Текст книги "Моя прекрасная жизнь во Франции. В поисках деревенской идиллии"

Глава 5. Лето в Семи Долинах

До конца лета 2004 года, когда мы с Марком стали владельцами дома во Франции, мы как можно чаще старались проводить выходные в Семи Долинах. Иногда мы ехали туда на машине и брали с собой отца, иногда ехали вдвоем на мотоцикле. Мы нашли короткий путь из Лондона в Дувр и из Кале в нашу деревню и поняли, что можем доехать до точки назначения всего за три часа.

Чаще всего, по крайней мере. Как-то в конце июля, в пятницу, после дня в офисе мы уехали из Лондона на мотоцикле. В небе повисли зловещие темные тучи. Когда мы выехали из туннеля в Кале, нас встретили ливень, гром и молнии. Мы натянули перчатки, подняли воротники пальто и отправились в самый центр бури – к нашей деревне. Каким-то образом мы пропустили поворот, съехали с пути и оказались в лесу где-то рядом с портовым городом Булонь-сюр-Мэр, в двадцати минутах от Кале. Это огромное пространство, покрытое лесами и холмами. Там очень красиво днем, и многие люди приезжают туда гулять, но ночью, когда ты потерялся в буре, оно становится похожим на место, которое можно увидеть в фильме ужасов.

Наступила полночь, было темно, и лишь изредка непроницаемый мрак рассекали молнии. Наши рации, по которым мы переговаривались во время поездки на мотоцикле, умерли – наверное, от дождя. Я представляла, как нас съедают дикие кабаны, а тела через несколько недель находят жандармы.

Не могу сказать, что я преувеличила. Во Франции водятся дикие кабаны, и я часто видела, как они бегут по полям. Огромные волосатые создания довольно застенчивы, но, если их напугать, могут быть агрессивными.

К счастью, той темной ночью в лесу наше время еще не настало. Марк смог найти путь на главную дорогу, и мы приехали домой грязные и истощенные. Мои перчатки так промокли, что развалились. В ботинках было полно воды. Мы просушились и рухнули на кровать, чтобы как следует отоспаться.

Утром солнце вернулось и разбудило нас лучами. Я открыла окна, чтобы вдохнуть запах деревни после дождя. Трава и цветы очень сильно пахли в чистом и сладком воздухе. Запах смыл воспоминания об ужасном вчерашнем путешествии. Я слышала, как фермер Тьерри заводит трактор на вершине холма, и через несколько минут он проехал мимо, волоча за собой прицеп с навозом – еще один деревенский запах.

Дом с каждым разом все больше открывался нам, и мне хотелось бы сказать, что мы нашли там спрятанные сокровища, например мраморные камины или орнаменты. Но этого не было. Второй этаж был не предназначен для жизни – там было грязно и темно. Дыры были не только в стенах, но и в крыше. Мы закрыли люк над лестницей и оставили его в покое. Скорее даже не закрыли, а задраили – люк, как в подводной лодке, сдерживал напор жуков, сквозняков и животных. Первый этаж был в целом ничего. Мы жили в комнате с кремневой стеной, а отец – в гостиной. Готовили мы в саду на гриле вне зависимости от погоды. С одной стороны дома была комната без двери и с поддерживающим шестом. С другой стороны, как бы дополняя ту комнату, была комната с двумя стенами и пластиковой крышей. Мы использовали ее как веранду и переносили гриль туда, если шел дождь.

Основной работой на лето было вынести мусор из дома и привести в относительный порядок сад. Мы прошерстили каждую комнату, избавились от липких ковров, старых кроватей, холодильников, стопок газет из 1970-х годов, сломанных плиток и прочего мусора. Одновременно я красила все стены в белый, включая стены из бетонных блоков, чтобы все это выглядело получше. На самом деле дом был больше похож на тюрьму, чем на летний коттедж.

Когда проводишь несколько дней в своем доме за границей, не успеваешь понять, какова реальная жизнь в другой стране. Мы иногда встречали соседей, и они казались приятными и дружелюбными, хоть и слегка отчужденными. Большинство наших встреч заключалось в том, что мы кивали друг другу.

К нам приезжали друзья и семья, и они были шокированы состоянием дома. Это был вовсе не дом мечты из Прованса, так что, если они оставались у нас на ночь, им приходилось идти на жертвы. В деревне не было ни магазинов, ни баров, и мы оказывались в изоляции. Впрочем, некоторые люди тоже попадали под очарование медленного темпа жизни, великолепных магазинов, сладостей и булочных в городе Монтрёй. Там пахло свежими круассанами и багетами. Очень бодрый уличный рынок украшал город Эден, который, как мы в итоге поняли, сильно отличался от того мрачного захолустья, которое мы увидели мрачным февральским днем. Сложно было не полюбить кафе в Юкелье, невероятные гастрономические удовольствия французской жизни и историю, наследие этой части Северной Франции. Все были поражены тем, что можно купить свежий козий сыр прямо на ферме недалеко от нас, а многие из наших гостей стали фанатами местного блошиного рынка выходного дня. Отцу нравилось пробовать разную еду: местную ветчину, мед и джем, хотя он кривился при виде улиток и отказался попробовать жареные лягушачьи лапки в китайском ресторане в Сент-Омере.

Многие люди были поражены тем количеством земли, которая нам принадлежала, а сестра Марка Лорен и его зять просто пришли в восторг. Они мечтали и сами купить дом недалеко от нас. Как и мы, они всю жизнь прожили в Лондоне и были поражены большой территорией, густой зеленью в этой части Северной Франции и тем фактом, что можно было проехать много миль и не встретить ни одной машины.

Кто бы ни приезжал к нам в гости, мы всегда уговаривали его помочь с ремонтом и садоводством. В конце лета дом уже больше стал похож на сарай с душой (если прищуриться и быть в хорошем настроении).

Предсказание отца о том, что работа по дому будет бесконечной, воплощалось в жизнь. Всегда было очень много дел – в каждый наш приезд надо было скосить траву, потому что она захватывала все вокруг, а сырость в доме никуда не исчезала, но мы все-таки пробовали что-то с этим сделать.

Не так далеко от нас находилась небольшая деревня, довольно симпатичная, с маленькими домиками и парой коммерческих зданий. Одно из них было традиционным мясным магазином, где продавались свежее мясо с местных ферм и прочие мясные продукты, приготовленные владельцем магазина. Второе здание было абсолютной противоположностью – старое, с парковкой, что-то между домом и сараем, в очень плохом состоянии. На нем висела от руки написанная вывеска, закрывавшая окно. На ней утверждалось, что это Club Privé. Мы с Марком предположили, что это что-то вроде паба или клуба. Мы несколько раз проезжали мимо и все время думали, что, может, стоит туда зайти – правда, без отца.

Как-то раз мы работали в саду, и мимо прошли пожилые соседи, которые предложили нам зайти в гости и выпить пива, когда мы закончим работать. Они представились как Стефан и Бабетта и сказали, что переехали из Лилля. Пара жила рядом с церковью, и мы много раз рассматривали гномов на их участке. В общем, красивым летним вечером мы отправились в их дом. Было около шести пополудни – как раз время для аперитива. Соседи были очень дружелюбными, и вскоре мы почувствовали себя как старые друзья. Я сказала им, что мы думали заскочить в Club Privé, когда приедем в следующий раз, и, возможно, они захотят пойти с нами.

В комнате воцарилась зловещая тишина. Бабетта вперила глаза в пол, Стефан смотрел на меня открыв рот. Несколько долгих секунд никто ничего не говорил.

– Ну, – промямлила я, – это было просто предложение. Может, в следующий раз.

И снова все промолчали.

– Или, – я пыталась понять, что же вызвало такую реакцию, – вы можете прийти к нам в гости, а мы привезем английское пиво.

Стефан откашлялся и сказал:

– Мы, пожалуй, уже староваты для таких вещей.

– Для каких вещей, для пива? – Я была удивлена, потому что он с явным удовольствием выпил уже несколько стаканов.

– Нет. Для libertins.

Стало ясно, что я не понимаю, о чем он говорит, и последовал веселый диалог, в котором был задействован французский словарь, где я прочитала определения нескольких новых слов и узнала, что libertin – это кто-то, у кого нет «моральных и сексуальных ограничений», и что Club Privé – это на самом деле свингер-клуб. Оказалось, что люди приезжали сюда даже из Парижа.

Кто бы мог подумать: тут, в этой французской глуши? Я не знала, удивляться этой информации или тому, что Стефан сказал: «УЖЕ староваты».

В один из выходных во всех окружающих городах появились сияющие плакаты, обещавшие ночь радостей в Экс-ан-Иссар. В этой миловидной деревне с магазином сосновой мебели, церковью и домиками планировалась невероятная ночь развлечений, шикарной еды и illuminations, что означало, как мы подумали, «впечатляющее световое шоу». Учитывая, что мы особо не видели тут ночной жизни – местные кафе-бары в Юкелье, какими бы прекрасными они ни были, закрывались примерно в девять вечера, и ничего другого поблизости не было, – мы не смогли удержаться. Благодаря плакатам, развешанным повсюду, мы смогли узнать больше о том, что показалось нам поистине впечатляющим событием. Мы вспомнили Лион и знаменитый Праздник света. По дороге в город мы проехали несколько миль от нашего дома по пустой деревенской дороге, мимо деревянной мельницы, колесо которой медленно вращалось, мимо ферм с закрытыми ставнями (как обычно, признаков жизни в деревнях было мало).

Однако в Экс-ан-Иссаре нам пришлось проехать через весь город к другой части парка, потому что было очень много машин. К месту проведения фестиваля мы шли пешком, и главная улица была заполнена людьми. Мы посчитали, что это признак по-настоящему сенсационного события. Сгущались сумерки – идеальное время для того, чтобы увидеть световое шоу. За толпой людей мы последовали по узкой дороге к главной площади. Мы шли рядом с бурлящим потоком, берега которого заросли деревьями, на которых висели рождественские гирлянды. Это выглядело мило, но не очень похоже на великолепное шоу, которого мы ожидали. На подходе к площади я чуть не упала в речку, когда в ней как будто из ниоткуда возник мужчина в рыбацких сапогах. Мы наблюдали, как он что-то делает на берегу реки, тихо матерясь сквозь зубы. Наконец он счастливо вздохнул, увидев, как вдоль реки загорелось… еще немного рождественских гирлянд.

– Думаю, что это и есть световое шоу, – сказал Марк.

Он был прав. Тогда мы все еще были городскими жителями, привыкшими к ярким лондонским огням и не готовыми к менее очевидным сокровищам деревенской Северной Франции. Да, признаюсь, мы были разочарованы. В большом шатре мы встали в очередь с краснолицыми французскими мужчинами, покупавшими пиво и сидр, чтобы остыть в эту жаркую летнюю ночь. Нас тепло поприветствовали, и мы нашли свободные пластиковые стулья на площади. Там мы сидели и смотрели, как в город прибывало все больше людей. Мы не знали, чего ожидать, но было очевидно, что впереди нас ждет какое-то развлечение. На прицепе грузовика, припаркованного на краю площади, выстроили сцену. На ней уже танцевали огни прожекторов и стояли барабанная установка и музыкальные инструменты. Приходило все больше людей, и свободных стульев оставалось все меньше.

По площади прошла группа подростков, играя на барабанах и на бонго, смеясь и танцуя. Атмосфера была праздничной, в воздухе царило веселье, и вскоре мы услышали, как все затаили дыхание – когда мужчина с микрофоном объявил, что главное событие вечера, ради которого мы все собрались, скоро произойдет. Огни слегка притушили, раздался бой барабанов, и огни зажглись снова. Группа и солист вышли на сцену еще в темноте и теперь щурились из-за внезапно ослепивших их прожекторов.

Раздалась музыка – французский рок, и солист начал исполнять песню. Толпа притопывала ногами, кивала головами в такт, хлопала и свистела, кто-то даже встал и начал танцевать. Вскоре мы узнали, что в этом регионе это любят. Во многих городах до сих пор проводят сезонные танцы, а если кто-то начинает играть на чем угодно, хоть в кафе, хоть на улице, почти точно какая-нибудь пара вскочит на ноги и начнет без памяти танцевать фокстрот или ча-ча-ча.

Через десять минут солист внезапно остановился. Прекратила играть и группа. В этой неожиданной тишине мы все услышали звонок сотового. Солист уперся взглядом в мужчину в толпе, который суетливо пытался выключить телефон. Затем снова начал петь.

– Это что, правда произошло? – ошеломленно спросил Марк.

Да, это правда произошло, и солист делал так еще три раза – каждый раз, когда он считал, что его фанаты недостаточно сильно погрузились в обожание.

К этому моменту мы были не только в замешательстве, но и в восторге, как и все остальные слушатели, большинство из которых теперь с наслаждением ели мидии, которые подавали в больших кастрюлях, и картошку фри, которую можно было купить в вагончике. Мы думали, что лучше и быть не может, но в конце выступления, когда звездный солист готовился представлять свой последний номер аудитории, группа надоедливых подростков снова стала играть на барабанах. В этот раз солист убежал со сцены и так и не вернулся.

Это было, как сказали все, кто сидел у бара после концерта под светом звезд и ярчайшей луны, невероятно запоминающаяся и очень приятная ночь.

Глава 6. Холодный, как лед

Зимой все поменялось.

Начиная с октября стало холодать. По ночам чистое небо покрывалось звездным ковром, а по утрам от изморози сверкала трава. Хотя зима была не такой уж и суровой, для нас это был первый опыт французской зимы, и он очень отличался от зимы в Лондоне.

Первый сосед, с которым мы познакомились и подружились, был Жан-Клод. Мы видели его каждый раз, когда приезжали во Францию, – мимо нашего дома он ездил к своей теще Клодет, которая жила на вершине нашего холма. Ему было около пятидесяти, и до инфаркта он был фермером, после чего ушел на пенсию. Его румяное улыбчивое лицо было морщинистым, сам он был низеньким, с волосами, зачесанными на сторону, в толстых очках и всегда в зеленой охотничьей куртке. Каждый раз, когда мы его видели, он пожимал нам руки и говорил о погоде. Лишь потом, когда мы подружились с другими жителями деревни, мы узнали, что его называют Monsieur Partout, «господин Везде», потому что он бродил по деревне целыми днями, останавливаясь поздороваться с друзьями и соседями за бокалом вина или кружкой пива (зависело от того, было ли на дворе утро или вечер).

Одним холодным ноябрьским утром он прошел мимо нас, когда мы возвращались из супермаркета в Юкелье, и, как всегда, остановился поболтать.

– Думаю, что скоро пойдет снег, – заметила я.

– В этой деревне никогда не бывает снега. Уже лет десять как не было, – объявил он с полной уверенностью и ушел.

Мы вползли в дом. Несмотря на то что прошлым вечером мы разожгли огонь в камине, в доме было очень холодно.

В этот момент мы абсолютно не знали, что мы тут делаем.

Мы стали все реже приезжать в дом, так как становилось все холоднее. И несмотря на уверенность Жан-Клода, снег все равно пошел – а мы все еще планировали провести Рождество во Франции. Отец приезжать отказался:

– Маловероятно. Чертовски холодно. Лучше поеду в гости к твоему брату – там тепло и сухо.

В канун Рождества я закончила работать в обед и села на поезд домой от Лондонского моста. Мы загрузили в машину чемоданы и отправились во Францию.

Когда мы приехали, а это было ранним вечером, было уже очень темно. Во всех домах были закрыты ставни, которые защищали от холодного воздуха, и казалось, что деревня заброшена. Любители «Ходячих мертвецов» предположили бы, что случилось самое плохое. Путь от Кале вел нас по дороге А16 мимо десятков крошечных деревень. Нас удивило, что вокруг было так мало рождественских украшений – несколько грустных звезд вдоль дороги, несколько фонарных столбов, украшенных остролистом, – в общем, только это и символизировало праздник.

В нашей деревне единственный признак Рождества заключался в том, что на дереве рядом с ратушей повесили одинокую разноцветную гирлянду, и она раскачивалась на вдруг поднявшемся ветру.

Мы припарковались у дома, наполненного рождественским духом. Вытащили пакеты ароматной еды, достали бутылки вина и шампанского, купленные в супермаркете в Булонь-сюр-Мер, который находился по дороге к дому, и вставили ключ в скважину. Наш праздничный восторг немного утих, когда мы открыли дверь. Внутри было намного холоднее и мрачнее, чем снаружи. «Не важно», – подумали мы. Нам удалось купить дров для гигантского камина у мужчины, который приехал к нам на грузовике. Мы узнали, что найти доставку не всегда просто, потому что у всех наших соседей были тракторы или трейлеры и они сами все забирали. Те же поставщики дров, которые обещали приехать, не приезжали в девяти случаях из десяти. Мы купили три тонны дров. Они до крыши заполнили свинарник в саду, и мы посчитали, что этого хватит на год или два.

Марк разжег огонь, я поставила чайник, и из-за этого, как всегда, притух свет в доме. Мы узнали, что если в Великобритании ты просто втыкал в розетку устройства и они работали, то во Франции надо было платить за определенное количество электричества. Мы выбрали самый низкий тариф и платили за три киловатта. Это значило, что если мы одновременно включали чайник, свет и водонагреватель, электричество кончалось и свет тускнел. Если включить еще и фен, то отключалось вообще всё. Потребовалось много прогулок к вылетевшим пробкам с фонариком, чтобы мы наконец пожаловались на это Жан-Клоду, который посоветовал просто позвонить в энергетическую компанию и сменить тариф.

Через четыре часа дома стало теплее, но не уютнее. Телевидение не ловило, но можно было смотреть DVD, и мы съежились под одеялом как можно ближе к камину и смотрели фильм. Наступала ночь, но романтики в этой ситуации не находилось – кровать была сырой, комната промерзла, и казалось, что весь жар пропадал в 20 сантиметрах от камина.

Рождественским утром мы поехали на вершину холма, чтобы поймать мобильный сигнал и позвонить родственникам и друзьям – пожелать им всего самого лучшего. Потом мы вернулись в дом, чтобы приготовить ужин. Духовки у нас все еще не было, поэтому мы запланировали барбекю с шампанским.

Мы сидели в саду с переносным обогревателем и смеялись над тем, как же это все отличалось от нашего обычного Рождества в Лондоне. Мы играли в бадминтон, стреляли в швабру из пистолета с резинками и очень много говорили. Ничего, кроме холода, нас не отвлекало, и ничего не требовало нашего внимания. Мы, впрочем, решили, что лучше приезжать в дом только в теплые месяцы.

В эту ночь мы пошли гулять по деревне. На дорогах не было фонарей и гирлянд и вообще никаких признаков, что наступило Рождество. Даже гирлянду у ратуши выключили к этому моменту. Ветер прекратился, и все небо заполнили сверкающие звезды. Чем больше мы смотрели в небо, тем больше видели – миллионы крошечных бриллиантов освещали дорогу. Мы бродили с фонариком, луч которого пугал диких фазанов и тетеревов. Поля сияли изморозью, покрывшей каждую травинку. Мы слышали уханье сов, которые переговаривались друг с другом через черепичные крыши деревенских домов, и лай собак из-за заборов. Воздух пах горящим деревом – печи топились у всех соседей. Мы держались за руки и гуляли, пока у нас не замерзли носы.

Мы прошли мимо дома, из которого выскочил мужчина, чтобы выбросить бутылки в специальную корзину у крыльца и завтра пойти в специальный пункт приема бутылок.

– Счастливого Рождества, – пожелал он нам на французском, на что мы ответили ему таким же пожеланием, но на английском.

Вернувшись внутрь, мы оба согласились с тем, что, хотя замерзнуть и промокнуть в доме – это невесело и неприятно, мы все же будем стараться наслаждаться Рождеством. Это было как будто обещаним того, что мы все-таки создадим тут свой райский уголок.

Глава 7. Узнавая поближе

Следующие четыре года мы несколько выходных проводили в нашем французском доме – но это было не сравнить с тем первым летом. Мы влюбились в жизнь во Франции. Спокойствие и природа привлекали нас, особенно в сравнении с Лондоном. Каждый раз было все сложнее и сложнее возвращаться домой, иногда в буквальном смысле. В этой части Франции часто идет дождь, и иногда наша машина застревала в садовой грязи. Одним воскресным вечером мы собрались возвращаться в Лондон и поняли, что машина не собирается двигаться.

– Я буду толкать, ты садись за руль, – сказал Марк, и его тут же покрыло грязью из-под яростно вращающихся колес. Машина все глубже погружалась в лужу, дождь лил стеной, а воздух дрожал от грома.

Мы подумали, что надо попросить одного из фермеров приехать сюда и вытащить нас трактором, но было темно, а воскресенья с семьей во Франции священны, и мы не хотели никого отвлекать.

– Ужасно глупая идея, – сказал Марк, когда я предложила высыпать мешок цемента под колеса машины и подождать ночь, пока засохнет. Но после часа попыток придумать что-нибудь получше мы именно это и сделали. Утром, к моему облегчению, моя «глупая идея» сработала и мы смогли добраться до Лондона вовремя и успеть на работу.

Основная идея покупки дома заключалась в том, чтобы наслаждаться новым домом под лучами солнца, но на самом деле большую часть времени мы проводили, сражаясь с травой и сорняками. Отец обычно ехал с нами, чтобы помочь, но только летом. На самом деле его помощь заключалась в том, что он говорил нам, что именно мы сделали неправильно после того, как мы уже это сделали. Когда нам пришлось срубить иву, потому что корни дерева стали поднимать стены дома (дерево росло в метре от стены), отец был готов дать совет. Дерево было огромным – сосед сказал, что его посадили пятьдесят лет назад – и я ужасно не хотела его уничтожать, но нам пришлось это сделать. Было жарко. Марк завел пилу и забрался на лестницу, которую мы приставили к широченному стволу. Он спиливал ветки, пока отец ногой держал лестницу, а я таскала ветки к кострищу. Марк сколотил ко́злы, чтобы на них распиливать самые большие ветви. Отец назвал это «тратой времени», но потом увидел злое, красное лицо Марка и решил прилечь поспать.

Конечно, мы не только работали. У нас нашлось время и на то, чтобы путешествовать по окрестностям. Учитывая, что дом мы купили, ничего не зная об этом месте, все могло получиться не так прекрасно. Но нет – Семь Долин оказались лучшей версией деревенской Франции: сонные, мирные деревни, пустые деревенские улочки, дружелюбные бары и кафе – папа говорил, что это напоминает ему Англию полувековой давности.

Ближайший средневековый город – Монтрёй – застывшее время на вершине холма, и он стал нашим любимым местом. Люди приезжают из окрестных деревень, чтобы сходить в кафе, купить свежие овощи на местном рынке утром в субботу. Город выглядит как картинка из книжки: мощеные узкие улочки и поразительно красивые старинные здания, многим из которых было несколько веков. Великий французский писатель Виктор Гюго как-то, в 1837 году, провел здесь день, нежась со своей любовницей в номере 12b в Hôtel de France, который был построен в XVI веке. Через несколько лет его воспоминания о городе, о тех, кого он встретил, и о том, что видел, послужили материалами для известного романа «Отверженные», который был опубликован в 1862 году. В городе он увидел аварию с участием повозки на крутой улице под названием Каве-сэн-Фирмэн, и это легло в основу важной сцены в книге. Также Монтрёй стал местом рождения одной из главных героинь, Фантины, – наверное, Гюго увидел всхлипывающую женщину, выходящую из городской церкви.

Каждое лето жители Монтрёй отдают дань уважения великому писателю и ставят на городском валу музыкальную версию «Отверженных», в которой участвуют кони и пушки. В спектакле принимают участие примерно шестьсот человек: они создают костюмы, играют, танцуют, поют. Это довольно веселое и впечатляющее зрелище. Представление начинается примерно в десять вечера, когда летнее солнце опускается за цитадель и когда все уже, не торопясь, поужинали в местных кафе и ресторанах. Если вам удастся побывать в городе в день представления, вы, скорее всего, увидите солдат в форме XIX века, монахинь и молочниц, пьющих вино и курящих на главной площади или даже болтающих с Гюго, который вроде как работает в турагентстве, но очень уж похож на героя города.

Это прекрасное место, которое я советую посетить, и рынок тут – настоящая квинтэссенция французского рынка. Крошечные старушки сидят за складными столами, продавая овощи из своего сада, а рядом целые прилавки ломятся от экзотических фруктов, лежат связки местного чеснока, острые сыры и соленые колбасы. Есть там дама, которая продает нижнее белье, которому скорее место в секс-шопе, рядом с длинными плотными ночнушками, в которых можно поселить семью из четверых, и с домашним хлебом и пирогами, от которых слюнки текут.

Можно пройти по валам, как делал Гюго, хотя некоторых туристов пугает отсутствие перил – зато есть тридцатиметровый обрыв. На закате обязательно посмотрите, как солнце бросает последние лучи через бойницы в толстых каменных стенах, а потом отправляйтесь в город за аперитивом, который вы всегда найдете на шумной площади или на узкой мощеной улочке. Изящные площади, домики, слипшиеся в кучу для уюта (и чтобы не упасть), и бесчисленные рестораны и бары превращают город в магнит для туристов, и туда стоит ехать в любое время года.

В июле в каждой деревне проходят выставки соломенных статуй, символов плодородности земли, лета, урожая – в общем, что угодно может стать поводом для праздника. Подготовка хранится в строжайшем секрете, и все, кто принимает участие в создании статуй, клянутся хранить эту тайну. В клятве даже говорится, что все, кто допустит утечку информации, умрут.

При создании статуи из соломы допускается дополнительное оборудование, но цель заключается в создании фигуры, в которой больше 90 процентов соломы. Одна деревня может представить только одну статую, хотя это может быть целая композиция – или одна фигура. Произведение должно быть эстетически приятным, тематическим и чаще всего с долей юмора.

Это очень суровое соревнование. В один год одна из деревень (не буду говорить какая, потому что я все еще живу во Франции) амбициозно подошла к заданию и попробовала воплотить некий бесплотный концепт (кажется, никто не понял, что именно это было, а те, кто понял, ничего не говорили). Но в день, когда команда должна была воздвигать свой шедевр на деревенском лугу, разразилась катастрофа. Их шедевр был таким огромным и сложным, что в итоге все развалилось. Деревню дисквалифицировали, и в результате они отказались принимать участие в следующем году.

Соломенные скульптуры планируют заранее, и на рассвете заветного дня в каждой из примерно десятка принимающих участие в конкурсе деревень собираются члены комитета. Он сформирован из волонтеров, а они, в свою очередь, участвовали в выборе скульптуры для своей деревни. Они создавали шедевры и вымаливали, крали и одалживали детали костюма – потому что покупки запрещены. Это считается важным, и предполагается, что участники должны ответственно и честно подойти к заданию.

К событию моют площади, сажают цветы, косят траву – в общем, делают все, чтобы их произведение выделялось. В некоторых городах главную улицу украшают масляными факелами, которые зажигают, как только опускается ночь. В кухнях ратуш и банкетных залов готовят гигантские кастрюли мидий – ими будут кормить приехавших туристов.

Одна из деревень создала город Астерикса – с домами и со всеми персонажами. Другая деревня построила огромную мельницу. Кажется, что, когда речь идет о соломенном искусстве, и бесконечность не предел.

На протяжении всего дня плотный поток машин едет по обычно безлюдным городам. Некоторые люди приезжают посмотреть на конкурсантов, некоторые – полюбоваться городом в дневные часы, и часто они возвращаются ночью, когда фигуры начинают подсвечивать. По дороге туристы получают форму для голосования – ведь это довольно серьезный повод для того, чтобы убедить их поддержать творчество той или иной деревни.

Когда становится темно, включают освещение на улицах. Многие семьи украшают дома рождественскими гирляндами, обматывая ими заборы и ворота, розовые кусты и беседки, добавляя вечеру сверкающей магии. Посетители заполняют формы для голосования и останавливаются выпить пива, потанцевать, поесть мидий и пообщаться с друзьями и соседями.

Звуки веселой толпы слышны до поздней ночи. К ним присоединяется лай деревенских собак, которые не привыкли к такой суматохе в обычно тихих местах.

Деревня, которая выиграет в красочном соревновании, получит славу. Проигравшие поскрипят зубами и пообещают в следующем году стараться больше. Композиции остаются на месте еще несколько недель, по ним часто лазают местные дети. Потом статуи разваливаются или местные фермеры разбирают их самостоятельно и используют в хозяйстве.

Мне казалось и до сих пор кажется невероятным, что я могу добраться от Лондона до Монтрёй (или до любой другой соседней деревни) за три часа и жить типичной французской жизнью.