Текст книги "Свобода – здоровье души. Как не стать идиотической нацией"

Естественным правом называется то, что природа указывает всем людям. Вы воспитали вашего ребенка – он обязан оказывать вам уважение, как отцу, и благодарность, как благодетелю. Вы имеете право на продукты земли, возделанной вашими руками. Вы дали и получили обещание – оно должно быть выполнено. Человеческое право не может быть основано ни на чем ином, как на этом естественном праве, а великое всемирное начало того и другого на всей земле заключается в следующем: «Не делай другому того, что ты не желаешь, чтобы делали тебе». Мы не понимаем, как, следуя этому принципу, один человек мог бы сказать другому: «Верь в то, во что я верю, и во что ты не можешь верить – иначе ты умрешь». Так говорят в Португалии, в Испании, в Гоа. В некоторых других странах теперь говорят уже только: «Верь, или я тебя возненавижу; верь – или я тебе буду делать все зло, какое могу; чудовище, ты не исповедуешь мою религию, значит, у тебя нет религии; ты должен быть ненавистен твоим соседям, твоему городу, твоей провинции».

Если бы человеческое право допускало подобный образ действий, то японец должен бы был ненавидеть китайца, китаец сиамца, последние преследовали бы обитателей страны Ганга, которые напали бы на жителей берегов Инда; монгол вырвал бы сердце первому попавшемуся уроженцу Малабара, малабарец зарезал бы перса, перс – турка, и все вместе набросились бы на христиан, которые давно уже грызут друг друга.

Следовательно, право нетерпимости – нелепо и жестоко: это право тигров и даже еще хуже того: тигры раздирают жертву, чтобы насытиться, а мы истребляем друг друга из-за параграфов.

Вольтер в Поммерне (Мозель). Иллюстрация Роберта Мюллера для журнала «Die Gartenlaube», 1881 год

Постоянно находясь под угрозой ареста, Вольтер должен был часто покидать Францию: он жил в Англии, Голландии, Швейцарии, Пруссии, германских землях. Тем не менее, ему не удалось избежать вторичного заключения в Бастилию, куда он попал за публикацию своих «Философских писем» в 1734 году. В конце концов, он поселился во французском местечке Ферне вблизи швейцарской границы.

Между тем, сочинения Вольтера, его выступления против деспотии и произвола власти, нетерпимости и фанатизма стали уже настолько популярны, что его имя было известно всей Европе. Ферне сделался местом паломничества образованных людей, желающих увидеться и поговорить с Вольтером; во время его поездок около кареты Вольтера собирались толпы людей, желающих послушать, что он скажет.

Все народы, о которых история дает нам кое-какие сведения, всегда рассматривали различные религии, как связующие их всех вместе элементы: это была ассоциация человеческого рода. Между богами, как и между людьми, существовало как бы правило гостеприимства. Если иностранец приезжал в чужой город, он начинал с того, что поклонялся богам этого города. Почтение оказывали даже богам своих врагов. Троянцы обращались с молитвами к богам, принимавшим сторону греков. Александр отправился в Ливийскую пустыню, чтобы испросить совета бога Аммона, которого греки называли Зевсом, а римляне Юпитером, хотя и те, и другие имели своего Зевса и Юпитера у себя дома. Когда осаждали какой-нибудь город, то приносили жертвы богам того города, чтобы склонить их на свою сторону. Таким образом, и во время войны религия соединяла людей и иногда смягчала их ярость, хотя порою и внушала им жестокие и бесчеловечные действия.

Может быть, я и ошибаюсь; но мне кажется, что ни один из цивилизованных народов древности не стеснял свободу мысли. У всех была какая-нибудь религия, но мне кажется, что они поступали относительно людей так же, как относительно богов: все они признавали высшее божество, но присоединяли к нему множество низших божеств. Культ у них был один, но они допускали множество особых систем поклонения.

Греки, например, как бы они ни были религиозны, допускали, чтобы эпикурейцы отрицали провидение и существование души. Я не говорю уже о других сектах, которые все оскорбляли здравое понятие о высшем существе и, тем не менее, были терпимы. Сократ, ближе всего подошедший к познанию Бога, один только понес за это наказание и умер мучеником за Божество, – это единственный человек, которого греки умертвили за убеждения. Если это действительно было мотивом его осуждения, это говорит не в пользу нетерпимости, так как наказание пало на долю того, кто один только прославлял Бога, а почет оказан был тем, которые давали о Божестве самые возмутительные понятия. Поэтому враги веротерпимости не могут, по моему мнению, ссылаться на отвратительный пример судей Сократа. – Очевидно, кроме того, что он был жертвой разъяренной против него партии. Он восстановил против себя софистов, ораторов, поэтов, преподававших в школах, и даже воспитателей знатных детей. Он сам сознается в речи, передаваемой Платоном, что он ходил из дома в дом и доказывал учителям, что они – невежды.

Такой образ действий был недостоин того, кого оракул объявил мудрейшим из людей. На него напустили жреца и члена Совета пятисот, которые и составили против него обвинение. В чем? – Сознаюсь, что не совсем это понимаю, так как в его «Апологии» это выражено весьма смутно. Его вообще обвинили будто бы в том, что он внушал юношам идеи против религии и правительства. Так поступают всегда и во всем свете все клеветники; но на суде требуются достоверные факты, определенные и обстоятельные пункты обвинения. А этого-то и не дает нам процесс Сократа; мы знаем только, что вначале за него было двести двадцать голосов. Итак, мы видим, что в Суде пятисот было двести двадцать философов. Эта большая цифра, и я сомневаюсь, чтобы она нашлась где бы то ни было в другом судилище. Наконец, большинство высказалось за цикуту.

Но вспомним при этом, что афиняне, опомнившись, возненавидели обвинителей и судей; что Мелит, главный инициатор приговора, сам был приговорен к смерти за эту несправедливость, что другие были изгнаны, и Сократу возведен был храм. Никогда оскорбление философии не было лучше отомщено, никогда не было ей оказано большого почета. В сущности, пример Сократа может служить самым страшным аргументом, какой только можно выставить против нетерпимости. У афинян был алтарь, посвященный чужеземным богам, богам, которых они не знали. Может ли быть более высокое доказательство не только религиозной терпимости по отношению ко всем народам, но еще и уважения к их верованиям?

* * *

У древних римлян со времен Ромула и до тех пор, когда христиане стали спорить с римскими жрецами, вы не видите ни одного человека, преследуемого за убеждения. Цицерон сомневался во всем, Лукреций отрицал все – и его за это никто даже не упрекнул. Вольнодумство зашло так далеко, что натуралист Плиний начинает свою книгу с отрицания Бога и говорит: если и есть какой-либо Бог, то этот Бог – солнце. Цицерон говорит об аде так: «Нет даже достаточно глупой старой бабы, чтобы верить в него». Ювенал сказал: «И дети в него не верят». Главным принципом сената и народа в Риме было: «Пусть боги сами справляются с обидами, нанесенными богам».

Этот царственный народ думал лишь о том, чтобы завоевать мир, управлять им и цивилизовать его. Римляне, покорив нас, сделались нашими законодателями; но никогда Цезарь, наложивший на нас цепи, давший нам свои законы и свои игры, не подумал заставить нас отказаться от ваших друидов ради него, хотя он сам был верховным жрецом господствовавшего народа. Римляне не придерживались всех культов, они не давали им всем общественной санкции; но они допускали их все. В царствование Нумы у них не было никакого материального предмета культа, не было ни изображений, ни статуй. Вскоре они воздвигли алтари богам, с которыми их познакомили греки.

Закон двенадцати таблиц сводился к тому, чтобы общественный культ совершался лишь в честь высших богов, признанных сенатом. Исида имела в Риме храм до тех пор, пока Тиберий не разрушил его, когда жрецы этого храма, подкупленные серебром Мунда, позволили ему сидеть в храме под именем бога Анубиса, с женщиной, называвшейся Паулиной. Правда, что эту историю рассказывает один только Иосиф, который не был современником события, был легковерен и склонен к преувеличению. Вряд ли в такое просвещенное время, как царствование Тиберия, женщина высшего сословия была настолько глупа, чтобы поверить, будто пользовалась ласками бога Анубиса. – Но правда это или неправда, несомненно, однако, то, что египетское суеверие воздвигло в Риме храм с согласия римлян. Евреи вели в Риме торговлю со времени пунических войн; у них были синагоги в царствование Августа, и они удержали их почти все время так же, как в современном Риме. Можно ли представить лучший пример того, что римляне считали веротерпимость самым священным законом человеческого права?

Нам возражают, что христиане, как только появились, стали терпеть преследования от римлян, которые не преследовали никого. Для меня очевидно, что факт этот неверен. Прибегаю к свидетельству самого апостола Павла. Из «Деяний апостолов» мы видим, как Павел был обвинен евреями в том, что хочет разрушить закон Моисея посредством учения Иисуса Христа. Апостол Иаков предложил апостолу Павлу обрить себе голову и пойти с четырьмя евреями в храм для очищения, «дабы все знали, что распространяемое о тебе есть ложь и что ты продолжаешь сохранять закон Моисея».

Христианин Павел ходил совершать все церемонии иудейской веры в течение семи дней, – но эти семь дней еще не прошли, как азиатские евреи его узнали и, видя, что он вошел в храм не только с евреями, но и с язычниками, подняли крик об осквернении святыни. Ап. Павла схватили и повели к губернатору Феликсу, а затем обратились к суду Феста. Евреи толпой потребовали его смерти, Фест отвечал им: «У римлян нет обычая казнить человека раньше, чем обвиняемый не будет поставлен лицом к лицу с обвинителями и не получит возможности защищать себя».

Слова эти особенно замечательны, так как их произнес римский судья, который, по-видимому, не питал никакого уважения к ап. Павлу и не чувствовал к нему ничего, кроме презрения; он счел его за помешанного и самому ему сказал, что он сумасшедший. Итак, Фест соблюдал лишь справедливость римского закона, оказывая покровительство незнакомому человеку, которого не мог уважать.

И вот, следовательно, римляне никого не преследовали и были справедливы. Не римляне восстали против Павла, а евреи. Иаков, брат Иисуса, был побит каменьями по приказанию еврея-саддукея, а не римлянина. Одни только евреи побили каменьями св. Стефана, и если апостол Павел хранил одежды избивавших, то, конечно, действовал не как римский гражданин.

Первым христианам не из-за чего было ссориться с римлянами: врагами их были только иудеи, от которых они начинали отделяться. Все знают, с какой беспощадной ненавистью преследуют все сектанты тех, которые отделились от их секты. По всей вероятности, в синагогах Рима происходили беспорядки. Светоний, упоминая об этих беспорядках в «Жизни Клавдия», ошибался, говоря, что они происходили по наущению Христа; он не мог знать подробностей жизни столь презираемого римлянами народа, как евреи; но он не ошибался относительно мотивов этих ссор.

Светоний писал в царствование Адриана во II веке, когда римляне еще не делали различия между христианами и иудеями. Из слов Светония видно, что римляне не только не угнетали первых христиан, но запрещали иудеем преследовать их. Они хотели, чтобы римская синагога относилась к своим отделившимся братьям с той же снисходительностью, с какой относился к ней самой Римский сенат. Изгнанные иудеи вскоре вернулись и даже заняли почетные должности, вопреки законам, исключавшим их из этих должностей; это сообщают Дион Кассий и Ульпиан. Возможно ли было, что, после разрушения Иерусалима, императоры раздавали почетные места иудеям и, вместе с тем преследовали, предавали палачам и диким зверям христиан, считавшихся иудейской сектой? Говорят, что Нерон начал на них гонение. Тацит говорит, что их обвинили в поджоге Рима и предоставили их в жертву народной ярости. Играло ли при этом обвинении какую-нибудь роль их верование? Конечно, нет. При всей охоте ошибиться, невозможно приписать нетерпимости гибель при Нероне кучки несчастных полуиудеев, полухристиан.

* * *

Впоследствии появились христианские мученики. Трудно узнать точную причину, по которой эти мученики были осуждены, но, мне кажется, можно смело утверждать, что при первых цезарях ни один не был приговорен только за свою религию: религии все были терпимы. Каким же образом могли преследовать и судить темных людей за их особый культ в такое время, когда допускались все культы? Тит, Траян, Антонин и Деций не были варварами: можно ли себе представить, что они одних христиан лишили бы свободы, которой пользовались все на земле? Разве осмелились бы даже обвинить их в каких-то тайных мистериях, когда мистерии Исиды, Митры, сирийской богини – все, чуждые римскому культу, были дозволены? Очевидно, что преследование происходило по иным мотивам и что особенного рода ненависть, основанная на государственных соображениях, заставила проливать христианскую кровь.

Так, например, когда св. Лаврентий отказывает римскому префекту Корнелию Секуларию в находящихся у него на хранении деньгах христиан, то само собой разумеется, это раздражает императора и префекта. Они не знали, что св. Лаврентий роздал эти деньги бедным и совершил доброе, святое дело. Они сочли его бунтовщиком и умертвили.

Рассмотрим мученическую смерть св. Полиевкта. Разве его осудили за одну только его веру? Он идет в храм, где совершается благодарственное жертвоприношение за победу императора Деция. Полиевкт оскорбляет приносящих жертву, опрокидывает алтари и разбивает статуи – в какой же стране в мире прошло бы безнаказанным подобное бесчинство? Христианин, публично разорвавший указ императора Диоклетиана и навлекший на своих собратьев великое гонение последних лет жизни этого императора, выказал много религиозного рвения, но мало ума, и потом жестоко каялся в том, что был причиной несчастия своих единоверцев. Это неразумное рвение, не раз даже осуждавшееся отцами Церкви, и было, по всей вероятности, причиной гонений.

Я, конечно, не могу сравнивать первых реформаторов с первыми христианами; я не ставлю рядом заблуждения и истину; но я напомню, что предшественник Кальвина Фарель, сделал в Арле то же, что Полиевкт сделал в Армении. По улицам носили статую св. Антония-отшельника; Фарель набрасывается на монахов, несущих статую, бьет их, разгоняет и бросает св. Антония в реку. Он заслуживал смерти, от которой избавился бегством. Если бы он только закричал монахам, что не верит, будто ворон приносил св. Антонию полхлеба в пустыню, будто св. Антоний беседовал с кентаврами и сатирами, он заслужил бы строгий выговор за нарушение порядка; но если бы он просто вечером после процессии спокойно обсуждал историю о вороне, кентаврах и сатирах, ему бы, конечно, ничего не сделали.

Неужели римляне, потерпевшие, чтобы нечестивый Антиной был причтен к второстепенным богам, – предали бы на растерзание диким зверям всех виновных только в мирном поклонении праведнику! Неужели они, признавая Высшее Божество, господствующее над всеми второстепенными богами, и выражая это верование формулой Deus optimus maximus, стали бы преследовать тех, которые поклоняются единому Богу.

Нельзя поверить тому, что при императорах христиане подвергались какому-либо испытанию веры, т. е. что к ним приходили расспрашивать их об их верованиях. С этой стороны никогда не тревожили ни еврея, ни сирийца, ни египтянина, ни бардов, ни друидов, ни философов. Мучениками становились те, которые возмущались против ложных богов. Не веря им, они поступали мудро и благочестиво; но если они, не довольствуясь поклонением Богу в духе и истине, открыто восставали против установленного культа, как бы он ни был нелеп, то приходится признать, что нетерпимость проявляли они. Тертуллиан в своей «Апологетике» признается, что на христиан смотрели как на бунтовщиков: обвинение было несправедливо; но оно доказывало, что судей восстанавливала против христиан не одна только религия. Он признается, что христиане отказывались украшать свои двери лавровыми ветвями во время публичных торжеств по поводу побед императоров: это предосудительное воздержание легко было принять за оскорбление величества. – Впервые юридическая строгость была применена к христианам при Домициане; но наказание ограничилось ссылкой, продолжавшейся менее года. Лактанций, пишущий вообще необузданно, сознается, что от Домициана до Деция Церковь пользовалась спокойствием и процветала. «Этот продолжительный мир, – говорит он, – был прерван, когда отвратительное животное Деций стал угнетать Церковь».

Я не хочу приводить здесь мнение ученого Додвеля о малом числе мучеников; но если римляне так ужасно преследовали христианскую веру, если сенат умертвил в неслыханных мучениях столько невинных, если римляне бросали христиан в кипящее масло, если они выводили девушек нагими на растерзание зверям в цирке, – почему они не трогали главных епископов Рима? Св. Ириней между этими епископами считает мучеником одного лишь Телесфора в 169 году, и то еще нет доказательства тому, что Телесфор был казнен смертью. Зефирин управлял римской паствой в течение 18 лет и мирно почил в 219 году. Правда, в древних мартирологах записаны почти все первые папы; но слово masterium (которое мы переводим: мученичество) принималось тогда в своем настоящем значении: оно означало свидетельство, а не мученичество.

Трудно согласовать ярость преследования с свободой, которой пользовались христиане, чтобы созывать соборы; а этих соборов церковные писатели насчитывают 56 в течение трех первых веков христианства. Гонения были, но если бы они были так сильны, как говорят, то Тертуллиан, писавший столь энергично против установленного культа, по всей вероятности, не умер бы своею смертью. Мы знаем, что императоры не читали его «Апологетики», что писание неизвестного автора в Африке могло не дойти до тех, которые управляли судьбами мира; но оно не должно было оставаться неизвестным для лиц, имевших доступ к проконсулу Африки. Это писание должно было навлечь много ненависти на его автора, и однако он не испытал мученичества.

* * *

Ложь слишком долго властвовала над людьми; пора узнать те отрывки истины, которые можно разобрать среди тумана басен, покрывающего историю Рима от времен Тацита и Светония и почти всегда окутывающего летописи других народов древности. Можно ли поверить, например, что римляне, этот серьезный и строгий народ, у которого мы заимствовали наши законы, принуждали христианских девственниц, дочерей высших классов, к проституции? Как это мало похоже на этих суровых законодателей, которые так строго наказывали проступки весталок.

Заметьте также, что в рассказах о мучениках, составленных исключительно христианами же, везде говорится, что христиане толпами приходили в тюрьму, где был заключенный, сопровождали его на место казни, собирали его кровь, погребали тело, творили чудеса с его останками.

Если бы преследовалась одна только религия, то почему же не убивали этих явных христиан, ухаживавших за своими осужденными братьями и обвинявшихся в волхвовании с их останками? Разве с ними не поступили бы так же, как мы поступали с вальденцами, альбигойцами, гусситами и различными протестантскими сектами? Мы их резали, жгли толпами, не разбирая пола и возраста. Разве в достоверных рассказах о древних гонениях встречается что-либо хотя бы мало-мальски похожее на Варфоломеевскую ночь?..

Если бы встретился достаточно недобросовестный человек или фанатик, который сказал бы мне: «Зачем вы объясняете нам наши заблуждения и наши ошибки? Зачем опровергаете наши ложные чудеса и наши лживые легенды? Они питают набожность некоторых людей; есть и необходимые заблуждения; не удаляйте из тела застарелый нарыв, так как это удаление поведет за собой разрушение всего тела». Вот что я бы ответил ему:

«Все эти ложные чудеса, которыми вы только колеблете веру в настоящие, все эти нелепые рассказы, которые вы приплетаете к правдивым сказаниям Евангелия, гасят веру в сердцах. Многие люди, желающие просветиться и не имеющие на то времени, говорят: «Учителя моей религии обманули меня, – значит, религии нет, и лучше предаться влечениям природы, нежели сделаться жертвой заблуждения; я предпочитаю зависеть от естественного закона, а не от людских выдумок». Другие, к сожалению, идут еще дальше; они видят, что обман наложил на них узду и сбрасывают с себя за одно и узду истины: люди делаются дурными из-за того, что другие были жестокими и лукавыми».