Текст книги "Моя прекрасная жизнь во Франции. В поисках деревенской идиллии"

Глава 3. Un coup de foudre [8]8
  Un coup de foudre – удар молнии, или любовь с первого взгляда.


[Закрыть]

– Заходите, насчет грязи не переживайте, – сказал мужчина, зазывая нас в дом.

Мне казалось, что я вхожу в Нарнию, так как нам пришлось пройти через небольшую деревянную коробку, похожую на платяной шкаф, выстроенную на входе в дом. Нельзя сказать, что она не была похожа на гроб из фильма ужасов. С потолка свисала паутина, со стен – обои из пятидесятых. Это была довольно низкопробная самоделка. Подумала ли я что-то плохое? Да. Ты мог войти в дом, только когда человек перед тобой уже протиснулся через эту коробку-крыльцо в крохотную дверь и потом в гостиную.

К моему огромному удивлению, когда мы все пробрались внутрь, отец широко улыбался. Я поймала его взгляд и поняла, что узнаю это выражение лица. Папа считал, что это очень веселая ситуация. Он раньше был строителем и собирался разнести это место до фундамента. Марк был сбит с толку. Он любит, чтобы все было чисто и аккуратно. Когда-то он был полицейским (у него было много работ) – тяготел к порядку, поэтому сейчас был явно перегружен разноцветностью и захламленностью этой комнаты.

В гостиной лежал липкий ковер с отвратительным черно-оранжевым узором, вызывавший тошнотные ощущения и довольно сильно похожий на тот линолеум, что мы видели в предыдущем доме. Наша обувь хлюпала, потому что пол был очень влажным. Стены были выстроены из серых бетонных блоков с маленькими дырочками из известняка и из ДСП, в которых отлично себя чувствовали жучки. Тусклая лампа в углу унылой и мрачной гостиной подсвечивала клубы нашего дыхания – так тут было холодно.

Из гостиной вели три двери. Одна была явно для хоббитов, стеклянная, наверху полуметровой лестницы. Две других двери были деревянными, с матовыми стеклянными панелями янтарного цвета, которые добавляли комнате странный рыжий оттенок. Рядом с одной из дверей была лестница. К стене прислонился старый сервант из темного дерева, и даже в таком тусклом свете было видно, что он весь изъеден червями, а каждый дюйм этого серванта был заполнен чашечками и фарфоровыми фигурками. В центре гостиной и одновременно столовой находились маленький квадратный черный деревянный стол и четыре стула.

– Я заварю чай, – сказал мужчина. – Может, хотите сначала осмотреться?

Я знала, что должна была сказать. «Нет, спасибо, этот дом как будто нарушает закон о торговле, притворяясь местом, где люди могут жить. Я не уверена, что пущу сюда козла, не говоря уж о человеке».

Но в итоге я, удивляясь самой себе, сказала вот что:

– Да, благодарю, это было бы мило. Меня зовут Жанин, это мой отец Фрэнк и мой муж Марк.

Марк смотрел на меня так, словно не понимал, кто стоит перед ним. Наш дом в Лондоне был чистым, аккуратным, теплым и уютным. Мы были городскими жителями, и в нашей жизни не было грязи. Как-то раз мы поехали на выходные в Корнуолл, в отель на ферме, и вернулись раньше, потому что нам не понравился деревенский запах. Мы проснулись на второе утро, и я спросила: «Чувствуешь запах коров?» И Марк с облегчением ответил: «Я думал, что это я, не в смысле коровами пахну, но ты меня, наверное, поняла». Так что мы вернулись к цивилизованной городской жизни, зная, что деревня не для нас.

Мужчина представился Уильямом и объяснил, что он следил за домом по просьбе дочери, которая служила во флоте. Она обручилась с французом из этих краев и купила дом, чтобы жить поближе к нему, но так как он переезжает на юг по работе, она решила его продать.

– Давайте начнем со второго этажа. Осторожно, ступени узкие.

Узкие? Лестница вообще не была предназначена для людей. Может, для пикси или эльфов. Марк, рост которого больше 185 сантиметров, был вынужден согнуться и практически встать на четвереньки. Ступеньки были высокими и шириной не больше буфетного ящичка. Лестница изгибалась и приводила к люку на второй этаж. Я поднялась туда первой, и, хоть мой рост около полутора метров, даже мне пришлось пригнуться. Я смотрела, как Марк вылезает из люка – он выглядел как гигантский злой кролик, выглядывающий из норы.

Отец весело поднялся по ступеням, за ним пришел Уильям, и мы вчетвером стояли на листе фанеры, брошенном на перекрытия. Стены были выстроены из бетонных блоков, и второй этаж был похож на строительную площадку, которую забросили много лет назад. Тут была всего одна комната, занимавшая весь длинный и узкий второй этаж. Было темно, одинокая лампочка отбрасывала желтый свет на грязные полы. Везде свисала паутина, прилипала к одежде и к голове Марка – он был самым высоким и принял на себя основной удар. Тут пахло кошачьей мочой и чем-то, что я не смогла определить. Ветер свистел в дыре на крыше.

В углу у лестницы находилась большая деревянная коробка. Она выглядела как то крыльцо внизу, но с дверью-купе. Это была работа того же самого строителя.

– Это ванная, – сообщил Уильям, показывая на коробку.

Пол пружинил под ногами, когда мы шли к так называемой ванной, то есть к деревянному ящику с ярко-бирюзовой раковиной, которая гармонировала с лимонного цвета душевой кабиной. Одинокая наклейка «Спасите природу» висела на обшарпанной, видевшей лучшие дни стенке душа. Стены из ДСП были украшены гвоздями, которые служили вешалками для полотенец. Голая лампочка с торчащими проводами свисала с потолка.

– Довольно опасно.

Наконец-то кто-то нарушил тишину. Было сложно понять, что сказать, чтобы не обидеть хозяина, но мой отец об этом не переживал.

– Эта лампочка… – продолжал он, – …если на нее попадет вода, то… БАМ! – закричал он, заставив всех подпрыгнуть, отчего пол сразу же прогнулся. Мне показалось, что мы стоим на трамплине и можем провалиться на первый этаж в любой момент.

– Что ж, – рассудительно заметил Уильям, – в этом доме никто и не принимает душ. Слишком холодно.

Я не могла смотреть на отца.

Мы осторожно спустились по лестнице, прошли по гостиной и зашли в еще одну маленькую бетонную комнатку. Там находилась ржавая стиральная машинка и несколько железных стеллажей розового цвета, где нашли последний приют несколько огромных пауков. Уильям пнул скелет давно умершей птицы и сообщил, что это была кладовка.

Над моей головой в комнату заглядывала открытая труба, на конце которой болталась старая плетеная корзина – все для того, чтобы крысы не попали внутрь, объяснил Уильям таким тоном, словно это самая нормальная на свете вещь. Запах гнили был просто невыносим. В остальном доме он был просто неприятным, но тут было уже слишком. Пол был покрыт жидкостью, сочившейся из стен. Это, конечно, была самая худшая комната в доме.

– Спальня! – объявил Уильям, проведя нас через дверной проем, в котором Марку опять пришлось пригнуться. В этот момент даже Уильяму было тяжело найти что-то позитивное.

Кажется, интерьер этой комнаты был вдохновлен французскими шале, и почти вся комната сверху донизу была обита оранжевой вагонкой. Там было темно, мрачно, грязно и влажно. Слово «отвратительный» было придумано словно для этого дома.

Впрочем, была тут и искра надежды. Одна стена была сделана из кремня. Посреди всей этой грязи она смотрелась очень красиво.

– Это вы построили? – спросила я.

– Нет, – ответил Уильям. – Некоторым частям дома сотни лет. Вот тут жили люди, а их животные жили в соседней комнате.

А, так вот что это был за запах. Сырой шерсти.

Кремниевая стена была построена на двух деревянных опорных балках, и в ней были два окна, которые смотрели на маленький дворик. Я увидела, что уже темнеет, а дождь так и не прекратился. Я знала, что нам уже пора возвращаться в Кале, чтобы попасть домой.

Мы быстро прошли по остальным комнатам, и каждая из них была ужасной. Ни одна не была пригодна для обитания, по крайней мере, по нашим стандартам, а назвать хотя бы одну из них привлекательной было абсолютно невозможно.

– Нам пора, – сказал Марк. – Надо вернуться в Кале, чтобы успеть на паром.

В его голосе я услышала отчаяние.

– Да, – поддержал его отец. – И я хочу покурить.

– Осталась всего одна комната, – сказал Уильям. – Кухня следующая, и там я сделаю чай.

Комната была длинной и желтой. В ней стояла старая угольная печка, которая пыталась, довольно безуспешно, добавить дому тепла. Там была раковина со сколами, самая дешевая в мире кухня, грязный пол и дверь, ведущая неизвестно куда. Была хоббитская дверь, которая соединяла комнату с гостиной. Помимо этого всего в комнате было гигантское видовое окно, которое смотрело в сад, занимая половину стены.

И вот тогда это произошло.

Я стояла, вглядываясь в темноту и чувствуя то, что французы называют un coup de foudre – удар молнии, любовь с первого взгляда.

Я чувствовала себя влюбленной по уши. Любовь заполнила меня. Вы думаете, что сад выглядел как сад Клода Моне в Живерни? Насыщенная, живая красота? Фонтаны и деревья, которые сразу вызывают восторг? Отнюдь: это были два поля, несколько деревьев и овца где-то вдалеке. Поля были зелеными и большими. И все. Я даже сейчас не понимаю, что тогда случилось.

В моей голове совсем без предупреждения выскочила картинка красивого огородика и как я иду в кухню с корзиной помидоров, а мой любимый сидит на кухне с бокалом красного и ждет меня после моих огородных упражнений.

– Нам правда пора, не переживайте из-за чая, Уильям, серьезно, – сказал Марк, прервав мои мечтания.

Я медленно повернулась и посмотрела ему прямо в глаза. Он содрогнулся и потряс головой. Он знал этот взгляд. Марк видел его в магазинах, когда я хотела купить что-то, что он возненавидел.

– Нет, – сказал он. – Точно нет.

Я продолжала смотреть на него. Я хотела, чтобы он почувствовал мою страсть, внезапное, всепоглощающее, огромное обожание к этому вонючему дому и бледному саду.

В это время папа, не заметив моего сжигающего желания и ощущения конца света, появившегося у Марка, вытащил свои ключи от дома и ковырял ими в дубовом брусе.

– Он прогнил, – сообщил папа. – Дом скоро рухнет.

Мы с Марком продолжали смотреть друг на друга в полной тишине. Казалось, что само время остановилось.

– Смотрите, – не переставал он, – гниль, плесень, грибок – все в одной комнате.

Казалось, он получал удовольствие от такого прекрасного и неожиданного открытия.

– Дом – полное говно, – отец вытащил из стены провод, – и еще мне очень нравится, что если потянуть вот за это, то весь дом рухнет.

Он открыл дверь в углу, и мы увидели еще одну грязную комнату, похожую на хижину. Отец показывал на шест, стоявший четко посреди дверного прохода. Он был прав: казалось, что этот металлический шест поддерживает половину дома.

Я ничего не знала об этой деревне, о районе, об административной зоне, которых во Франции больше девяноста, или даже о регионе, в котором находился дом. У нас не было лишних денег. Мы не собирались становиться владельцами дома во Франции. Мы это не обсуждали. Тем не менее я каким-то образом знала, что дом должен стать моим.

– Большое спасибо за то, что потратили на нас время, – сказала я Уильяму уходя. – Мне очень нравится дом.

Отец громко всхрапнул и подмигнул мне, состроив гримасу.

По дороге домой Марк молчал. Я ничего не говорила о том восторге, который меня охватил. Папа, не останавливаясь, продолжал рассказывать о том, какой ужасный дом мы посмотрели.

На следующий день я написала письмо агенту по недвижимости, спросив, есть ли возможность снизить цену.

Глава 4. Поставьте свою подпись здесь, на пунктире

Рано утром в среду, в поздний майский день, через три месяца после того, как мы первый раз увидели дом, солнце светило очень ярко. Было тепло и приятно; такой день, когда ты просыпаешься и думаешь, что все наконец-то хорошо. Мы с Марком снова были во Франции, но это уже была не обычная однодневная поездка. Мы собирались подписать последние документы, которые должны были сделать нас гордыми владельцами дома во Франции.

Признаюсь, это была импульсивная покупка. Не туфли и не сумка, как обычно. Это был целый дом и акр земли, и ко всему этому прилагались невероятные проблемы со строительством, которые требовалось решить как можно быстрее.

Оказалось, довольно просто купить дом, когда мы уже приняли решение о покупке (точнее, когда я уговорила Марка согласиться на это решение). Мне надо было убедить мужа в том, что второй дом во Франции – это отличная идея. Я говорила о том, как прекрасно проводить отпуск в своем доме, как можно будет уехать туда на пенсии, через много лет. Я говорила о том, как мы можем улучшить дом и участок – например, превратить сад из грязного поля в то место, где мы когда-нибудь будем выращивать овощи и розы. Вскоре Марк стал испытывать восторг по поводу превращения нелюбимого здания в великолепный дом. Он согласился уточнить, сколько будет стоить ипотека, если мы все-таки решим покупать дом, который не можем себе позволить. Стало понятно, что если мы возьмем ипотеку во Франции с местным процентом (он был очень низким) и с тем курсом, который тогда был (он был для нас очень выгодным), то мы должны были платить двести евро в месяц, а это было не сильно больше, чем мы ежемесячно платили за спортзал или за ужин с вином в хорошем ресторане.

Агент, продававший дом, сказал, что сбить цену будет сложно, но через неделю после того, как мы впервые переступили порог, я предложила 90 000 евро – это было на десять процентов ниже изначальной цены. Агент по недвижимости подтвердил стоимость через несколько минут. Уже потом наши соседи-французы смеялись и говорили: «Он знал, что вы согласитесь!»

Так что мы решили отказаться от нашего членства в спортзале. Мы также поняли, что не будем ездить в экзотические места и не будем ходить в рестораны. Нам надо было копить как можно больше, чтобы купить домик во Франции, а ведь еще надо было платить за коммунальные услуги и за поездки туда и обратно. Но мы поняли, что, если мы многое принесем в жертву и будем работать не останавливаясь, все станет возможным и мы в итоге достигнем цели.

Нам нужно было в письменной форме согласиться на покупку дома, а потом у нас было десять дней на то, чтобы отказаться. И каждый час я думала об отказе. Можем ли мы позволить себе этот дом? Как мы справимся с двумя домами? В итоге победило сердце, и когда надо было подписывать документы, моя рука не дрогнула и я не стала писать письмо с отказом. Агент по недвижимости порекомендовал нотариуса, который работал и с продавцом – во Франции нормально брать на сделку одного человека на две стороны. Мы заплатили депозит и взяли французскую ипотеку, так как процент был куда ниже, чем процент в любом банке Великобритании.

Мы с Марком взяли с собой отца, чтобы он тоже принял участие в большом событии. Он бешено пыхтел сигаретой на тропинке к дому, так как курить в машине ему было запрещено. Это уже была не та машина, на которой мы ехали три месяца назад.

Все, что мы заработали к моменту, когда впервые увидели дом, ушло на оплату лондонского дома, кроме одной шикарной вещи – машины Марка, «Ягуара». Он хотел его купить с самого детства. Так что, когда я предложила продать его гордость зеленого цвета, чтобы собрать двадцать процентов депозита на дом во Франции, он был не в восторге, но после недолгих (на самом деле довольно долгих) споров согласился на продажу.

Может, это покажется странным, но я не так хорошо знала Марка, хотя к этому моменту мы были вместе уже пять лет. Я встретила его, когда покупала старую машину у друга моего друга по цене еды на неделю для семьи из четырех человек. Денег у меня почти не было, и я была одинокой мамой. Друг друга привез к моему дому очень старый автомобиль и уехал с деньгами, а я осталась с машиной, которая не заводилась, и с его напутствием: «Наверное, автомобилю потребуется небольшой ремонт. Он не был на ходу уже какое-то время».

В общем, я решила пролистать местную бесплатную газету News Shopper в поисках ремонтной компании и позвонила по первому увиденному номеру, договорившись с механиком на воскресенье.

Я открыла дверь высокому мужчине с бородой, с насмешливыми серыми глазами и кривой улыбкой, и мне показалось, что в меня ударила молния – я сразу почувствовала сильное притяжение. Механика звали Марком, и починка авто была одним из его многочисленных навыков. Он посмотрел на машину, которую я купила, и сказал, что ее нужно сдать на металлолом. Он был привлекательным, разведенным, веселым и страстным. Я тоже была разведена уже несколько лет и думала, что никогда не выйду замуж еще раз, потому что у меня были проблемы с поиском подходящего мужчины. В итоге Марк фактически и не уезжал. Через несколько недель он разорвал договор аренды и переехал в мой дом в пригороде Лондона (среди его навыков было и умение убеждать), и довольно скоро мы поженились.

Марк бросил работу автомеханика и обучился на финансового консультанта, и так у нас обоих оказались работы, из-за которых мы проводили вместе несколько часов в день и большинство выходных. Поэтому мы редко испытывали ту близость, которую приносят долгие часы, проведенные наедине. Конечно, так бывает у многих других пар, но то, что мы довольно плохо друг друга знали, сильно повлияло на нас в будущем.

Всю дорогу до Дувра, в поезде до Кале, за рулем по пути к городу Фрюж, где у нас была назначена встреча с нотариусом, я волновалась. Может, это была ошибка? Мы не были богаты, и чтобы купить дом, нам надо было очень много работать, хоть дом и не был дорогим – уж точно не по стандартам Великобритании. Во многом это выглядело как успешная сделка – даже маленькие домики в Лондоне стоили в пять раз дороже, чем этот. В этом же доме можно было сделать комнат двадцать, а еще к нему прилагался гигантский сад.

Всего лишь через год после покупки один из моих французских соседей сказал мне, что женщина, которая продала нам дом, купила его годом раньше всего за 30 000 евро. Они думали, что она сумасшедшая, поэтому так много заплатила, особенно учитывая, что в соседней деревне продавался дом лишь чуть меньше этого за 5000 евро. Очевидно, что вся деревня считала нас невероятно богатыми – раз уж мы так мечтали об этой развалюхе, что заплатили, по их мнению, во много раз больше, чем она стоила. Довольно долгое время после покупки наш сосед-фермер притормаживал каждый раз, когда нас видел, и потирал пальцы, намекая на наше богатство.

Мы сидели в комнате ожидания у нотариуса, и меня изнутри пожирало беспокойство, потому что я видела дом всего два раза. Первый раз – тем холодным февральским днем, а второй раз – в марте, когда мы с отцом поехали туда, чтобы сделать замеры. Он убедил меня, что абсолютно без всяких сомнений это была денежная яма и я буду платить за нее на протяжении всей моей жизни.

Впрочем, все уже было сделано.

Пока мы в офисе нотариуса ставили подпись под отказом от любых роскошеств на ближайшие годы, я отправила отца в кафе Aux Trois Pigeons («У трех голубей»), которое ютилось на углу главной площади.

С нотариусом мы провели два часа, улыбаясь, подписывая сотни бумажек, кивая и делая все так, как нам сказали, не понимая большей части происходящего. Нотариус проверил, что деньги находились там, где следует, и прочитал нам договор на быстром невнятном французском. Его ассистент сделал копии всех документов, и теперь нам надо было подписать втрое больше бумаг.

Где-то на задворках сознания я думала об отце в баре. Я была уверена, что сейчас он перестал пить кофе, начал пить пиво и со всеми болтать. Он едва ли говорил на французском, но считал, что, если произносить слова громко, все французы поймут его куда лучше.

– ПИВО, СИЛЬВУПЛЕ! – орал он всем официантам во всех французских барах и считал, что это идеальный французский. В целом это было довольно понятно для большинства французов, в отличие от «А ОРЕХИ ЕСТЬ?» Один раз он закричал:

– У ВАС ЕСТЬ ПИНТА THEAKSTON’S OLD PECULIER? – Это было в баре маленького города Монтрёй и заставило всех посетителей замереть.

Наконец нотариус и его ассистент встали, улыбнулись, сообщили нам, что мы закончили, и пожали нам руки. Был полдень, и, как я потом узнала, абсолютно все дела завершались к обеду вне зависимости от сложности проблемы или количества бумажек.

– Поздравляю, мадам Марш, félicitations [9]9
  Félicitations – поздравляю.


[Закрыть], – сказал нотариус. – Добро пожаловать во Францию.

Мы побежали в бар, забрали отца, который, к счастью, не напоролся на неприятности, и отправились прямиком в наш новый дом. Я взяла с собой бутылку шампанского и все для пикника, собираясь отпраздновать. Мы все подписали, можно было уже не волноваться, и мы испытывали приятное возбуждение. Наш дом был в двадцати минутах от Фрюжа, и дорога пролегала среди молодых деревьев и пшеничных полей с коровами, мимо крошечных деревень со старинными домиками, видневшимися то тут, то там. Часто по дороге ходили куры, которые разбегались, услышав машину, и собаки, которые бежали к воротам, когда слышали куриное кудахтанье.

Мы прибыли в нашу крохотную деревню, проехали мимо ратуши по грязной дороге и остановились у сломанных ворот. Мое сердце громко стучало, пока мы шли по тропинке, пока вставляли ключ в замок, входили в грязную, сырую, вонючую гостиную, карабкались по лестнице, сделанной для великана, заходили в кухню и… как будто вдруг остановилась заезженная пластинка.

Мы не были в доме два месяца. Сейчас был конец мая, и казалось, словно продавец просто оставил его, услышав, что безумные англичане покупают эту развалюху в глухомани. Чего-то в доме не хватало, а что-то отсутствовало изначально.

Чего там не было:

◊ Воды

◊ Электричества

◊ Лампочек

◊ Ручек на ящиках

◊ Сигнала мобильного телефона

Мы не могли позвонить агенту по недвижимости и спросить, почему тут нет воды и электричества, несмотря на его обещания, что это все будет сделано. За 10 000 евро (во Франции за это платит покупатель, а не продавец) мы ожидали, что он хотя бы с этим разберется.

Конечно, это подсказало моему очень отзывчивому отцу, чего он сейчас хочет – чашечку чая.

Что там было:

◊ Крысиные какашки на кухонной столешнице

◊ Трава по пояс (никакого пикника)

◊  Фургон. Я была бы не против приличного фургона, но это был старый остов с разбитыми окнами, без двери и ровно посреди сада.

◊  Овца. Огромная, грязная и вонючая. Она жевала траву перед кухонным окном.

– Хорошо, – сказала я, делая глубокий вдох. – Мы знали, что дом не идеален, что тут есть над чем работать, но посмотрите на сад. Под этой ивой мы когда-нибудь будем сидеть. С ореха соберем урожай, который виден уже сейчас. Яблоня, слива и груша тоже выглядят многообещающе.

Марк и отец смотрели на меня. Я сглотнула и продолжила:

– У этого дома такой большой потенциал. Красивые балки, невероятная кремневая стена в спальне…

Отец прочистил горло и повернулся ко мне:

– Этот дом, – сказал он, – не просто дача, которую можно перекрасить – и все, готово. Дом, который ты купила, – это многолетняя реставрация и поддержание его состояния. Он не на Рождество, а на всю жизнь.

Папа так сильно засмеялся, что закашлялся, а потом напомнил мне, что мы даже не можем приготовить чай, чтобы у него не было так сухо во рту.

Не впервые я подумала, не сошла ли я с ума.

Эйфория от того, что я стала владелицей дома во Франции, растаяла в воздухе, и я вернулась на грешную землю, ударившись об нее. Весь день я бегала по холму, пытаясь дозвониться до агента по недвижимости, чтобы он решил проблему отсутствия воды и электричества.

Мы отметили покупку пикником в желтой кухне и поприветствовали дом бутылкой воды – шампанского нам уже не хотелось. Затем мы поехали обратно в Лондон, потому что назавтра и у меня, и у Марка была работа.

Только когда я легла в кровать тем вечером и думала о прошедшем дне, я осознала, какая непосильная задача лежала перед нами – надо было сделать дом пригодным для обитания хотя бы по выходным. В голове у меня кипели мысли: я купила огромный, нелюбимый амбар с земляными полами, разбитыми окнами, не запирающимися дверями, дырами в крыше и неистребимой сыростью. О нет – я же купила прекрасную французскую ферму, часть которой была построена сотни лет назад и в которой в некоторых комнатах были невероятной красоты потолки… Я купила акр заросшей земли… Нет, это был огромный сад, который когда-нибудь будет выглядеть как парк… Он продавался с овцой…

Так, минуточку. Он продавался с овцой? Во всей беготне, в поисках воды и электричества, пока мы закрывали сломанные окна, запирали двери, чтобы те не распахнулись из-за ветра, я полностью забыла об овце в саду. Это предыдущий владелец ее оставил? Она сбежала с фермы? Кто-то ее там бросил?

Многие люди считают овец, чтобы уснуть. Мне не давала заснуть одна-единственная овца.

В следующую поездку мы выяснили, что овца принадлежала местному старику. Предыдущая владелица разрешала пускать овцу в сад, чтобы она съедала траву. Конечно, как и все в деревне, и, наверное, все в радиусе нескольких миль, старик знал, что дом продали сумасшедшим англичанам за безумные деньги. Какой-то сосед, пришедший к нам домой и представившийся именем Оливье, объяснил, что старику хотелось бы оставить овцу там, так как его собственный сад был куда меньше. Так как у предыдущей владелицы из Англии возражений не было, Оливье сказал, что старик надеется, что и мы возражать не будем. Я немедленно согласилась по трем причинам. Овца будет сдерживать буйство травы. Жители деревни будут видеть нас как часть деревни. И мне она нравилась.

Два года шерстяное создание жило в нашем саду, ело все, что видело, забиралось на деревья или, по крайней мере, пыталось (видимо, оно было немного дезориентировано) и везде оставляло катышки. Мы называли его Пердун – из-за отвратительного запаха, который от него исходил.

Старик-владелец никогда не заговаривал с нами и игнорировал меня, когда я пыталась поговорить. Даже не улыбался.

Как-то на выходных мы приехали к дому и не увидели овцы. Старик сильно заболел и забрал «грязное животное», как называли овцу соседи, в свой собственный сад. У него больше не было энергии на то, чтобы приносить ему воду и проверять, как у него дела, и он был очень привязан к овце. Мы тоже привыкли к Пердуну, поэтому продолжили кормить его морковками, но уже через соседский забор. Перед смертью старик озвучил желание, чтобы те, кто купит его дом, позволили овце жить в саду. Ничего не подозревающая семья, въехавшая в дом вскоре после смерти старика, выполнила желание, будучи уверенными, что это ненадолго. В конце концов, овце было как минимум двадцать лет, если верить местным, а в человеческих годах так вообще 140. Она прожила еще четыре года и стала самой старой овцой в стране, по словам Оливье.

Иногда при покупке дома во Франции ты получаешь больше, чем кирпичи и цемент.