Текст книги "Наваждение"

ГЛАВА 6

В холле их встретил величественный мулат – мажордом, просиявший при виде гостей.

– Добрый вечер, полковник Деламар, сэр, – глубоким басом приветствовал он их.

– Добрый вечер, Робер. Мадам принимает?

– О да, сэр. Я доложу, что вы здесь, сэр.

Облаченный в черную ливрею лакей распахнул перед ними двери приемной, и они переступили порог. Здесь было пусто, хотя откуда-то из дальней комнаты доносились звуки пианино. Когда они ехали сюда, в старую часть города, Седрик любовался яркой тропической луной, сиявшей на бархатном небосводе, и вдыхал повлажневший воздух, говоривший о близости реки.

Он и сам не мог бы сказать, чего ожидает в конце пути, – и его, побывавшего во множестве первоклассных борделей во всех частях света, не удивило то, что он сейчас увидел. Потолок и стены скрывались под бледно-розовым шелком – по мнению Седрика, это называлось шатром: ткань крепилась вверху, в центре, украшенном венком из золотых листьев. Изящные лампы, предусмотрительно размещенные в достаточном удалении от шелковых драпировок, самым выгодным образом освещали искусную резьбу по дереву, бронзовые украшения и великолепную обивку роскошной мебели. Все это, конечно, тоже были подделки под старину, но здесь они не так раздражали Седрика, как в Бовуар-Хаусе: чего же еще приходилось ожидать от подобного заведения!

Им пришлось ждать не более минуты. Раздалось шуршание шелковых юбок, и, бросив напоследок краткое приказание невидимому слуге, в комнату вошла женщина.

Она была высока и отлично сложена, манеры ее были безупречны, а красота ошеломляла. При первом взгляде на ее лицо Седрик вспомнил героинь древнегреческих трагедий, где любовь дика и необузданна и бури страсти приводят к безумию и трагической, кровавой кончине.

«Что за слюнтяйство! – одернул он сам себя. – Ты просто пьян, старый тупица. Она же всего-навсего сводня».

– Полковник! – Подкрашенные кармином губы раздвинулись в улыбке. Она протянула обе руки, и он принял их в свои.

– Я привел к вам английского джентльмена, Фени. Позвольте представить вам лорда Седрика Гамильтона.

Он подвергся проницательному взгляду серых пристальных глаз.

– Добро пожаловать, милорд, – отвечала она, и его поразило и ее безупречное произношение, и умение подать себя.

Мадам Фени была женщиной, получившей образование. Седрик, впрочем, встречал и таких. Содержательницами борделей весьма часто становились дамы, попавшие в затруднительное положение, когда проституция оставалась для них единственным способом выжить, пока не появится возможность занять более высокое положение, предоставив само дело другим.

Седрика очень интересовало, можно ли будет сейчас склонить мадам Фени к торговле собой. Рассчитывать, что она снизойдет до какого-нибудь мужчины, можно было лишь посулив баснословное вознаграждение, или из-за деловых или политических соображений, или – что всего вероятнее – если она полюбит его.

– Мадам, я польщен! – отвечал он со всей возможной учтивостью, которую явно от него ожидали. – С вашей стороны очень любезно было принять меня.

Фени взглянула на него из-под изогнутых дугою подкрашенных ресниц, и в этом взгляде он прочел, что она догадалась о его мыслях и что его любезность получила высокую оценку.

– Милорд, вы самый желанный гость. Прошу вас, присядьте, а я позвоню, чтобы принесли прохладительные напитки.

Она направилась к колокольчику, свисавшему с парчового шнурка над камином. Живое, подвижное ее тело было сильным и гибким. Хотя она явно была не первой молодости, ее кожа оставалась восхитительно гладкой и белой и плечи словно светились над роскошным платьем из малинового бархата.

Седрик, удобно устроившись в глубоком кресле, наслаждался созерцанием этой женщины, а школярская часть его памяти уже оставила воспоминания о театре: их сменили мысли о гетерах, элитарных куртизанках Древней Греции, наделенных равным образом и умом, и красотой, а также весьма искусными в любовных утехах. Да, Фени вполне могла бы стать одной из них, и это увеличило его любопытство. Ночь обещала стать интересной, полной и интеллектуальных, и чувственных развлечений.

Лакей принес вино, виски и сладости. Фени наполнила бокалы своих гостей и искусно повела застольную беседу. Седрику был предоставлен полный обзор достопримечательностей, которые можно было бы найти в Новом Орлеане. Она обсуждала представления в драматическом и оперном театрах, а также музыкантов, выступавших в концертных залах. Очевидно, что она прекрасно разбиралась в классической музыке.

– А как насчет клубов? – поинтересовался он. – Я должен признаться, что питаю слабость к карточной игре. – Их взгляды встретились, и она улыбнулась ему одними глазами.

– О, я тоже при случае не прочь сыграть в фараона, однако вам следует быть осторожным. Некоторые из подобных заведений содержатся довольно бесчестными личностями. Полковник предупредит вас.

– Благодарю вас за помощь, мадам, – произнес Седрик, подумав про себя: «Уверен, она не прочь пофлиртовать со мною».

Унизанной бриллиантами рукой она приподняла бокал с вином и задумчиво поглядела поверх него на Седрика. Несмотря на свои полные пятьдесят лет, он оставался весьма привлекательным мужчиной, и ей нравились его густые седеющие волосы и смеющиеся глаза.

– Расскажите мне теперь о Лондоне. Я большая охотница до новостей. Я родилась там.

Все это время Седрик понимал, что она приценивается к нему, но не ставил ей этого в вину. Искусный собеседник, привычный произносить импровизированные послеобеденные речи, он пересказал ей множество пикантных историй, приключившихся с ним во время его эскапад по столицам разных стран, а также все свежие сплетни, касающиеся особ королевской фамилии (и особенно принца Эдуарда), театральные новости – где и когда выступали самые знаменитые актеры. Он сумел рассмешить ее, а это удавалось весьма немногим. Она явно была расположена к нему, но прежде всего она оставалась деловой дамой.

– Я несу ответственность за своих девушек, – сказала она под конец. – Их безопасность и благополучие целиком в моих руках. И мне необходимо заботиться о том, чтобы только достойные джентльмены имели доступ в наш Замок Афродиты.

– Ах, значит, вы совершенно верно понимаете свою роль, – воскликнул Седрик, радуясь, что сразу дал ей верную оценку, хотя ему и пришлось вернуться с небес на землю. Правда состояла в том, что Фени являлась посредницей между простыми девицами и клиентами, наделенными властью и обремененными важными проблемами, – для них политика и даже война являлись лишь игрою.

– О да, милорд, – улыбнулась она ленивой загадочной улыбкой. – Я немного знакома с историей своей профессии. Было очень приятно узнать, что тысячи лет назад, в золотом веке проститутки были уравнены со жрицами. Женщина считалась олицетворением божества, Великой Матери Земли, пока мужчины не взяли верх и не учредили патриархальное общество, предназначенное удовлетворять их алчность и властолюбие. Им нужно было полностью подчинить своему контролю женскую сексуальность, чтобы не сомневаться в своем отцовстве, а ведь когда-то жрическая проституция являлась частью религиозных мистерий.

– Мадам, вы избрали для себя не ту стезю, – сказал Седрик, пораженный глубиной ее познаний. – Вам надо было стать преподавателем философии.

– Я хотела поступить в университет, – призналась Фени с грустной улыбкой, проведя рукой по пышному облаку каштановых волос, окутавших ее плечи. – Увы, когда я была молода, женщинам воспрещалось вступать под своды этих порталов, да и теперь нас там не жалуют. Мой отец и слышать об этом не желал. Вот почему я и сбежала из дому. Я с тех пор сама занималась своим образованием. Однажды я, может быть, покажу вам свою библиотеку. Со временем, глядишь, решусь противоборствовать системе и поступлю в колледж. Ну а тем временем мой стиль жизни сам по себе может служить своеобразным образованием.

Деламар уже клевал носом, все эти высокие материи пронеслись мимо его ушей. Но тут он очнулся, прокашлялся, отхлебнул глоток виски и сказал:

– Я обещал лорду Седрику познакомить его с вашими девушками.

– Он обязательно познакомится с ними. Не будьте нетерпеливы, полковник. – Она поднялась и, сверкая белоснежной кожей, оттененной глубоким тоном ее платья, протянула руку Седрику, добавив: – Мне доставила огромное удовольствие беседа с вами, милорд. Надеюсь, что мы еще встретимся и вдоволь наговоримся.

Он склонился над ее благоухающими пальцами и поцеловал их, сказав:

– Я буду ждать этого с нетерпением и буду рад взглянуть на ваши книги.

Она проводила их через двустворчатые двери в следующее помещение: этот салон оказался более просторным, его освещали газовые канделябры. Именно отсюда доносилась музыка, что так возбуждала Седрика во время беседы с Фени. Морщинистый уродец сидел за фортепиано, а его ловкие пальцы порхали по клавишам, извлекая из них каскады арпеджио, сливавшихся в удивительную гармонию.

Следующая комната оказалась обставлена с еще большим тщанием, чем приемная. Здесь на кушетках и в креслах расположилась целая компания дам, предоставленных для обозрения десятку джентльменов, пока они пили виски и курили сигары, не спеша выбирая себе ту, которую им угодно будет пригласить в верхние покои.

Седрик беззвучно присвистнул, увидав, с каким вкусом Фени выбирала своих сирен. У него просто разбегались глаза. Некоторые девушки выглядели такими нежными, трогательными и скромными, что казалось, они только вчера закончили приходскую школу. Они представляли собою очаровательный контраст со своими старшими товарками. Сердце Седрика забилось сильнее. Цветник мадам Фени был подобран с большим вкусом и разнообразием: здесь было все, от фиалок и пурпурных лилий до пышных роз, экзотических орхидей и плотоядных цветов джунглей.

Серые, похожие на школьные, простые платьица, застегнутые на все пуговицы, так что лишь кончики туфелек выглядывают из-под подола; полупрозрачные газовые туалеты, полускрывающие-полуобнажающие прелестные ручки; туго затянутые корсеты, надетые поверх полупрозрачного белья; ножки в шелковых чулках и туфельках на остром каблучке; груди, выступающие над низко вырезанными декольте. Такой сераль смог бы удовлетворить все вкусы и прихоти.

Похоже, здесь были собраны самые великолепные образцы женской красоты со всех стран мира: знойные итальянки с заманчиво распущенными темными волосами, обещавшие страстные любовные поединки; крепкие ирландские девушки с идеальным сложением и голубыми глазами; одалиски из гарема в шароварах и вуалях; крохотные японки, похожие на кукол в своих нарядах гейш, и – тут внимание Седрика удвоилось – высокие, царственные цветные девушки с прямыми плечами, темными выпуклыми сосками и округлыми мускулистыми ягодицами.

Фени заметила его интерес и обратилась к одной из них: та кивнула и направилась в их сторону, ритмично переступая стройными ногами под полупрозрачным, отливавшем всеми цветами радуги шифоном. Ее темные эбонитовые волосы были заплетены в сотню тонких косичек, на конце каждой из которых поблескивала жемчужинка. На руках красовались арабские широкие золотые браслеты, инкрустированные камнями. Карие глаза с любопытством смотрели на Седрика, а прелестные коралловые губки улыбались. Ее кожа носила оттенок молочного шоколада, а черты лица были вполне европейскими, за исключением несколько широко вырезанных ноздрей короткого прямого носа. Это была тигрица, дикое, необузданное существо, чьи зовущие груди бросали вызов, перед которым не устоял бы ни один мужчина. Седрик подумал, что если царица Шеба была похожа на нее, то ничего удивительного не было в том, что на нее позарился царь Соломон.

– Милорд, это Серина, – промурлыкала Фени, легонько касаясь его руки. – Я оставлю вас с нею. Она обучит вас всему, что вам угодно будет узнать о любви здесь, в Новом Орлеане. – Ее глаза обратились к Деламару. Зная его вкусы, она кивнула нежному воздушному созданию, чьи белокурые волосы и белоснежное одеяние, казалось, принадлежали пуританской скромнице.

– Развлекайтесь, джентльмены, – сказала Фени и обернулась, чтобы приветствовать только что вошедшего плотного краснолицего джентльмена, обращаясь к нему на беглом испанском.

Эта ночь навсегда отложилась в памяти у Седрика. Серина влетела ему в копеечку, но она отработала каждое полученное пенни. Куртизанка с юных лет, она раскрыла перед ним глубины необузданной чувственности, и он упивался шелковистым телом, появившимся на свет от смешения крови Черного континента с кровью француза, – это тело источало ароматы масел и специй, необычные и неотразимые. Серина была крупной, сильной женщиной, и временами в ее глазах и улыбке проскальзывало нечто опасное, но ее неутомимость и искусность принесли Седрику райское наслаждение.

– Сколько тебе лет? – спросил он, усталый и ублаготворенный, откидываясь на разбросанные по кровати подушки. Она, изящно опершись на локоть, закурила сигару и рукою отогнала от него облачко ароматного дыма.

– Восемнадцать, – отвечала она низко и протяжно – такое произношение уже прочно связалось у него в сознании с Югом.

– Боже милостивый! – Седрик даже слегка пришел в себя. – Ты моложе, чем моя подопечная.

– Не беспокойся об этом, мой сладкий, – ухмыльнулась Серина. – У меня были мужчины постарше тебя.

– Вот как? – Это раззадорило его, и он не смог не продолжить – Стало быть, я здесь еще не самый плешивый? – «Ну к чему мне лезть в эту западню? – посетовал он про себя. – Она – шлюха и наверняка ответит мне именно так, как я бы того хотел».

Серина улыбнулась профессиональной улыбкой актера, приступающего к изображению несуществующей страсти:

– Ты силен, как жеребец. После тебя я еще неделю не смогу сидеть.

– Правда? – Он покосился на свою увядшую плоть и в смущении прикрылся одеялом.

– Ты ведь заплатил за всю ночь, не так ли? Отдохни немного, а потом мы попробуем еще по-другому.

Она стала любопытна ему, хотя он был знаком с правилами. Здесь было не принято проявлять личный интерес к проституткам. Но она была его первой цветной девушкой, и этой ночью он испытал такой же экстаз, как когда-то давно, в самый первый раз. «Прошло слишком много лет, чтобы так просто все вспомнить, – подумал он. – Кто же она была? Ах да, одна из горничных, а мне тогда было около тринадцати. Она затащила меня в бельевую и в мгновение ока спустила с меня штаны». От этих воспоминаний жизнь снова проснулась в его ослабевшем члене.

Серина протянула руку и принялась ласкать его. Такой мужчина был ей в диковинку: все-таки английский милорд. По крайней мере, так ей сказала Фени возле лестницы.

– Постарайся угодить ему, – шепнула матрона. – Он приятный мужчина и заплатил за всю ночь.

Седрику захотелось раствориться в ней, вдыхая этот странный, сильный, свежий аромат, он желал бы оставаться вечно с этой темнокожей сиреной – живым воплощением всех жестоких, диких и необъяснимых секретов своего древнего загадочного племени.

Серина приняла его плоть в свое тело и, вздыхая от притворного экстаза, покосилась в окно, примечая первые признаки рассвета. Когда Седрик наконец добился своего и успокоился, она принялась размышлять, успела ли Зита, ее обожаемая любовница-арабка, кончить со своим клиентом. Не уляжется ли она спать и будет ли ждать Серину, чтобы прийти к ней в объятия в тесной каморке, где они обитали вдвоем – в закрытой пристройке задней части дома, предназначенной для рабов?

«Такое бывает лишь в сказке. Я не могу в это поверить. Мне постоянно хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю». Такие и подобные им мысли постоянно крутились в голове у Кэтрин во все дни, последовавшие за их прибытием в Новый Орлеан.

Прежде всего и больше всего удивлял ее Бовуар-Хаус: она обошла его весь, снизу доверху, вооружившись описью находившегося здесь имущества, – непростая задача, ибо одна комната здесь спорила с другою в роскоши и изобилии обстановки. Что уж говорить про бесчисленные бельевые, кладовые и чуланы, в которых хранились всяческие домашние принадлежности – все лучшего качества, все, доставленные сюда с континента: драпировки и покрывала, полотенца и постельное белье, украшения и безделушки, не нашедшие пока своего места, столовое серебро, золото, роскошные сервизы, наборы кухонных принадлежностей, картины, китайский фарфор – настоящая пещера Аладдина с несметными сокровищами.

Во всем этом ей неоценимую помощь оказала Селеста, худая негритянка в белоснежном чепце и бесчисленных крахмальных юбках. Всегда вежливая и улыбчивая, к вящему удивлению своей молодой хозяйки, она охотно давала советы, облегчавшие той понимание креольского образа жизни, с которым ее столкнула судьба. Селеста железной рукой правила женским персоналом, и все в доме находилось под ее юрисдикцией. Она также составляла меню и список покупок, зачастую самолично отправляясь на рынок – в особо важных случаях. Пьер распоряжался лакеями, мужским персоналом в доме, садовниками и грумами, и только у него имелись ключи от винного погреба.

Однако в доме имелась еще одна персона, для которой законы были не писаны и которая никому не подчинялась – Анри, гигантский негр, чья физиономия более всего напоминала авоську с луком: он правил целой армией своих помощников, которых гонял в хвост и в гриву, казнил и миловал, как заправский тиран. Когда он впервые встретился с Кэтрин лицом к лицу, ока тут же решила: сейчас или никогда. Она ни за что не позволит ему повелевать ею. Конечно, для нее это был нелегкий шаг, но она становилась день ото дня все увереннее.

Анри подозрительно уставился на нее, скривив в усмешке толстые губы, и заговорил на невообразимой смеси английского с французским и карибским – все абсолютно неразборчиво.

– Тута отродясь не видывали хозяйки, покуда я здесь, – пробасил он, сложив огромные, припудренные мукой ручищи на засаленном, покрытом пятнами переднике. – И приказы-то я получал от мичи[11]11
  Мичи – от искаженного «мистер» – принятое в некоторых южных штатах обращение слуг к белым господам.


[Закрыть] Финна и ни от кого боле, вот оно как. И ни одна английская мамзель не ходила здеся на высоких каблучках и не тыкала меня, куда да что. И никогда за всю ее сладкую жизню ей такого не доведется. Уж во всяком случае не со стариной Анри.

– Мистер Керриган умер, а я его наследница, – ясно произнесла Кэтрин, уловив возбужденное перешептывание слуг, во все глаза следивших за стычкой. В кухне стояла ужасная духота. Она чувствовала, как у нее по спине и между грудей стекают тонкие струйки пота. – У тебя нет иного выхода, как только принять меня вместо него.

– У вас, милая девушка, до этого нос не дорос. – Во время разговора он не переставая жевал что-то экзотическое. Она уловила ароматы базилика и имбиря, а когда он рассмеялся, широко распахнув рот, она увидела какую-то темную массу у него на языке.

Его подручные попытались вторить ему, но у них смех почему-то вышел не столь веселым. Селеста тут же набросилась на них:

– А ну-ка попридержи язык! Мисс Кэтрин не желает ничего такого слушать! Анри, мне за тебя стыдно. Она правду сказала. Это ж хозяйская последняя воля – чтоб мы все служили ей.

– Если тебя это не устраивает, Анри, могу предложить тебе подыскать другую работу, – решительно заявила Кэтрин, начиная входить во вкус этого поединка.

Во все время их разговора Анри не отходил от плиты: он помешивал соус, нюхая и пробуя его на вкус, стараясь сохранить то единственное, неповторимое сочетание компонентов, составлять которое не позволял никому другому: его помощники допускались лишь к таким примитивным операциям, как мойка посуды, чистка овощей и резка специй. Наконец он счел возможным отойти от плиты, плюхнулся в кресло, стоявшее возле распахнутой задней двери, задрал ноги на стул и издевательски взглянул на Кэтрин.

– Вот, значит, как? – нагло поинтересовался он.

– Именно так, – отвечала она, встав перед ним подбоченясь и строго нахмурив густые брови. – А ну-ка встань, когда я с тобой разговариваю. Кем это ты себя вообразил?

– Лучшим поваром в здешних краях – вот кем. Ежели я уйду, вам туго придется, вот как. – Но при этом он все же поднялся с кресла, и его гигантская фигура нависла над нею… и тем не менее ей показалось, что в его глазах, глубоко запрятанных в складках жира, промелькнуло новое выражение.

– Я не собираюсь этого с тобою обсуждать. – Кэтрин оперлась рукой на стол, совершенно белый из-за постоянного мытья и выскабливания. – И я еще ни разу не ела здесь ничего сверхъестественного – даже у Антуана.

– У Антуана! – с невыразимым презрением пробасил он. – Да чего они там знают-то про кухню? Вы б хоть раз отведали мой джамбо. Поглядим, что тогда запоете.

– Увы, – театрально вздохнула она, – похоже, что мне никогда не доведется его отведать, коль скоро ты уходишь со службы.

– Ухожу? – Его брови взлетели на лоб, едва не касаясь края высокого поварского колпака. – А кто ж тут говорит, что уходит?

– Я не совсем поняла. – Кэтрин покосилась в сторону Селесты, стоявшей в другом конце кухни, и экономка, сложив указательный и большой пальцы, украдкой показала ей «о'кей». – У меня только что сложилось впечатление, что ты не считаешь возможным работать на женщину?

– Разве я это сказал?

– Мне показалось, да.

– Вовсе я этого не говорил. Но я могу и уйти – о да, тут хватит семей, которые зубами вцепятся в старого Анри, чтоб он только на них работал!

– Ну, значит, решено. – И Кэтрин двинулась прочь, бросив через плечо Селесте: – Немедленно начинай искать ему замену. Нам понадобится новый повар, когда Анри оставит нас к концу недели.

– Эй, обождите ж минутку. – С удивительной для его комплекции проворностью он мгновенно оказался рядом. – Не надо вам так торопиться, мисс Кэтрин. Что, вы говорите, вам хотелось бы покушать?

Вечером на обеде присутствовали Седрик, Элиза, Уоррен и Деламар, а главным блюдом был джамбо. Анри превзошел сам себя, создав восхитительную смесь цыпленка с копченой уткой, залитую горячим соусом, с гарниром из нежных овощей и белого воздушного риса.

Теперь Кэтрин не успокоилась, пока не была принята в подмастерья к Анри, и проводила долгие, утомительные часы в душной кухне. Убрав волосы под тиньон – тюрбан из мадрасского хлопка, который носили все цветные женщины, и повязавшись длинным фартуком, она внимательно слушала разглагольствования Анри, посвящавшего ее в таинства креольской кухни. Временами он терял терпение, если ока проявляла недостаточную сообразительность, но ей хватало чувства юмора выслушивать его нотации. Обычно маэстро не сердился долго и снова начинал улыбаться, заправившись очередной порцией жвачки. Он объяснял тонкости нового блюда, или позволял ей запустить руку в кувшин с изюмом, который хранил на заветной полке, или советовал подкрепиться черными и зелеными оливками, лежавшими на подстилке из виноградных листьев.

Полная любви к своему новому городу и желания как можно больше узнать о его истории и традициях, Кэтрин преуспела в этом настолько, что ее уже не шокировали постоянно встречавшиеся нелепости и контрасты. Старая часть города была построена испанцами и французами под защитой оборонительных стен. Позже, с появлением американских дельцов, были освоены окрестности, получившие название Лафайет, сохранившееся вплоть до аннексии Нового Орлеана.

Деламар объяснил ей, как появилось название Садовый Район.

– Понимаете, мисс Энсон, долгие годы новоорлеанцы жили в домах, отгороженных от улиц стенами в испанском стиле, с балконами, обращенными на сады позади зданий, – как вы могли видеть на Вьё Карре. Но когда американцы принялись осваивать Лафайет, кто-то из богатых французов не пожелал отставать от них. Они также приобрели себе обширные участки, где можно было разбить просторные чудесные сады, вроде тех, что имелись у них за чертой города, на плантациях.

Кэтрин узнала, что здесь есть большое поселение ирландцев в районе Канальной улицы, не говоря уже о множестве других этнических групп, каждая из которых внесла свою лепту в неповторимую культуру Нового Орлеана – своими обычаями, манерами и религиями. Городской рынок являлся воплощением этого микрокосма, в котором лишь малую долю представляли аборигены Западной Индии,[12]12
  Западной Индией долгое время именовали Американский континент.


[Закрыть] жившие вдоль берегов величайшей водной артерии Америки.

Кэтрин очень хотелось побывать там, ведь она понимала, что ее каникулы будут весьма краткими и надо успеть как можно больше за это время. Вскоре Деламар представит ей ее банкиров, а на конец месяца уже запланирована поездка в «Край Света». Кроме того, необходимо было завести знакомства с местной знатью, побывать в опере и устроить у себя прием в честь новых знакомых. Организацию последнего она с радостью предоставила Элизе и Уоррену, поскольку ей самой катастрофически не хватало ни времени, ни энергии – последней, видимо, из-за жары и духоты, к которым она так и не привыкла. Лишь несколько кратких часов ранним утром и вечером она могла позволить себе двигаться, не покрываясь испариной. Часы сиесты она проводила в полном изнеможении на кровати, или сидя в ванне, или распростершись в шезлонге на одной из галерей в тщетном ожидании хотя бы малейшего ветерка.

Адриен, получив ее согласие, временами навещал ее – настойчивый, неизменно волновавший ее своей красотой. Элиза подогревала ее возбуждение, без конца твердя о том, как ей повезло с первых шагов очаровать самого перспективного молодого холостяка в этом городе.

– Почему вы не позволяете мне провезти вас по городу? – спросил он как-то вечером, стоя рядом с Кэтрин у распахнутого окна. Снизу, из гостиной, до них доносились взрывы хохота – это Седрик на пару с Элизой разыгрывали роббер – другой в вист – против Уоррена и полковника.

– Элиза полностью завладела мною. Она обожает ездить по магазинам.

– Есть ли такое место, куда вы хотели бы поехать, а она – нет?

– Да, есть. Свозите меня на городской рынок. Селеста говорила, что интереснее всего побывать там на рассвете, но Элиза отказывается подниматься в столь ранний час.

– Считайте, что вы там побывали. – Он обнял было ее за талию, но она отстранилась, и в его темных глазах полыхнула досада.

Однако он оказался верен данному слову и появился у ворот Бовуар-Хауса с первыми лучами утренней зари. Кэтрин, караулившая на балконе его появление, вернулась в комнату и сказала:

– Взгляни на небо, Филлис. Разве оно не прекрасно? Если здесь и есть что-то, способное напомнить мне Риллингтон, так это красочные закаты и восходы.

Филлис едва что-то пробурчала в ответ. В столь ранний час она была не способна обращать внимание на всякие поэтические бредни. Не то чтоб ей не было любопытно взглянуть на рынок собственными глазами, но все же она гораздо в меньшей степени желала этого, чем Кэтрин. С другой стороны, она не могла не пойти туда с хозяйкой – уж очень дорожила своим привилегированным положением среди остальной прислуги. Они недолюбливали таких простых девушек, как она, именовали ее белым отребьем и считали незаслуженным ее высокое звание личной служанки при хозяйке.

Кэтрин надела шляпу с широкими полями и целым ворохом страусовых перьев, опустила на лицо вуаль и направилась к выходу. Адриен поджидал ее возле лестницы, чтобы помочь подняться в ландо. Филлис вскарабкалась сама и устроилась на противоположном сиденье, держа в руках зонтик и ридикюль Кэтрин. Она временно была наделена полномочиями дуэньи и не спускала с Адриена глаз, относясь к своим обязанностям исключительно серьезно. Она решила, что к этому скользкому типу нельзя относиться с доверием.

Кучер взмахнул кнутом, и ландо покинуло тишину Первой улицы, проехало по авеню Св. Карла, обогнало неспешные телеги, влекомые запряженными в них мулами, пересекло площадь Джексона и углубилось во Французский квартал. Здесь на улицах уже было полно торговцев, на всех языках расхваливавших свой товар. Острый запах жареных кофейных зерен доносился из дверей ресторанов, и на всех углах стояли женщины в цветастых платьях и готовили прямо здесь, на переносных жаровнях.

– Калас! – кричали они. – Калас – ту белль ка-лас!

– Чем это они торгуют? – поинтересовалась Кэтрин, как только экипаж замедлил ход. – Как вкусно пахнет! Я даже проголодалась.

– Это рисовые пирожные, обсыпанные сахаром, – отвечал Адриен, забавляясь ее простодушным любопытством. – Позвольте, я их вам куплю.

– Надо будет сказать Анри, – вздохнула Кэтрин, когда наконец смогла заговорить. Она старательно обтирала с пальцев сахар. – Как вы думаете, он сможет приготовить такие же?

– Я не сомневаюсь в этом. – Адриен едва скрыл зевок. Накануне он почти до утра резался в карты с двумя приезжими из Нью-Йорка. – А вот и рынок. И если я не ошибаюсь, здесь же ваша экономка.

Кэтрин помахала рукой, и Селеста ответила тем же. Не будь с нею Адриена, девушка наверняка бы присоединилась к негритянке. Она бы повесила на руку корзинку и отправилась бы вдоль рядов, чтобы перепробовать все фрукты, осмотреть все куски мяса и свежевыловленной рыбы, перенюхать все травы и расспросить обо всем, что только увидит. Та фамильярность в обращении, которую Кэтрин допускала с Селестой, вызывала возмущение у Филлис, и теперь она шагала следом за хозяйкой и Адриеном, делая вид, что ее не замечает.

Рынок представлял собою огромное металлическое сооружение, возведенное недалеко от пристани, и под его гулкими сводами стоял гвалт, сравнимый разве с шумом Вавилонской башни. Суетливая, насыщенная запахами атмосфера возбуждала. В воздухе сливались ароматы кофе, какао и специй, с прилавков свисали длинные перья лука, лежавшего посреди гор зеленого, темно-красного и оранжевого перца, разнообразных фруктов и овощей. В одном из углов сплошными рядами стояли вазы со срезанными цветами.

Адриен купил букет и преподнес его Кэтрин, кивнув в благодарность торговке, которая сказала:

– Лакнап, мсье! – и протянула ему цветок отдельно от букета.

– Почему она сделала это? – спросила Кэтрин, вдыхая чудный аромат цветов.

– Есть такой обычай в Новом Орлеане – лакнап означает какой-нибудь маленький подарок. Они все соблюдают его. – И он воткнул розу в петличку на лацкане.

Они прошли туда, где торговали битой птицей: гладко поблескивали сгустки крови на отрубленных шеях, обвислые перья и остекленевшие глаза. Продавцы и покупатели воодушевленно спорили о цене, в большинстве и те и другие были цветными, хотя можно было заметить здесь и ирландцев, и шотландцев, и янки – причем в основном женщин. На прохладных мраморных плитах, обложенные льдом, разместились обитатели подводных глубин, большинство из них уже были мертвы, но кое-кто продолжал копошиться в чанах с водой, и Кэтрин содрогнулась при виде этой массы клешней, хвостов и плавников. Она подумала, что отныне ни за что не сможет взять их в рот, особенно креветок, которых кипятили прямо здесь же и упаковывали в картонные коробки на глазах у покупателей.