Текст книги "Только мужчины верят в любовь"

Только мужчины верят в любовь
Жан Нугер

Редактор Марина Тюлькина

© Жан Нугер, 2023

ISBN 978-5-0056-9427-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

Сегодня жуткая жара, в районе сорока по Цельсию. Яркое солнце палит с самого утра. Солнцепёк! Асфальт плавится, я чувствую его обмякшее тело под своими колёсами, гоняя на велосипеде по району. Мне одиннадцать. В этот момент я очень счастлив, поскольку залез на взрослый велосипед и, буквально оседлав свой страх, мчусь на нём. Мои ступни едва дотягиваются до педалей, что говорит о предстоящих неприятностях, когда я захочу слезть с велосипеда, но думать об этом сейчас я не хочу, горячий ветер обдувает мой голый торс – адреналин! – я мчусь на высокой скорости, наслаждаясь жизнью.

Полуденный зной загнал всё живое по домам, на дорожках ни души, что позволяет мне ехать очень быстро, не опасаясь никого сбить. Не сбавляя скорости, я залетаю в соседний двор, здесь тоже никого. На мгновение расслабляюсь, держу руль одной рукой, как вдруг из ниоткуда под колеса выпрыгивает чёрный кот. От неожиданности я теряю равновесие и падаю прямо на горячий асфальт.

Очень больно, я приподнимаюсь и сажусь, правое колено всё в крови, жжёт! Кожа сильно ободрана, начинаю на него дуть, и на глаза невольно наворачиваются слёзы. Жалость к себе тут же затмевает весь мир, но тут меня отвлекает звук смешка, я удивленно поворачиваю голову и вижу серые с зеленоватым оттенком глаза.

Это девочка, она сидит на корточках под большим кустом, буквально в пяти метрах от меня. В тени куста она оборудовала себе игровую площадку: здесь две куклы, лопатка и ведёрко, она мне улыбается. Вместо того чтобы зареветь, как я только что планировал, мои губы безвольно растягиваются в ответной улыбке. Я мгновенно забываю про боль, я околдован, мы сидим и смотрим друг на друга. Из кустов не торопясь выходит тот самый чёрный кот, его появление возвращает меня к реальности. Тряхнув головой, я принимаю важный вид, поднимаю велосипед, запрыгиваю на него – и вперёд!

Только через пару дворов до меня наконец-то доходит, что я каким-то непостижимым образом заскочил на свой велосипед с земли. Дело в том, что до этого мне всегда приходилось подходить с велосипедом к скамейке, чтобы с неё залезть на него по причине нехватки роста. Мама просила подождать, пока я вырасту, но я всё равно упрямо выкатываю свою громадину из подъезда и катаюсь до самого последнего момента, пока не позовут домой. Остановки – моя печальная история, в эти моменты я сильно жалею, что взобрался на велосипед, но потом чувство полёта и абсолютной свободы, когда ты рассекаешь жаркий воздух июльского лета, перекрывает всё на свете и тебе снова наплевать на то, что будет потом.

«Как-нибудь выживем!» – думаю я и снова карабкаюсь на свой большущий велосипед. Теперь я буду стараться запрыгивать на него с земли. Теперь я умею!

Ночью мне приснилась девочка со своими большими, полными бесконечной нежности глазами.

Этим летом все мои маршруты волей-неволей проходят через соседний двор. Я встречаю её редко, но когда вижу, она всегда мне улыбается, а я как болван тут же отворачиваюсь, делая вид что куда-то спешу. Ретируюсь.

Глава 2

Этим утром я проснулся от голосов птиц, сладко потянулся в кровати и перевернулся на живот, чтобы посмотреть в окно, которое находится у изголовья. Форточка открыта настежь, поэтому так хорошо слышно улицу.

За стеклом деревья раскинули свои большие ветви. Они как великаны стоят уверенно и добродушно, лишь утренний ветер, спускающийся в это время с гор, мягко треплет их головы, отчего сквозь листья то и дело проскакивают приветливые солнечные зайчики, отражающиеся от множества окон дома напротив. Переливчатый солнечный свет заставляет меня щуриться и закрываться от него ладошками, тем временем через форточку влетает незваный ветерок, я чувствую его кожей. На вкус он очень свежий, с нотками утренней росы. Я жадно вдыхаю его ноздрями и улыбаюсь новому дню.

Ещё некоторое время повалявшись, иду умываться. Со стороны кухни уже доносятся голоса. После утреннего туалета вхожу на кухню, всю освещённую утренним солнцем, которое отсвечивает и от поверхности обеденного стола. За столом завтракает моя семья: отец, мать и сестра. Они весело обсуждают вкус пирожных, которые этим ранним утром отец принёс из местного магазина. Что может быть лучше воскресного солнечного утра в кругу семьи, да ещё и с пирожными для мальчика одиннадцати лет?..

Во время завтрака я заливаюсь смехом, мои щёки перемазаны сладким кремом, и я предвкушаю волшебный день, полный приключений, который ждёт меня за окном. Поблагодарив родителей и быстро одевшись, выбегаю на улицу.

Выскочив из подъезда и увидев ребят на детской площадке, я бегом направился к ним, но что-то произошло! Я не понял, что именно, но когда я пришёл в себя, то почему-то оказался лежащим на земле. Надо мной было синее небо с белыми, как мягкие перины, облаками, озарёнными утренним солнцем. Засмотреться на эту красоту не дал мне чёрный резиновый протектор шины велосипеда, которая в следующее мгновение оказалась на моём лице, загородив часть обзора. Всё было как в замедленной съёмке: за протектором я увидел удивлённое лицо подростка, у которого был большой синяк под левым глазом. Он смотрел на меня сверху вниз, не понимая, что я делаю под его велосипедом, при этом его колесо медленно ехало по моему лицу. Закудахтали соседки, сидящие недалеко на скамейке, поднялся шум. Меня тут же подняли с земли и понесли в дом. Мне не было больно, я просто не до конца осознавал, что происходит. Меня уложили на диван в зале, взрослые постоянно входили и выходили из комнаты, лишь мама сидела рядом и всё время спрашивала, как я себя чувствую, но я вообще ничего не чувствовал, кроме любопытства. Потом пришел врач в белом халате, и когда он заходил, в проёме двери я увидел отца, который затаскивал в нашу квартиру чужой велосипед.

И даже через пару часов, когда наконец-то всё улеглось, я так и не понял, почему все так переполошились, ведь ничего страшного не произошло.

Вечером к нам домой пришли мужчина и женщина, они разглядывали меня, а всё остальное время смотрели в пол, и если что-то говорили, то очень тихо и извиняющимся тоном в отличие от моих родителей, которые кричали и жестикулировали. В какой-то момент мне даже самому стало страшно от того, как мой отец рычал на них. Они всё выслушали, а потом забрали велосипед, который ранее притащил отец, и тихо удалились.

С тех пор я начал замечать этих людей в её дворе, это оказались её родители. Отец, высокий и худой, и мать такая же худая, чуть ниже отца, а подросток с синяком под глазом оказался её старшим братом. Они тоже стали меня замечать, но в отличие от неё они мне не улыбались, а брат вообще смотрел на меня с нескрываемой враждебностью.

Уже в следующее воскресенье за завтраком отец похвастался матери, что смог организовать увольнение нашего соседа с работы, сын которого чуть не раздавил меня велосипедом. Ах да, я забыл сказать, мой отец какой-то большой начальник, у него служебная машина, он всегда ходит в костюме и при галстуке и постоянно пропадает на работе, так что вижу я его только по выходным – дома или на даче. В будни, когда я просыпаюсь, отца уже нет, он уже на работе, а когда я иду спать, он с неё ещё не вернулся.

Виновником начала вражды между нашими семьями я себя не считаю. То, что её родители и брат глядят на меня волком, меня вообще никак не трогает. Меня интересует только она, её глаза, улыбка. Когда я встречаю её – всё вокруг исчезает, а иногда я вообще оказываюсь в другом измерении: когда она смотрит на меня, а я на неё.

Я до сих пор не знаю её имени!

Лето подходит к концу, темнеет всё раньше. Теперь мы ужинаем в сумерках, душно, потому что днём всё ещё стоит жара. Отца как обычно нет, обсуждаем житейские вопросы, мама расспрашивает о планах на завтра. Вдруг слышим с улицы шум, крики, а самый громкий голос сильно похож на голос отца. Мы с сестрой выскакиваем из-за стола и бежим к окну. До этого я никогда не слышал, чтобы отец кричал на улице, моё детское сердце непроизвольно сжимается от ожидания чего-то плохого. Мама выключает свет на кухне, чтобы было легче разглядеть, что происходит в тёмном дворе.

В полутьме мы видим толпу людей, заходящих в наш двор, во главе идёт отец, он в белой рубашке. Кажется, они пьяны и чему-то очень сильно радуются. Когда они оказались в середине двора, отец во всё горло заорал:

– Жена, встречай! Твой муж «орден» получил!

С этого момента моя детская жизнь начала меняться не в лучшую сторону.

Глава 3

«Он опять пришел пьяный», – сказала сестра, войдя в нашу детскую, и внутри меня всё сжалось. Как я ненавижу этот момент, притом что длится он уже ужасно долго, с того самого дня, как отец вошел во двор пьяный и заявил, что получил «орден».

Теперь он приходит домой гораздо раньше обычного и почти всегда пьяный, а если не пьяный, то всё равно находится кто-то из соседей, кто предложит ему выпить. Сами соседи тоже вдруг сильно изменились, начали уделять нашей семье повышенное внимание. Это даже меня, ничего не понимающего мальчишку, начинает бесить. Бывает, бежишь по своим важным детским делам, а тебя поймает какая-нибудь соседка или сосед и начинают расспрашивать о чём-то, совсем не важном. Я ребёнок воспитанный и не могу послать взрослого человека, поэтому приходится стоять и выслушивать какие-то пожелания, вопросы и, главное, не забыть передать привет отцу от таких-то дяди или тёти. В довершение обязательно тащат меня в продуктовый магазин, который стоит как раз с торца нашего дома, чтобы купить мне мороженое или жвачку. Я этого не люблю и как могу отказываюсь, точнее, мороженое я люблю, но не люблю брать что-то у посторонних мне людей, пусть даже они живут в соседнем подъезде.

Мама тоже недовольна этими изменениями. Она по природе нелюдима, и пристальное внимание со стороны окружающих её сильно напрягает, вдобавок муж буквально на глазах становится беспробудным пьяницей.

Недовольство матери выливается в ежедневные скандалы с пьяным отцом. Каждый вечер теперь я засыпаю под их крики. Будь он неладен, этот «орден», и вообще, что это такое – «орден»? Мне толком никто не может объяснить!

В некоторые дни отец вешает его себе на грудь и ходит будто павлин. Для меня это какой-то блестящий кусок металла, но взрослые странные люди, они уделяют ему столько внимания: в глазах мужчин я вижу зависть, когда они смотрят на «орден», а женщины, наоборот, с каким-то раболепием смотрят на хозяина «ордена».

Мне же, мальчику одиннадцати лет от роду, «орден» приносит только ненужные переживания. Поначалу я даже начал хвастаться им перед местными пацанами, но потом, когда дома начались из-за него проблемы, перестал это делать и вообще стараюсь обходить этот вопрос стороной.

Отец же с каждым днём становился всё более невыносимым. Если в первое время он приходил пьяным и старался как-то оправдаться, когда мама начинала ему выговаривать, то сейчас он сам начинал с порога скандалить. Угрозы и даже рукоприкладство заставили маму молчать и бояться. Он чувствует в себе силу, а так как теперь он большая личность, территории своей квартиры ему мало и он начинает наводить порядки во дворе. «Орден» придал отцу авторитет среди соседей, и они воспринимают это как само собой разумеющееся, а он переходит все возможные границы, поскольку в момент наведения своих порядков всегда пьян.

Дошло до того, что весь двор вздыхает с облегчением, когда с утра в окно жильцы видят, как он уезжает на своей служебной машине. Что скрывать, мы тоже с облегчением вздыхаем, но знаем, что наступит вечер и эта же машина привезёт его обратно. И он снова начнёт приставать к соседям, строить их, потом придёт домой и будет строить нас. Вот так мы теперь живём: днем – жизнь, вечером – ад.

Все вокруг теперь жалеют нас, поскольку понимают, с чем нам приходится сталкиваться в своём доме. Про неё я совсем забыл и перестал ходить к ней во двор. Для неё в моих сегодняшних бедах не оставалось места.

Больше всего теперь я ненавижу выходные, на дачу мы совсем перестали ездить, потому что отец с самого утра начинает пить.

Утро начинается с похода в продуктовый магазин, возле которого стоят две жёлтые бочки, на одной написано «Квас», туда я сам люблю ходить, особенно в жаркий день. А на соседней бочке написано «Пиво», рядом с ней постоянно стоит кислый запах чьей-то блевотины, а иногда там даже кто-то валяется.

Вот туда-то прямо с утра и ходит мой отец, возвращаясь с трёхлитровой банкой тёмной жидкости, которую пьёт до обеда, а потом приходят либо соседи, либо приезжают друзья и начинается застолье, длящееся до самой ночи. Разговоры за столом только про «орден» и про то, какой замечательный мой отец.

Иногда по праздникам нас с сестрой одевают в белые рубашки, мы повязываем красные пионерские галстуки, садимся в машину и едем на какое-нибудь большое партийное мероприятие. Нам приходится подолгу стоять, часто прямо под палящим солнцем и то и дело поднимать руку в приветственном жесте пионеров на очередной призыв от какого-нибудь оратора с микрофоном. Жест пионера – это когда поднимаешь руку в районе своего лба и держишь её под небольшим углом. Выглядит это красиво, особенно когда пионеров много и все вместе как один. Мне определённо нравится! Но только это и нравится, поскольку бесконечные речи взрослых о достижениях отца, об его «ордене», о благодарности, которую испытывают партия и люди к моему отцу, мне просто осточертели.

Каждая такая речь, каждое такое мероприятие меняют отца. Он буквально на глазах превращается в другого человека, совсем чужого, мерзкого, зазнавшегося, смотрящего на окружающих сверху вниз. Ну и, конечно, все эти мероприятия заканчиваются обязательным застольем с тостами и обильными возлияниями до такой степени, что мы с мамой и сестрой уезжаем в конце одни, поскольку отец уже достаточно пьян, чтобы не хотеть ехать домой. Фестиваль продолжается дальше без нас.

А ещё на этих мероприятиях кому-нибудь обязательно приходит в голову гениальная мысль заставить нас с сестрой сказать тост. Как же я ненавижу этот момент, когда мне и сестре необходимо говорить лживые слова о том, как мы горды за отца, благодарны партии за награждение его «орденом» – как учила дома мама.

Это неправда! Мы с сестрой ненавидим проклятый «орден».

Глава 4

Утро, воскресенье. Как обычно, просыпаюсь от чириканья птиц, которые живут на деревьях за моим окном. Сегодня генеральная уборка, что не очень радует, но это лучше, чем какое-нибудь партийное мероприятие. Правда, я вчера надеялся, что родители всё-таки решат поехать в горы на дачу, но мама отказалась, сказала, что нужно прибрать в доме. Я пошёл умываться. За столом на кухне сидит сестра и завтракает, мама что-то уже готовит на обед. Отца за столом нет.

Я сел, тут же передо мной поставили тарелку с яичницей, бутерброд и чай.

Хлопнула входная дверь, это отец пришёл со своей любимой трёхлитровой банкой. От него несёт кислым запахом перегара, лицо его выражает недовольство, вид тоже кислый. Я тут же встаю из-за стола и бросаю:

– Да, – в ответ на мамино: – Ты что, уже всё?

Быстро бегу собирать паласы, лишь бы успеть побыстрее смыться из дому. Я знаю, когда отец с похмелья, лучше ему под руку не попадаться.

Свернув все паласы в трубочку, выношу их во двор, где развешиваю на перекладины, специально установленные для этой цели. Другого назначения им нет, по крайней мере, я ни разу не видел, чтобы их кто-то использовал иначе. Установить монументальные бетонные столбы с толстыми металлическими перекладинами ради каких-то паласов – это так по-советски. Скоро я возьму хлопушку и начну выбивать из них пыль, ну а пока решаю размяться: несколько раз подтянусь на турнике, торопиться некуда.

Только сейчас я заметил в другом конце двора Макса, пинающего мяч о стену соседней пятиэтажки. То левой ногой, то правой. Макс уникальный человек, он не правша и не левша, у него обе руки «рабочие», а в данном случае и обе ноги сильные. Со спортом он дружит, во дворе всегда либо с мячом, либо на перекладине. Он уже умеет на турнике почти всё, и «силовой», и «офицерский выход», и даже может сальто с турника, чему, кстати, учит меня в последнее время. Мне страшно спрыгивать с высокого турника, как Макс, поэтому я пока учусь спрыгивать с низкого.

– Макс, привет! Пойдём, поможешь мне сальто сделать, – кричу я ему через весь двор.

Он оглянулся, увидел меня, взял мяч в руки и двинулся в мою сторону. Пока он шёл, я влез на турник, задрал ноги наверх, согнул. Перекладина оказывается у меня с задней стороны колен, я отпускаю руки и повисаю головой вниз. Вижу Макса и весь остальной мир вверх тормашками, Макс подходит, кладёт свой мяч и протягивает мне руки, я берусь за них, и он начинает меня раскачивать: «Раз, два, три», в этот момент я разгибаю колени и лечу с прокруткой к земле. В следующее мгновение я ощущаю безумную боль в районе колен. Я воткнулся ими прямо в землю. От боли я начинаю плакать, Макс не знает, что предпринять, он пытается поднять меня на ноги, но я не могу разогнуть колени и остаюсь сидеть на земле и плакать. Колени начинают опухать и багроветь. Макс садится рядом на пятую точку и начинает оправдываться:

– В прошлый раз же всё было нормально, ты вчера так три раза прыгал и ничего, а сегодня не докрутил. Я тебя нормально раскачал, ты сам не докрутил, поэтому и воткнулся в землю. Я не виноват!

Я плачу, но не виню Макса, понимаю, что сам виноват. Он прав, я не докрутил. Так мы просидели возле турника, наверное, с час, а может, и больше.

Макс забирается на большой турник, исполняет там разные штуки, объясняет мне, как их делать. Я сижу на земле и смотрю, боль потихоньку стихает. Про паласы я напрочь забыл, мы болтаем с товарищем.

Пришли ещё ребята, я не стал рассказывать им о происшествии с моими коленями, засмеют! Вместо этого я залез на турник, стал делать «полусиловой», он у меня хорошо получается, ребята подбадривают, дальше пытаюсь сделать «офицерский выход», но ничего не выходит, сил маловато. Мы полностью поглощены общением, как вдруг я слышу голос отца и начинаю озираться в поисках его самого.

Недалеко от нас беседка, вся овитая виноградом, его большие листья почти не пропускают солнечный свет. В ней очень любят сидеть взрослые, особенно в жару, так как внутри прохладнее, чем на улице. В беседке две длинные лавки, а посередине большой прямоугольный стол. Голос отца доносится оттуда, он на один тон громче других мужских голосов. Хоть беседка стоит в двадцати метрах от нас, мы как-то пропустили момент, что в неё кто-то вошел. Приглядевшись, я вижу, что она полна мужчин, между виноградных листьев видно отца, а также несколько соседских дядек и ещё пару мужчин, которые не живут в нашем дворе, но я их знаю – это коллеги отца. Они расселись за столом, на котором стоят несколько трёхлитровых банок с пивом и кружки, они о чём-то громко разговаривают. Был там ещё один человек, но он сидел ко мне спиной, поэтому я не смог его разглядеть.

Зачем-то я подошёл поближе и с любопытством начал наблюдать за ними: оказалось, они играют в карты. Отец, видно, пребывал в хорошем расположении духа, опохмелился. Он смеётся и подшучивает над сидящими за столом мужчинами, атмосфера дружеская, они то и дело хохочут над шутками отца. Я вернулся к турникам, чтобы меня не заметил отец, а то он обязательно заставит меня здороваться за руку со всеми обитателями беседки. Ни одного ребёнка на свете не привлечёт перспектива здороваться с выпившими, они для нас – мерзкие существа.

Я снова запрыгнул на перекладину и начал подтягиваться, а потом залез наверх, чтобы посидеть, свесив ноги. При этом я всё равно постоянно поглядываю на беседку. Меня занимает человек, сидящий ко мне спиной, какой-то он был до боли знакомый. Вся его фигура была как будто напряжена, он сидел, втянув голову в плечи, и почти не шевелился.

Время шло, со стороны беседки то и дело доносился хохот. У нас тоже было не менее весело.

И вдруг на весь двор раздался рёв отца, двор замер. Все, кто находились у турника, невольно повернули головы в сторону беседки. Между листьев был виден отец, который стоял во главе стола, а все остальные сидели не шевелясь. Он во весь голос рычал:

– Я же видел, как ты карту скинул, мошенник! Ты мошенник!

Это было обращено к мужчине, который сидел к нам спиной. Тот сидел неподвижно и что-то тихо отвечал, что именно, не было слышно.

– Это тебе орденоносец говорит! Я видел, как ты скинул карту. Ты нас здесь обманываешь, тварь! – на весь двор проорал отец. Оцепенение за столом спало, все зашевелились, кто-то выскочил из-за стола, кто-то остался на месте, только постарался отодвинуться подальше от мужчины, которого обвиняли в жульничестве. Мужчина, кажется, опять что-то ответил, но его ответ ещё больше раззадорил отца.

– Не зря я с твоим начальством поговорил и тебя уволили. Ты же натуральный мошенник! Что? Что ты сказал?! Я тебя сейчас закопаю – отец принялся стучать кулаком по столу. Он не унимался, хотя один из его коллег встал рядом с ним, приобнял и пытался успокоить. Отец его оттолкнул.

Мы с мальчишками потянулись поближе к беседке. Нам было жутко интересно.

– Я уважаемый человек, все меня знают! Я в партии на хорошем счету, думай, что говоришь! Я ещё раз говорю: ты мошенник, я видел! Кто мне поверит? Все! А кто поверит тебе, ничтожество? Пойдём выйдем! Я тебе сейчас покажу! А если сам не смогу, то мне друзья помогут! Давай выходи!

Услышав шум во дворе, на балконах появились соседи. Кто-то даже вышел на улицу посмотреть, что происходит.

Тем временем отец вышел из беседки на площадку перед ней. Он был весь красный от бешенства, рот его был перекошен, он продолжал орать:

– Выходи, я тебе говорю! Иди сюда!

Мужчины повставали, чтобы пропустить незнакомца, который тоже встал и неохотно стал выходить из-за стола. Всё его тело говорило о неуверенности и страхе, в отличие от отца, который стоял, широко расставив ноги, и махал на того рукой, подгоняя и рыча от нетерпения.

Все мужчины остались в беседке, никто следом не вышел, все наблюдали оттуда. Как только мужчина вышел из беседки, отец принял стойку боксера, только не современного, когда кулаки находятся в районе лица, а боксера из прошлого века, когда руки держали в районе пояса. Сразу было видно, что отец понятия не имел, как драться, что неудивительно, он никогда не занимался спортом. Выглядело это комично, но серьёзный настрой отца не давал этому возможности обратиться в фарс.

Мужчина зачем-то тоже встал в такую же несуразную позу – отзеркалил. Он, наверное, тоже первый раз дрался во взрослом возрасте.

Они начали прыгать вокруг друг друга, как бойцовские петухи, не меняя стойки. Неожиданно для всех первым в атаку ринулся не отец, а мужчина. Это был какой-то жест отчаяния. Он наскоком попытался ударить отца в лицо, на что тот, зажмурив глаза и отворачиваясь от удара, интуитивно бросил обе свои руки в сторону соперника, от этого двойного удара-толчка тот потерял равновесие и упал на спину. Отец отскочил на несколько метров. Это было просто бегство от опасности, только когда он осознал, что опасность миновала, отец остановился и развернулся.

Соперник неподвижно лежал на спине и смотрел на него. При этом он почему-то не пытался подняться. Возникла пауза, отец ждал, что тот поднимется, но он продолжал лежать и смотреть. Прошло, наверное, секунд пять, пока отец не двинулся в сторону мужчины. Он не торопясь подошел и, не встретив никакого сопротивления, наклонился к нему. В этот момент я увидел лицо мужчины и узнал его: это был её отец, в глазах которого метался животный страх, от которого, как мне показалось, он и не мог пошевелиться. Он проиграл духом.

Тем временем отец, нагнувшись, начал методично бить его по лицу: сильно и точно. После третьего удара из носа и губ мужчины потекла кровь, но отец не останавливался и продолжал бить. Все вокруг, а людей уже, наверное, собралось около сорока, молча наблюдали. Отец, наверное, так бы и бил, если б не прибежала женщина, это была её мама. Она оттолкнула отца, опустилась на колени у головы пострадавшего, обняла его за шею, заплакала, а потом начала орать проклятия.

Отец, как будто ему наконец-то разрешили больше не заниматься отвратительным для него делом с каким-то облегчением выпрямился, развернулся и пошёл в сторону нашего подъезда. Рука и вся его одежда была в крови её отца.