Текст книги "Драконы в рюкзаке"

5

Только в самом низу лестницы я осознаю, что до сих пор сжимаю под мышкой книгу Л. Роя. Не знаю, зачем я ее утащил, но в ту квартиру я точно больше не вернусь! Говорю себе, что отдам книгу маме, а она пусть вернет ее Ма. Надеюсь, что мама и ее адвокат сегодня выиграют дело. Если нас выселят, не исключено, что придется переезжать к Ма, а я больше никогда в жизни не хочу видеть эту старую перечницу!

Оказавшись на улице, я сбрасываю скорость и останавливаюсь на минутку, чтобы перевести дух. Кладу тяжелую книгу в рюкзак и закрываю молнию. Если эти выходные я собираюсь провести у Пателей, нужно позвонить Вику. Но у меня нет мобильника, а в этом квартале не видно ни одного городского телефона. Маловероятно, что мама вернется скоро, так что я плюхаюсь на крыльцо здания и пытаюсь придумать план.

Проходит десять минут, и я слышу у себя за спиной «тук-тук-тук». Бросаю взгляд через плечо и – здрасте, пожалуйста! – вижу Ма, которая шаркает ко мне со своей тростью. Она наставляет на меня палец и окликает:

– Эй, ты, парень!

Говорю себе, что я не обязан на нее смотреть. Да и мама учила, что я не должен отзываться, когда меня окликают не по имени.

«Тук-тук-тук» не затихает, и вскоре Ма останавливается передо мной на тротуаре. На ней черные кожаные кроссовки, а из-под бежевого плаща торчит пола́ лилового халата. Наверное, Ма спешила, чтобы перехватить меня. Она слегка запыхалась, так что никто из нас ничего не говорит где-то с минуту. Я смотрю в сторону, мечтая о том, чтобы сейчас из-за угла показалась мама. Ма смотрит в другую сторону, будто тоже кого-то ждет.

Наконец она прочищает горло и заявляет:

– Мне нужно кое-что кое-куда отнести.

Я не отвечаю, и Ма, кашлянув, осведомляется:

– Ты идешь, парень?

Она не смотрит на меня, но голос у нее все такой же грубый. Что-то мне подсказывает, что Ма не из тех людей, кому легко даются извинения. Ну и славно, потому что я тоже извиняться не собираюсь.

– Меня зовут Джексон, – тихо говорю я.

Ма хмыкает и прищуривается:

– Это имя твоего папаши?

Я хмурюсь. Об отце я говорить не хочу. Так что просто пожимаю плечами и произношу:

– Это мое имя, но вы можете звать меня Джекс.

Ма кивает и говорит:

– Идем, Джек.

– Джекс – с буквой «с» на конце.

Вид у Ма раздосадованный, но она снова кивает и ждет, пока я поднимусь с крыльца. Я забрасываю на спину рюкзак, и мы отправляемся в путь по кварталу – медленно, поскольку именно так ковыляет Ма со своей тростью. Долгое время мы молчим. Потом Ма откашливается и говорит:

– Твоя мама называет меня Ма, потому что, когда она была девочкой, я присматривала за ней. Ее мать оставила Алисию на мое попечение, но мы не родня друг другу. Я просто старый друг семьи.

– Почему бабушка оставила маму с вами? – спрашиваю я.

Ма останавливается и налегает на трость. Несколько раз глубоко вздыхает, а потом смотрит на меня:

– Растить ребенка – самая трудная работа на свете, Джекс. Уж мне-то известно – я немало их вырастила. И все они были не мои. Как и многим женщинам, твоей бабушке требовалась помощь. Поднимать ребенка на ноги в одиночку оказалось тяжелее, чем она могла потянуть, и она пошла ко мне, потому что… потому что знала, что мне тоже нужна помощь.

– Какая помощь? В смысле по дому?

– Парень, прошу тебя! – нетерпеливо обрывает Ма.

Я хмурюсь и жду, чтобы она назвала меня по имени. Ма закатывает глаза, но исправляется:

– Джекс, ты же видел мой дом. Там все было чисто и аккуратно, пока ты не запустил в кухню эту проклятущую белку. Мне не требуется помощь, чтобы поддерживать чистоту в квартире. В те времена мне нужны были помощники другого сорта. Таких называют… подмастерье.

Ма сдвигается с места и шагает дальше. Я хочу последовать за ней, но от внезапно нахлынувших мыслей у меня кружится голова. Вдыхаю поглубже и стараюсь сосредоточиться. Подмастерье. В тот единственный раз, когда я натыкался на это слово, оно стояло рядом со словом чародей.

Если Ма нужен подмастерье, означает ли это, что сама она?..

И тут я спрашиваю себя: а мама сегодня действительно в суде? Что, если она за мной не вернется? Если я останусь с Ма насовсем – значит, я стану ее подмастерьем?

В мой раскрытый рот едва не залетает муха, так что я захлопываю его и спешу догнать Ма. Она щурится, хотя небо затянуто темными тучами. Всего минуту назад было солнечно, но сейчас у меня нет времени думать о капризах погоды. Я должен узнать правду:

– Так… мама была вашим подмастерьем?

Ма трясет седой головой и отвечает:

– Она могла бы им стать. У нее большой потенциал, у твоей мамы. Алисия была очень яркой девочкой – и любопытной, совсем как ты. Но она захотела, чтобы у нее была обычная жизнь. – Ма отхаркивается и сплевывает комок мокроты на асфальт. – И вот что она в итоге получила.

С минуту я раздумываю об этом. Когда тебя выселяют из дома – это «обычная жизнь»? Мне вот это совершенно не кажется нормальным. Такое чувство, что Ма хотела бы, чтобы мама сделала в жизни другой выбор. Но, если бы мама столько лет назад стала подмастерьем Ма, встретила бы она моего папу? И был бы у нее я?

Стань я подмастерьем Ма, я бы наверняка уже знал, что она прячет в красной жестянке из-под мятных конфет.

Толстая книга Л. Роя в рюкзаке ощутимо оттягивает мне плечи, так что я делаю обоснованное предположение:

– Ваш друг на Мадагаскаре – это он послал вам каких-то ящериц, да?

Задерживаю воздух в легких до тех пор, пока Ма не кивает. Это придает мне смелости задать второй вопрос:

– И он – тот самый человек, который написал книгу, верно?

– Ту, которую ты украл?

– Я… я… я не крал ее! – заикаюсь я. – А просто взял на время! – Я снимаю одну лямку рюкзака с плеча, чтобы расстегнуть молнию: – Вот… возвращаю ее вам.

Ма снова останавливается, чтобы смерить меня взглядом:

– И что ты предлагаешь мне делать с тяжелой книгой тут, посреди улицы?

Она, конечно, права, так что я застегиваю рюкзак и снова продеваю руку в лямку.

К моему удивлению, Ма хихикает:

– И потом, я эту книгу уже раз шесть прочла.

Я кошусь на нее:

– Вы же говорили, что ни одной из них не читали.

– Но ты ведь еще тогда понял, что я говорю неправду. Ты не дурак, Джекс. Что-что, а это я признаю.

Это не вполне комплимент, но у Ма на лице все еще нечто вроде улыбки, так что я осмеливаюсь задать еще один вопрос:

– А почему эта белка пыталась дать вашим ящерицам зефирок?

Улыбка исчезает. Ма отворачивается и глядит вдаль, тихонько насвистывая:

– Любому живому существу в этом мире требуется помощь, чтобы выжить, Джекс. Для тех, кто у меня на попечении, я делаю все, что могу, но иногда…

Ма снова переводит тяжелый затуманенный взгляд на меня. Потом прижимает большой палец к одной из моих бровей-гусениц, пытаясь разгладить завивающиеся волоски. Мама тоже так делает, что всегда вызывает у меня улыбку, потому что мы оба знаем: наши брови – неприручаемые.

– Иногда нельзя проявлять свою любовь, – произносит Ма тихо, но твердо. – Иногда ты должен говорить «нет», когда хочешь сказать «да», потому что на тебе лежит ответственность. Те драк… э-э… ящерицы не могут остаться здесь, Джекс. Они прибыли из одного мира и направляются в другой.

– Они голодные?

– Наверное. Такие новорожденные любят все сладкое и липкое, но я не могу дать им желаемого.

– Почему не можешь?

– Если я их накормлю, они решат, что я – их мама. Знаешь, что такое импринтинг?

С минуту я соображаю. Сложные слова – не моя сильная сторона, но я все равно пробую ответить:

– Это когда что-то тяжелое оставляет отпечаток на чем-то мягком… или светлом. Как когда наступаешь в грязь или мокрый цемент, и остается след.

Ма кивает:

– Примерно. В мире животных немного иначе. Некоторые особи не знают, как им быть – кем им быть, – пока не откроют глаза в первый раз. Этих малюток нужно держать в темноте, пока они не окажутся со своими. Я не могу позволить им увидеть меня – или тебя.

– А почему они не могут остаться здесь? Вы бы могли купить террариум в зоомагазине и другую ящерицу, которая показала бы им, как… быть ящерицей. А я бы помог присматривать за ними.

Ма смотрит вправо-влево и печально качает головой:

– Бруклин уже не тот, что раньше. Иногда я оглядываюсь и с трудом узнаю этот район. «Органическое» то, «ручной работы» сё. Раньше я всех в своем доме знала по именам, а они знали меня. А теперь мне и половина жильцов на моем этаже незнакома. Они въезжают и ведут себя как чужаки, а не как соседи.

Ма вздыхает и снова отправляется в путь.

– Видно, так уж устроен наш мир. Старое уступает дорогу новому. И очень жаль, между прочим. Бруклин потерял свою магию. Раньше всевозможные существа называли это место домом. Но не теперь.

Я вспоминаю об уведомлениях, которые квартирный хозяин все пришпиливал на нашу дверь.

– У каждого должен быть дом, – заявляю я, – где он может жить столько, сколько захочет.

– В идеальном мире так оно и было бы, – отзывается Ма. – Но мы не в таком мире живем, Джекс.

Я снова чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, так что спешу задать очередной вопрос:

– Куда же вы несете ящериц? В зоопарк Проспект-парка?

Ма качает головой:

– Эти ящерицы, мм, особенные. Им нужно страшно много места, чтобы расправить… В смысле чтобы расти. Эл Рой послал их мне, потому что знает, что я не засажу их в клетку.

– Так вы все-таки дружите.

Ма крякает:

– Эл Рой – шарлатан. Называет себя ученым, но, по большей части, все сочиняет и надеется, что никто не отличит его россказней от правды.

– Но вы отличаете.

Она кивает и с ноткой гордости говорит:

– Это моя работа – разбирать, где факты, а где выдумка. – Затем Ма тычет тростью в сторону парка впереди и сообщает: – Вот куда мы идем. А теперь, Джекс, – ты умеешь хранить тайны? Потому что я не хочу, чтобы твоя мама потом цеплялась ко мне, что я вмешиваю тебя в свои дела. Она из-за этого тогда и ушла из моего дома. Ей не нравился род моей деятельности.

– А что это за род деятельности? – спрашиваю я, чувствуя себя дураком от того, что подозревал Ма в чародействе. – Вы ветеринар?

– Нет, Джекс. Не ветеринар.

– Кто тогда?

Ма смотрит налево, потом направо, прежде чем вытолкнуть меня тростью на пустую проезжую часть. Я жду ответа на свой вопрос, но она молчит до тех пор, пока мы не переходим улицу. Тогда Ма поворачивается и таращится на меня – кажется, очень долго.

– Твоя мама, что, правда ничего обо мне не рассказывала? – наконец спрашивает она.

– Нет, мэм, – честно отвечаю я.

Ма хмыкает.

– Манеры у тебя приятные, этого не отнимешь, – замечает она.

Потом вздыхает и тяжело опирается на трость – так тяжело, что я боюсь, не разломится ли палка напополам.

– Что тебе нужно знать, Джекс, так это что… я – ведьма.

Она произносит это просто, будто ничего такого тут нет. Потом отталкивается тростью и ковыляет к парку.

6

Мы останавливаемся перед входом в Проспект-парк. За нашими спинами по оживленной Флэтбуш-авеню гоняют машины. Бегуны трусят мимо, матери катят детей в колясках. Мама приводила меня сюда, когда я был маленьким. В этой части парка есть карусель и зоопарк плюс игровая площадка и дом Леффертса, где когда-то жили голландские первопоселенцы. Проспект-парк – одно из любимых моих мест в Бруклине, но от того, что я оказался здесь с Ма, я больше нервничаю, чем радуюсь. Прижимаю ладонь к животу и надеюсь, что по моему виду и не скажешь, как меня подташнивает. Что старая ведьма с детенышами ящерицы с Мадагаскара забыла в таком месте, как Проспект-парк?

Дело оборачивается так, что в парк мы даже и не заходим. Вместо этого мы стоим перед высокими каменными воротами, пока Ма изучает грозовое небо. Темные тучи над нашими головами выглядят словно масса воды, которая закручивается в стоке раковины.

– Кажется, дождь собирается, – замечаю я, надеясь, что это подтолкнет Ма к действию.

Но она отвечает лишь задумчивым «хммм» и ободряюще похлопывает себя по сумке.

– Что теперь будем делать? – интересуюсь я, когда первые капли падают мне на лицо.

– Ждать, – отзывается Ма.

Я следую за ней к каменной лавочке и смотрю, как Ма с кряхтеньем опускается на нее. Сам я слишком взвинчен, чтобы сидеть, так что остаюсь стоять в паре метров от скамейки. Один-два голубя прохаживаются рядом своей походочкой враскачку, надеясь, что мы бросим им какие-нибудь крошки или что-то еще. Когда один из них подходит слишком близко, я качаю ногой в его сторону, и он с хлопаньем крыльев улетает. Но с мрачного неба спускается все больше и больше голубей, и вскоре мы оказываемся в окружении моря воркующих птиц. Я топаю, чтобы отпугнуть их, но Ма говорит:

– Оставь их. Они знают, какое сейчас время.

Для меня в этой фразе нет смысла, но я делаю как мне сказано и опускаюсь рядом с Ма на жесткую каменную лавочку. Время от времени кошусь на нее украдкой, но вести себя пытаюсь как ни в чем не бывало. Я никогда раньше не видел настоящей ведьмы! Ма вовсе не похожа на тех колдуний, что показывают по телевизору. Хочу спросить у нее, как она стала ведьмой. Сначала была чьим-то подмастерьем? Мне любопытно, но и страшновато, и я не хочу ляпнуть какую-нибудь банальность вроде «Где же ваша метла?». Так что просто хрущу костяшками пальцев и жду, пока Ма сама что-нибудь мне скажет. А она снова увлеклась наблюдениями за небом, так что не говорит ничего.

Прежде чем я успеваю придумать нормальный вопрос, который можно задать ведьме, в поле зрения появляется бездомный с перегруженной тележкой из супермаркета. На нем столько одежды, что человек напоминает ходячую корзину с бельем для стирки. Я могу насчитать не менее трех разных шапок, надетых одна поверх другой на голову, которую бомж склонил низко на грудь. Я не вижу его лица, но в тележке у него старый телевизор, пакеты, забитые пустыми банками из-под соды и бутылками, и еще одежда.

Пытаюсь не таращиться на бездомного, потому что мама говорит, что это невежливо. Но Ма, похоже, ничего подобного не чувствует. На деле она двигается ближе ко мне, чтобы освободить место на скамейке, и, естественно, бомж паркует свою тележку и усаживается рядышком с нами.

– Ма, – произносит он грубым голосом, но дружелюбно.

– Эмброуз, – вежливо отвечает Ма.

Я не поднимаю глаз от земли, чтобы никто не понял, насколько я удивлен. Ма знакома с этим типом?

– Ты никогда не думал о том, чтобы путешествовать налегке? – спрашивает она. – Надо было найти место, чтобы припарковать эту тележку. Она замедляет тебя, Бро.

Человек вытягивает руку в перчатке и берется за бортик тележки:

– Извини, что заставил тебя ждать, Ма, но ты же знаешь – я люблю держать ценное имущество под рукой.

Ма понимающе кивает. Потом тростью сбивает комок присохшей грязи с одного из непарных ботинок бомжа.

– Как идут дела?

Мужчина поднимает голову и смотрит вдоль улицы:

– Все уже не так, как прежде, Ма, но тебе не требуюсь я, чтобы узнать об этом.

– С транспортером есть проблемы?

– Ты отправляешься сегодня?

Ма пожимает плечами:

– Может выйти и так.

– Я думал, ты давно вышла из игры, Ма. Ты, знаешь ли, уже не девочка!

Ма ворчит и раздраженно стукает тростью о мостовую:

– А то я сама не в курсе. Но ты же знаешь, как обстоят тела, Бро. Всякий раз, как я собираюсь на покой, они находят способ оставить меня при деле.

Эмброуз усмехается:

– И что за способ на этот раз?

Ма похлопывает по сумке:

– Я должна выполнить доставку.

Эмброуз склоняет голову набок, от чего шляпа-федора начинает сползать с его макушки.

– Это же черная работа, Ма. Почему они хотят, чтобы такой профи, как ты, занимался доставками?

Ма тянет за ремешок сумки и оглядывается, чтобы удостовериться, что никто не подслушивает.

– Ты знаешь, как оно бывает, Бро. Иные доставки поособеннее остальных.

Эмброуз кивает так рьяно, что шляпа падает. Я подбираю ее, возвращаю бездомному – и тут-то замечаю пустое место. Стоит теплый весенний денек, но Эмброуз замотан с ног до головы. На нем столько одежды, что и сантиметра кожи не разглядеть. Но даже несмотря на всю эту луковую шелуху, когда бездомный протягивает руку за шляпой, между резинкой на манжете его пальто-дутика и перчаткой я вижу воздух.

До сегодняшнего дня я не обращал особенного внимания на бомжа, который постоянно сидит на скамейке перед Проспект-парком. Но теперь, когда я узнал, что Ма – ведьма, все прочее тоже перестает казаться нормальным. Думаю, если снять с Эмброуза всю сотню предметов одежды, он окажется невидимкой!

– Спасибо, малыш, – говорит он, прежде чем водрузить федору поверх бейсболки, и обращается к Ма: – Он с тобой?

Прежде чем ответить, Ма несколько секунд смотрит на меня:

– Да, со мной.

– А птицы?

Ма пожимает плечами и поднимает глаза к мрачному небу:

– Видно, решили, что мне нужен крылатый эскорт.

Эмброуз смеется и вытягивает из тележки прозрачный полиэтиленовый пакет. Развязывает узел на нем и бросает голубям птичий корм. Те спешат к семенам, освобождая тротуар перед Ма и мной.

– Первый день на работе? – Голова Эмброуза опущена, будто он смотрит на птиц, но я знаю, что обращается он ко мне.

Я открываю рот, чтобы ответить, но Ма меня опережает:

– Он – временный сотрудник.

Эмброуз снова смеется:

– У тебя все подмастерья временные, Ма! Будь осторожен, малыш: в нашем деле стажировка может быть рискованной. Скажи-ка, Ма, что случилось с твоим предыдущим подмастерьем? Волосы-то у него отрасли?

– Само собой, отрасли! – Ма кладет руку мне на локоть и сильно стискивает. – Не слушай его, Джекс. Бро просто подшучивает над тобой. – Затем она обращается к Эмброузу: – Ты готов?

– Я всегда готов, Ма. Ты только скажи.

Ма опускает обе ладони на ручку трости и с очередным стоном отрывается от скамейки:

– Это правда необходимо? Мы же друг друга давным-давно знаем, Бро.

– Верно. Но правила не мной написаны, Ма. Без пароля я открыть тебе дверь все равно не могу.

Дверь? Я оглядываюсь, но вижу вокруг лишь одну дверь – дверь сторожки. Такие есть на каждом углу парка. Сторожка похожа на самый крошечный в мире за́мок с круглыми каменными стенами и заостренной крышей из красной черепицы. К черной двери ведут две ступеньки, на ней нет ручки – только золотая замочная скважина в середине. По бокам и в двери сторожки раньше были окна, но теперь их закрывают металлические пластины с черными планками. Должно быть, для крыс убежище идеальное, но зачем туда понадобилось попасть Ма?

Голуби пользуются тем, что Ма отвлеклась, и снова собираются вокруг ее ног. Ма ругается вполголоса и несколько секунд роется в сумке, прежде чем извлечь оттуда небольшую синюю книжечку. Открыв ее, Ма нетерпеливо перелистывает страницы, пока наконец не восклицает: «Нашла!»

Я смотрю, как она придвигается к Эмброузу и шепчет что-то ему на ухо. Бомж кивает, потом для равновесия хватается за тележку и поднимается на ноги. Из внутреннего кармана своего зимнего пальто Эмброуз достает ключ и шагает к ближайшей сторожке. Он отпирает черную дверь, и я слышу громкий щелчок.

Ма дожидается, пока Эмброуз прошаркает обратно к тележке, а потом пробует открыть дверь. Поскольку ручки нет, она тянет за металлические пластины на окне, пока тяжелая дверь не поддается со скрипом.

Эмброуз прячет ключ под пальто и бросает через плечо:

– В последние несколько недель транспортер работал с перебоями.

Ма хмурится и снова тянет дверь на себя, чтобы можно было заглянуть внутрь.

– Не хочу этого слышать, Бро, – устало говорит она. – Не сегодня.

– Просто подумал, что лучше тебе знать, Ма, раз уж с тобой друг. Готовься к тому, что возможны накладки.

– Я всегда готова к этому, – уверенно отвечает Ма.

Эмброуз снова кивает и толкает свою тележку дальше по Флэтбуш-авеню.

– Что ж, было приятно повидаться, Ма. Береги себя.

– Кому же меня и поберечь, как не мне самой? – улыбается Ма.

Эмброуз поднимает руку, и Ма машет ему в ответ, хотя он и не может этого увидеть. Потом она поворачивается ко мне и спрашивает:

– Готов к отправке?

– Отправке куда? – Мой желудок делает быстрое сальто.

– Из этого мира в другой. Много времени занять не должно. Ты бывал на Кони-Айленде, Джекс? – Я киваю, и Ма продолжает: – Это вроде поездки на «Циклоне»[2]2
  Кони-Айленд – полуостров с пляжем и парком развлечений в Бруклине (Нью-Йорк). «Циклон» – исторические «американские горки» в этом парке развлечений, построенные в 1927 году.


[Закрыть] – тряско, но быстро.

Я распугиваю оставшихся голубей и шагаю к сторожке. Из-за заколоченных окон внутри темно, но сквозь приоткрытую дверь падает достаточно света, чтобы в кирпичной стене я мог разглядеть вторую дверь.

– Бояться нечего, – говорит Ма. – Просто закрываем дверь, держимся крепче и выходим с другой стороны уже на месте.

– Которое называется?..

Ма вздыхает:

– Я знаю, что ты любишь географию, Джекс, но того места, куда мы с тобой направляемся, нет ни на одной карте из тех, что ты мог видеть.

– И там ящерицы будут в безопасности? – спрашиваю я.

До ящериц мне и дела нет: в основном я пытаюсь оттянуть решение, которое Ма заставляет меня принять.

Она достает из сумочки золотые часы. Переворачивает их на ладони и произносит больше себе, чем мне:

– Время пришло.

Дождь льет сильнее, и люди торопятся покинуть парк, не обращая на нас внимания. Только голубям мы по-прежнему интересны. Один даже садится Ма на плечо! Я бы от такого взбесился, но она лишь гладит птицу, прежде чем осторожно столкнуть ее.

Наконец она смотрит на меня сквозь морось и говорит:

– Вот в чем суть, Джекс. На самом деле. Существа, которых послал мне Эл Рой, – не ящерицы. Это драконы. Здесь недостаточно магии, чтобы они спокойно жили в нашем мире. Поэтому они не могут оставаться в Бруклине.

Ма делает паузу, предоставляя мне возможность что-нибудь сказать, но я лишаюсь дара речи, так что она продолжает:

– Я понимаю, для тебя это чересчур. Я ведьма, и в сумке у меня три дракона, и я, вообще-то, должна была присмотреть за тобой какое-то время. Ты можешь отправиться со мной, но я пойму, если вместо этого ты захочешь пойти к своему другу. Как его зовут?

– Вик, – выговариваю я.

– Точно. У тебя есть варианты, Джекс. – Ма с мгновение разглядывает меня, потом продолжает: – Вид у тебя уже такой, словно тебя слегка мутит. Может, тебе лучше остаться с Эмброузом. Он далеко не ушел – если поторопишься, нагонишь. А я найду тебя, когда вернусь, обещаю.

Я заглядываю в темную тесную сторожку и гадаю, не была ли права мама, удрав от Ма. Может, тогда она чувствовала то же самое, что я сейчас.

– Ты не обязан идти со мной, – говорит Ма. – Без обид, правда. Но решай быстрее, Джекс, потому что мне пора.

Из сумочки Ма слышится хныканье, и к сторожке стягиваются все новые голуби. Я смотрю на улицу и гадаю, о чем мы будем говорить с Эмброузом, если я решу остаться с ним, а не последую за Ма бог знает куда. Возможно, у ближайшей станции метро есть городской телефон и библиотека недалеко. Я бы мог позвонить Вику и попросить встретиться со мной там.

Или…

Я могу отправиться в далекий мир и помочь Ма доставить туда этих драконьих детенышей.

Ма выгоняет голубей прочь из сторожки и шагает внутрь. Там ей едва хватает места, чтобы развернуться. Она улыбается мне и машет, а потом хватается за металлическое кольцо в центре двери:

– Я скоро вернусь, Джекс.

Ма улыбается, но я что-то замечаю в ее сине-черных глазах. Кажется, это разочарование. Сколько новичков просто ушли, когда Ма требовалась их помощь? Официально я не ее подмастерье – она же сама сказала, я лишь временный работник, – но сейчас у меня все равно нет занятий получше.

В рюкзаке у меня зубная щетка и сменная одежда. Плюс книга Эл Роя, из которой можно узнать факт-другой об удивительных драконах Мадагаскара.

Меня сегодня уже один раз бросили. Не хочу опять оставаться в стороне. В тот момент, когда Ма начинает закрывать тяжелую дверь, я кричу:

– Стойте! Я с вами, Ма. Вам может пригодиться помощник. – И протискиваюсь внутрь.

Ма с грохотом захлопывает дверь. В тесной сторожке темным-темно, но мое сердце начинает стучать чуть медленнее, когда Ма опускает руки мне на плечи:

– Хорошо, Джекс, тогда держись. Сейчас будет тряска.