Текст книги "Прежде чем ты узнаешь мое имя"

Девять

Завтра я буду мертва.

С чего мне начать рассказ о последнем дне моей жизни? О чем вам рассказать? Я встаю, и все еще сонная завариваю себе кофе. Вода с шипением льется на раскаленную кофеварку и плюется в меня. В душе я не могу правильно настроить температуру воды. Иногда мне кажется, что каждый день кто-то меняет краны местами, просто чтобы сбить меня с толку. Я ем банан, который мне с трудом удается проглотить, и, обходя игрушки для собак, отбрасываю их в угол гостиной, чтобы открыть окно и впустить утренний свет в комнату. Улица представляет собой обычную смесь раздутых мешков для мусора и металлических каркасов. По ним даже можно было бы спуститься, не выгляди они так, словно вот-вот рухнут. Небо голубое, но позже снова пойдет дождь. Собачья шерсть зацепилась за большой палец на моей ноге. Светлый, яркий, самый обычный день.

Я встаю, но все еще хочу спать. Варю себе кофе, шипит вода. Неправильная температура в душе. Скользкая банановая мякоть на языке и скрип резиновой косточки. Мешки для мусора, металл и синее-пресинее небо. Надвигается дождь. Собачья шерсть, что щекочет палец на ноге. Светлый, яркий и совсем не обычный день.

Утро проходит. Ни медленно, ни быстро. Просто проходит.

Почти целый месяц мое утро проходило подобным образом, так что я успела к этому привыкнуть. Я делаю бутерброд с сыром, оставляю тарелку и нож в раковине, рядом с моей кружкой для кофе. В голову приходит идея, что мне следует больше стараться, чтобы содержать это место в чистоте. Я должна показать свою благодарность. Я прижимаю еще одну заметку и пишу слово «Помогать», прежде чем сильный хлопок снаружи пугает меня. Буква «ь» виляет, отскакивает от желтой бумаги, когда я роняю ручку. Я хотела написать: «Помогать по дому», но ручка закатилась под стол. Я не утруждаю себя тем, чтобы наклониться и найти ее.

«“Помогать” подойдет», – думаю я, улыбаясь, когда вывешиваю свой последний трепещущий долг на дверцу холодильника. Это последнее светлое и яркое утро в моей жизни.

В последнее яркое утро моей жизни Руби Джонс смотрит в окно и морщит нос при виде черных, выстроившихся вдоль улицы и наваленных один на другой мусорных мешков. Она воображает запах гниющих овощей и грязных подгузников, хотя единственный запах, который можно уловить в ее комнате – легкий мускусный аромат ее дизайнерской свечи. Между ее домом и квартирой напротив она видит синюю полоску неба. Дождя нет, но, как утверждает прогноз погоды, сегодня днем он все равно пойдет. Также они обещают теплое лето, как только удастся пережить эту своенравную весну.

(Кстати, они правы.)

В это мое последнее утро у Руби тоже есть пара уже ставших привычными дел: спуститься вниз выпить кофе, вернуться в свою комнату, чтобы принять душ. Натянуть обувь для пробежки, размяться и вниз, в Риверсайд-парк, чтобы сменить обстановку. Под ее ногами асфальтированная улица меняется на тенистую тропинку, а потом она выбегает на причал. Руби слушает громкую музыку в наушниках, пытаясь обогнать собственные мысли.

Эш больше не упоминал о своем визите.

С тех пор, как сказал ей, что, возможно, приедет в Нью-Йорк. Тогда она выждала несколько часов, прежде чем ответить: «Было бы замечательно!». Довольно скоро они заговорили о других вещах, и Руби не могла, да и не хотела спрашивать Эша о его планах, пока не прошла неделя, а затем еще одна. Пока ее первый месяц в Нью-Йорке не подошел к концу. Прошел целый месяц, а Эш так и остался комком в ее горле, болью в ее костях. Этого не должно было случиться.

Руби пыталась что-то сделать, искала какое-то лекарство. Например, загрузила приложение для знакомств и вела шаблонные беседы с несколькими мужчинами, которым понравился ее профиль. Один, финансовый менеджер из Челси, казался достаточно приятным, пока посреди дня не прислал ей свои обнаженные фото, сопроводив их вопросом: «Ну как тебе?». Как будто они только что не говорили о том, чтобы купить билеты на бейсбольный матч. Руби немедленно заблокировала его, а после – удалила и свой профиль. Ее щеки пылали от смущения и ужаса: она была так близка к тому, чтобы пригласить его выпить. Непрошеные голые фотографии казались агрессивными, даже зловещими. Вел бы этот финансовый менеджер себя так же при личной встрече? Как новичок в онлайн-знакомствах, Руби понятия не имела, является ли такое поведение нормой в наши дни. Возможно, она должна была посмеяться над этим или восхититься наигранной уверенностью парня. Однако желания смеяться у нее не появилось, наоборот – случившееся вызвало у нее тошноту, а потом и грусть.

Руби хотелось отдохнуть от Эша, получить шанс заменить их недоотношения чем-то настоящим, реальным. Вместо этого она обнаружила, что тоскует по нему, по уже знакомой близости больше, чем когда-либо.

Этого не должно было случиться.

Вычеркнув незнакомцев и свидания с ними из своего списка, Руби продолжает бежать. Она завела дневник, но ее пугали вырывавшиеся из нее слова, смущало, что каждое утро ее душевная боль обнажается на страницах. И Руби выбросила дневник пять дней спустя. Она записалась на лекцию о самореализации в 92Y[20]20
  92nd Street Y – это культурный и общественный центр, расположенный в Верхнем Ист-Сайде Манхэттена в Нью-Йорке, на углу 92-й Ист-Стрит и Лексингтон-авеню. Его полное название – Еврейская ассоциация молодых мужчин и молодых женщин на 92-й улице.


[Закрыть] и на еще одну – по медитации с гидом в «ABC ковры и все для дома», а после обеда читала или наблюдала за людьми, сидя на сырых деревянных скамейках Хай-Лайн[21]21
  Хай-Лайн – надземный парк в Среднем и Нижнем Манхэттене, в районах Митпэкинг и Челси, на высоте 10 метров от земли, разбитый на месте надземной железной дороги. Имеет общую длину 2,33 км.


[Закрыть]. Уже не совсем туристка, Руби провела последние дни моей жизни, примеряя другой Нью-Йорк и другую версию себя. Конечно, ничего не получалось; все, что она пробовала, казалось ей ошибкой, как будто она все еще бежала не в ту сторону. Одиночество так дезориентирует; с Эшем в качестве ее единственной путеводной звезды Руби продолжала чувствовать себя совершенно потерянной.

(Она до сих пор понятия не имеет, куда направляется, какая история ее ждет. Но она уже так близко. Мы почти на месте.)

Этим утром, этим самым последним утром, Руби безуспешно пытается не думать ни о своих неудачах, ни об Эше. Тяжелым шагом она пробегает мимо покачивающихся на воде лодок, следуя вдоль реки Гудзон на юг, прежде чем повернуть и направиться вверх, прочь от Риверсайд-парка. Она наслаждается жжением в икрах, пока поднимается по бетонным ступенькам на верхний уровень, перепрыгивая две за раз. Руби полюбила этот парк с его статуями, лодками и широкой водной полосой. Здесь достаточно места, чтобы избавиться от необходимости сравнивать свою скорость с человеком, бегущим впереди. Руби решает, что отныне будет тренироваться здесь.

(Пока она бежит, на пути ей попадается выгуливающий собак Ной. Он тоже любит этот парк.)

Вернувшись в свою комнату, разгоряченная после пробежки Руби хватает телефон и посылает импульсивный сигнал SOS. Она печатает предложение, которое крутилось у нее в голове вот уже несколько дней.

Все кончено, Эш?

Ответ приходит почти мгновенно.

Конечно же нет. Просто в последнее время почти нет возможности отвечать. Слишком занят. До скорой встречи!

Пять минут спустя:

Может быть.

Что-то внутри Руби напрягается. Возможно, из-за эндорфинов после пробежки ее болевой порог увеличился. Пассивное, отстраненное поведение Эша, обычно ранившее ее, теперь превращает ее кроткую улыбку в оскал. Несмотря на все попытки отвлечься, она не могла перестать мечтать о том, как Эш приедет в гости летом. Она представляла темные бары и джаз-клубы, в которые хотела бы его отвести, и поездку на поезде в Рокуэй, чтобы провести день на пляже. Простые радости, которые она бы могла разделить с ним. Она позволила своим мыслям блуждать по сплетенным рукам, поцелуям в шею и, что уж там, по ночам, проведенным в одной постели. Пальцы на губах, заглушающие тихие вздохи за этими тонкими стенами. Руки, скользящие по изголовью кровати, царапающие его ногти, когда Эш удовлетворяет ее своим ртом. Возможно, они так и не добрались бы до баров, клубов или пляжа.

Может быть.

Неужели она так глупа? Одно сообщение, которое открыло ей глаза. Теперь Руби перечитывает все, что ей отправил Эш. Она мерит шагами свою маленькую комнату, мечется там, словно львица в клетке, а ее разочарование растет. Почти нет возможности отвечать. Нет! Насколько жалкой она может быть? Питаясь каждым «может быть» и «конечно же нет», питаясь объедками. Он не слишком занят, чтобы ответить. Без сомнения, Эш изворачивается так и эдак, лишь бы дать другим людям все, что нужно. Но только не ей. Никогда. Во внезапной вспышке ярости Руби хочет что-нибудь пнуть. Крупная капля дождя разбивается о стекло, а она ненавидит своего любовника всем сердцем. Удар по стеклу, удар по реальности. Голубое небо может почернеть так быстро.

Возможно, Эш тоже ненавидит Руби – пусть и совсем немного. Он презирает ее за то, что побудила его ступить на путь, с которого он никак не может сойти. Не может сделать все правильно. Конечно, Эш забывает об этом в объятьях Руби или в широкой, чистой гостиничной кровати, куда прилег после конференции и слишком большого количества выпитого вина. В такие моменты она – все, о чем он может думать. Его любовница, женщина, чье тело он накрывал своим, в чьем теле он тонул и из которого пил снова и снова. Иногда тоска по ней ничем не отличается от жажды или голода. Первобытная потребность дотронуться до ее кожи, почувствовать ее запах. В такие моменты, как сейчас, когда она показывает, что нуждается в нем, когда посылает свой сигнал через океан, Эш мечтает, чтобы она оставила его в покое, думает о жизни до и после нее, если бы только он мог сказать все прямо. Почему она не понимает? Почему продолжает возвращаться? Она не может потерять его, когда он никогда ей и не принадлежал. Она сама предложила себя, согласилась на его условия. В этом нет его вины. Что же ему теперь делать? Разорвать помолвку с лучшей женщиной, которую он когда-либо знал, отказаться от блестящего будущего, которое его ждет? Будь он честен, такого никогда не случилось бы.

Будь он честен.

Что толку пытаться залезть к нему в голову, думает Руби и все больше злится. Когда вдалеке слышится раскат грома, она уверена, – в жизни Эша не было и дня, когда он был честен.

Я кое-что упустила из виду. Через несколько дней после вечеринки по случаю моего дня рождения я совсем расслабляюсь, начинаю доверять этому миру. Я делаю больше фотографий, провожу время с Франклином на его любимой площадке в Риверсайд-парке. Пишу в фотошколу, забочусь о чужих собаках и влезаю в очередные долги. Скоро исполнится месяц с тех пор, как я уехала из Висконсина. У меня было целых два дня рождения, а еще – появились планы. Я пытаюсь позвонить Тэмми, что, конечно, следовало бы сделать гораздо раньше, но она не отвечает. Я звоню еще раз, сердце уходит в пятки. Школа отвечает на мое сообщение и просит прислать портфолио моих работ, которое должно включать, как сказано в форме: «Автопортрет, призванный показать нам, каким художником вы собираетесь стать». Я делала фотографии по всему городу, и осталось еще четыре экспозиции[22]22
  Экспозиция – это значение количества света, которое попадает на датчик изображения камеры и определяет, насколько светлыми или темными выглядят снимки.


[Закрыть]. У меня есть планы.

А потом, одним ранним утром, все заканчивается. Я стою в центре своего мира, только выглядывая наружу. А потом кто-то врывается в мой мир, мир, что я создала для себя, и отнимает его.

Мы полагаем, что все преодолеем, если будем достаточно смелыми и стойкими, когда что-то пытается сбить нас с пути. Но потом кто-то чужой врывается в ваш мирок, загораживает обзор, и вот ваше тело вам больше не принадлежит, вашего мира больше нет.

Теперь его очередь наслаждаться.

Сначала была «я» и «мое», а теперь – «он» и «его».

Ярко-красный кончик его сигареты гаснет. Осыпается пепел. Маленькие сгоревшие пылинки цвета снега плавают в воздухе, пока трепеща не приземляются мне на плечо. Я хочу смахнуть их. Его рука опускается на мою, и я…

Нет, сейчас я не готова говорить об этом.

Десять

За несколько часов до моей смерти Руби Джонс уснула, укутанная своим гневом, и проснулась она так же – в его объятиях. На улице идет сильный дождь, но она этого не замечает. Сейчас 5:55 утра, рановато, но она уже встала и расхаживает теперь взад и вперед между столом и кроватью. Боже, эта студия слишком мала! Она просто завалена ненужными вещами. Руби перекладывает пульт от телевизора, разглаживает уголки простыни на кровати, трогает лежащую на прикроватной тумбочке расческу. Поворачивает ее на триста шестьдесят градусов, затем совсем убирает и возвращает пульт на прежнее место.

«Вот так люди и сходят с ума, – думает она. – Мне нужно выбраться из этой комнаты».

Надевая кроссовки, Руби слышит раскат грома. Или это сильный хлопок дверцы машины. Она напрягается, прислушиваясь, а затем пожимает плечами. Неважно, она не боится грозы. Небольшой дождь еще никому не повредил.

Когда Руби выходит из дома и направляется на запад в сторону Риверсайд-парка, улица пуста, а дождь хлещет ее по лицу. На первом перекрестке, уже промокшая насквозь, она подумывает вернуться назад, но вспоминает, как мерила комнату шагами и чувствовала себя запертой в клетке.

– К черту все! – кричит она и ждет нужный сигнал светофора, чтобы перейти дорогу, хотя на дороге нет ни одной машины.

И пугать на улице некого: ни людей, выгуливающих собак, у которых поводки постоянно перекручены, ни нянек, заботливо ведущих под руку спотыкающегося малыша. Когда Руби добирается до Риверсайд-драйв, она, наконец, видит машины: они останавливаются, снова заводятся, а, проносясь мимо, поднимают брызги воды. По крайней мере, это доказывает, что в городе есть и другие люди. Даже если Руби единственная, кто бегает под дождем.

Она подумывает остановиться на Риверсайд, но тротуар узкий, а когда машина за машиной обливают ее из грязной лужи, женщина разворачивается и направляется в парк. Здесь темнее, чем она ожидала. Небо выглядит так, будто смыкается вокруг деревьев, но Руби продолжает идти, уверенная, что на прибрежной тропе ей встретятся другие бегуны и велосипедисты. Пробираясь через верхние уровни парка, Руби ищет лестницу, чтобы спуститься к воде, но густые заросли деревьев по обе стороны от нее выглядят совсем не такими, какими она их запомнила. Возможно, сегодня она вошла через другие ворота. Она все еще плохо знает Риверсайд-парк, да и погода смущает ее и путает воспоминания. Благодаря картам Руби знает, что парк тянется на несколько кварталов, вверху – улица, внизу – река, так что заблудиться не получится. Она старается убедить себя, что следует просто двигаться на юг, пока не найдется знакомый ориентир, который поможет найти дорогу. И все же ее пробирает паника.

Над ее головой слышатся раскаты грома, и Руби спотыкается и подворачивает лодыжку. Крик боли эхом разносится по парку, когда молния прорезает небо, и она подумывает о том, чтобы сдаться и отправиться домой. Женщина останавливается, вытирает глаза и разминает лодыжку, когда мимо проносятся два бегуна, направляющихся на север. Они кивают, показывают ей поднятые вверх большие пальцы, и Руби чувствует себя глупо. Как она могла забыть? Она же в Нью-Йорке, и неважно, где ты – ты никогда не останешься один.

Ей уже не так страшно, и Руби, опустив голову, бросается вперед, сквозь стену дождя. Брызги грязи поднимаются вверх, когда она бежит по мокрой дорожке. Наконец она подходит к лестнице: ступени мокрые и сделаны под таким углом, что ей приходится спускаться осторожно, стараясь не поскользнуться на истертом камне. У подножия есть короткий туннель, влажные бетонные стены испачканы граффити, пахнет застарелой мочой. Она добралась до воды! Выйдя из туннеля на прибрежную дорожку, Руби выдыхает и с удивлением обнаруживает, что тут ни души. Молния вспыхивает над ее головой, и Руби чувствует, как в ее груди расцветает тревога. Здесь, внизу, должны быть люди, они всегда здесь есть. Сегодня над Нью-Йорком бушует настоящая буря, о чем она только думала, уходя из квартиры?

Руби останавливается и в попытке успокоиться опирается на перила у кромки воды. Она не задержится в Нью-Йорке надолго, если позволит небольшой буре себя напугать. Это просто дождь, немного грома и молний, и глупая австралийка, отправившаяся на пробежку, когда всем остальным хватило ума остаться дома. Может быть, их разбудило экстренное сообщение, пришедшее на телефон: «Грядет внезапное наводнение. Держись подальше от водоемов». Так что они перевернулись на другой бок и снова заснули. Неважно, сегодня ее не унесет в мутные воды Гудзона. Вряд ли ее смерть сопроводят заголовком: «Австралийка бежала и утонула».

Однако она может замерзнуть до смерти: ледяные капли дождя стекают по ее шее и уже пропитали куртку. Оттолкнувшись от перил, Руби направляется к пирсу, который маячит впереди. Она помнит, что сразу за тем местом, где пришвартованы лодки, есть лестница. Она поднимется по ней и выйдет обратно на улицу – и не придется продираться через темные заросли, как раньше. Успокоившись, Руби входит в ритм, наблюдает, как ее ноги шлепают по мокрой дорожке. Один шаг, затем другой. Справа от нее такой же шлепающий звук издает река, ударяющаяся о камни. На воде вместе с ветром и волнами поднимаются и опускаются лодки, а за рекой сквозь густые темные облака просвечивают огни Нью-Джерси. Руби думает, что восхитилась бы видом, если бы не промокла насквозь. Редко выпадает возможность насладиться подобным пейзажем – так, чтобы тебя не пихали пробегающие спортсмены.

Она приближается к пристани для яхт, когда ее нога натыкается на что-то круглое и черное. Должно быть, она наступила на вещицу всем своим весом, потому что кусочки пластика разлетаются по дорожке. Какой-то случайный предмет, нашедший свой конец под ее ногой, – выброшенный или потерянный, – а теперь еще и разбитый вдребезги. Руби надеется, что раздавленная ею вещь не представляет большой ценности, и безмолвно извиняется перед богом потерянных вещей. Бегущие мысли, вроде медитативной бессмыслицы, проносятся в голове без следа. Руби уже не так сильно злится. Она больше похожа на себя. Или, возможно, меньше, что даже к лучшему.

Миновав еще одно скопление лодок и затопленный поднявшейся из-за дождя рекой пандус, Руби замечает, что доступ на верхний уровень теперь полностью перекрыт высоким сетчатым забором. Очевидно, сегодня утром она зашла на юг дальше, чем предполагала, и оказалась в строящейся части парка. Теперь путь к дому спрятан где-то за этим забором. В конце концов, придется вернуться назад.

Да чтоб тебя!

Еще один раскат грома и вспышка молнии, на этот раз ближе. Над рекой пульсируют огни, а пожелтевшие окна зданий на противоположном берегу гаснут, как свечи. Дождь теперь льет сплошным потоком. Становится так холодно, что Руби видит парок от своего дыхания – призраки, проплывающие перед ней с каждым выдохом. Из-за этого ей почти ничего не видно, и она останавливается, чтобы сориентироваться и вытереть влагу с лица. Она почти видит обгоревшее черное строение там, за неровным рядом толстых, частично погруженных в воду, деревянных столбов. Эта часть беговой дорожки подвешена над рекой. Впереди трасса отклоняется в сторону, создавая небольшой дугообразный пляж из лежащего под ней мусора и покрытых мхом камней. Высоко вверху, по мокрой бетонной автостраде со свистом проносятся машины, но здесь, внизу, – ни души.

Дотянувшись до перил прямо перед собой, Руби наклоняется и делает несколько глубоких вдохов. Именно в момент, когда, выпрямившись, она готовится продолжить свой путь, что-то попадается ей на глаза. По ту сторону нагромождения из мокрых камней и сорняков, не более чем в шести или семи метрах от Руби, прямо там, где на камни набегает вода, лежит что-то фиолетовое. Прищурившись, сквозь стену дождя она видит, как что-то будто вытекает из пурпурно-желтых камышей, поднимаясь и опускаясь вместе с рекой.

Руби замечает и отблески ярко-оранжевого, а когда смаргивает дождевые капли и пытается сосредоточиться, то понимает, что смотрит на ногти и руку, а что-то желтоватое – это чьи-то волосы. Руби уверена, что смотрит на тело молодой девушки, прежде чем осознает это, прежде чем ее сердце сильно ударяется о грудную клетку, а ноги грозят вот-вот подогнуться под ней.

– Эй.

Руби не знает, шепчет она или кричит.

– Эй!

На этот раз это больше похоже на крик, хриплый и отчаянный. Лежащая лицом вниз у кромки воды девушка не переворачивается.

Руби слишком далеко, чтобы разглядеть, дышит ли она. Когда в ушах у нее начинает стучать кровь, Руби пытается перелезть через перила, но поскальзывается и ударяется голенью о твердый металл. Синие и зеленые электрические огоньки вспыхивают перед ее глазами, она отшатывается и едва не падает. Девушка по-прежнему не двигается. Пытаясь игнорировать пульсирующую боль в ноге и стремительно нарастающую панику, Руби достает из кармана куртки телефон. У нее так сильно дрожат руки, что она трижды набирает неправильный код, прежде чем ей наконец удается разблокировать экран.

911. По этому же номеру следует звонить? Ей нужен кто-то, способный подсказать, что делать.

– Алло? Да. Помогите. Кажется, я вижу кого-то у воды… Там девушка, и она не двигается. Я думаю… я думаю, с ней что-то случилось. Я не знаю, что делать. Алло? Да, умоляю вас. Я думаю, она ранена. Я не знаю, стоит ли мне подойти к ней. Должна ли я подойти? Пожалуйста. Скажите мне, что делать.

– Она не двигается. Не отвечает. Даже не переворачивается. Пожалуйста! Я недостаточно близко, чтобы проверить, дышит ли она. Скажите, что мне делать. Пожалуйста.

* * *

Она стоит на другой стороне пристани, слишком далеко, чтобы понять, что я не дышу.

Мой рот и легкие забиты мутной водой. Я раздета ниже пояса, а волосы мои запачканы кровью. Меня оставили биться о камни, как какую-то рыбу, пока, в конце концов, я не перестала двигаться. Мне повезло, и я смогла отгородиться, мысленно покинуть свое тело, когда он приступил к делу. Теперь же незнакомка смотрит на мой труп. Мы обе силимся понять, что именно видим, что со мной случилось.

Теперь я знаю: вы можете плакать, кричать, выть, как раненое животное, которым, по сути, и являетесь, но они не остановятся. Это их не трогает. Они продолжат калечить вас до тех пор, пока от вас ничего не останется, пока не уничтожат, не разорвут вас на части.

Как будто вас вообще никогда не существовало.

Внезапно я отчетливо понимаю, что Руби Джонс – мой единственный свидетель. Я хватаюсь за единственную вещь, в которой не сомневаюсь, нащупываю свой путь, пока не обнаруживаю, что стою рядом с Руби, там, на прибрежной дорожке. Она не могла добраться до меня, но каким-то образом я подошла к ней. В благоговейном страхе я протягиваю руку к Руби, но кончики моих пальцев превращаются в дождь и стекают по ее щеке. Еще одно чудовищное осознание: Руби видит только мою оставшуюся на камнях оболочку.

Оказывается, нужно научиться видеть мертвую девушку, узнавать ее. Сейчас я ничего не могу сделать, кроме как в ужасе ждать рядом с этой дрожащей незнакомкой. Я знаю, – она не сможет почувствовать мое присутствие, найти меня снова, пока не будет готова увидеть то, что пропустили все остальные.

Руби завернута во что-то блестящее. Два любезных полицейских продолжают называть ее «мэм», при этом по очереди задавая свои вопросы. Они буквально пробиваются через ее путаные показания и сбивчивые объяснения. Она пытается сотрудничать, пытается заставить работать свой окоченевший мозг, но все равно продолжает смотреть на их ремни, на которых висит оружие – большие, черные и тяжелые как камень пистолеты. Она думает о том, как легко кто-то может протянуть руку и вытащить один из них или схватить дубинку и…

Руби закрывает глаза: металл обрушивается на ее череп, пробивает кожу и кости, превращая их в тысячу маленьких кусочков. Она видит вырывающуюся струями кровь. Но это всего лишь мигающие сирены, пшеничные волосы девушки и медленный, ровный поток людей в форме, что спускаются к реке. Ее тело убрали из воды, как только прибыла команда криминалистов, но там, внизу, все еще кипит работа, пока полицейские огораживают место преступления.

Она чувствует подступающую к горлу тошноту.

Руби подносит руку ко рту, офицеры пристально смотрят на нее. Она чувствует вкус металла на языке, напоминающий ощущение прохладного, твердого дула пистолета, прижатого к ее лицу. Как кулак.

Она сгибается пополам, и ее рвет на гравий.

– Мэм. Вы в порядке, мэм? Принести вам немного воды, мэм?

Вопросы прекращаются, когда кто-то похлопывает Руби по плечу. Возможно, это женщина-полицейский, хотя сказать наверняка Руби не может, – дождь и слезы затуманивают зрение.

– Вы заметили что-нибудь странное перед тем, как нашли ее? Видели ли вы кого-нибудь подозрительного в этом районе? Что-нибудь вызвало у вам подозрения?

Впервые спустившись к реке, они не переставали спрашивать ее об этом. Руби использовала «нет», «да», «гм», чтобы ответить на всевозможные варианты этих вопросов, оставляя бесполезный след из слов между ней и этими людьми. Она была бы рада помочь, но она ничего не видела. Там ничего не было. Только дождь, из-за которого она ничего не видела, бурлящая река и место, где она остановилась, чтобы отдышаться, прежде чем вернуться домой.

– Что с ней теперь будет?

Единственный вопрос, который задала Руби, остается без ответа. Она дрожит в своей серебристой накидке. Еще одна пронзительная сирена приближается к реке.

Позже Руби сидит на кафельном полу своего душа. Вода бьет ее по плечам, разливаясь по коже. Она смотрит на крошечные озерца воды, что стекают с ее коленей. Руби пытается думать о чем угодно, только не о случившемся этим утром. Стоит ей закрыть глаза, как она снова оказывается там, а вода, стекающая по ее телу, становится красной, покрывая ее густой, свернувшейся кровью. Они думают, что она не видела; они думают, что ее отвели достаточно далеко от воды, но когда мое тело перевернули, на моем правом виске виднелось ярко-красное пятно, или лучше сказать, на том месте, где был мой висок. Руби не должна была видеть моего лица, но эти милые полицейские все еще задавали ей вопросы, пока остальные приступили к работе. Они приподнимали желтую ленту руками в перчатках, проскальзывая под ней, для них это была просто работа.

Руби знает, что не должна была видеть мое изуродованное лицо.

(Она не знает, но в тот момент я выглядела точь-в-точь как моя мать. Как ее раньше красивое, а теперь искалеченное выстрелом лицо, когда я нашла ее лежащей на кухонном полу. Я хочу извиниться – ох, и извинений будет еще много – за все то, с чем Руби теперь придется столкнуться. Я знаю, каково это, когда ужас преследует тебя по пятам.)

Руби отвезли обратно в ее квартиру на патрульной машине. Она села на заднее сиденье и извинилась за то, что намочила его. Ей едва удалось сдержать слезы, когда Смит, женщина-офицер, заверила, что сегодня она держалась молодцом.

– Правда, Руби, вы все сделали правильно, – согласился офицер Дженнингс, оглянувшись через плечо. Руби испытала такое облегчение, увидев, как приближаются мигающие огни, услышав вой сирен, когда полицейские машины подъехали ближе. Она не знает, как долго оставалась одна у реки, прежде чем они появились. Пять минут, а, может быть, чуть больше. Это время она провела сидя, стоя, пригнувшись, прижав телефон к уху, пока незнакомый голос на другом конце линии говорил ей сохранять спокойствие, напоминал, что помощь уже в пути. На протяжении всего разговора Руби металась по пристани, стараясь больше не смотреть на воду. Ходила, но осторожно, чтобы ничего не трогать на месте преступления.

– Постарайтесь много не двигаться, – сказали по телефону. Она знала, что под этим подразумевается.

Кто-то был там до тебя, Руби. Пожалуйста, ничего не трогай, чтобы не стереть их следы.

Они оставили девушку в фиолетовой футболке, лежащую лицом на камнях. И ясно, что кто-то причинил этой девушке боль. В голову Руби приходит мысль о том, что, возможно, кто-то все еще был там, в парке, и наблюдал, как она ждет прибытия полиции. Может, кто-то слышал, как она пыталась сбивчиво объяснить, где находится, и где лежит тело. Она не могла подсказать полиции название улицы или указать дорогу, а была в состоянии только оглядеться и описать, что видит вокруг себя, столь отчаянно пытаясь оказать патрульным необходимую помощь, чтобы они нашли эту девушку.

– Тут есть эстакада. А еще я проходила мимо лодок. Из воды торчат деревянные столбы, а над ними – дорога. Я не вижу никаких указателей. Я уже пыталась найти выход!

Возможно, кто-то наблюдал за Руби все это время, или этот кто-то давно ушел, а девушка была мертва уже несколько часов. Никто ничего ей не сказал. Кстати, как эта девушка добралась до кромки воды? Руби поранилась, пытаясь перелезть через перила. К тому же, она видела, как для того, чтобы подобраться к телу, карабкались, скользя по мокрым камням и пытаясь найти опору, следователи. Была ли девушка уже у воды, когда ее убили, или кто-то стащил ее с дорожки и перебросил через перила? Насколько сильным должен быть человек, чтобы провернуть такое?

Зачем кому-то вообще это делать?

(Мы обе задаем этот вопрос снова и снова.)

Она сидит под душем так долго, что в квартире не остается горячей воды, и Руби заставляет себя подумать об Эше, потянувшись к единственной петле в ее сознании, которая кажется знакомой, к единственному надежному способу отвлечься. Руби пытается сосредоточиться на чем-то живом, дышащем и реальном, поэтому она вспоминает, когда видела Эша в последний раз. Она должна думать о нем, иначе снова начнутся тяжелые, сотрясающие до костей рыдания, те, что свалили ее с ног, когда она встала под душ прямо в грязной одежде. Вода была такой горячей, что все тело жгло. Руки Руби дрожали так сильно, что отказывались повиноваться, так что она не могла расстегнуть лифчик или снять промокший насквозь топ через голову. Когда ей наконец удалось раздеться, слишком горячая вода обожгла обнаженную кожу. Рыдания воем вырвались из Руби, – что-то животное и злое, что-то наполненное яростью, пока это что-то полностью не вылилось наружу, – и Руби не осталась сидеть голой на кафельном полу душевой. Дышала она тяжело, словно забыла, как это делается. Она все еще видела мертвое тело, все еще испытывала ужас от ожидания в одиночестве, наедине с этими светлыми волосами, кружащимися в воде, и с грохочущим над головой небом. А затем, так же внезапно, как начался плач, Руби охватило оцепенение. Она обнаружила пустоту в своей голове, о существовании которой даже не подозревала, место, куда она могла смотреть, не мигая, пока вода остывала на ее коже. Уж лучше дрожать от холода, а не от ужаса, что не оставлял ее.

Лучше подумать об Эше, о беспорядке, который творится в ее жизни, потому что это она может контролировать, может переживать уже понятную драму. Руби уже научилась быть ею – любовницей без чувства собственного достоинства. А вот как быть человеком, который обнаружил чье-то тело, она не знает. Руби понятия не имеет, как быть тем, кто стоял напротив найденного тела в ожидании полиции. Кто снова и снова считал до десяти, отвечал на вопросы оператора экстренной службы, и все это время смотрел на лежащую на камнях девушку, молясь, чтобы она просто подняла голову и ответила на ее зов. Хотя, глядя на обнаженные ноги, на позу девушки, Руби уже понимала, что слишком поздно, что смысла спускаться по камням нет, потому что незнакомка уже мертва.