Текст книги "Чеченцы"

Российское государство: история становления на Кавказе

Гегель определяет государство, как осуществление нравственной идеи. Нравственная идея, представляющая высшее сочетание свободы с разумным порядком, составляет природу государства, или внутреннюю цель, которую оно осуществляет в своём устройстве. Нравственный закон, вообще, есть предписание делать добро. Этот закон, освящаемый религией, истекает из разумной природы человека. Коренное различие состоит в том, что нравственный закон обязывает, а не принуждает; государственный закон обязывает и принуждает. Нравственным же называется только то действие, которое исполняется свободно, а не то, которое вынуждают исполнять. Очевидно, следовательно, что государственный закон не может быть основан на чистом нравственном законе¹. Необходимо понять, что справедливость не даётся в готовом виде, и не водворяется по рецепту, а творчески отыскивается, взращивается самой жизнью. Представителям различных народов Российской империи от законов следовало требовать: 1. Чтобы они не устанавливали несправедливых привилегий – бесправия, угнетения, уравнения. 2. Чтобы установленные привилегии заведомо не попирали справедливость. 3. Чтобы вводились такие способы применения права (в управлении, самоуправлении и суде), которые гарантировали бы ограждение от произвольного и не предметного применения закона².

Главное, что должно определять потенциал управленческой политики, то, что она даёт для развития свободы, какие возможности предоставляет отдельной личности, человеку. А уже как он реализует эти возможности, почему не всегда может ими воспользоваться – другая сторона проблемы, требующая специального рассмотрения³. Наиболее часто нарушение гражданских прав происходит в тоталитарных государствах. Тоталитарный режим – это политический строй, беспредельно расширивший свой вмешательство в жизнь граждан, включивший всю их деятельность в объём своего управления и принудительного регулирования. Слово «тотус» означает по-латыни, «весь, целый». Важна не государственная форма, а организация управления, обеспечивающая всеобщий охват. Тоталитарный же режим держится не основными законами, а распоряжениями и инструкциями. Тоталитарный режим покоится на терроре, людям грозит: безработица, арест, тюрьма, унижение, ссылка. «Избранному» народу внушается нелепое чувство собственного превосходства над всеми другими народами; иными словами: гордыня собственного безумия и иллюзия собственного преуспеяния. Этот гипноз инфильтрует и калечит их души, из поколения в поколение; они не понимают, откуда в них эта одержимость гордынею⁴.

Российское государство, наряду со своими размерами, поражало тем, что увеличение его шло не столько за счёт планомерного расширения самого государства, сколько за счёт стихийного бегства от государства. Сопротивление государству в основном было пассивно, индивидуально и невероятно по масштабу⁵. Разбои на Северном Кавказе и все остальные отрицательные явления составляли прямое следствие неустройства области в экономическом, гражданском и административном отношении. Количество разбоев в данном регионе было немногим больше числа разбоев во внутренних губерниях России, но кавказские преступления более шумно обсуждались. На Кавказе в дело шли ружья, пистолеты, пули и кинжалы, а в центральной России их заменяли дубина, цепь и топор⁶. Грозный призрак «сепаратизма» и «крамолы» всегда выдвигался правительством, едва лишь общественное мнение пробовало робко заявить о необходимости для всех без исключения общегражданских и человеческих прав. Устанавливая единство, государство обязано было приобщить все свои окраины к общим благам Конституции и местного самоуправления, исключив из быта и организации окраины всё, что внушается идеей военной диктатуры, а также признать за местными языками права гражданства в школе, администрации и суде. Богатые силы, потенциал каждой национальности, гибнувшие доселе даром, должны были быть использованы для пользы и блага целых регионов, для общегосударственного блага, для человечества. Однако этого не произошло. Все окраины Российской империи тщательно «оберегались» от всего, что напоминало бы о местном самоуправлении, особенно это касалось Северного Кавказа. Вся административная власть в Терской области сосредотачивалась в одних руках. Начальник области пользовался правом губернатора с прибавкой ещё особых прав в управлении горским населением⁷. Даже по признанию наместника на Кавказе, данное сосредоточение власти хорошо только в теории, на практике качественное исполнение его практически неосуществимо из-за огромного и разнообразного количества вопросов, которые безотлагательно необходимо решать⁸.

Относительно правительственной власти, основное правило состоит в том, что суд и управление должны быть разделены. В Терской области данное правило не соблюдалось. Судья, как беспристрастный третий, должен быть независим от всяких посторонних влияний. Администратор должен быть погружён в общественные отношения, он является зависимой частью всей простирающейся на государство бюрократической машины. Когда эти две власти соединяются, водворяется произвол. Всякое посягательство на независимость суда искажает его значение, он перестаёт быть органом правосудия и низводится на степень простого орудия власти⁹.

Очень интересны данные о расходной части бюджета Кавказской администрации. По сметам 1894–1900 гг. на дорожную часть приходилось 16 % (большей частью в военных целях), на медицинскую помощь и местные хозяйственные нужды – 13 %, на народное образование – 4 %. Итого хозяйственно-культурная часть бюджета составляла 33 %, а остальные 67 % или 2/3 всех земских расходов шли на нужды военно-полицейского и чиновничьего аппарата царизма на Кавказе¹⁰. В 1856 году было решено вовсе освободить от ревизии Государственного контроля отпускаемые в распоряжение наместника на Кавказе средства на «чрезвычайные» и «полезные для края» мероприятия. В 1859 году в связи с реформой местной администрации и введением в действие Положения о Главном управлении наместника Кавказского Госконтроль был лишен возможности следить за деятельностью местных властей. В составе Главного управления наместника был учрежден особый контрольный департамент, не подчиненный центральному ведомству, а подотчетный начальнику Главного управления. Контрольному департаменту следовало проверять деятельность той самой администрации, частью которой он являлся. Созданная князем Барятинским система финансового управления практически освободила его от необходимости согласовывать действия с Министерством финансов: в своем распоряжении наместник имел всю совокупность доходов края, включая возможные остатки, а также гарантированные пособия на экстраординарные и «полезные» мероприятия. Контроль расходования средств бюджета практически отсутствовал. Этот аспект реформы управления краем вызвал больше всего недоумения у современников и исследователей ^п. В частных письмах Александра II к князю Барятинскому император всячески высказывал ему свое расположение, называл «дорогой друг», но журил за увеличение бюджетных расходов на Кавказе¹². В своих письмах Барятинскому император не раз сетовал на трудности начатого им дела проведения государственных реформ¹³. В целом между императором и наместником Кавказа было и взаимопонимание, и дружеское расположение. Барятинскому почти всегда удавалось убедить императора в реальности и осуществимости своих планов, подкрепляя свои всеподданнейшие проекты, записки, письма сообщениями о победах «несравненных Кавказских войск»¹⁴.

Кавказ в заботах Александра II о границах империи занимал большое (в первые годы царствования даже особое) место, о чем свидетельствует и интенсивная переписка с князем Барятинским. Он предоставляет полную самостоятельность Барятинскому: «Решайте сами и на месте…». 25 апреля 1857 года был издан указ, регламентировавший отношения наместника на Кавказе и Сената. Князь Барятинский получал право приостанавливать исполнение указов Сената по делам судебным, гражданским или уголовным в случае «местных неудобств, затруднений или вреда» для Кавказского края. При поступлении в Сенат дел, имевших отношение к Кавказу, Сенат лишался возможности направлять их для рассмотрения в министерства и мог обратиться только к наместнику. Получив должность наместника, но, еще не успев выехать из Петербурга, А.И. Барятинский уже предпринял первые шаги для полной своей независимости. 8 августа он подал Александру II докладную записку, в которой просил изъять все доходы и расходы по Кавказскому краю из ведомства Министерства финансов и предоставить их в полное распоряжение наместника, как это было до 1840 года. Таким образом, уже через 16 дней после назначения на Кавказ, А.И. Барятинский освободился от опеки министра финансов¹⁵.

А.П. Берже отмечал, что назначение князя А.И. Барятинского главнокомандующим кавказским корпусом и выбор им в начальники штаба генерала Д.А. Милютина, сумевшего централизовать все самостоятельные действия отдельных начальников и направить их на исполнение из него общего плана покорения Кавказа, содействовало окончанию завоевания края. Но едва ли это привело бы к решительным результатам, если бы не был совершенно изменен прежний образ ведения войны и принята система водворения прочных казачьих поселений в завоеванных местах, приведен в исполнение (с 1860 г.) графом Н.И. Евдокимовым¹⁶.

Несмотря на твердое убеждение абсолютного большинства членов Кавказского комитета в отсутствии средств для активных военных действий в затянувшейся Кавказской войне, император, хотя и уделял этим соображениям свое внимание, все – таки прислушался к мнению князя Барятинского, который, как говорил Д.А. Милютин, «…считал еще в себе силы, чтобы плыть против течения». Барятинский писал в октябре 1857 г. своему начальнику штаба Милютину, посланному в Петербург с целью лично сообщить императору стратегические планы кавказского начальства: «Если государь желает воспользоваться теперешними обстоятельствами (т. е. восстанием в Индии, ослаблением Турции, дружественным расположением к нам Франции и Персии), то все-таки первым делом должно быть прочное утверждение на Кавказе. Когда эта цель будет достигнута, тогда явится само собою и преобладание наше на Востоке. Добиваться же того, минуя Кавказ, или перешагнув через него, также безрассудно и нелепо, как и естественно невозможно». И, действительно, благоприятный для России исход Кавказской войны актуализировал среднеазиатскую проблему в политике Александра II. Продвижение в этом регионе, развитие экономических связей с другими странами Востока в представлении значительной части правящих кругов России и общества, давали возможность укрепить военно – политический престиж России и создать предпосылки для нажима на основного соперника – Великобританию. Хотя окончательно границы империи определятся в Средней Азии к середине 1880-х годов, однако именно в царствование Александра II и уже к середине 70-х годов Россия укрепится в среднеазиатском регионе и решит многие проблемы освоения этого края¹⁷.

Александр II был лично очень расположен к Барятинскому. Свое мужество и отвагу Барятинский проявил во время боевых действий. Князь Барятинский довольно много воевал на Северном Кавказе. В марте 1835 года Александр Барятинский участвовал в экспедиции генерала Вельяминова, где уже в первом бою был тяжело ранен пулей в правый бок, эта пуля так и осталась с ним до конца его жизни; также Барятинский в этом бою едва не попал в плен. Рана была настолько серьезна, что сослуживцы посчитали ее смертельной и, даже приготовили гроб двадцатилетнему корнету. Оставить Кавказ Барятинского заставило здоровье и, как считал Д.А. Милютин (и не он один), скандальный роман с женой своего адъютанта, на которой он впоследствии женился¹⁸. А уже 20 июля 1856 года А.И. Барятинский был назначен командиром Кавказского корпуса и наместником Его императорского величества на Кавказе, что являлось давней его мечтой. В мае 1860 года он отбыл с Кавказа для поправки здоровья. Больше на Кавказ он не вернулся¹⁹. Александр Иванович Барятинский умер в ночь с 24 на 25 февраля после продолжительной болезни и был похоронен в родовом склепе в селе Ивановское. На похоронах присутствовали наследник цесаревич Александр Александрович, депутаты от кавказских горцев и офицеры его кабардинского полка²⁰.

Князь Александр Иванович Барятинский был владельцем легендарной библиотеки, включавшей около 42 000 томов. Этот человек, дослужившийся до чина генерал-фельдмаршала, на протяжении многих лет был наместником Кавказа, поэтому стеснения в средствах не испытывал. Книги он покупал целыми библиотеками, иногда весьма значительными. На отдыхе он часто углублялся в чтение старинных фолиантов, много занимался самообразованием²¹. Барятинский был глубоко верующим человеком, в его библиотеке было много книг по истории религии. Князь А.И. Барятинский являлся одним из наиболее активных деятелей «Общества восстановления православного христианства на Кавказе». Барятинский надеялся, что «…со временем христианство обнимет собою все горы…»²².

Александр Иванович Барятинский родился в селе Ивановское, Курской губернии²³, в семье Ивана Ивановича Барятинского, прославившегося как ученый, политик и дипломат. После первого неудачного брака с дочерью английского лорда И.И. Барятинский женился на графине М.Ф. Келлер. У них было четыре сына– Александр, Владимир, Анатолий и Виктор. В 1811 г. Иван Барятинский оставляет дипломатическую службу за границей и возвращается на родину. Своего первенца Александра Иван Иванович собирался приохотить к деревне. Подробная программа его воспитания была готова задолго до рождения наследника. С 5-летнего возраста предусматривались холодные купания, гимнастика, верховая езда; с семилетнего – изучение русского, славянского, латинского и греческого языков, занятия рисованием и арифметикой; с 12 лет надлежало приступить к изучению механики и прикладной математики. Далее – путешествия по разным странам с целью широкого знакомства с европейской культурой – в сопровождении врача, химика, ботаника, механика (из голландцев, англичан или швейцарцев). Путешествовать предписывалось и по России под руководством опытного русского педагога, знающего Россию, ее историю и законы: по европейской части – четыре года, по азиатской части – два года. После этого Александру Ивановичу предстояло поступить на службу в Министерство внутренних дел или финансов, но «никоим образом не в военную службу и не в придворную или дипломатическую». Александр Иванович отличался с юных лет упорством и самостоятельностью. Вопреки всему, к чему его готовили, он стал военным – сама императрица зачислила его в свой кавалергардский полк, чему Александр Иванович был очень рад. Отцу пришлось с этим смириться²⁴.

В юности А. Барятинский не только много читал, но и лично общался с известными литераторами и поэтами. Ровесник и товарищ М.Ю. Лермонтова при Юнкерской школе, Барятинский вел жизнь, вполне достойную «золотой молодежи»: его кутежи и веселые проделки «шумели» по всему Петербургу. «Своим легкомысленным поведением, – сообщает современник, – он навлек, наконец, неудовольствие императора Николая Павловича, и ему пришлось серьезно задуматься над поправлением своей пошатнувшейся репутации. Князь А.И. Барятинский не долго колебался в выборе средств и заявил категорическое желание ехать на Кавказ, чтобы принять участие в военных действиях против горцев». Еще будучи в Петербурге, в доме братьев Трубецких, у Лермонтова и Барятинского произошел спор. «Лермонтов, – вспоминает современник, – настаивал на всегдашней его мысли, что человек, имеющий силу для борьбы с душевными недугами, не в состоянии побороть физическую боль. Тогда, не говоря ни слова, Барятинский снял колпак с горящей лампы, взял в руки стекло и, не прибавляя скорости, тихими шагами, бледный прошел через всю комнату и поставил ламповое стекло на стол целым; но рука его была сожжена почти до кости, и несколько недель носил он ее на привязи, страдая сильною лихорадкою»²⁵. Князь Барятинский лично был знаком с Л.Н. Толстым и Александром Дюма. Именно по совету А. Барятинского, оценившего храбрость и выдержку Л. Толстого, проявленных во время похода против горцев, тот принял решение остаться служить на Кавказе. Некоторое время спустя, когда надежды на помощь Барятинского не оправдались, Толстой в письме к нему резко высказал свою досаду на неудачи в получении отличий и производстве в офицерский чин. Письмо это, впрочем, по назначению отправлено не было.

Во время Кавказской войны князь Барятинский, даже занимая самую высокую должность (наместника), неоднократно лично объезжал действовавшие на Восточном Кавказе войска, всегда умел их воодушевить, настоятельно побуждал войсковых начальников к большей быстроте и энергии в их операциях²⁶. Приведем для окраски личности князя, в тот период высшего карьерного достижения, свидетельство знаменитого иностранного гостя – А. Дюма, посетившего наместника в его тифлисском дворце: «Ровно в три часа мы явились к князю Барятинскому. Ему сорок два года, у него красивая внешность и чрезвычайно приятный голос, с помощью которого он очень остроумно рассказывает нам как свои собственные воспоминания, так и всякие анекдоты; он приветлив и милостив, хотя и очень большой боярин… Эта кротость не исключает в нем громадной энергии, когда представляется к тому случай…». Но не все разделяли радужного мнения французского писателя о Барятинском. При всем желании быть объективным генерал Н.Н. Муравьев в своих записках дает Барятинскому просто убийственную характеристику: «Суживающаяся к макушке голова его с редкими волосами как-то не предупреждала в пользу его природных дарований; рыльце было у него красноватое, в чем признавали последствия разгульной жизни. Объяснялся он с некоторым замедлением и повторением слов, похожим на заикание, и гнусил. Вся наружность вообще не выражала того приличия, которое я ожидал найти в князе Барятинском, приятеле государя… Хотя о нем судят вообще как о человеке ограниченном и невежественном в познаниях, но я с этим не согласен… И в разговоре с ним нашел бы я приятного собеседника, если б было время у меня слушать его празднословие…»²⁷.

У князя Барятинского был длительный и хорошо известный свету роман с Марией Васильевной Воронцовой (урожд. кн. Трубецкая; 1819–1895). Княжна была в юности фрейлиной двора, по некоторым сведениям, возлюбленная князя Александра Николаевича (будущего Александра II). Мария Васильевна играла видную роль в свете и, по отзывам современников, была «олицетворением того, что в те времена называлось львицей». После смерти первого мужа, подполковника А.Г. Столыпина намеревалась вступить в брак с князем А.И. Барятинским, но Барятинский не пожелал жениться. В итоге княжна вышла замуж за князя Воронцова²⁸.

У наместника на Кавказе, князя А.И. Барятинского был свой штандарт (название знамени в кавалерии), расшитый золотой нитью с гербом князя, украшенным густой бахромой. Это знамя было выполнено в форме четырехугольника из желтой парчи. У имама Шамиля, против которого вел борьбу Барятинский, тоже было знамя. Во время сражений Шамиль всегда выезжал со своим знаменем, никогда не расставаясь с ним. После падения Гуниба, когда Шамиль сдался, он это знамя в знак покорности передал князю Барятинскому. Вечером, позвав к себе Р.А. Фадеева (военного историка, публициста, адъютанта Барятинского), Барятинский сказал ему, что он дарит Фадееву это знамя, т. к. взятие Гуниба во многом обязано его советам…²⁹.

После подавления имамата Шамиля наместник Барятинский предельно четко выразил цели царской политики на Кавказе: «Избавить Кавказское плоскогорье от населения и открыть этим самым прекрасные и плодородные места для казачьего населения… Без потери времени и насколько возможно выселять горцев в Турцию, а раз страна будет от них очищена, мы утвердим свое положение навсегда»³⁰. Понимая, что методы колонизации были варварскими по отношению к местным народам, князь Барятинский был озабочен непременным предоставлением альтернативного пути к спасению горцев, изгнанных со своих мест. Он писал: «Колонизация европейцев в Америке повела за собой истребление почти всех первобытных там жителей; но в наш век обязанности к человеческому роду требуют, чтобы мы заблаговременно приняли меры для обеспечения существования даже и враждебных нам племен, которых по государственной необходимости вытесняем с их земель…»³¹.

Проект по вопросам переформирования, размещения и подчинения войск Кавказского корпуса кн. Барятинского, представлявший собой программу будущих действий, предпринятых Барятинским на посту наместника России на Кавказе, появился в середине 1850-х гг. По мнению Барятинского, высказанному в этом документе, особое внимание должно быть обращено «на устранение медленности в делопроизводстве, а также необходимо бдительно наблюдать, чтобы казенные деньги, следующие, за что либо туземцам, были выдаваемы в срок, что теперь по сложности управления часто не исполняется и вселяет в Азиатцах невольную недоверчивость к нашей добросовестности…». А.И. Барятинский считал, что важно привлекать местное население материальными выгодами, в первую очередь деньгами, за выполнение казенных работ, например, перевозку войскового провианта. Следующим моментом умиротворения населения, по мнению князя Барятинского, являлось определение прав собственности и правильное размежевание земель, при котором необходимо закреплять участки с помощью официальных правительственных актов³².

В конце 1850-х годов А.И. Барятинский составил программу реформы местного судопроизводства. Она состояла в том, чтобы, встав во главе народного суда, взять под свое влияние и под охрану государственной принудительной власти народное право и затем, создавая благоприятные условия для дальнейшего развития всех этих исторически сложившихся элементов гражданственности предоставить горцам Кавказа «дорасти до полной государственности и гражданственности тем естественным процессом, которым дошли до них и все народы Европы». Но представленные Барятинским соображения остались не обсужденными, частично из-за болезни Александра Ивановича, вынудившей его в 1861 г. покинуть наместничество, а частично в виду уже начавшейся тогда общей Судебной реформы 1864 года³³.

Критерием проводимой наместником Барятинским социальной политики служило отношение к России, независимо от принадлежности к тому или иному слою общества. Во время войны князь Барятинский с готовностью принимал всех бежавших от Шамиля, как рядовых, так и представителей «верхов», обеспечивая первым средства для жизни, а вторым– сохранение собственности. Отошедших от Шамиля видных деятелей мюридизма встречали без упреков и напоминаний о прошлом. Когда позволяла ситуация и когда это отвечало интересам России, наибов и кадиев привлекали на русскую службу, оставляя им прежние звания и полномочия. По словам русского публициста П. Алферьева, «Россия приняла уже граждан, воспитанных в известном порядке», и могла «не тратить сил на черновую государственную работу, всю тяжесть которой вынес на своих могучих плечах бывший имам Шамиль»³⁴.

Перспективной и в то же время жизненно необходимой и безотлагательной мерой А.И. Барятинский называл формирование постоянных воинских частей из горцев. Наместник

был убежден, что «Россия должна держать открытым клапан этого парового котла», всегда готового взлететь на воздух. По мнению Барятинского, для удержания в повиновении горских жителей «не было ничего могущественнее постоянных дружин, составленных из самих горцев, так как между ними развился многочисленный класс людей, который умеет жить одним оружием и должен или продавать нам свое мужество, или обратить его против нас…». Получая достаточное жалованье, обладая правом в любой момент рассчитаться и выйти из дружины, «горцы служили верно и не щадили своих земляков»³⁵.

Князь А.И. Барятинский уже в ходе Кавказской войны преодолел односторонность прежнего курса Петербурга на союз только со знатью. Меняющиеся по ситуации приоритеты в его социальной политике обуславливались не классово – идеологическими мотивами, а поведением тех или иных горцев по отношению к России, независимо от их принадлежности к верхним или нижним слоям общества. Барятинского всюду сопровождал казначей, князь щедро награждал тех горских представителей, которые заступали на службу царю³⁶. В конце Кавказской войны большое развитие получила система взяток, подкупа, шантажа, значительно возрос авторитет лазутчиков и информаторов. Была разработана «тарифная сетка» предательств. За информацию – одна сумма; за побег от имама – другая; за нейтралитет – третья; за сданную пушку – четвертая. Значительно возрос поток перебежчиков. Все это способствовало более быстрому завершению многолетней войны, от которой люди уже очень сильно устали³⁷. Среди переходивших на сторону русских войск было много славян, поляков, венгров, воевавших ранее на стороне Шамиля. Барятинский всегда выражал искреннее, глубокое уважение к Шамилю. Имам отвечал ему тем же, это были достойные противники, хорошо понимавшие друг друга люди. С сентября 1859 года и до своей кончины Шамиль вел теплую, дружескую переписку с Барятинским³⁸.

До конца первой половины 1840-х г. у имама Шамиля в Чечне не было постоянной резиденции, он вместе с чеченскими подвижниками днем и ночью ездил по Чечне. Первые упоминания о Дарго, как о постоянном месте нахождения столицы государства Имамат на территории Чечни, встречаются в источниках во втор. пол. 1840-х г. Резиденция Шамиля была построена на правом берегу реки Аксай. Как указывают источники, с разрешения белгатоевцев имам Шамиль основал свою столицу Дарго. Эта столица просуществовала до лета 1845 г. Потом столица имамата была перенесена на берег реки Хулхулау в Ведено и получила название Новое Ведено или Дарго – Ведено. Среди многонационального населения Дарго можно было встретить переселенцев из Закавказья, Адыгеи, Кабарды, из Табасарании, с Кумыкской плоскости и т. д. Резиденция Шамиля и само село Новое Дарго было построено по инженерным расчетам чеченца Хаджи Юсуфа – мухаджира, приехавшего из Египта. Ему помогали ученые, строители из Дагестана и мастера из Ичкерии и Большой Чечни. На заседании Государственного Совета был утвержден план – проект строительства столицы и резиденции Шамиля. В проекте были выделены жилые, административные, производственные кварталы. Новую резиденцию Шамиль назвал Дарго – Ведено. Дарго – Ведено было и остается самой многонациональной и многоконфессиональной столицей имамата Шамиля. Здесь не только функционировала мусульманская мечеть, но и была построена синагога, костел и церковь. Наиб Хату по поручению имама Шамиля ездил к барону Николаи в Герзель – аул вместе со священником отцом Алексеем, и они привезли разную церковную утварь и духовые инструменты для церкви в столице Дарго – Ведено. В Дарго – Ведено проживало около 800 русских, украинцев, поляков, венгров, финнов, которые чинили орудия, подковывали коней, исполняли другие работы, получая жалованье из казны Имамата³⁹. Имеются сведения о том, что ближайшая охрана Шамиля и Гамзат-бека состояла из бывших чинов российской армии, принявших ислам и ставших самыми преданными мюридами.

Во время Кавказской войны значительную часть дезертиров составляли поляки. Генерал П.Х. Граббе сообщал военному министру А.Ч. Чернышеву в рапорте от 07. 04. 1840 г.: «Поляки изобрели новый род оружия – длинный шест, к одному концу которого прикрепляется коса, чтобы колоть и рубить, а к другому крючья, чтобы влезать на крепостные верхи. Ныне это оружие находится у горцев в значительном количестве». Основную массу дезертиров, воевавших на стороне горцев, составляли русские. Около с. Ведено существовало целое отдельное селение беглых солдат, женатых на местных женщинах. Их главным занятием была «строительная часть», а также изготовление и ремонт артиллерийских лафетов и ящиков. Они же составляли расчеты орудий. Обучением солдат и надзором за порядком занимались два беглых офицера. Такая же слобода существовала и в Дарго. Для психологического воздействия на отряд гр. Воронцова, пришедший к этой резиденции Шамиля в 1845 г. был организован «парад»: дезертиры прошли церемониальным маршем под звуки оркестра на виду осаждавших.

Поскольку военные уставы предусматривали за переход на сторону врага смертный приговор, перебежчики почти всегда сражались до последнего, т. к. на пощаду не могли рассчитывать. Но все-таки исключительные случаи имели место после завершения Кавказской войны. В 1859 году около озера Кезеной-Ам были поселены «вернувшиеся с гор» беглые солдаты, которым «даровано было Всемилостивейшее прощение»⁴⁰. В тяжелые военные годы рассчитывать на милость дезертирам не приходилось, работали законы военного времени. При штурме аула Гуниб в плен попал русский артиллерист, который огнем из своего орудия нанес тяжелые потери наступающим. Разъяренные солдаты забили его прикладами до полусмерти, а затем подожгли на нем одежду.

Важнейшей причиной такого явления, как активное участие дезертиров в боях на стороне горцев, был специфический характер этой войны. В отличие от Европы, где принуждение пленных к участию в боевых действиях запрещалось писанными и неписанными правилами, на Кавказе измена оказывалась единственной альтернативой невыносимого рабства или казни. При формировании пополнения Кавказского корпуса туда старались отправить нарушителей дисциплины, пьяниц и т. д. В результате в Тенгинском полку в 1837 году более половины солдат числились «ненадежными». Многие из этих лиц чувствовали себя наказанными несправедливо и искали способ на ком-то выместить свою обиду и переходили на сторону противника⁴¹. Кавказский корпус формировался по особым правилам. Сюда мало шли солдаты прямого призыва. На Кавказ по разнарядке направляли солдат и офицеров из воинских частей со всей России. Естественно, командиры частей стремились избавиться от наиболее недисциплинированных. Вдобавок Кавказский корпус был местом ссылки для разжалованных офицеров и солдат, совершивших воинские преступления. В результате сюда направлялись дезертиры, пьяницы, дуэлянты. В свое время генерал Ермолов пытался прекратить такую порочную практику. Но это ему удалось только отчасти⁴².

В Центральной России к Кавказу относились далеко не однозначно. В 1899 году И. Алексанов опубликовал свою статью в «Вестнике Европы», где он охарактеризовал Северный Кавказ как сырьевой придаток России: «В настоящее время весь Северный Кавказ – только производитель, – сообщал он, – поставщик сырья и производитель безгласный, бесправный, рабски подчинённый условиям, а очень часто и произволу эксплуатирующих его труд коммерческих центров. До сих пор Северный Кавказ служит ареной грубых эксплуататорских махинаций; край переполнен «пришельцами», нахлынувшими сюда, начиная с пятидесятых годов, в погоне за лёгкой наживой, млечными реками и простором»⁴³. Пальм, в своей статье «Кавказские губернаторы о Кавказе» писал: «Послушать одних – Кавказ разлезся по швам, русская власть как бы способствует развитию мятежного брожения, русская государственность потерпела полное крушение. Послушать других – окраина спокойна, население лояльно, подвластные России мелкие кавказские народцы терпеливо сносят всевозможные обиды и притеснения как от русских окраинцев, угнетающих туземцев, так и от представителей русской государственной власти»⁴⁴.