Текст книги "Кровь завоевателя"

Кева снова посмотрел на стену, где висел дешевый гобелен с блестками, и сказал:

– Ты хуже Ахрийи. – Потом он улыбнулся мне. Прекрасная улыбка на лице красивого мужчины с белокурыми волосами и точеным подбородком. Хотя сейчас у меня не было времени на подобные мысли. – Прошу прощения, Сира. Я разговаривал с джинном.

– В комнате есть джинн?

Я огляделась, не зная, всерьез ли он. Здесь не было ничего, кроме соломенного тюфяка, кучки книг и потрепанного деревянного сундука.

– Он безобиден. Только немножко… назойлив, но… Ладно, не обращай внимания. Ты сказала, что оборотень использовал твое тело, чтобы убить шаха Аланьи. Правильно?

Я кивнула, и заныла рана на шее.

– Мне велели найти тебя. Сказали, что ты можешь помочь. Потому что ты маг.

Он вздохнул как человек, несущий на плечах все мировое бремя.

– Я всего год как маг. И единственное мое достижение за этот год – я выучил парамейский. Но почти не приблизился к фанаа.

– Понятно. – Я вздохнула почти так же тяжко, как и он. – Мне правда нужна твоя помощь.

– Послушай, оборотень – штука серьезная. Я мало о них знаю, кроме того что они из древнего ордена, который уничтожил Селук, когда покорил эту часть света. Они – историческая диковина, и ужасающая. А теперь ты говоришь, что оборотень… воспользовался твоим телом… чтобы убить шаха Аланьи? Я ничего не слышал о смерти шаха Тамаза.

– Потому что это произошло только что. Я не лгу.

– Ладно, предположим, что это правда. Но я не понимаю, чего ты хочешь от меня.

– Кто же еще способен побороть могущественного колдуна, как не другой могущественный колдун?

Он покачал головой:

– Похоже, тебя дезинформировали. Я совсем не могущественный. Я не получил власти ни над одним племенем джиннов, хотя и ношу три маски.

– Не понимаю, что это значит.

– Это значит, что я маг только по названию и совершенно не способен победить оборотня, это уж точно.

Что я могла на это сказать? Только то, что когда-то вложила мне в голову Зедра:

– Ты не узнаешь свою силу, пока не попробуешь.

Он хмыкнул:

– Это милая присказка, чтобы подбадривать детей. Но мы говорим о том, что скрывается за пологом. О том, что рождено из запретных звезд. О существах столь древних и злобных, что.

Он умолк и поежился, а потом сжал ладонь, чтобы успокоиться. Быть может, это от многодневного поста?

– Если не ты, то кто?

Он снова повернулся к стене и сказал:

– Я обо всем этом сожалею. – О чем он говорит? – Это твоя работа, птах.

Он прижал руки к груди, глядя на меня.

– Я попрошу выделить тебе жилье в женской половине. Что касается твоей просьбы, я ее услышал. Мой джинн проверит твои слова. В их… кругах слухи распространяются быстрее. Но я не могу обещать тебе помощь. Даже если в Кандбаджаре случилось что-то ужасное, я должен закончить обучение. Лат дала мне такое задание, и я не могу просто все бросить, чтобы помочь тебе. К тому же, судя по всему, мне это в любом случае не по силам.

Как забавно он утверждает, что сама Лат дала ему задание. Это не тот ответ, который мне нужен, совсем не тот. И все-таки я сдержала слезы.

– Ты хочешь, чтобы я попыталась сама? Может, ты и слабый колдун, но я совсем ничего не умею. Я умру, если попытаюсь драться… Хотя меня это устроит.

Он снова благостно улыбнулся:

– Джинн говорит, что ему нравится твой голос. А от этого малыша много пользы. Он огорчится, если ты умрешь.

Я снова огляделась.

– Если бы только я могла его увидеть.

Кева указал на свои глаза:

– Видеть то, что находится за покровом, не так уж весело, как кажется. Вместе с чудесами приходят и кошмары. Нужно быть готовым принять и то, и другое и разумом, и душой.

– А ты был готов?

Он скрестил руки на груди и посмотрел на потолок, весь покрытый трещинами, – наверное, его джинн взлетел.

– Ни чуточки.

10. Зедра

На утесе, стоящем на краю времен, Отец смотрел в небеса. На облаке показался образ плачущей женщины, она молилась за благополучное возвращение мужа. Затем появился мальчик без руки, умоляющий спасти его мать от оспы. И даже царь на железном троне молил даровать победу над вторгшимся врагом.

Но Отец не уделил им даже взгляда. Он смотрел выше, на черную точку на освещенном кольцом небе. Казалось, точка… разрастается, будто язва. Что он видел там?

Я подползла к его ногам. Я не могла стоять, колени были слишком слабы для тяжелого воздуха. Схватив его за лодыжки, я произнесла:

– Я это сделала, Отец.

Вопли молящихся в облаке стали громче. Отец Хисти поднял руку и взмахнул. Облако унеслось далеко за горизонт вместе с надеждами и молитвами.

– Пустая трата времени, – сказал он. – Лучше бы молились камням, как древние.

Нас всегда учили, что отец Хисти доносит наши молитвы до Лат. Как он мог отмахнуться от них, словно от сора? Как же теперь Лат их услышит? Как она услышит хоть кого-то из нас?

– А как насчет… всех молитв твоих Потомков?

– Ты видишь ее трон над нами? Пока мы не восстановим праведное правление Потомков, ни одной молитве не достичь Лат.

Я была не в том положении, но все же пришлось надавить, чтобы не понять неправильно:

– Как такое возможно? Разве ты не избранный Лат? Как же тогда твои молитвы могут оставаться без ответа?

Он рассмеялся, громко и мрачно, затем указал на черную точку в небе:

– Потому что я смотрю на это уже тысячу лет. Чтобы победить тьму, надо ее узнать, а чтобы узнать, нужно стать ею. Не забывай этого, Зедра. Ты хорошо потрудилась, но ничто еще не закончено. Иди… и заверши начатое.

– Конечно, я все сделаю.

– И хочу предупредить. Пусть тебя и не раскрыли, но заметили.

– Заметили?

Выросло новое облако. По нему растянулись плачущие детские лица. Раздались крики, и внутри сверкнула молния.

– Избавь нас от искушения, – сказал кто-то на странном языке, которого я не знала, но каким-то образом понимала. – Научи нас лишь тому, что праведно.

Отцу, казалось, было все равно. Он повернулся ко мне:

– Тебя заметил маг, который будет носить все маски. Он считает, что идет путем праведности, но сильно заблуждается. Укрепи свой дух, дочь. Уничтожь все препятствия и врагов. И будь готова сделать все – абсолютно все, – чтобы он не забрал и твою маску.

Отец уже предупреждал меня о нем. Его звали Кева, и он проходил обучение в Зелтурии. Больше Отец ничего не сказал.

– Конечно, я все сделаю.

После того, что я вынесла, меня пришлось возить в кресле. Лекари говорили, что со временем я смогу двигаться, но время – это непозволительная роскошь. Я стремилась восстановить праведное правление Потомков – сейчас самое время, пока трон пуст. Отец велел уничтожить всех оставшихся врагов, главным из которых был Кярс, но я могла поступить мудрее. Я могла заставить предводителя гулямов Като сделать это вместо меня.

Вера прикатила меня в тронный зал. Като сидел на помосте у оттоманки шаха, в официальном наряде гуляма: шитый золотом тюрбан, сверкающие туфли с заостренными носами и простой кафтан с черным жилетом, отороченным золотыми листьями.

Перед ним выстроился меджлис – собрание визирей, ответственных за тот или иной вопрос. Главы государства теперь, когда шах мертв. На каждом был тюрбан с самыми замысловатыми узорами. Я оценила львов, марширующих по розовому тюрбану наместника Кучана. У каждого визиря на лице было написано замешательство и страх. И не без причины.

Смерть шаха – время печали и страхов. Я пропустила похороны Тамаза. Меня это не слишком волновало, но плакальщиц было трудно не замечать – его жена и наложницы громко причитали в своих башнях. Одна выла как демон, которого забивают до смерти. Все хотя бы изображали горе, хотя, уверена, многие печалились искренне.

Для некоторых смерть Тамаза оказалась радостным событием. Шах завещал своим приказчикам бродить по улицам и раздавать народу золото, шелка и фарфор. Даже мы, наложницы, получили свою долю. Правда, мне от золота было мало проку – я расплачивалась совсем другим.

– Многоуважаемые паши, я не любитель масляных речей, – сказал Като, прервав мои размышления, – поэтому позвольте сказать прямо. Тем, кто это спланировал, кто-то помогал. Кто-то из вас, – он обвел рукой всех присутствующих. – Пока мы не найдем предателей, работа меджлиса приостановлена.

Мудро, хотя и ожидаемо. Теперь визири, ненавидевшие Като, не могли действовать против него официально. Но это напоминало стрельбу из пушки по воробьям. Я не ожидала, что Като сделает эти заседания публичными, но решила, что он хотел показать свою преданность Селукам, а значит, чем больше зрителей, тем лучше.

Разумеется, поднялся шум.

– По какому праву? – выкрикнул кто-то.

Като большим пальцем указал на трон позади себя:

– По праву опустевшего престола. И он таким и останется, пока не вернется шах Кярс. Я пока не знаю имена предателей. Мы поймали нескольких, но, несомненно, их больше. Кто-то из вас должен был знать о стоящих за излучиной реки кораблях и тысяче хазов на них. И если вы знали, значит, замешаны в убийстве шаха. Замешаны в неудавшемся перевороте Озара и Хадрита. Каждый из вас должен доказать свою невиновность.

Меджлису будет нелегко это проглотить, но какой у них выбор? Стоявшие вокруг гулямы были одеты в боевые доспехи – золотые кольчуги и бронзовые сапоги – и держали позолоченные аркебузы.

Я не сомневалась, что Като восхищался шахом Тамазом, даже был в некоторой степени к нему привязан и хотел обезглавить любого, хоть как-то причастного к его убийству, но еще меньше я сомневалась в том, что Като найдет предателей среди собственных врагов, как ни слабы будут свидетельства против них. Он ругал визирей, ненавидевших его и строящих козни, и теперь ему представился шанс уничтожить их на основании любой, самой тонкой связи с Хадритом или Озаром. Хорошо.

– У меня есть просьба, – прогремел среди беспокойного гула голос.

Вперед вышел Великий философ Литани. Под синей мантией на нем была плотно облегающая худую фигуру рубаха, заканчивающаяся на талии, где металлическая застежка соединяла ее со штанами. Мне нравился его вид.

– Говори, Философ, – сказал Като.

Литани кашлянул.

– В следующую луну на небесах наступит особое время. Мы сможем ясно видеть некоторые звезды и желаем спокойно изучить их орбиты на горе Кафа. Видишь ли, наши инструменты очень чувствительны. Мы просим, чтобы гору запретили посещать, пока не закончатся наши исследования.

Като погладил бороду.

– Что ж, хорошо.

– Кх-м, – произнес кто-то в толпе. – В следующую луну будет праздник святого Йорги, который, конечно же, должен проходить на горе Кафа.

– Неужели? – сказал Като. – Я только что отдал гору Философам. Устройте праздник где-то в другом месте.

– Но святой Йорга получил свою святую миссию на горе Кафа.

– Хм, я забыл об этом. – Като почесал лысую голову. – Философ, найди другую гору.

– Это самая высокая гора на сотню миль вокруг, – возразил Великий философ Литани. – Никакая другая не подходит.

Като топнул ногой:

– Это все к делу не относится. Нашего шаха только что убили, а вы приходите ко мне с такими пустяковыми вопросами!

Литани поднял руки, будто не веря своим ушам:

– Ты только что приостановил работу меджлиса. К кому еще мне идти?

– Не хитри со мной, Философ. Разберитесь с этой чепухой сами.

Похоже, Като требовалась помощь. Хорошо.

Везя меня по покрытым коврами коридорам дворца в мою комнату, Вера спросила:

– Султанша, а это правда, что Сира убила шаха?

– Меня там не было, дорогая, но так все говорят.

– Но у Сиры доброе сердце, и она любила шаха. Зачем ей это?

– Если бы только мы знали, что люди скрывают в своих добрых сердцах.

Хотя я обещала Отцу укрепить свой дух, мне требовался отдых. Слишком многое произошло чересчур быстро, и я пока не знала всего, что нужно.

Кярс, несомненно, повернет назад, как только получит известие о гибели отца. А это уже должно было произойти, учитывая, как аланийцы посылают сообщения. С помощью лучников. Лучник Ока выстреливает сообщение на тысячу шагов, его подбирает другой лучник и снова выстреливает на тысячу шагов, и так до тех пор, пока оно не достигнет адресата. Отправляясь в путь, армия оставляла по три Лучника Ока через каждую тысячу шагов, и они сменяли друг друга. Кроме того, Лучники Ока имели постоянные посты по всей Аланье. Я планировала использовать их для отправки собственного послания, но сначала нужно отдохнуть, поесть и подумать.

Вера помогла мне забраться в постель и открыла балконную дверь, чтобы комнату обдувал утренний ветерок.

– Раздобудь какой-нибудь еды и поешь со мной, – сказала я. – В такое время лучше держаться вместе.

– Конечно, султанша.

Бедняжка, в ее голосе звучало искреннее горе. Так много всего случилось, чего она не понимала. Но помогла этому свершиться, принеся мне кровь Сиры – кровь завоевателя. Как бы она ужаснулась, если бы знала.

Через десять минут Вера вернулась с подносом, на котором стоял рис с шафраном и тмином, суп из чечевицы и цветной капусты и бараньи отбивные с кислым молоком и помидорами. Она поставила поднос на низкий столик и помогла мне устроиться на подушке, которую прислонила к стене.

– Расскажи мне о Рутении, – попросила я, набивая рот рисом и барашком. – Ты помнишь свою родину?

– Мне было восемь, когда меня забрали работорговцы-рубади. В Рутении очень холодно. Не только зимой, всегда.

Рис был хорошо промасленный, а помидоры свежие. Баранину, однако, повар слегка пересушил. Живя во дворце, я стала привередливой.

– А что там едят?

Вера поклевала баранью отбивную, которую окунула в кислое молоко.

– Много… каши. Бросаем в горшок все, что можно. Иногда удается добыть кабана.

– Сейчас ты должна есть вдоволь. У тебя ребра торчат. Если в столовой вас плохо кормят, можешь приходить сюда, и я дам тебе все, что захочешь.

Она нервно улыбнулась:

– У нас в Рутении рассказывают одну историю.

– В самом деле? И какую?

– О ведьме, которая ловит детей, а потом откармливает их сладостями и ест.

– Думаешь, я как та ведьма?

Она поставила тарелку с супом и посмотрела мне в глаза:

– Зачем вы попросили меня принести кровь Сиры?

– Ты никогда раньше об этом не спрашивала. Почему сейчас?

– Я не вправе задавать вам вопросы, султанша. Но все знают, что мы с Сирой были близки, ведь я была ее горничной. Я боюсь за себя. И просто хочу знать… не сделала ли что-то плохое.

Я взяла ее холодную руку:

– Ты не сделала ничего дурного, дорогая, и так же безгрешна, как в день своего рождения. – Я заранее заготовила историю на такой случай. – Я родом с гор Вограс, откуда берет начало текущая через этот город река, которая дает нам всем пропитание. Там тоже холодно. У нас есть обычай, странный, но все же важный. Немного крови в еде, чтобы мы могли стать ближе к тем, кто нам дорог. Я лишь хотела, чтобы мы с Сирой стали настоящими подругами, вот и все.

Вера кивнула:

– Я понимаю, султанша. Обычай не такой уж странный. Некоторые племена в Рутении целиком съедают своего вождя после смерти. Оставлять хоть один волос – святотатство. Из измельченных костей делают приправу. Но боюсь, в Аланье наши обычаи покажутся… дикими.

Какой ужас. Но лучше подыграть ей.

– Вот почему они не должны знать. Они смотрят на нас и наши обычаи свысока, потому что мы другие.

– Да, султанша. По правде говоря, мы в Рутении почитаем ведьм. Они дают нам жизнь, ведут нас по этому бренному миру. Говорят, моя прабабушка была ведьмой. Даже в самый голодный месяц она могла накормить все племя мясом, которое наколдовывала из костей. Говорят, она прожила больше ста лет.

Похоже, Вера испытывала меня. Нужно сделать то же самое.

– А если бы я была ведьмой, ты почитала бы меня?

Она проглотила цветную капусту, кивая при этом:

– Я бы поклонялась даже вашему запаху, султанша.

Я улыбнулась. Но такой девушке, скрывавшей множество ран за своим невинным, клубничным фасадом, нельзя доверять секреты.

– Доедай, дорогая. В эти трудные дни лучше быть сильной.

Правда в том, что, если Кярс войдет в город, он займет трон, и никто уже не сможет сместить его. Но если он не вернется, то власть Като, как и его эго, раздуется, и он станет султаном-регентом Аланьи. Ни то ни другое меня не устраивало. Значит, чтобы Кярс и Като уничтожили друг друга, мне нужно убедить Кярса, будто Като пытается захватить трон, а Като убедить в том, что Кярс хочет его повесить. Непростая задача, учитывая их долгое знакомство.

Но я могу посеять семена. Какая удача, что у Като множество врагов. Будет кстати, если один из них каким-то образом сбежит, доберется до Кярса и поведает, что Като упивается властью.

Другая правда: хотя я была осторожна, кровавые руны могли разоблачить меня. Так же как использование тела Сиры для убийства шаха. Вера задала хороший вопрос, несомненно приходивший в голову многим: зачем это делать Сире, только что получившей все, что только может пожелать женщина в Аланье? И потому мне нужно держаться в тени и стать еще осторожнее, хитрее и расчетливее, чтобы вопросов не задавали.

Я решила встретиться с Като в пустой комнате, которую он превратил в свой кабинет. Кажется, раньше в ней хранили белье, но теперь здесь имелся низкий столик для Като и несколько подушек для посетителей. Как предусмотрительно с его стороны не использовать

кабинет шаха или даже визиря. Вероятно, он хотел показать, что его регентство столь же временное, как этот кабинет. Умный ход, чтобы не нажить новых врагов.

Когда Вера вкатила меня внутрь, Като колол миндаль ножом.

– Я занят, – сказал он. – Выкладывай побыстрее.

– Чем именно занят?

– Поиском предателей. Губы Озара и Хадрита запечатаны, как хорошее вино, и я не могу открыть их силой, учитывая, что один – сын Великого визиря, а второй женат на тетке наследного принца. Точнее, шаха. Так что мне остаются менее прямые методы.

– Хочешь совет?

Он сунул миндальный орех в рот и положил кинжал.

– У тебя много идей, не так ли? Как получается, что каждый твой совет приносит золото?

Похоже, не одна Вера размышляла обо мне.

– Ты никогда раньше об этом не спрашивал. Почему сейчас?

– Потому что ты слишком умна для девушки, которая, когда я ее встретил, считала пулю большой блестящей бусиной. И, учитывая произошедшее, пока Кярс не сядет на трон, я ничего не принимаю за чистую монету.

– Я проницательна. Замечаю то, чего не видят другие. И я много читаю, можешь спросить Философов, сколько книг я брала в башне. Своей исключительностью я обязана только самой себе.

– Сколько добродетелей. Может, поэтому Кярс переспал с тобой больше двух раз. Но зачем приносить свои дары к скромному порогу Като, а? Что-то здесь не складывается.

Насколько он стал подозрительным по отношению ко мне? Раньше, когда я только задалась целью познакомиться с ним, он казался уступчивым и открытым для моих идей. Возможно, последние события насторожили его, и теперь сеять в его душе семена – все равно что возделывать море.

Хотя, несмотря на то, как высоко он поднялся, у него не было союзников в меджлисе. Он завоевал преданных сторонников на поле боя, но теперь находился совсем на другом поле.

– Я смотрела твое представление, Като, – сказала я. – Ты заблудился в открытом море. Если не изменишь курс, утонешь. И Аланья утонет, если ею не править. Это зависит от тебя.

Этот человек не привык, чтобы ему бросал вызов тот, кому нельзя дать в челюсть. Он уставился на меня, будто не зная, что ответить.

– Давай свой совет, женщина, и убирайся. Я занят.

Он взял кинжал и продолжил колоть миндаль.

– Лучники Ока уже разослали весть о смерти шаха во все города этого царства и за его пределы. Наместники приедут поклясться в верности шаху Кярсу, и Кярс, без сомнения, поспешит принять их присягу и сесть на трон. Вопрос в том, вернется ли Кярс один или со своей армией? Он придет с армией, если почувствует угрозу своему правлению. И придет один, и гораздо быстрее, если не почувствует. Понимаешь, к чему я клоню?

Като поднял руки:

– Нет, не понимаю.

– Отправь Кярсу сообщение, что изловил всех предателей, и объяви то же самое меджлису. Тогда Кярс приедет один, и оставшиеся предатели почувствуют себя свободно. Возможно, достаточно свободно, чтобы придумать новый план. Понимаешь, они крысы. Устрой пожар, и они спрячутся в норы, где ты их никогда не поймаешь. Но если разложить приманку…

Если Като сделает, что я прошу, это лишь пробудит в Кярсе подозрения. С одной стороны, Като скажет Кярсу, что тот в безопасности. С другой, кто-нибудь другой скажет Кярсу, что Като и есть опасность. Но проглотит ли Като наживку?

Като встал, подошел к моему креслу и наклонился.

– Хочешь, чтобы я использовал шаха как приманку для крыс? Ты в своем уме, женщина? – прошептал он.

Он хотел запугать меня. Но мне нужно было только напомнить ему:

– Тебе есть что терять, гулям. Твоя лысая голова будет замечательно блестеть на воротах дворца. Многим понравится такое зрелище.

Като открыл дверь, схватил мое кресло и выкатил в коридор, где Вера болтала с евнухом. Затем вернулся в кабинет и закрыл дверь.

Не существовало никаких предателей, кроме меня самой, так что я должна была создать их, чтобы Като начал опасаться за свою жизнь. И где же искать крыс, как не в подземелье?

Точнее, в темнице, где я поместила несколько рун. Руну перемещения души можно начертать любым типом крови, но она позволяет овладеть только человеком, который находится рядом с ней, не дальше двадцати шагов, и обладает этим же типом. Один из немногих сценариев, в которых мой собственный обычный тип мог быть полезен, – там, где подойдет любой тип.

Я повсюду чертила руны перемещения души кровью каждого типа и записывала, у кого во дворце тот или иной тип, чтобы иметь возможность выбрать, кем овладеть. Я даже поместила руну крови завоевателя в винном погребе, с мыслью, что Вера заманит туда Сиру, если я захочу вселиться в нее. И, конечно, я начертала одну в тронном зале, поскольку овладение Сирой, хотя и не было моим главным планом, оставалось одним из многих запасных вариантов. Хотя я тщательно прятала руны, этот ужасный евнух Самбал каким-то образом обнаружил их, и теперь я жалела, что не проявила большей осторожности.

После того как Вера отнесла меня в шкаф (я сказала ей, что чувствую себя там спокойнее), я сосредоточилась на месте, где начертала одну из рун. Я дотянулась до нее сознанием, и она засветилась.

Я обнаружила, что вожу шваброй туда-сюда по грязному полу. Коридор освещали тусклые свечи в висячих металлических фонарях. Вокруг меня были железные двери с закрытыми окошками. Вместо тюремщика я перевоплотилась в смотрителя подземелья. Не идеально, но ничего не поделаешь.

Я открыла ближайшее смотровое окно. На соломенном тюфяке лежал однорукий мужчина средних лет. Явно не Хадрит. Закрыв окошко, я продолжила мыть пол в коридоре, по очереди заглядывая в камеры. Вонючий кашанец в тряпье. Поющий матрос-абядиец. Человек, спящий в собственной рвоте. Но ни следа Хадрита. Где же проклятый Като его держит?

Может, за большой красной дверью в конце коридора? Я проехалась к ней шваброй и открыла смотровое окно.

На полу сидел седой мужчина и что-то декламировал. По прямым волосам, миндалевидным глазам и клочковатой бороде я признала в нем жителя Шелковых земель. Меня потрясло то, что он повторял: имена Двенадцати предводителей Потомков. Я видела его раньше… в Башне мудрости, за стопкой книг, в высокой фетровой шляпе и с металлической застежкой Философов. Но что делает здесь, в подземелье, Философ из Шелковых земель и почему перечисляет двенадцать благословенных имен?

Я стала вторить ему, чтобы он заметил:

– Тала (мой дед), Сайт (мой дядя и отчим), Ибан (мой муж), Хафаз (мой сын), Завад (мой внук), Казин (мой правнук и последний вождь, его задушили, когда он был совсем маленьким).

– Ты один из нас, – просиял он. – Идешь истинным путем. – Он приложил палец к губам: – Тс-с! Нельзя, чтобы они увидели. Ты должен хранить это в сердце, иначе закончишь как я.

– Поэтому тебя бросили сюда? – спросила я.

Он кивнул:

– Я добровольно несу свою ношу, кто-то же должен, но тебе и другим не следует этого делать. Оставайся в безопасности, лги, если потребуется, но храни их имена в своем сердце, всегда. Пока истина живет в наших сердцах, сердцах искателей, она не исчезнет, какие бы жестокости они ни замыслили, чтобы ее уничтожить.

Как мудро. Именно таких людей я и хотела спасти, восстановив правление Потомков. Почему добрые и верные всегда страдают? Скорее всего, ему неведом истинный смысл учения Двенадцати предводителей, но он старался изо всех сил, и это кое-что значило.

– Не сражайся, – сказал он. – Всегда прощай. Наша награда ждет в раю, а они получат свою здесь. Однажды истина откроется. А до тех пор храни ее в своем сердце, брат.

– Как тебя зовут?

Он приложил руку к сердцу:

– Вафик.

– Вафик… могу ли я как-то облегчить твое бремя?

Он покачал головой:

– Каждый день Хизр Хаз или кто-то из его ордена спрашивает меня: «Кто есть Хисти?», и, когда я отвечаю «отец» вместо «святой», они бьют меня плетью. Моя спина – не самое приятное зрелище, дорогой брат. Если попытаешься помочь мне, изобьют и тебя. Не позволяй, чтобы о твоей вере узнали, никогда. Просто помни, что нас много – тысячи, десятки тысяч. Ты не один. Свет может казаться тусклым, но он есть. Просто знать это – уже помощь. Помни слова нашего возлюбленного отца: «Нести истину – все равно что нести раскаленные угли». Держи эти угли в своем сердце, дорогой брат.

Это и правда были слова отца Хисти. Мой муж особенно любил повторять их. Все книги Двенадцати предводителей сожгли, и из своих наблюдений я поняла, что силгизы и иные нынешние сторонники Пути потомков приписывали им вымышленные высказывания, так откуда же Вафик знал истинное? Простое ли это везение, что несколько истинных изречений пережили шесть столетий, пока нас не было?

Шаги. Приближалась стража. Я закрыла окошко и начала махать шваброй, пока не завершился цикл и я не вернулась в шкаф.

Я не узнала необходимого для разработки идеального плана восстановления праведного правления Потомков, так что придется узнать больше. Отдыхать некогда. Слишком многие пострадали и продолжают страдать за то, что несут истину. То, что я жила во дворце, сладко ела и спала на шелковых простынях, не давало мне права хоть на миг выпустить раскаленные угли из рук.

Но у меня были свои ограничения. Например, после перехода в человека нельзя овладеть кем-то еще до захода или восхода солнца. Так что я занялась тем, чем пренебрегла утром, – приняла ванну.

В купальне в горячем угловом бассейне сидела Селена. Другие наложницы болтали друг с другом, входили и выходили из теплых и холодных бассейнов и парных. Вера помогла мне выбраться из кресла, раздеться и залезть в горячий бассейн. Крестейка своей замкнутостью и потерянностью напоминала меня сразу после прибытия сюда, а гарем было трудно выносить в одиночку.

– Все хорошо, дорогая? – спросила я Селену по-сирмянски.

Это вывело ее из задумчивости. Белоснежные щеки порозовели, и она прикрыла грудь руками. Скоро она, как и я, узнает, что в гареме Кярса нельзя сохранить стыдливость.

Кожа ее ладоней сморщилась. Как долго она здесь отмокает?

– Вполне. А тебе лучше?

– Лучше с каждым днем, если не считать постигшей нас всех трагедии.

– Соболезную твоему горю. – Слова прозвучали очень сухо. – Я слышала, что он был… добрым правителем.

Если верить Самбалу и Мириме, Селена – дочь императора Крестеса. Она говорила на сирмянском только потому, что была заложницей шаха Сирма. А я – лишь потому, что этот язык похож на один из трех, на которых говорили в Вограсе, когда я там жила. Остальными были вограсский и парамейский.

Со своим безупречным, по-детски мягким лицом Селена казалась слишком юной даже для этого гарема. Шестнадцать, по словам Миримы. Насколько она умна в этом чудесном возрасте? Чтобы сбежать от шаха Сирма, определенно требовалась сообразительность. Насколько осторожной нужно быть рядом с ней?

– Все наладится, милая, – сказала я. – Аланийцы не такие дикари, как сирмяне. Здесь есть культура.

Я так часто слышала похвальбу аланийцев, но не знала, так ли это. Сирмян здесь не любили. Я читала, что после восстания янычаров несколько десятилетий назад они отменили титулы вроде султанши или паши, и потому делами заправляли рабы, и, похоже, к этому шло и здесь.

– Все так говорят. Как будто заложнице вдали от дома и близких вообще может быть хорошо.

Одной заложнице точно понравилось. Бедная Сира. Я не была уверена, что убила ее, и другие свидетели тоже не могли точно сказать, жива она или мертва. В любом случае, все закончилось плохо. Скорее всего, она похоронена в песке или едет в Пустошь вместе с силгизами. После содеянного я не имела права жалеть ее и потому старалась не думать о ней, чтобы не отравлять себя чувством вины.

– Ты молишься? – Я бросила в воду лепестки ромашки, погрузила в нее волосы и снова подняла голову. – В городе есть прелестная часовня. Я отведу тебя туда, как только смогу ходить. Может, ты даже встретишься с епископом Аланьи.

– Я никогда не прекращала молиться и не прекращу.

Какая набожная. Хотя ее боги не имели здесь силы, она тоже несла угли на свой лад.

– Я была бы рада посетить храм, – сказала она. – Сирмяне не позволяли мне. Но я… не могу их винить… после того, что произошло.

– После войны с Крестесом?

Она покачала головой:

– Не просто войны. В небе появился Архангел с крыльями шире облаков и мечом выше гор. Я тоже его видела, и потому никогда не утрачу веры. Теперь я как апостолы. Я не просто верю, я видела. И многие тоже видели его. Они поспешили принять нашу веру, чтобы спастись в лучах Архангела, и поэтому Мурад полностью запретил ее… под угрозой изгнания, пыток или тюрьмы.

Като рассказывал об ангеле в небе над Костаной, но, согласно его версии, Лат разорвала его на тысячу тысяч кусков, и гулямы возликовали. В любом случае, все это не по-настоящему. Возможно, какое-то колдовство. Что бы там ни было, Селена в него верила, голос звучал твердо. Мы похожи больше, чем я думала. То, что сирмяне делают с этосианами, аланийцы сделали с нашим Путем, хотя все латиане поклоняются одной богине и почитают того же человека.

– Здесь тебе не запретят. – Я потерла руки щелоком с ароматом розы и ополоснула. – Этосиане даже входят в меджлис. И Кярса не интересует, какую веру ты исповедуешь. Меня возит девушка, Вера, так она даже не может описать бога, которому молится. Он выглядит как… колонна с лицами и руками.

Селена хихикнула. Ее улыбка и правда была прелестна.

– Йормаголгалгар, рутенский спящий бог.

Я искренне рассмеялась впервые за очень долгое время.

– Я не стану даже пытаться произнести это.

Мы обе смеялись – небольшое облегчение в неспокойное время.

– Рутенцы очень упертые, – сказала Селена. – Мой дед отправил туда армию и миссионеров. Рутенцы съели половину из них.