывали трусы в яркий цветочек. Больше в процедурной никого не было. Сюй Саньгуань подумал: «Так это и есть кровяной староста Ли. Тот самый лысый Ли, что покупает у нас на фабрике куколки себе на обед».

Взглянув на коромысла с арбузами, староста Ли сладко улыбнулся, поставил ноги на пол и сказал:

– Кого я вижу! Проходите, проходите!

Потом заметил Сюй Саньгуаня и сказал А-Фану и Гэньлуну:

– Этого я, кажется, тоже видел.

А-Фан сказал:

– Он из города.

– Вот оно что, – сказал староста Ли.

Сюй Саньгуань сказал:

– Вы часто покупаете у нас куколки шелкопряда.

– Ты с фабрики?

– Да.

– Ах вот где я тебя видел. Тоже пришел кровь сдавать?

А-Фан сказал:

– Мы принесли вам арбузы, прямо с грядки.

Староста Ли оторвал задницу от стула, осмотрел арбузы и сказал:

– Большие. Поставьте-ка в угол.

А-Фан и Гэньлун несколько раз нагибались, чтобы положить арбузы в угол, но ни одна из попыток не удалась: они только еще сильнее раскраснелись и запыхались. Староста Ли перестал улыбаться.

– Вы сколько выпили воды?

А-Фан сказал:

– Всего три плошки.

Гэньлун поправил:

– Он выпил три, а я четыре.

– Не врите, – сказал староста Ли и строго на них посмотрел. – Думаете, я не знаю, какие у вас пузыри? Больше чем матка у беременной. Хорошо, если выпили только десять.

А-Фан и Гэньлун застенчиво захихикали. Староста Ли махнул рукой и сказал:

– Ладно уж, у вас хоть совесть есть, не забываете меня. Так и быть, разрешу вам сегодня сдать кровь, но последний раз прощаю!

Затем он посмотрел на Сюй Саньгуаня и велел ему:

– Подойди.

Сюй Саньгуань подошел, и староста Ли сказал:

– Опусти-ка голову.

Он оттянул Сюй Саньгуаню веки и продолжил:

– Посмотрим, нет ли у тебя желтухи… Нет. Высуни язык, посмотрим, что с кишками… Кишки здоровые. Ладно, можешь сдавать кровь. Вообще-то положено сначала взять кровь на анализ, но раз ты друг А-Фана и Гэньлуна, обойдемся без этого. Мой подарок в день знакомства…

Сдав кровь, они заковыляли в больничный туалет. Шествие замыкал Сюй Саньгуань. Шли молча, с перекошенными ртами, уставившись в пол, чувствуя, что одно неверное движение – и у них лопнут животы.

В туалете они выстроились перед стенкой и, едва пустили струю, у них заныли зубы. Челюсти их сами собой заклацали, заглушая звук струи.

Затем они направились в ресторан «Победа», возведенный почти под самым каменным мостом. Сорняки, свисавшие с крыши этого заведения, делали его похожим на бровастое лицо. Окна и дверь ресторана образовывали единое целое, чисто символически разделенное двумя деревянными рейками. Приятели зашли через отверстие, которое, видимо, считалось окном, и сели за столик поблизости. Мимо них по реке проплыла ботва с кухни.

А-Фан крикнул официанту:

– Тарелку жареной печенки, два ляна вина, вино подогрей!

Гэньлун тоже крикнул:

– Тарелку жареной печенки, два ляна вина, и мне подогрей!

Сюй Саньгуаню понравилось, как внушительно они кричат и стучат по столу, он тоже стукнул по столу и крикнул:

– Тарелку жареной печенки, два ляна вина… вино подогрей!

Вскоре подали три тарелки печенки и три стопки вина. Сюй Саньгуань принялся было за печенку, но увидел, что А-Фан и Гэньлун начинают с вина. Они подняли стопки, зажмурились, пригубили, после чего изо ртов у них одновременно вырвалось тихое сипение, а лица блаженно разгладились.

– Хорошо пошло, – довольно выдохнул А-Фан.

Сюй Саньгуань положил палочки и глотнул вина. По его телу разлилось приятное тепло, а изо рта тоже само собой засипело. А-Фан и Гэньлун засмеялись.

А-Фан спросил его:

– У тебя кружится голова?

– Голова не кружится, но сил нет. Когда шел сюда, ноги подкашивались.

А-Фан сказал:

– Потому что ты продал силу. Мы продаем силу. То, что вы в городе называете кровью, мы в деревне называем силой. Есть два вида силы, одна от крови, другая от мяса. Сила от крови гораздо дороже.

– Какая сила идет от крови, а какая от мяса? – спросил Сюй Саньгуань.

– Когда ты залезаешь на кровать, берешь плошку, проходишь тридцать шагов от моего дома до двора Гэньлуна, когда не надо напрягаться, это все сила от мяса. А если работаешь в поле или несешь в город сто цзиней на коромысле, напрягаешься, это сила от крови.

Сюй Саньгуань кивнул:

– Понял, эта сила – как деньги в кармане: сначала тратишь, потом зарабатываешь.

А-Фан сказал Гэньлуну:

– Городские быстро соображают.

Сюй Саньгуань еще спросил:

– Вы каждый день работаете в поле, да еще продаете силу в больницу. У вас силы больше, чем у меня.

Гэньлун сказал:

– Не в этом дело. Просто мы ее меньше бережем, чем вы в городе. Чтобы жениться или дом построить, нужно сдавать кровь. А если только в поле работать, хватит разве что на плошку риса.

А-Фан сказал:

– Гэньлун правильно объясняет. Я сейчас как раз коплю на дом. Сдам еще два раза, и можно будет строить. А Гэньлуну нравится Гуйхуа из нашей деревни. Они сначала с другим женихом договорились, но потом передумали. Вот она Гэньлуну и приглянулась.

Сюй Саньгуань сказал:

– Я видел эту Гуйхуа. Она очень задастая. Гэньлун, тебе нравятся большие задницы?

Гэньлун смущенно засмеялся. А-Фан заметил:

– Женщины с большими задницами устойчивые. В кровати на них надежно, как на большой лодке.

Сюй Саньгуань тоже захихикал. А-Фан спросил его:

– Сюй Саньгуань, ты решил, на что потратишь деньги?

– Нет пока. Я сегодня понял, что значит зарабатывать кровью и по́том. На фабрике я зарабатываю по́том, а сегодня заработал кровью. Эти деньги надо тратить с умом. Я их израсходую на что-нибудь важное.

Тут Гэньлун сказал:

– Видели, как у старосты Ли из ширинки торчали трусы в цветочек?

А-Фан рассмеялся. Гэньлун продолжил:

– Может, это трусы той девки Ин?

– Видать, перепутали, когда вставали с кровати, – предположил А-Фан.

– Хорошо бы проверить, надела она трусы старосты Ли или нет, – ухмыльнулся Гэньлун.