Текст книги "Наталья Гвоздикова. Как молоды мы были…"

Наталья Гвоздикова. Как молоды мы были…

По молодости лет я не понимала, насколько точно строки поэта Роберта Рождественского будут отражать состояние моей души:

Воспоминания глядят в глаза,

Воспоминаний обмануть нельзя.

Они по самой сути —

Мои друзья и судьи…

Сегодня я хочу поделиться ими с читателями. Грех жаловаться: судьба постоянно сводила меня с очень интересными людьми – на съемочных площадках, концертах… Особенно много друзей я обрела, участвуя в популярной программе «Товарищ кино». Попали мы в нее с мужем Евгением Жариковым после того, как в 1977 году снялись в многосерийном фильме о нашей милиции «Рожденная революцией», стали лауреатами Государственной премии и нами заинтересовалось Бюро пропаганды советского киноискусства.

Мы приглянулись режиссеру этих сводных концертов Юрию Николаевичу Левицкому и их потрясающему директору Матвею Абрамовичу Кацнельсону. На таких вечерах сначала показывали фрагменты из фильмов, а после на сцену выходили артисты – читали стихи, монологи, пели, показывали концертные номера, посвященные кино.

Концерты неизменно собирали аншлаги, поскольку желающих увидеть звезд вживую находилось немало в любом городе. К артистам нередко присоединялись певцы, например великолепный Ермек Серкебаев, известные композиторы, много писавшие для кино, – Френкель, Баснер, Аедоницкий, Богословский, Бабаджанян, Саульский… Были с нами и балетные – любимые ученики Галины Улановой Малика Сабирова и Музаффар Бурханов. Помню, «Умирающего лебедя» великолепно исполняла Лена Рябинкина. Зрители тепло встречали «Кармен-сюиту».

Майя Михайловна, понятно, на такие гастроли не ездила, но ее партнер Сережа Радченко показывал потрясающий номер: он выступал на сцене, а на большом экране шли кадры с танцующей Плисецкой. Мы работали под живой оркестр, что не сравнится ни с какой самой качественной фонограммой. На экраны тогда только вышел фильм «Мой ласковый и нежный зверь». Вальс из него проходил на ура, тем более что за роялем сидел сочинивший его Евгений Дога. Поскольку он из Молдавии, поначалу композитора объявляли как Эужена.

Со стороны может показаться, что все артисты как одна семья. Но это совсем не так, часто они пересекаются всего на несколько дней во время съемок – и все. А вот на гастролях совсем другое дело. Пока группа колесила по стране, участники близко знакомились друг с другом, вместе отмечали дни рождения, ставили смешные капустники, хотя давали по три, а то и пять концертов в день. Конечно, кто-то кого-то недолюбливал, но ссор не помню. Никто никогда не скандалил, как нередко бывает у эстрадников, из-за очередности выступлений. Первым ты выступал или двадцать первым, в финале вместе со всеми выходил на поклон, это было железное правило. Зрители устраивали овацию, аплодировали стоя, несли подарки.

Нередко нас принимали первые лица республик. Меня совершенно поразил Гейдар Алиев: когда приезжали в Баку, он непременно устраивал в нашу честь роскошный прием, на который приглашал множество гостей. При этом ни разу не перепутал, как кого зовут, – у него была уникальная память. Под занавес такого приема всех артистов одаривали, каждый непременно уносил корзину с фруктами.

В стране тогда жилось нелегко: просто купить продукты в магазине и накрыть стол не представлялось возможным, так что к гастрольным поездкам готовились заранее, кооперировались. Композитор Фрадкин очень нежно относился ко мне и Жене, Людмила Улицкая сочинила для нас одиннадцатиминутный номер, который начинался и заканчивался его песней «А годы летят». Фрадкин звонил и спрашивал:

– Что берем в поезд?

– Марк Григорьевич, вот рыбу фарширую.

– О, ты еще и еврейская жена! Тогда иду в «Березку» (были такие валютные магазины, куда допускались обладатели чеков Внешпосылторга), покупаю бутылку хорошей водки.

– Купите, пожалуйста, еще ливерной яичной колбасы.

Выдающийся танцор Махмуд Эсамбаев возил с собой огромные коробки снеди. Накрывал столы у себя в люксе и приглашал тех, кто ему приятен. Мы с Жариковым, попавшие в число избранных, часто над ним подтрунивали. Дело в том, что Эсамбаев ничего не ел, только выпивал: он очень заботился о своей осиной талии, боялся поправиться.

Конечно, выручали продуктовые рынки, но не всегда было время туда сбегать, поэтому после концерта шли в гостиничный буфет, а там шаром покати! Однажды помог Николай Рыбников, позвал в ресторан: «Ребята, там сегодня гуляла свадьба, может, что-то осталось?» Девчонки-официантки, увидев артистов, забегали и, как в «Вокзале для двоих», стали предлагать «не объедки, а остатки, а это принципиальная разница»: «Вот нетронутый салат, вот котлета по-киевски, берите, ешьте». Голодными не отпустили никого.

Если в период поста кто-то переходил на овощи-фрукты, Николай Афанасьевич Крючков недоумевал: «Ну вы дурные! В стране и так есть нечего, а они еще и сами на морковке да яблоках сидят!»

На одном из таких концертов сошлись с Полищук. Помню, автобус доставил артистов в гостиницу. Расходиться по номерам не хотелось, решили с друзьями через полчаса собраться у нас. Рядом была Люба. Говорю ей:

– Ты тоже приходи.

В тот вечер мы и подружились. Она сразу становилась своей в любой компании, в ней не было пафоса, желания показать: я – звезда!

С Любиным мужем художником Сережей Цигалем – другая история. Сначала Женя познакомился с его отцом. Жариков по линии Союза обществ дружбы отправился в Испанию. Вернувшись, поделился: «В нашей делегации был художник Виктор Ефимович Цигаль, потрясающе интересный человек, столько всего знает! А какой скромный!»

Позже Сережа вспоминал: отцу присвоили звание народного художника Российской Федерации за три года до смерти. Они тогда отдыхали в Коктебеле. Сергей налил по рюмке, подошел к Виктору Ефимовичу:

– Давай праздновать!

А отец ответил:

– Дорога ложка к обеду.

Более счастливо профессиональная судьба сложилась у его брата, скульптора-монументалиста Владимира Ефимовича Цигаля – народного художника СССР, лауреата Ленинской премии, чьи памятники стоят в разных городах мира. Правда, по словам Сережи, отец не сильно переживал, что признание пришло поздно, по большому счету ему было на это наплевать, он просто делал свою работу.

Воевал, дошел до Берлина, остались потрясающие военные рисунки и зарисовки. Вокруг одной картины Цигаля разразился серьезный скандал: он изобразил водителя, молодого парня, заснувшим за баранкой. Как ни смешно звучит, Виктора Ефимовича тогда осудили за правду жизни, которую подсмотрел живописец. Его работы хранятся в разных музеях мира, в том числе в Третьяковке.

Женой Виктора Ефимовича была Мирэль Яковлевна Шагинян. Тоже художник, многие картины которой посвящены Черному континенту – она шестнадцать раз ездила в Африку. В свое время ее мать, известная писательница Мариэтта Шагинян, в честь окончания дочерью Суриковского института (к слову, Мирэль Яковлевна училась у Александра Дейнеки) подарила ей домик в Коктебеле, в котором потом выросло не одно поколение их большой семьи. Стоил он как пара туфель на шпильке.

В юности и мне довелось побывать у них в гостях. Абрам Роом снимал в Крыму фильм «Яков Богомолов» (в прокат он вышел под названием «Преждевременный человек»). Декорации выстроили прямо на берегу моря, главных персонажей играли Анастасия Вертинская, Игорь Кваша, Нина Шацкая, Валентин Смирнитский… Требовалась девушка на роль прислуги, позвали меня. Отказать знаменитому создателю «Гранатового браслета» я не могла. Приехала, сняли эпизод. Через день вызвал Роом: «Девочка, очень жаль, но нам нужна простушка, а ты на экране составляешь конкуренцию Вертинской. Совсем непонятно, кто из вас прислуга! Так что снимать тебя не буду, однако в знак благодарности, что тут же прилетела на съемки, предлагаю: оставайся в Коктебеле, отдыхай, купайся, все оплатим».

Жена Абрама Матвеевича актриса Ольга Жизнева (зрители помнят ее по роли матери героя Вячеслава Тихонова в картине «Доживем до понедельника») тоже отнеслась ко мне по-доброму. Однажды она предложила: «Хочешь познакомиться с Мариэттой Шагинян?» Еще бы не хотеть! И Ольга Андреевна привела меня в дом, где позже я неоднократно проводила время в компании Любы и Сережи, пила вино, ела потрясающее мясо, приготовленное Цигалем, щелкала семечки…

Дом напоминал декорацию из фильма «Казаки»: снаружи выглядел как одноэтажная хибарка, обнесенная забором из камешков, а внутри, застеленный вязаными коврами, был очень уютным. В тот раз в гостях у Шагинян собралось много известных гостей, но мое внимание было приковано только к Мариэтте Сергеевне: ее глаза буквально притягивали. А какой она была рассказчицей! Я сидела не шелохнувшись, впитывая каждое слово.

Окончив ВГИК, я вышла замуж за Жарикова, родила Федора. Как-то муж приехал домой и говорит: «Предложили три путевки в Коктебель, в дом отдыха «Голубой залив». Женя, сын литератора, неоднократно бывал в детстве в Доме творчества писателей и очень полюбил Коктебель. Я обрадовалась:

– Поехали! Но как поступить с Федькой? Ему только два года, а там принимают с четырех.

– Что-нибудь придумаем. На машине поедем.

Мы забили багажник под завязку всем необходимым для отдыха и отправились в Крым. Федя еще не выговаривал половину алфавита, но наши поклонницы из пансионата вошли в положение, приписали ему в курортной карте пару лет.

И вот однажды веду Федьку на кислородный коктейль, вдруг навстречу Полищук.

– Ой, привет! Что ты тут делаешь?

– Приехала на пару дней отдохнуть.

– А мы в этом корпусе остановились.

– Можно ваш номер посмотреть? Мой – ужасный!

Условия тоже были не люксовые: большая комната, ну, относительно большая, две кровати, раскладушка, на которой спал Федька, маленький холодильник с собой привезли. Люба говорит:

– Как можно отдыхать в таком шуме и гаме?

– Да как-то притерпелись.

Злые бабские языки, от которых не укрыться, утверждали: «Полищук по курортам шастает, потому что хочет заарканить мужика». Я лично не видела в этом никакого повода для осуждения. С первым мужем Люба была в разводе, одна тянула сына Алешу, пахала как проклятая, не отказывалась от съемок, концертов, чтобы заработать на квартиру. Полищук родом из Омска, в Москву приехала на голое место, приходилось пробиваться. И надеяться было не на кого, только на себя, свои способности и талант. А актерским даром Бог Любу не обделил!

Прошло время, мы сидели в компании, и кто-то вдруг сообщил:

– Полищук вышла замуж за Сергея Цигаля.

Женя уточнил:

– За сына Виктора Ефимовича?

– Знаю-знаю! Художник-график, очень импозантный мужчина.

Сережа любил рассказывать фантастическую историю знакомства с Любой. Однажды они с отцом смотрели телевизор, шел фильм «Эзоп». Красавица Полищук играла там с Олегом Табаковым и Александром Калягиным. Цигаль прилип к экрану и заявил:

– Я на ней женюсь!

Виктор Ефимович поддержал сына:

И с того момента Сережа стал приставать к приятелям: «Познакомьте меня с этой бабой!» Режиссер Петр Штейн, решив его разыграть, сказал: «Полищук какого-то нечеловеческого роста и любит цыган». Сергей выпросил у друга сапоги-казаки на каблуке, долго отращивал волосы, а они у него от природы кудрявые, и в итоге получился целый шар. Кто-то еще добавил: «Полищук любит мужчин с большими носами».

Люба, со своей стороны, постоянно слышала, что с ней хочет познакомиться какой-то художник. В конце концов сказала: «Ну сколько можно? Пусть уж придет на спектакль!» Она тогда работала в театре «Эрмитаж» у Михаила Левитина. И Сережа пришел. Выглядел крайне смешно: лохматый, штанишки казались короткими из-за каблуков. К тому же старался поворачиваться к Любе боком, чтобы заметила его выдающийся нос.

После спектакля он предложил подвезти ее домой, усадил в свои зеленые жигули, газанув так, что машину на обледенелой дороге занесло и прокрутило как штопор. Люба признавалась, что именно в тот момент ее сердце дрогнуло: Полищук была покорена, посчитав, что встретила родственную душу – такую же безбашенную, как сама. Кстати, позже Сережа подарил жене машину и Любка раздолбала ее под списание. К счастью, она серьезно не пострадала, отделалась синяками и ушибами. А может, именно та авария позже спровоцировала заболевание, которое привело к страшному диагнозу, кто знает?

Сережа часто вспоминал, как впервые привел Любу в арбатскую квартиру родителей. Мирэль Яковлевна жарила котлеты, но Люба их не любила с детства и прямо заявила:

– Я не ем котлеты по жизни, поскольку не знаю, что в них провернули.

– Ты не пробовала котлет моей мамы! Поверь, Любаня, эти точно съешь!

И действительно, Полищук, увлеченно слушая за столом Виктора Ефимовича, который, как всегда, рассказывал что-то интересное, не заметила, как тарелка опустела. Так котлета ввела ее в семью Цигалей. Сережины родители полюбили Любу, ее угораздило родиться в один день со свекром – двадцать первого мая, так что праздновали часто вместе.

С Цигалем они официально оформили отношения, когда Полищук забеременела. Сказала Сергею: «Если не собираешься жениться, ребенка оставить не смогу – второго в одиночку просто не потяну». Тот, как многие мужчины в подобной ситуации, занервничал, пошел советоваться к отцу. Виктор Ефимович был краток: «Срочно покупай букет цветов, иди к этой женщине, становись перед ней на колени и умоляй, чтобы вышла за тебя!» Что Сережа незамедлительно и сделал.

Они были очень разными, но при всей своей непохожести притягивались друг к другу как плюс и минус. Я бы разделила жизнь Любы на до Сережи и с ним. До их встречи у нее что-то не лепилось при том, что Полищук была удивительно талантливой, умной, дерзкой. А как только вышла замуж за Цигаля, удача повернулась к ней лицом: пошла в гору карьера, посыпались предложения сниматься. У Любы появился человек, который беспокоился о ней, поддерживал, оберегал, поэтому она и решилась на второго ребенка. Муж дал ей возможность не жертвовать профессией ради семьи.

Помню, еще до замужества Полищук позвала: «Поехали ко мне, только жрать нечего». Дом ее и впрямь казался пустым, хотя там стояла мебель. Леши не было. Из-за того что Любе часто приходилось мотаться по городам и весям, она редко видела сына и маму… Переживала, что близкие далеко, что мама осталась одна после смерти отца. Это была ее боль, они друг друга очень любили. Едва заговаривали о родителях, глаза Любы наполнялись слезами. А когда рядом появился Сергей, возникло ощущение, что пустота вокруг нее заполнилась.

Мы пересеклись на рынке, когда снова приехали летом в Коктебель. Их роман с Цигалем только начинался, Люба еще не родила Машу. Нас тут же пригласили в гости. Я опять очутилась в том самом доме, где когда-то познакомилась с Мариэттой Шагинян. Ее уже не было в живых, но традиция сохранялась: дом оказался полон людей. Мы часто потом туда наведывались.

И домашних, и гостей кормил Сережа. Спозаранку он отправлялся к рыбакам и покупал только что выловленную рыбу. Цигаль делал фантастически вкусный шашлык из черноморских осетров, можно было язык проглотить! Не могу забыть и его царскую уху. Жену Сережа к плите не подпускал, доверял разве что заправить салат. Это не значит, что Люба не умела готовить. Просто Цигаль освободил ее от этого, давал возможность отдохнуть, пообщаться с друзьями.

Именно он всегда управлял их хозяйством. Недаром потом родилась кулинарная телепрограмма, где Сережа готовил, а Люба была на подхвате. И нас с Женей приглашали поучаствовать, но, к сожалению, не сложилось.

В их коктебельский дом гости часто приходили с детьми, которые вечно крутились под ногами. И мелюзгу стали сплавлять ответственному Леше, Любиному сыну. Все знали: дети под присмотром, ничего плохого не случится.

Купались мы не на городском пляже, а в Тихой бухте, потому что публика, узрев популярных артистов, не давала прохода. Позагорать, посидеть на песке, расслабиться было нереально.

А поклонники попадались разные. Мне одной вообще никуда не стоило выходить. Помню, отправились с Маргаритой Александровной Эскиной в Вильнюс на гастроли. Какой-то молодой офицер, узнав, что в поезде едет Гвоздикова, нажрался для храбрости, а потом вломился в наше купе и отказывался уходить! Пришлось вызывать проводника: горе-ухажера ссадили на ближайшей станции.

Мои коллеги, уверена, тоже могут поделиться подобными историями. Достаточно вспомнить, что творилось, когда на экраны вышел фильм «Мимино» – женщины буквально рвали Вахтанга Кикабидзе на части. Лене Драпеко не давали прохода после картины «…А зори здесь тихие». Помню, были вместе в поездке. Идем по аэропорту, народищу вокруг тьма. Вдруг навстречу две женщины, увидели нас и застыли, одна толкает в бок другую: «Смотри, ту, что справа, с поезда сбросили, а слева – в болоте утонула». Вот такая популярность!

Много проблем возникало в гостиницах на гастролях, когда особо навязчивые поклонники пытались проникнуть в номера артистов. Милиция задерживала самых прытких. Помню, мы с Полищук ехали на концерт и у светофора с нами поравнялась машина. Вдруг опускаются стекла и из салона высовываются мужики с воплями: «Люба! Любаня!» Ее все принимали за свою. Полищук на невинные знаки внимания не обижалась, махала рукой в ответ. Но нахалам давала отпор, могла и послать.

Так что судьбу мы на отдыхе не искушали, купались в бухте, подальше от посторонних глаз. Там можно было припарковать машину, натянуть тент, спокойно пожарить шашлыки или приготовить что-нибудь вкусное на примусе, который всегда возили в багажнике. Приходил Сеня Фарада с сыном. Его Мишка очень боялся волн, и Сеня воспитывал в нем мужские качества. В воду не швырял, но подолгу убеждал, что свой страх надо перебороть.

Невозможно забыть, как беременная Полищук с огромным животом бежала к морю и с разбега плюхалась в волны. У меня каждый раз сердце выскакивало из груди: «Любка, что ты творишь? Начнешь сейчас рожать, куда нам бросаться?!»

К счастью, Маша появилась на свет в срок. Наши дети росли вместе. Перебираю фотографии: вот Люба стоит и наблюдает за маленькой Машей, которая плещется в море. Вот все мы – я, Женя, Федя, Люба, Сережа, Маша, их собака Дунька и наш английский кокер-спаниель Ронька – мчимся на катере в Сердоликовую бухту. Женя перед этим ходил к пограничникам, просил нас туда отправить, поскольку бухта находилась в закрытой зоне. Военные его любили, выделяли катер, утром отвозили, вечером забирали. Весь день мы наслаждались солнцем, морем, собирали полудрагоценные камни, которыми песок был буквально напичкан. Соревновались друг с другом, кто найдет больше сердоликов.

Для Роньки устанавливали в песке большой красный зонт, чтобы не перегрелся на солнце. Только наш пес выкопает себе под ним прохладную ямку, уляжется, как является Дунька и нагло выпихивает его с насиженного места. Ронька бегает вокруг, лает, жалуется, а Сережа ему сочувствует, обещает: «Я тебя обязательно напишу, только не переживай!»

Помимо Коктебеля часто отправлялись на Азовское море. Набьемся в машину и едем. По дороге останавливались у сельпо. Полищук и Цигаль однажды приобрели там кеды на резиновой подошве. Любиного размера не было, взяли две пары Сережиного. Потом они постоянно спорили, Полищук орала:

– Почему ты надеваешь мои кеды?!

– Это не твои!

– Мои не могут быть такими грязными. Свои изгваздал, а теперь чужие тыришь!

Цигаль отличался экзотической внешностью: усы, пышная шевелюра. Вдруг появляется с косичкой-дредом.

– Это Любка мне заплела, – сказал он, довольный новой прической.

– А как голову мыть собираешься?

– Пылесосить буду.

Сережа часто приглашал: «Ребята, приезжайте, устрою вам пир горой». Ехали с Женей на винный завод и покупали мадеру, она изумительно шла под шашлыки. Когда трапеза заканчивалась, мы с Полищук начинали петь. Только Люба со мной все время ругалась: «Договаривались же, ты поешь первым голосом, а я вторым!» Но я увлекалась и забывала об этом. Все равно прекрасно спевались, получали удовольствие. За забором собиралась публика, слушала нас, на другой день на рынке кто-нибудь говорил:

– Как здорово поете, вот бы еще послушать!

– Было б настроение! Споем! – отвечали мы с Любой.

Вместе ходили на рынок. Там у каждой был свой маршрут. Я направлялась за помидорами, абрикосами, черешней, а Люба – за семечками. Пока не обойдет всех бабушек, не перепробует весь товар, не успокоится. В итоге покупала целый мешок. Встречались в условленном месте, Люба показывала:

– О! Видишь?!

– Вижу, и что ты собираешься с этим делать?

– Сегодня буду есть только семечки!

И правда, могла сгрызть мешок в течение дня. У нее был железный характер. Кругом дары юга, невероятные вкусности, а Полищук заварит себе чайник зверобоя или ромашки и пьет до вечера. И больше ничего! Считала, что поправилась, надо сбросить вес. Как ей удавалось держаться при таком количестве соблазнов?

Я сочувствовала:

– Любаха, неужели есть не хочется?

– Нет, сегодня дала себе слово пить только травяной сбор.

Она сама его составляла.

Как-то у меня разболелся живот, что довольно часто случается на юге, собралась уходить. Спрашиваю Любу:

– Где Сережа?

– Он тебе сухари сушит и траву заваривает, чтобы лучше себя чувствовала.

Было очень приятно.

Помню, дочка была еще маленькой, а Любе потребовалось уехать из Коктебеля на несколько дней в Москву на съемки. На поезд ее сажали в Феодосии. «Наташа, – просит, – пригляди за моими, посмотри, чтоб Машка хорошо помылась, а не как обычно, наспех». Сережа был замечательным отцом, но женская помощь лишней не бывает. Я приходила нянчиться с Машей, рассказывала сказки, мы прекрасно поладили.

Нам с Женей тоже частенько приходилось прерывать отпуск, он для артиста – понятие условное. Постоянно выдергивали выступить то на комбинате шампанских вин в Новом Свете, то в пансионате. Актеры кино мало общаются с живым зрителем, а тут появляется такой шанс. Мы его не упускали. И не только мы. Однажды пришла в столовую нашего дома отдыха и вижу объявление: «После обеда состоится встреча с народным артистом Михаилом Глузским». Побежала, надрала цветов и первой заняла стул в центре зала. Михаил Андреевич пришел, заметил меня:

– А ты что тут делаешь?

– Никогда не была на вашем выступлении, очень хочу послушать.

– Вот откуда пришла, туда и уходи.

В общем, прогнал. И я его понимаю, сама неоднократно оказывалась в подобной ситуации. Не слишком приятно, когда прямо перед твоим носом сидит коллега-артист и волей-неволей всем своим раскрепощенным видом (отдыхает ведь!) сбивает с толку.

Другое дело программа «Товарищ кино», где все срежиссировано и отрепетировано. От участия в ней артисты отказывались, только если заняты на съемках, хотя платили не сказать чтобы много. Помню свою первую ставку – восемь рублей, а ведь я уже была лауреатом Госпремии. Люба получала столько же. Больше всех зарабатывали композиторы – помимо гонораров за выступления им отчисляли авторские.

Песни из старых советских фильмов мы исполняли не только в программе «Товарищ кино», но и на церемониях премии «Ника». Там пели и Люба, и мой Женя, и Боря Хмельницкий, и Коля Караченцов, когда награды вручали кумирам Николаю Крючкову, Марине Ладыниной, Тамаре Макаровой, Георгию Жженову. Получалось очень тепло и трогательно, такие номера украшали торжество.

Наши дети на концертах часто крутились рядом. Не с кем оставить ребенка, вот и берешь с собой. Кто-то из коллег угостит конфеткой, кто-то поделится бутербродом. У меня есть фотография, где Федька ходит по концертному залу «Россия» с куском колбасы. Любе в этом смысле везло: Машей много занимались Сережины родители, необходимости таскать ее за собой не возникало.

Я слышала от многих, что Полищук отличается взрывным, непримиримым нравом, если что-то не по ней, может такое ляпнуть! Но сама до поры этого не наблюдала. И вот звукорежиссер на репетиции поставил не ту фонограмму. Ошибся два раза, согласитесь – это безобразие. Какими только эпитетами Люба его не наградила! Один раз и мне прилетело – ни за что. Как-то на концерте встретила ее за кулисами.

– Любах, привет! Как дела?

– Как сажа бела! – бросила как отрезала Полищук и прошла мимо. Ага, подруга не в духе, больше соваться к ней не буду. Она сама как ни в чем не бывало позвонила на следующий же день.

В Москве мы встречались не так часто, все были заняты: съемки, концерты. Иногда пересекались в Доме кино.

– Вы что здесь?

– Да вот решили посидеть в ресторане, отметить Сережкин день рождения. Присоединяйтесь.

Засиживались допоздна, нам всегда было что обсудить: новые фильмы, спектакли, книги, выставки.

Мой приятель Юра Чернов, Сыромятников из «Доживем до понедельника», который «списывает, чужое счастье ворует», работал с Полищук в театре «Эрмитаж». До сих пор помнит, как первый раз пришел на сбор труппы. Главный режиссер Михаил Левитин стоял на сцене и что-то говорил, актеры, заполнившие зал, внимательно слушали. Юра окинул коллег взглядом и обомлел: одна артистка закинула длинные стройные ноги на кресло перед собой да так и просидела в течение всей речи руководителя.

– А это кто? – спросил соседа обескураженный Юра.

– Люба Полищук.

Она считалась ведущей артисткой театра «Эрмитаж», играла в десятке спектаклей, срывала аплодисменты. На репетиции в конфликтной ситуации могла и матом послать, жестко поставить на место. Ее романтические отношения с главным режиссером ни для кого не были секретом. Люба его очень любила, мечтала выйти замуж. Но жена Левитина Оля Остроумова тогда родила второго ребенка и он остался в семье, Полищук это тяжело переживала. Хотя ни с кем не обсуждала, не делилась – она была ежиком, который никого не пускал в душу. Наверное, правильно.

И Люба из «Эрмитажа» ушла к Иосифу Райхельгаузу в «Школу современной пьесы». Там ее постоянно сравнивали с коллегой Татьяной Васильевой, и Полищук это очень раздражало. Для меня вопрос кто из них лучше не стоял, всегда решала его в пользу Любы. Уверена: ни театр, ни кино не востребовали ее в полной мере. Она была очень талантливой. А что показывают в первую очередь, если заходит речь о Полищук? Танец Остапа Бендера – Андрея Миронова, где он роняет Любу на пол или разбивает ее головой витрину. Не спорю, номер получился ярким, но разве Полищук достойна признания только за такие роли?

«Любовь с привилегиями» – вот, пожалуй, тот фильм, где она раскрылась как большая драматическая актриса, сыграв простую женщину с несложившейся судьбой, которая становится женой московского чиновника высокого ранга. У лав-стори трагический финал, до сих пор помню полные боли Любины глаза в сцене, где она понимает, что ее семья разрушена…

Когда Женя, президент Гильдии актеров кино, обращался к Любе с просьбой сыграть благотворительный спектакль для ветеранов, выступить бесплатно, она ни разу не отказала, всегда откликалась, хотя была актрисой востребованной и занятой. И выкладывалась на таких выступлениях по полной, не в обиду другим артисткам будет сказано.

Полищук вообще была человеком отзывчивым. Позвонила как-то:

– Что делаешь?

– Собираюсь к Жене в больницу. Ему прооперировали ногу, наготовила еды, везу.

– Обязательно купи кастрюлю со специальным покрытием! Когда в ней готовишь, сохраняются все витамины.

Не дожидаясь, пока я это сделаю, Полищук сама наварила гречневой каши и, вырвавшись со съемок, привезла ее Жене.

Последней Любиной работой стал сериал «Моя прекрасная няня». Видела несколько серий – это не ее уровень. Но Полищук держалась за роль, понимая, что дни сочтены. Сначала побаливала спина. Но разве по такому поводу мы обращаемся к врачам? Сами ставим себе диагноз: продуло, потянула, подняв тяжелую сумку. Начинаем лечиться, мажемся мазями, пьем анальгетики… Боли не проходили, напротив, усиливались. В перерывах между дублями Люба уходила в гримерную, где монтировщики декораций специально для нее положили широкую доску, на которой она отлеживалась. Когда все же добралась до докторов, оказалось уже поздно, онкология в четвертой стадии не лечится… Иосиф Давыдович Кобзон помог достать деньги, чтобы Любу прооперировали в Израиле. Но и там сказали, что медицина бессильна. Последний месяц Сережа постоянно находился рядом, она умерла у него на руках…

С Любой прощались в Доме актера. Она ушла рано, в пятьдесят семь лет. Гроб выставили на сцене, с портрета на нас смотрела женщина потрясающей красоты. Сережа держался, а Маша ушла в кулисы, плакала. Я обняла ее за плечи, и у самой слезы потекли рекой. Маша сказала: «Тетя Наташа, мы больше не верим в Бога». Я не стала разубеждать, понимала – в такой момент делать это бесполезно.

Помню, Сережа пригласил нашу семью на открытие своей выставки в Дом художника. Стою, держу пластиковый стаканчик с пепси-колой. Подходит девушка: «Здравствуйте, тетя Наташа! Вы меня не узнаете? Я – Маша». От неожиданности стаканчик выпал из рук: передо мной стоял совершенно взрослый человек. Я потом узнавала о том, что происходит в жизни Маши, исключительно от Сережки. Когда разговаривали с ним, всегда интересовалась:

– Дочка как живет? Окончила институт? В каком театре служит? Замуж вышла?

– Вышла, за пацана, ему чуть ли не восемнадцать! Тоже мне, нашла мужа!

– Сереж, у всех по-разному жизнь складывается. Ты вон сколько искал Любу? Нашел же.

Когда у Маши родился сын Гриша, позвонила Цигалю:

– Сережа, поздравляю с появлением внука! Как он?

– То плачет, то пеленки пачкает.

– А ты чего ждал? Он же маленький!

– Скорее бы уж подрос, чтоб могли с ним сесть за стол, хряпнуть по рюмашке и поговорить по-мужски.

С Цигалем продолжаем поддерживать отношения, хотя видимся редко. Правда, знаю: случись что, Сережа первым придет на помощь. Он был на Женином семидесятилетии. Увы, тот юбилей оказался в жизни мужа последним… Цигаль приходил в компании молодой, высокой, темноволосой женщины, чем-то неуловимо напоминавшей Любу. Представил ее: «Моя подружка. Приятная девушка, всех вас знает как облупленных, хорошо разбирается в кино». Я не задавала лишних вопросов, да и некогда было. Вела тот вечер, встречала гостей. Не знаю, с ней ли он сейчас. Слышала, Маша с мужем разошлась.

Однажды спросила Сережу о Макарове:

– Как там у Леши дела?

– На эту тему, Наташа, я с тобой говорить не стану.

После смерти Полищук они с Лешей не общаются. Макаров дал интервью, в котором утверждал, что деньги в семье зарабатывала исключительно мать, а отчим их только тратил. Не могу с этим согласиться. У Сережи хватало заказов, он оформил не одну книгу, его выставка проходила в Русском музее, что говорит об уровне работ. Не помню, чтобы Цигаль при нас обижал Лешу, поднимал на него руку. Это Люба могла всыпать детям по заднице, если те куда-то не туда полезли, истоптали грядки.