Текст книги "Моя прекрасная жизнь во Франции. В поисках деревенской идиллии"

Глава 8. Время решать

Через два года после нашей покупки младшая сестра Марка, Лорен, узнала, что у нее рак. Она была живой, веселой, красивой женщиной, и когда через год она умерла, мы были опустошены. По Марку это очень сильно ударило. Он всегда был заботливым старшим братом, и, если у Лорен была какая-то проблема, она всегда обсуждала ее с Марком, и он делал все, чтобы эту проблему решить. Лорен и ее муж Мартин часто приезжали к нам во Францию, влюбились в нее и мечтали когда-нибудь купить дом рядом с нами.

Где-то через шесть месяцев после ее смерти Марк забрал меня на станции после еще одного долгого дня в офисе; мы поехали к дому и припарковались у нашего аккуратного садика, похожего на другие аккуратные садики на улице. Марк заглушил двигатель, и до того, как я вышла из машины, он повернулся ко мне и сказал:

– Надо поговорить. Я хочу переехать во Францию. Я хочу, чтобы мы больше времени проводили вместе.

Мы уже обсуждали переезд во Францию, но думали, что сделаем это, когда станем сильно старше, может, лет через двадцать, но точно не сейчас. Я работала в торговом банке уже 18 лет и к этому моменту стала вице-президентом по производству. Звучит это куда лучше, чем есть на самом деле, так как этих вице-президентов были сотни. Но я начинала с секретаря и много работала, чтобы достичь такого уровня. Для меня это много значило. Работа была ответственной, и ее было много. Я часто работала по выходным и периодически летала на встречи в Швейцарию, но мне нравилась и работа, и люди, с которыми я там взаимодействую. К тому же мои начальники намекнули, что меня собираются продвинуть и послать на программу подготовки директоров. Я была в восторге. Хоть я и амбициозна, но никогда не думала, что достигну уровня директора. Я прекратила волноваться о том, что мне приходится много работать, и о том, что мне приходится уезжать из дома, и Марк поддерживал меня от всего сердца. Вскоре после того как мы встретились, он обучился на финансового консультанта, и его расписание тоже было забито. Иногда мы виделись всего несколько часов в неделю.

К концу 2007 года финансовые аналитики предсказывали экономический спад. Казалось, что они были правы, так как после этого объявления Марка уволили с работы. Он снова стал строителем, потому что это был один из его многочисленных навыков, и, хотя в целом он был не против, он сказал, что хотел бы работать над нашим домом, а не над чьим-то еще. Он хотел, чтобы мы больше времени проводили вместе, а не встречались на несколько часов в день.

– Жизнь слишком коротка, чтобы все время работать, – сказал он. Что-то во мне знало, что он прав, но одна лишь мысль о том, чтобы стать директором в банке, приводила меня в восторг. Мы говорили до поздней ночи, и я никак не могла согласиться с мечтой Марка и развернуть жизнь на 180 градусов.

Я сопротивлялась:

– Ехать во Францию сейчас слишком рискованно. Мы молоды, и у нас нет денег – это полное безумие.

Когда Марк сказал, что он поедет без меня, я почувствовала себя так, словно меня ударили в солнечное сплетение. Той ночью мы спали отдельно, утром я пошла на работу до того, как Марк проснулся, работала допоздна, а вечером пошла в бар с друзьями и осталась там до закрытия. Когда я вернулась домой, мы очень сильно поругались.

– Ты эгоистка, – сказал Марк, обвинив меня в том, что я даже не хотела рассматривать его вариант.

– Ты свихнулся, – ответила я. Как мы можем даже думать о том, чтобы бросить работу?

Нам оставалось еще 20 лет до пенсии. Хоть у меня и был дом, который я купила до встречи с Марком, нам надо было платить ипотеку, а еще у нас не было никаких сбережений. Целую неделю мы либо избегали друг друга, либо ссорились.

Я не могла спать и соображать. Я не хотела терять Марка и знала, что он может быть очень упрямым. Еще я знала, что он меня сильно поддерживал, не жаловался, когда я работала допоздна или уезжала по работе, следил за домом. Я понимала, что потеря сестры сильно на него повлияла, сделала его уязвимым и заставила заново осознавать жизнь.

В итоге выбор встал между моей работой с большими деньгами и мужчиной, которого я любила. Правда заключалась в том, что я любила их обоих и выбирать было непросто. Но где-то в глубине себя я вспоминала свою маму. Она могла уйти на пенсию в пятьдесят лет после того, как вылечилась от рака груди, но заставляла себя работать. «Еще полгодика, и я куплю диван в гостиную», или «Еще несколько месяцев, и можно будет купить ковер». И мама, и папа следовали принципу «в долг не бери и взаймы не давай». Если у тебя нет денег, чтобы что-то купить, не покупай. Кредитками они тоже не пользовались. Для мамы это означало, что до своих 60 лет она все время находила причину продолжать работать. Она хотела, чтобы дом был идеальным. Марк построил ей террасу и выкопал пруд, и последнее, на что она хотела накопить, был парник. Меньше чем через год после ухода на пенсию она умерла от рака. Парник она так и не купила.

Мама очень переживала из-за того, что у нее не было времени получать удовольствие от вещей, ради которых она работала, и проводить время с семьей. В свои последние дни мы в молчании сидели в хосписе, из которого она так и не вернулась домой. Она взяла меня за руку и сказала:

– Ты очень похожа на меня. Будь осторожна. Не закончи как я.

Я знала, о чем она говорит, – я тоже так же шла к цели. Мне надо было доказать себе, что я все могу, и я делала это через работу. Никогда это не было более очевидным, чем когда умерла мама. После этого я с головой окунулась в работу. Она позволяла мне отвлечься от огромной потери. Я работала с прекрасными людьми, они были больше, чем просто коллеги, – они были и моими друзьями, и мы были очень близки. Довольно долгое время после смерти мамы мне было проще находиться в офисе, чем где-либо еще. Тут у меня не было времени на раздумья.

Подумав над вариантами, я поняла, что бы посоветовала мама. Иногда надо делать то, что хочет твое сердце, потому что потом будет слишком поздно.

– Давай сделаем это. Давай поедем во Францию, – сказала я, и Марк крепко меня обнял.

Мы обсудили, что надо сделать с домом, чтобы он превратился в дом мечты. Обсудили, как я буду выращивать помидоры и огурцы. Решили, что будем каждую неделю ездить на рынок и делать то, на что у меня никогда не было времени. Энтузиазм Марка по поводу переделки дома был довольно заразным. Он собирался увеличить узкую кухню, превратить хлев в спортзал, а из необитаемых комнат на втором этаже сделать спальню, гардероб и ванную.

Хотя я и поверила в этого мужчину, и я любила его, часть меня считала, что это все-таки его мечта, а не моя. Я долго ползла вверх к повышению до директора – это заняло 18 лет тяжелой работы. Надо было подумать о семье и о друзьях. Тогда наши дети уже были независимыми, но все же уезжать от них было тяжело. Стоило подумать и об отце, ведь с момента, как мама умерла, мы виделись минимум раз в неделю.

Наши семьи нас поддержали – все, кроме отца. Когда я рассказала ему о нашем решении, он сказал, что я идиотка, и попытался меня отговорить. И у него почти получилось. Он всегда серьезно подходил к своим обязанностям, и для него они в основном заключались в том, чтобы зарабатывать деньги, оплачивать счета и ипотеку и никогда не занимать. Он никогда не думал о похвале, он мог постучать по столу пальцами и сказать, что благодарность на стол не положишь. Часть меня все еще хотела зарабатывать много денег и быть директором, но в голове я слышала мамин голос. Я чувствовала, что она бы посоветовала мне попробовать жить иначе и не упустить шанс. Деньги важны, и их нужно много – но нужно ли их больше, чем нужно? Вот что она спросила бы у меня, будь она тут.

Еще я не хотела уезжать от отца, так что я позвала его поехать с нами и даже предложила продать дом во Франции и купить новый с отдельным местом для него лично. Он ответил, что согласится, только если рядом будет букмекер, но это была шутка. К этому моменту он уже довольно много времени проводил с друзьями, занимался волонтерством и играл в бридж четыре раза в неделю. Хоть он и скучал по маме, он жил своей собственной жизнью. Если бы что-то случилось, дорога до него из Франции занимала три часа, так что решение было принято. Я решила рискнуть и пойти на поводу у своего сердца.

Когда я увольнялась, мой начальник попробовал меня переубедить. Меня уже приняли на программу обучения директоров, которая заняла бы 15 месяцев. Мне бы подняли зарплату и добавили премию – ради этого я и работала. Еще на мне висел проект, за который я отвечала уже год, и, кажется, без меня его было бы сложно закончить. Я вспомнила, как моя мама старалась заработать все больше и больше. Я думала о Лорен и о том, что больше ее ничего не ждет. Я думала о Марке, который был в огромном восторге от того, что мы будем больше времени проводить вместе, от того, что у нас будет новая жизнь, и думала о том, что он бы поехал во Францию и без меня.

Я держалась за принятое мной решение, но мой начальник отказался принять заявление об увольнении и сказал, что поговорит со мной позже. Когда наступило это «позже», я чуть не упала со стула – он предложил удвоить мою зарплату, если я останусь. Я сказала, что подумаю об этом.

Этим вечером мы с Марком снова поговорили. К этому моменту мы уже оба понимали, что хотим переехать во Францию, поэтому были довольно рациональны. Мы решили, что это было слишком хорошим предложением, чтобы от него отказываться, и что нам надо больше времени провести, планируя переезд. Я так и не сказала Марку, что я испытывала огромное облегчение от того, что мы остаемся, и благородно приняла предложение начальника.

Мы выставили мой дом на продажу. Сердце мое было разбито. Я так много работала, чтобы его купить, и так держалась за него, когда жизнь становилась сложнее, но мы не могли позволить себе отремонтировать французский дом, не продав лондонский. Дом в Лондоне я купила почти двадцать лет назад, и его стоимость существенно увеличилась. Мы продали его практически мгновенно, и я выплакала все глаза, но это означало, что теперь у нас достаточно денег, чтобы отремонтировать французский дом и еще пожить какое-то время и сообразить, как заработать на жизнь. Мы переехали в дом мамы Марка. Она недавно уехала, потому что заново вышла замуж, и плата за него была довольно низкой. Живя там, мы могли экономить, так что и думать особо было не о чем.

Казалось, что время неслось быстрее пули. У нас почти не было возможности ездить во Францию, так как я очень много работала, чтобы закончить проект, и часто приходилось работать в выходные. Мы копили каждый пенни. Я ходила на работу пешком, не пользовалась транспортом, брала с собой обеды, не ела в нашей столовой. Мы записывали каждый сэкономленный пенни. Мы копили и ужимались, как безумные.

Через год проект на работе закончился, я снова подала уведомление об увольнении, и в этот раз его приняли. До того как стать директором, мне оставалось всего три месяца, и я была разочарована и расстроена, но внутри знала, что совершаю правильный выбор. Мои коллеги закатили вечеринку и подарили мне подарки, среди которых был конверт с курочкой и надписью «Открыть, когда приедешь во Францию».

Друзья заключали пари о том, как долго я там проживу. Никто, включая меня, не мог до конца поверить, что я смогу продержаться вдали от Лондона или от работы больше полугода.

Глава 9. Мадам Кака

Для большинства людей начало новой жизни в новом доме в новой стране – довольно изматывающий этап.

Прошло больше четырех лет после покупки дома, и вот мы переезжали туда навсегда, и это, конечно, был эмоциональный день, но не по тем причинам, которые можно было придумать.

Была середина сентября, сияло солнце, мы были взволнованы и счастливы, и я немного нервничала, в отличие от Марка. За многие месяцы до переезда, пока я работала по выходным, он возил наши вещи во Францию в коробках, и вот сегодня мы совершали последний транш.

За машиной ехал огромный открытый прицеп, до краев набитый нашими вещами, и мы собирались загрузить его в поезд в туннеле под Ла-Маншем. Он привлек много внимания, например, английский таможенник сказал мне, что ему нравятся мои кресла, а люди в поезде плотным потоком ходили вокруг моего имущества и отпускали комментарии обо всем – от шкафчиков до ковриков. Удивительно, насколько люди могут быть неприятными, когда говорят о твоем драгоценном имуществе, – и не всегда их комментарии позитивны. Хотя абсолютно всем понравился старый виндзорский стул, который принадлежал моей маме и должен был украсить нашу французскую кухню.

Мы осторожно доехали до нашей маленькой деревни, особенно внимательно следя за дорогой, когда приходилось ехать то вверх, то вниз, сначала через Булонский лес, потом через Семь Долин. Мы добрались до деревни и наконец поднялись на маленький холм, на котором стоял наш дом. К этому моменту я была не в предвкушении – я была испугана. Я все еще чудовищно сомневалась в решении переехать во Францию. Тут было очень тихо. Я приезжала сюда, и мне это нравилось, даже очень – на выходных и в праздники, но на на протяжении всей жизни? Я заходила в дом, будучи готовой к запаху сырости. Я была готова к паутинам, быть может, к паре птиц, к дикому коту, к крысиным катышкам.

Но я совершенно не была готова к запаху канализации.

Наш туалет был в общем похож на коробку и одновременно на нашу гробообразную входную группу [10]10
  Входная группа – совокупность архитектурных элементов на входе в здание: тамбур, крыльцо, пандус, навес, колонны, лестницы.


[Закрыть]. Он находился в углу кухни. Большая труба выходила из стены и вела в септик [11]11
  Септик – элемент очистного сооружения.


[Закрыть]. До покупки дома я никогда не слышала о таких вещах, но при отсутствии общей канализации все домашние отходы сбрасывались в гигантский пластиковый бак, закопанный в землю. В нем работают бактерии, которые перерабатывают содержимое бака. Жидкость сливается через маленькие дырочки в землю. Изредка бак надо опустошать.

Наш септик решил не ждать, пока кто-нибудь придет с оборудованием и опустошит его. Вместо этого он принял решение о самоопустошении и на данный момент знакомился с садом – содержимое выливалось через край бака, а крышка отсутствовала.

Все наши мечты отпраздновать прибытие канули в Лету. У нас не было сигнала на мобильном, к тому же мы не знали, кому звонить. Мы спустились к дому фермера Франсуа, надеясь, что он нам что-то посоветует. Обе его собаки ринулись к нам с лаем, и я, так как с самого раннего детства боялась собак, замерла на месте. Марк решил, что это смешно, обнял меня за плечи и подтолкнул вперед, объясняя, что громогласный лай и прыжки – это всего лишь дружелюбное приветствие. В любом случае у нас были и иные поводы для переживаний.

Франсуа пригласил нас на кухню, чтобы узнать, в чем дело. Она была крошечной и желтой (очевидно, что желтый – это самый популярный цвет кухонь во Франции, все благодаря столовой Моне в Живерни). Каким-то образом Франсуа смог впихнуть раковину, шкафчики, стол и стулья в пространство, похожее по размеру на минивэн. На столешнице лежал оковалок [12]12
  Оковалок – кусок говядины из основной или дополнительной вырезки.


[Закрыть] ветчины, вокруг него летали мухи, и я завороженно на них смотрела. Марк ткнул меня локтем, когда Франсуа принес маленькую чашечку черной жижи, которую он называл кофе. Могу честно сказать, что тогда я впервые пила грязь – больше ничем это быть не могло. Франсуа увидел, как я пялюсь на ветчину и принял мою впечатлительность за голод. Он тут же вытащил свой карманный нож и предложил отрезать мне ломтик. Когда он потянулся ножом к мясу, мухи зажужжали громче.

– Non, merci. – Я отказалась от мяса со всем возможным энтузиазмом, стараясь не звучать слишком истерично.

Он пожал плечами, отрезал себе ломоть и бросил в рот. Послушал, как мы рассказываем про септик, и сказал:

– Не вопрос. Я, Франсуа, приеду попозже и все решу. Сначала мне надо пойти покормить коров, но я вернусь к ужину.

Наша новая жизнь длилась всего пару часов, а меня уже подташнивало. Мухи, дерьмо, псы – в Лондоне всего этого не было.

Весь день мы перетаскивали в дом коробки и мебель и пытались не дышать стоявшей в доме вонью. Мы убрали пиво в холодильник до прихода Франсуа. Мы уже многому научились и знали, что, когда соседи приходят в гости, они испытывают такое же отвращение к нашему кофе, как мы – к их.

Мы знали, что Франсуа приехал, – он прибыл на большом тракторе прямо в наш сад, проехал мимо кухонных окон, разметал колесами грядки, которые Марк копал все летние выходные. За трактором ехал серебряный цилиндрообразный прицеп, в котором обычно возят молоко или масло.

Франсуа взял с собой своего юного помощника Гетара.

Мне не пришлось показывать им, где у нас септик. Франсуа сообщил нам, что с момента, как бак чистили, прошло не менее семи лет. Он знал это, потому что он сам его чистил. Семь лет. У меня это в голове не укладывалось.

Гетар начал разматывать толстенный шланг и тянуть его к септику. Они с Франсуа постоянно пререкались, а я с опаской смотрела, как они засовывают конец трубы в люк.

Гетар забрался в трактор, Франсуа пошел к крыльцу, чтобы попить местного светлого пива Page 24, известного также под названием «доминирующая блондинка». С ними пиво пили Марк и Жан-Клод, который только что приехал. Он имел особый талант оказываться там, где кто-то открывал бутылку пива.

Низкий гул, сменившийся на громкий механический лязг, раздался от септика, когда Гетар нажал на кнопку, чтобы опустошить бак. Только этого не произошло.

Вместо того, чтобы нажать на кнопку засасывания, он выбрал выливание.

Содержимое нашего септика не скрылось в темноте прицепа, а стало выливаться в сад и в те колеи, которые оставил трактор.

Франсуа кричал и проклинал Гетара.

– Arrêtez-vous [13]13
  Arrêtez-vous – стоять.


[Закрыть], стой, остановись, придурок, – и подобные слова.

Гетар ругался, Франсуа отставил пиво, побежал к трактору и все кричал и кричал на Гетара.

– Этот Гетар, – сказал Жан-Клод, – просто невероятно глуп. Я не знаю, как Франсуа с ним справляется. Я думаю, что это la goutte d’eau qui fait déborder le vase.

– Капля воды, переполнившая вазу? – спросил Марк, переведя это слово в слово с помощью карманного словаря.

– Последняя соломинка, сломавшая спину верблюду, – ответила я. Когда я сказала Жан-Клоду, что наша поговорка звучит на английском именно так, он посмотрел на меня, словно я была еще глупее Гетара, и отвернулся, чтобы поснимать происходящее на фотоаппарат и потом наверняка показать друзьям.

К этому моменту несколько соседей уже пришли в наш сад посмотреть, что происходит. Крики и вопли Гетара и Франсуа разносились по всей долине. Я паниковала и практически рыдала. Марк, как всегда, спокойный и разумный, начал раздавать пиво.

В итоге все нажали правильные кнопки, работа была закончена, а мы остались – думаю, что это правильное слово, – с довольно дерьмовой задачей на руках. Франсуа и Гетар отказались брать деньги за работу.

– Мы соседи, – сказал Франсуа. – Мы должны помогать друг другу.

Солнце садилось за горизонт, а мы стояли на кухне все вместе, пили пиво и наблюдали, как Франсуа ходит по нашему саду, выбирая яблоки. Периодически он срывал с ветки неспелое яблоко и откусывал кусочек.

– М-м-м, очень вкусно, – сказал он. – В этом саду вы можете вырастить что угодно. Ваша соседка с холма установила нормальный туалет буквально пару лет назад, а до этого ходила в хлев. Учитывая, что вы прямо под ней живете, у вас лучшая почва в городе.

Позже Жан-Клод сказал мне, что именно тогда жители деревни прозвали меня «мадам Кака».

Глава 10. Искусство маленьких шагов

Наш дом – это низкое длинное здание. Когда-то оно было хлевом, но потом к нему пристраивали все больше и больше жилых помещений. Изначально, примерно четыреста лет назад, была построена одна комната – из кремня и дубового бруса, – но от нее осталась только одна стена. Владельцы последовательно пристраивали комнаты из бетонных блоков, известняка, металла, дерева и даже из старого пластикового забора. Никакое воображение не нашло бы во всем этом красоты.

В некоторых комнатах были старинные дубовые балки. Остальные были покрашены в зловещий желтый цвет или обиты вагонкой, которая со временем стала оранжевой. Какие-то полы были сделаны из бетона. Некоторые – просто земляные, и они такими были уже долгие годы, если не века. Вы можете посчитать, что это звучит романтично. Хочу вас заверить – это не так. Особенно когда вам надо выкопать эту старую землю, чтобы сделать стяжку для нормального пола.

Предыдущий владелец без чувства стиля надстроил второй этаж с хоббитской винтовой лестницей.

Очевидно, что там кто-то спал. Мы об этом догадались, потому что наверху остались ржавая старая кровать и кусочек хлопка, который изображал крошечную занавеску над единственным маленьким окном. Наверху было темно – это было царство паутин, странных запахов, приглушенного царапания, писка и сквозняков. Когда начинался дождь, внутри лилась вода, а на полах были пятна гнили. Сам пол опасно пружинил под ногами.

Странно, как мы не замечали того, насколько все плохо. Наверное, потому что постоянно здесь не жили. Мы уже решили, что сами сделаем все работы в основном потому, что у нас не было денег, но еще и потому, что хотели создать что-то, что показывает наш дух. Если меня бы спросили сейчас, готова ли я проделать это сначала, я не уверена, что согласилась бы.

Первое, что нам надо было сделать, – это найти место для хранения коробок с вещами. Казалось, что надо убрать их наверх, но мы как раз обнаружили новую проблему. Пол второго этажа просто положили на стропила без дополнительного укрепления. Раньше мы этого не замечали и просто предполагали, что это место для хранения вещей. Там было так темно, что мы в общем-то просто все проигнорировали. Мы знали, что надо переложить эти полы, потому что они совсем не безопасны. Чтобы посмотреть, что там происходит, мы забрались по лестнице наверх и обнаружили, что пол был покрыт примерно тридцатью сантиметрами розово-коричневой глины с соломой. Эта же глина покрывала стены на втором этаже.

– Ну да, – сказал Жан-Клод, когда мы его спросили (он стал для нас проводником по Франции). – Некоторые жители деревни часто так замазывали дыры в полу и стенах. Это такой способ утеплить дом. Жутко воняет.

Помимо вони эта глина подарила нам кучу работы, которую мы должны были сделать до того, как сложить коробки на хранение.

Несколько дней у нас занял демонтаж пола и выбрасывание сухой грязи из окна. Мы делали это в масках, и каждый вечер, когда их снимали, с легкостью могли пройти кастинг на роль медведя Балу из «Книги джунглей». Когда мы наконец закончили и вынесли мусор, то поняли, что у нас есть одна очень длинная комната, которую можно превратить в три спальни и две ванных, но в этот момент мы были очень далеко от реального создания жилых комнат. Мы положили туда коробки с остатками нашей лондонской жизни. Как-то раз, когда Марк упал с этой узкой и опасной лестницы и раскроил себе голову (и выглядел как человек-копилка), он в ярости разнес ее на кусочки, и в итоге два года подниматься наверх можно было только по приставной лесенке.

Мы начали осознавать, как много еще нам надо было сделать. 37 окон и 13 дверей требовали замены, и, хотя мы этого еще не знали, к концу ремонта мы замешали сто тонн цемента. В общем, на самом деле нашей целью было построить новый дом на основе старого.

Первый месяц пролетел за уборкой и выносом грязи. Погода была хорошей, и то, что мне приходилось готовить в уличном барбекю, проблемы не доставляло. Мы привыкали к жизни во Франции. У нас не было ни телевидения, ни телефона, ни интернета: мобильные телефоны можно было использовать только выйдя из низины, в которой находилась наша деревня. Месяц прошел незаметно – он был чуть длиннее нашего отпуска, и все дни мы проводили за работой.

В середине октября начало холодать. Мы подумали об отоплении, но дальше мыслей не продвинулись. В доме был один источник тепла – уродливая старая печка в углу гостиной, стоявшая на плиточном полу. Но она была большой. Конечно, как мы подумали, до нас здесь жили люди, и им этого хватало, так что, наверное, все должно быть в порядке. То холодное Рождество стало для нас уже полузабытой историей, и мы убедили себя в том, что мы просто недостаточно времени провели в доме и не топили печь, и поэтому дом просто был выстужен.

К этому моменту я уже начала скучать по друзьям и семье. Мне хотелось провести интернет и наладить связь, чтобы я хотя бы смогла общаться. Мы узнали, что для этого нам надо лично пойти в салон Orange Telecom (до ближайшего надо было ехать примерно час) и заполнить там документы. Когда мы туда приехали, нам сообщили, что нам надо будет вернуться с оплаченной квитанцией и с некоторыми другими документами. Через неделю мы вернулись, и нам сказали, что проведут телефонную линию к Рождеству. Я возмутилась, потому что мне хотелось бы получить телефон быстрее, но в ответ мне досталось галльское пожатие плечами. Иногда этот жест означал «Жаль, что я не могу помочь» или «Так оно и есть», а иногда – «Ну и что» или «Иди к черту».

К середине ноября было уже очень холодно. Конденсат, образовавшийся на окнах нашей спальни, превратился в лед, но зато на подоконнике больше не было грязной лужи. Если мы оставляли стакан воды у кровати, с утра вода была покрыта корочкой льда. Вода в трубах промерзла, как и мои чувства по поводу жизни во Франции.

Наша печка была бесполезной и при этом сжирала очень много дров. К этому моменту все большие магазины, продававшие дрова, распродали все из-за холодов, и мы не знали, где взять еще.

Мы купили пару масляных обогревателей и по ночам сидели каждый со своим обогревателем, лицом к ярчайшему, но бесполезнейшему огню, в куртках, шапках, перчатках и шарфах и смотрели кино или читали книги, если удавалось перевернуть страницу.

Днем мы продолжали работать по дому, и мой мозг был занят. По ночам я мечтала о возвращении в Лондон. Когда температура дошла до –20 градусов по Цельсию, я была готова сдаться. Я сидела на кухне, дрожала и думала: что же заставило меня решить, что я готова к жизни в деревне? Я была городской жительницей, я хотела вернуться в теплый офис днем и в теплый дом ночью. Я хотела как следует поныть кому-то из моих друзей – я невероятно по ним скучала. Было холодно и сыро, каждое утро мы просыпались с кашлем и не в очень хорошем состоянии.

Примерно тогда мы и поняли, что не так уж хорошо знали друг друга. Мы были вместе уже несколько лет, но не 24 часа в день, семь дней в неделю, как сейчас. Было тяжело. Наружу вылезли все недостатки. Я не знала, что Марк был так помешан на контроле. Он не знал, что я тоже любила все контролировать. Мы боролись за право быть главным, иногда это было бессознательно, иногда абсолютно в лоб. Мы замерзали. Мы спорили. Мы не соглашались.

Если говорить о планировании, то я люблю порядок: графики и планы того, что надо сделать. Марк любит просто взять и сделать.

Я знала, что Марк довольно вспыльчив, но то, что ему надо учить новый язык, строить дом и справляться с погодой, приводило его в такое состояние, которого я раньше не видела. В тот день, когда все трубы в доме замерзли и у нас кончилась вода, открылись врата в ад. У нас произошла невероятная ссора. Мы признали, что были несчастливы. Мы явно отдалялись друг от друга. Мы жили во Франции уже девять недель, и я чувствовала, что совершила огромную ошибку. Я хотела домой. Обратно в Великобританию.

Я убежала в парник, где, жалея себя, сидела, дрожала и рыдала. Мне было неудобно ездить по неправильной стороне дороги, иначе я бы села за руль и уехала бы в Англию. Я могла бы подняться на холм и позвонить какому-нибудь другу в Великобританию, но все были на работе. Отец бы сказал, что я ною. Я поплакала еще.

Затем я написала список того, что я должна была бы сделать, если бы все-таки сдалась и уехала домой.

1. Вернуться в банк или найти новую работу.

2. Найти жилье, может быть, переехать к отцу.

3. Купить машину.

4. Подать на развод. Вероятно.

Зачем я это сделала? Снова и снова я спрашивала себя, как я всем расскажу, что сдалась после совсем недолгих сложностей. Два часа я сидела в парнике, у меня замерзли пальцы, из носа текло, а глаза покраснели от слез. Я хотела, чтобы Марк пришел и нашел меня, извинился и сказал, что все будет хорошо. Он не пришел. В конце концов, когда стало темнеть, а я от холода перестала чувствовать пальцы на ногах, я вернулась в дом.

– Я хочу домой, – сказала я Марку. – Мне тут не нравится. Тут холодно и грязно. У меня нет друзей. Я ненавижу это место.

– Хорошо, – ответил он и пошел к кровати, где хотя бы под одеялом было тепло. Я спала на диване под одеялами и куртками, чувствуя, что достигла дна, и думая: «хорошо» означает, что мне надо будет вернуться одной или что мы вернемся вместе?

И снова на помощь пришел Жан-Клод. Он периодически заходил поболтать и попить пива. Вне зависимости от времени суток он отказывался от нашего кофе. А насчет чая – когда я предлагала ему чашечку, можно было подумать, что ему предложили пинту дихлофоса.

Утром после ссоры он зашел к нам и увидел, как мы сидим, закутавшись в одеяла, выдыхая облачка пара, не разговаривая друг с другом, думая о возвращении в Великобританию. Жан-Клод – очень щедрый человек и довольно практичный, поэтому он сказал, что его друг Патрис может помочь с дровами.

– На самом деле нам нужна новая печка, – сказали мы.

– Не проблема. – Жан-Клод отвечал так на любой запрос. – Мой друг занимается печками, и я попрошу его помочь вам первым делом.

В это время мы еще не очень понимали, как во Франции работают мастера.

Мы с Марком поцеловались и помирились. Я извинилась, он извинился. Мы убедили друг друга, что справимся. Я была полна надежды, поэтому порвала список, укуталась в шерстяной шарф и поверила, что все будет хорошо. Скоро. В конце концов, стоял вопрос приоритетов.

Дрова приехали на следующей неделе. Патрис не предупредил нас, просто приехал на огромном тракторе в сад и сбросил в траву 10 тонн деревьев. У нас ушло два дня на то, чтобы сложить поленницу, но нам было все равно. Мы были в экстазе. Так много дерева; мы думали, что нам его хватит надолго, даже до момента, как у нас появится новая печка. Это урок для всех экспатов – цените момент. Дров не хватило даже на одну зиму, в марте нам пришлось докупать еще, потому что было все еще холодно, а мы все еще пользовались нашей бесполезной печкой.

Мы не знали, что некоторые дела занимают больше времени, чем ты думаешь. Гораздо больше. На самом деле, что-то вообще не происходило. Мы открыли бутылку вина и открылись друг другу. Марку надо было самовыразиться, мне надо было не принимать все так близко к сердцу. Нам обоим надо было принять недостатки друг друга. Я создала план, в который мы внесли все срочные работы и то, без чего нельзя обойтись, а Марк сказал, что да, такой план был довольно полезен. Когда ему надо было выразить переживания, я старалась просто не трогать его.