Текст книги "Наваждение"

Седрик отвечал ему холодным оценивающим взглядом, подумав: «А это довольно скользкий тип. Такие всегда знают, с какой стороны масло у бутерброда, и думают лишь о своих собственных интересах, не затрудняясь соображениями преданности или чести. Он наверняка был в первых рядах тех джентльменов из Конфедерации, что присягнули на верность правительству Соединенных Штатов. Иначе вряд ли бы ему удалось удержаться в Новом Орлеане и обстряпывать сомнительные делишки».

Уоррен рассказывал ему про союзных республиканцев, под чьим контролем оказывалась Луизиана. Свора чемоданников, которые кричали на всех перекрестках, что добиваются равных прав для чернокожих, а на самом деле использовали свое положение, чтобы получать взятки, разбазаривать различные фонды, – они пускались во все тяжкие, чтобы остаться подольше у власти. Они богатели просто на глазах. Был ли Деламар одним из них или, может быть, сотрудничал с такими?

– Вы хорошо знали мистера Керригана? – набравшись храбрости, спросила Кэтрин. – Он, наверное, был очень храбрым, раз поспорил с самим генералом. – Несмотря на пышность Бовуар-Хауса и на то, что понемногу она стала свыкаться с ролью его хозяйки, она чувствовала, что все здесь не так просто, как кажется с первого взгляда.

– Я работал вместе с ним, мисс Энсон, – отвечал Деламар, проводя ее через раздвижные двери на галерею, обращенную в сад позади дома. – Знал ли я его?

Полагаю, что этим могут похвастаться немногие. Он был странным человеком, хотя и обладал неповторимым ирландским обаянием. Кое-кто назвал бы его хитрым и скрытным. Но никто не смог бы отказать ему в проницательности. Он был превосходным финансистом, титаном в мире бизнеса. Все, к чему он прикасался, превращалось в золото.

– А почему он не был женат? – Личность Керригана, этого неизвестного ей человека, так изменившего ее судьбу, завораживала девушку.

– Вы понимаете, я ведь не был его личным другом, – пожал плотными плечами, обтянутыми превосходно пошитым фраком, Деламар, – всего лишь деловым советником. – И он пододвинул ей плетеное кресло, а потом вместе с Седриком присоединился к ней за легким столиком, покрытым розовым дамасским полотном с широкой кружевной каймой ручной работы.

– Так, значит, вы не сможете подробно рассказать мне про него? – не унималась Кэтрин, в то время как появился Пьер с подносом, на котором разместились изящный фарфоровый сервиз и кофейник, источавший восхитительный аромат. Рукой в перчатке он поднял серебряный кофейник с подноса и принялся наполнять чашки.

– Моя милая мисс Энсон, вам, наверное, пока еще невдомек, сколько у нас на Юге разных племен и рас, – отвечал Деламар, манерно прихлебывая из своей чашки. – Самой высокорожденной кастой были – да и остаются поныне – креолы. Ирландец – по крайней мере, такой, как Керриган, никогда бы не удостоился чести стать мужем одной из их дочерей. Браки здесь заключаются с учетом династических, религиозных, собственнических и прежде всего генеалогических соображений.

– Но ведь война разрушила барьеры? – спросил Седрик, развалясь в кресле и глядя на ухоженный сад с посыпанными гравием дорожками и вычурными фонтанами.

В отдалении трое негров неторопливо подстригали кусты, тихонько переговариваясь на своем ритмическом наречии. В воздухе не было ни ветерка. Жара обвивалась вокруг галереи словно полотна невидимого шелка.

– Это не так, милорд, – покачал головой Деламар, извлекая из серебряной шкатулки на столе тонкую сигару. – Хотя влиятельные некогда кланы утратили былое могущество, они упрямо продолжают цепляться за родовую честь и обычаи. Особенно усердствуют в этом дамы, не считая нужным даже скрывать свою ненависть к солдатам-янки, которые вторглись в их владения, все сметая и сжигая на своем пути, сделав их нищими. Даже после заключения мира они периодически набрасывались на солдат с оскорблениями и плевками, а несколько раз даже забросали их тухлыми яйцами. Чтобы положить этому конец, Батлер издал так называемый «Женский Закон», по которому любую женщину, оскорбившую солдата Союза, словно обычную проститутку, могут арестовать, посадить в тюрьму и требовать штрафа. Милые дамы Нового Орлеана сочли себя оскорбленными. Они обозвали его Скотиной Батлером и украсили его портретами свои клозеты.

– Просто отлично с их стороны, – заявил Седрик. Лицо Деламара, полускрытое в тени бугенвилля, чьи ветви обвивались вокруг колонны за его спиной, искривилось двусмысленной улыбкой.

– Это к тому же лишний раз дополняет мое описание креольских нравов, – заметил он, наслаждаясь ароматным дымом гаванской сигары. – Несмотря на все свое богатство, Керриган, как урожденный ирландец, не мог быть принят в женихи.

– Но ведь он мог жениться и на ком-нибудь из соотечественниц, не так ли? – Кэтрин изо всех сил старалась понять получше своего благодетеля. Ее угнетала мысль о том, что он мог быть одиноким мужчиной. Она широко развела руками, добавив: – Посудите сами: такое великолепие, а разделить его не с кем – и целыми днями слоняться по дому в полном одиночестве.

– Если вы считаете этот дом большим, мисс Энсон, то я бы посоветовал вам подождать, пока вы не увидите особняк на плантации «Край Света», – возразил Деламар, наливая себе еще чашечку кофе. – Вот там здание величиной с замок.

– Вы хоть раз в жизни видели замок, полковник? – мягко перебил его Седрик, будучи совершенно уверен, что этот малый ни разу в жизни не сподобился побывать в Англии.

– Нет, сэр, но здесь имеется вполне достаточно их изображений. Может быть, я чуть-чуть преувеличил, но «Край Света» действительно велик, – ничуть не растерялся Деламар, не лезший за словом в карман.

– «Край Света», – мечтательно повторила Кэтрин, свыкаясь с мыслью, что это также ее владение. – Вы говорите, плантация? А как же получилось, что ее не разорили солдаты Союза?

– Здесь Керриган использовал ту же тактику, что и с домом: умелое напоминание о его гражданстве сохранило его владения от упадка, в отличие от несчастных соседей. – Деламар загасил окурок сигары о высокий каблук башмака и испытующе взглянул на Кэтрин. – Вы хотели бы увидеть его портрет, мисс Энсон?

– О да! – заулыбалась она, тут же вскочив. – И я бы также хотела узнать, где находится его могила. По-моему, я должна принести ему хотя бы букет цветов.

– Добросердечный порыв, который характеризует вас с самой лучшей стороны, но давайте сначала взглянем на портрет, – отвечал Деламар, тоже вставая с кресла. Седрик последовал за ними. Ни один прирожденный джентльмен не позволит себе сидеть, если рядом стоит дама – разве что служанка или продавщица.

Они не стали возвращаться старым путем в дом. Вместо этого Деламар провел их дальше по галерее, к двери в кабинет. Этот приют мужественности был не так вычурно обставлен: на стенах красовались лишь охотничьи трофеи. Хотя свет едва просачивался сквозь полуопущенные шторы и жалюзи, комната не казалась мрачной. Кроме рогатых голов, рогов и чучел, здесь присутствовали признаки и других интересов ее хозяина: например, любви к лошадям, изображенным на многочисленных литографиях на стене, на фотографических снимках, рисунках, в бронзовых статуэтках со скакунами и их всадниками.

– Керриган оставил вам конюшню с чистокровными лошадьми, – отвечал Деламар, когда Кэтрин поинтересовалась причиной такого изобилия. – Он был великолепным спортсменом и не раз выигрывал призы Луизианы и Вирджинии, да и не только их.

Так она владеет породистыми лошадьми! Неужели этот поток чудес неиссякаем? Седрик взглянул на нее, высоко подняв брови. Его обычно столь невозмутимого, не так-то легко было удивить, но теперь и он готов был сознаться, что богатство Керригана впечатляюще. Сам страстный любитель, он с трудом удержался, чтобы немедленно не глянуть на лошадей собственными глазами.

«Мои лошади, – подумала Кэтрин, чья кровь забурлила в жилах. – Мой дом и моя плантация».

Она прошлась по комнате, прикасаясь к предметам, поправляя картины, передвигая украшения – просто для того, чтобы дать этим предметам понять, что отныне она их хозяйка. Комната охотника, комната страстного наездника. Но это не все. Печь для обжига, книжные полки, этажерка с навигационными приборами: астролябией, секстантами, квадрантами и прочим. Здесь были модели корабельных пушек с простыми ядрами, разрывными снарядами и картечью и – самое впечатляющее – коллекция моделей в стеклянных ящиках: шлюп восемнадцатого века, бриг времен адмирала Нельсона, испанский галеон. «Не отсюда ли имя плантации?» – гадала она.

– Судя по всему, мистер Керриган был многосторонней личностью, – сухо заметил Седрик, осматривая морской музей.

– Он обожал корабли и умел зарабатывать на них деньги, – внимательно следя за их реакцией, отвечал Деламар. – Он владел не только многими морскими судами, но и речными двухколесниками. Они постоянно крейсировали вверх и вниз по реке и приносили немалый доход. Однако самый большой, быстроходный и красивый корабль сошел со стапелей перед самой его кончиной. Он назвал его «Эйлин О'Рурк» – видимо, в честь своей матери.

Перед мысленным взором Кэтрин пронеслась череда кораблей, недавно виденных ею в гавани. И вот теперь она имеет право провозгласить своими многие из этих необычных речных судов. Ее уже не удивляло это. Она старалась поскорее свыкнуться с ситуацией, ожидая перечисления все новых и новых своих богатств, убеждаясь, что она не успела осмотреть и половины.

Деламар обратился к мольберту, стоявшему в дальнем углу комнаты и задрапированному черным бархатом.

– Вы хотели познакомиться с Финном Керриганом? – спросил он. – Вот он перед вами.

И с театральным жестом откинул покрывало. У Кэтрин при виде картины перехватило дыхание. Ее насыщенные краски тут же заполнили собою комнату. Нет, дело тут было не в картине, а в силе духа изображенного на ней человека. «Боже милостивый!» – только и подумала она. Казалось, что он предстал перед нею живой, во плоти. Весь его облик излучал властность – и твердой линией рта, и энергией, светившейся во взоре. А кроме того, нельзя было забыть, что этот человек до конца дней своих не утратил благодарности тому, кто поддержал его, и оставил ему все, чем наделила его фортуна.

Девушка не сводила глаз с написанного в полный рост портрета, и ей казалось, что она чувствует ответный взгляд темно-синих, полускрытых тяжелыми веками глаз. Финн Керриган был красивым мужчиной, и его слегка грубоватые и выразительные черты не могли оставить равнодушным женское сердце. Высокий лоб, нос с легкой горбинкой, изящно очерченные скулы, брови, сходившиеся на переносице и придававшие лицу несколько сардоническое выражение, – нет, перед ним не смогла бы устоять ни одна дама.

На нем был вечерний костюм: фрак с подбитыми ватой плечами и глубоко вырезанной грудью. Возможно, это был не лучший выбор и ему стоило бы позировать в твидовом костюме или костюме для верховой езды: покрытая бронзовым загаром кожа свидетельствовала о его любви к вольным просторам. Хотя, возможно, в этом заключался некий вызов: вот он я, простая деревенщина, зато преуспел во всем лучше вас. Я вышвырнул вас из ваших спесивых особняков, я овладел вашими предприятиями и смеялся, когда вы познали бедность. Я скопировал ваши манеры, я одевался в ваши фраки и соблазнял ваших жен. И будьте вы прокляты!

Кэтрин придвинулась поближе, вглядываясь в автограф художника в левом нижнем углу: «Этьен Дюбуа», и дата: «1870 год». Стало быть, Керриган уже был богат и в зените славы. Никто не мог ему противостоять. Губы его были алыми, полными и чувственными, а улыбавшееся лицо – тверже гранита.

– Так это и есть Керриган? – наконец спросил Седрик.

– Это, как вы изволили верно заметить, и есть Керриган, милорд. И он был выдающимся человеком. – Деламар разгладил усы и добавил, обращаясь к Кэтрин: – Мало кто из знакомых мне мужчин мог бы с ним потягаться.

– Ну а я – женщина! – Кэтрин выпрямилась, и в глазах ее зажегся боевой огонь.

– И очень хорошенькая, да будет мне позволена такая вольность. И с тем большим удовольствием я стану вашим советчиком. Вряд ли вы сможете управиться со всем сами.

В его улыбке ей почудилось выражение, которое посчитала оскорбительным, и она сжала губы, сдержав готовую сорваться резкость. Не стоит пока ссориться с ним – по крайней мере, на первых порах, ведь ей предстоит многому у него научиться.

Снова обратив свой взор на полотно с изображением Финна Керригана, она дала себе клятву, что никогда в жизни не позволит мужчине руководить собою. И она будет работать не покладая рук и прилежно учиться, чтобы стать полноправной хозяйкой Бовуар-Хауса и «Края Света», и речных пароходов, и конюшен, и всего остального, что оставил ей в наследство этот ирландец.

Пронзительно-синие глаза на портрете глядели на нее неотрывно, и то ли ей показалось, то ли это была просто игра света, но губы Керригана скривились в насмешливой улыбке, словно его дух, незримо присутствовавший в этой комнате, принял ее безмолвный вызов.

ГЛАВА 5

– Какая прелесть! – Элиза всплеснула руками, озираясь в полном восторге. – Что за прекрасный, прекрасный дом!

– Я рада, что тебе понравилось, – польщенная ее восхищением, улыбнулась в ответ Кэтрин.

– Понравилось? Да это не то слово! Наверняка для тебя тоже это было огромным сюрпризом.

– Должна признаться, что не ожидала ничего подобного. – Кэтрин отвернулась от большого зеркала, в котором придирчиво изучала свое отражение.

Она была в шифоновом платье, сшитом по самой последней моде, но с одним изменением: к полному ужасу Филлис, она оставила попытки приучиться к корсету.

– Вы не можете так поступать, мисс! – в отчаянии восклицала служанка, помогая Кэтрин одеваться. – Это же неприлично!

– Прилично или нет, я не намерена напяливать эти проклятые штуки. Здесь слишком жарко, – отвечала Кэтрин – посвежевшая, только что вышедшая из ванны, в одной только нижней сорочке.

– Вас сочтут последней простолюдинкой, и платье на вас не застегнется, – причитала Филлис, обращаясь к ее тщеславию.

– Все прекрасно застегнется, а в корсаж вставлен китовый ус. – Ледяной тон напомнил Филлис, что она всего лишь девушка для услуг, которая не имеет права навязывать хозяевам своего мнение. – Тебе придется лишь распустить несколько вытачек. Потрудись достать ножницы.

И все же Кэтрин не была уверена, что поступала правильно в данный момент. Хотя ее талия сама по себе не превышала двадцати дюймов в обхвате, наряд был сшит в расчете на корсет. Возмущенная Филлис распустила вытачки, разгладила их, а потом зашила вновь, стараясь отвоевать у хозяйской талии хотя бы один лишний дюйм. Последствия ее вмешательства удалось скрыть под широким кушаком, являвшимся основной деталью средней части туалета и завязанным на спине в огромный бант, ниспадавший на пышную верхнюю юбку.

Кэтрин беспокоило, как неуклюже орудовала иголкой Филлис. Завтра надо будет вызвать портного и пересмотреть весь гардероб, чтобы убедиться, что все остальные платья не подвергались ее вмешательству. Или вообще заказать себе новые наряды. Конечно, это влетит в изрядную сумму. Но она как-нибудь это переживет. Однако сегодня уже ничего нельзя поделать.

Она чувствовала нарастающее беспокойство и уже пожалела, что проявила такое упрямство. Ведь она будет представлена высшему свету Нового Орлеана, и поэтому особенно необходимо смотреться безукоризненно. «Это ваша вина, Финн Керриган, – подумала она с упреком. – Это вы вдохновили меня на бунт. Хотела бы я повстречаться с вами. У меня такое чувство, что я снискала бы ваше одобрение».

– Я прилично одета? – спросила она, задумчиво поглядев на Элизу.

– Не знай я тебя лучше, я бы подумала, что ты напрашиваешься на комплимент, – поддразнила ее Элиза, вертясь перед зеркалом. – Где ты купила такое платье? Эти пышные складки на спине и плотно прилегающий лиф… Они не вышли из моды? – Сама она, как всегда, смотрелась блистательно. Казалось, что бы она ни надела – все превратится в роскошный туалет.

– Оно куплено в Лондоне. Надеюсь, в нем можно пойти обедать к Антуану?

– Безусловно. Как раз не слишком официально.

Элиза продолжала любоваться собою, ее алебастровая кожа лоснилась в лучах газовой лампы, а красоту обнаженных плеч и глубоко декольтированной груди подчеркивало квадратной формы ожерелье. Спускаясь до самых оборок на платье, оно создавало как бы драгоценную раму, в которую было оправлено прекрасное лицо и нежная шея. Черная бархотка с камеей на шее довершали наряд.

– Ты уверена? – Кэтрин нервически поправила локоны. Филлис любила возиться с гребенкой и щеткой, воображая себя заправской парикмахершей, но, безусловно, лучше всего было бы обратиться к услугам мастера-профессионала, и чем скорее, тем лучше.

– У Антуана все не так чопорно, как в большинстве подобных заведений в Англии. – Элиза повертела головкой, любуясь блеском сережек. – Здесь это мало кого волнует. Главное – хорошая кухня. Все остальное не имеет значения.

– А что, кухня действительно хороша?

– Превосходна! – Элиза закатила глаза и звучно поцеловала кончики пальцев. – Когда ешь их салат из крабов, можно подумать, что ты умер и вознесся прямо в рай. Ты ведь любишь морские продукты? Кстати, если тебя беспокоит прическа, могу порекомендовать превосходного мастера. Он просто кудесник. Тебе он понравится. Он такой забавный и всегда в курсе последних сплетен.

– Могу я отправиться к нему завтра?

– Тебе не полагается делать подобных вещей, дитя мое! Он сам явится к тебе. Его зовут Поль Сорель.

Они находились в хозяйской спальне. Отныне она принадлежала Кэтрин и была заново отделана синим и зеленым, больше подходящими для дамы цветами. Находившаяся здесь мебель была выполнена в подражание стилю времен Людовика Шестнадцатого: туалетный столик с трельяжем, легкие гнутые стулья и изящная кушетка, обитая голубым шелком, а в центре стены – камин, отделанный розовым мрамором. Кипарисовый паркет сиял под свежим слоем воска, поверх него красовались китайские шелковые коврики. Повсюду ощущался свежий аромат лимонов – свидетельство усердного труда девушек-горничных.

Однако главное внимание привлекала кровать. Ее сборчатый полог поддерживали кленовые витые колонны, ножки и изголовье из красного дерева украшала резьба и инкрустация. Сквозняк, проникавший через распахнутые двери галерей, теребил кружевные оборки на пологе и раздувал складки москитной сетки.

– Тебе нравится эта кровать? – спросила Элиза. – Заниматься любовью под этим серебристым покровом – все равно что делать это под открытым небом, сияющим звездами. – Она хихикнула и провела руками по плечам. – Ух, у меня при одной мысли об этом мурашки бегут по коже!

– Я ничего не знаю о том, как занимаются любовью. – Чувствуя, что краснеет, кратко отвечала Кэтрин, накинула на плечи шаль и вышла на балкон.

Оказалось, что ей не было нужды прикрывать плечи – ночь почти не принесла облегчения после дневной жары. Неподвижный сад заливали потоки лунного света. Тени от высоких деревьев казались загадочными, а воздух звенел от стрекота цикад: этот монотонный звук вскоре стал для Кэтрин привычным, она перестала обращать на него внимание. «Мой сад, мои лошади, мои предприятия, – то и дело твердила она про себя этот урок, опираясь руками на балюстраду. – Все здесь мое – и даже цикады». И она улыбнулась, представив себе эти крохотные создания, нечто среднее между сверчком и кузнечиком.

С нижнего балкона доносились хорошо поставленный звучный голос Седрика и отвечавших ему полковника и Уоррена: они тоже вышли на свежий воздух.

Аромат от их сигар смешивался с благоуханием цветущего жасмина. Кэтрин не могла разобрать слов в беседе, иногда прерывавшейся взрывами хохота и звоном бокалов.

На ее плечо легла чья-то рука. Сзади подошла Элиза.

– Прислушайся к ним! О Боже, как часто ребенком я стояла на верхней галерее такого же большого дома, следила за гостями, вслушивалась в их смех и вдыхала сигаретный дым. А потом раздавалась музыка – такая чудная, – музыка для танцев, и Мамми говорила: «А теперь спать, мисс Элиза, придет время, и вы будете там, внизу, танцевать со своим красавчиком». Но этого так и не случилось…

В ее голосе прозвучали боль и тоска по чему-то давно утраченному, и Кэтрин не смогла остаться равнодушной.

– Разве Рауль не был когда-то твоим красавчиком? – мягко спросила она.

На губах Элизы промелькнула грустная улыбка. Она машинально теребила лепестки магнолии, росшей перед балконом. Цветы казались неживыми, вылепленными из воска и словно застывшими во времени.

– Это было совсем иначе, – прошептала она. – Рауль оказался грубой реальностью, а не воплощением грез. В прежние времена жизнь была не такой суетливой и жестокой. Воспоминания о прошлом – словно живая картина: безупречные манеры, все и вся на своих местах, и все происходит по правилам. Вы знали, кто вы есть.

– И часть из вас вела рабское существование, – непримиримо напомнила Кэтрин. Она читала, как жили негры, она слушала рассуждения отца, вечного борца за свободу, горячо обсуждавшего эти темы в кругу друзей, и позже много думала над тем, как будет чувствовать себя в обществе людей, которые способны распоряжаться людскими жизнями и занимались работорговлей.

– Чтобы понять это, тебе надо было бы родиться на Юге, – отвечала Элиза.

– Но ведь и ты – не креолка. Я полагала, что вы происходите из янки.

– Верно. Но мои предки осели здесь столетие назад. – Элиза по-прежнему теребила лепестки цветка. – Возможно, нас не отнесешь к аристократии, царившей здесь два века, но и у нас были рабы. Это было принято. Даже свободные негры покупали плантации и использовали на них рабский труд. Все наши слуги были черными, да так оно и сейчас. Мамми обожала меня. Я была доверена ей сразу, как появилась на свет. Она нянчила меня, она любила меня – и Уоррена тоже. Ему уже исполнился год, когда родилась я, – и у нее хватало молока для нас обоих: мягкая, теплая, добрая Мамми. Я ни в ком не встречала такой доброты, как в людях черной расы.

– Все это свыше моего понимания.

– Конечно, ты наслушалась о жестокости южан, но поверь мне: именно здесь о чернокожих заботились гораздо больше, чем где бы то ни было. Ха, да они запросто могли купить себе вольную и заняться своим делом. Моя семья и все, кого я знала, дорожили своими рабами. Они служили, потому что были рождены для такой жизни, а мы заботились о них хотя бы потому, что они стоили кучу денег. Неужели все это так уж трудно понять?

– Но не иметь свободы! Не иметь возможности отправиться куда угодно, заняться чем угодно! Неужели ты считаешь, что понимала их чувства? Попытайся, ведь ты женщина и тоже терпишь несправедливости и порабощенность в обществе, управляемом мужчинами. – Кэтрин чувствовала, что начинает петушиться. До сего момента она и не подозревала, как сильно впитались в нее воззрения отца.

– Я понимаю, о чем ты, но после войны неграм стало хуже. – Элиза вздохнула и покачала головой. – Северянам они не нужны, сколько бы они ни кричали и чего бы ни сулили. Бывшие рабы не получили образования, избирательных прав или хотя бы равных возможностей. Все это оказалось пустой болтовней и ложью. Войну вели из-за иных, скрытых причин. Если тебе угодно знать, воевали из-за власти – и из-за алчности. Войны всегда развязывают из-за этого, а политиканы стараются придумать для них благовидный предлог.

– Значит, если мы, женщины, отвоюем себе свободу, ты полагаешь, что то же самое случится и с нами? – спросила Кэтрин, стараясь максимально использовать столь редкий случай, когда Элиза соблаговолила заговорить с нею на серьезные темы. – И мы по-прежнему останемся гражданами второго сорта?

– О Боже милостивый! Только не говори мне, что ты тоже одна из этих воинствующих суфражисток! – помрачнела Элиза. Она сорвала цветок и воткнула его себе в прическу. – У меня совершенно нет желания вырядиться в штаны и носиться по этим ужасным грязным фабрикам, забивая голову чепухой вроде производительности труда и окупаемости продукта. Нет, благодарю покорно! Я предпочитаю быть властью, стоящей позади трона. Как бы то ни было, мужчины весьма простодушны, и не так уж трудно добиться от них всего, чего хочешь.

– Ну, возможно, все же существуют исключения. Вот ты, судя по всему, потерпела неудачу со своим супругом, – раздраженно заметила Кэтрин, недовольная таким легкомыслием подруги, и двинулась обратно в комнату. Элиза, не умолкая, пошла за ней:

– Рауль действительно был исключением. Может быть, именно поэтому мне он показался столь неотразимым. – Она продела руку под локоть Кэтрин и спросила: – Ну что, ты готова? Пора спуститься вниз, к джентльменам.

Ресторан Антуана в точности соответствовал описанию Элизы: просто обставленная анфилада комнат, напоенных самыми аппетитными ароматами. Здесь было людно, но Уоррен позаботился заранее заказать столик. Он повел всю компанию следом за служителем, искусно лавировавшим между тесно сдвинутыми столиками.

Седрик заглянул в меню и вынужден был признать свое поражение. Его не огорошил тот факт, что оно было составлено на французском, – просто названия блюд оказались совершенно незнакомыми.

– Полагаю, что лучите предоставить вам, Уоррен, право выбора, – заключил он. Уоррен улыбнулся и принялся живо обсуждать заказ с Деламаром, прислушиваясь к советам Элизы. Наконец они закончили, но юноша предупредил:

– Обслуживание может показаться вам слишком неспешным, но это оттого, что каждое блюдо готовится по-особенному. Пока мы ждем, я бы предложил вам выпить по бокалу сазерака. Надеюсь, вам нравится анис?

– Во Франции это мой любимый напиток, – с блеском в глазах отвечал Седрик.

– В таком случае вам понравится и сазерак, – провозгласил Деламар. – Мы предпочитаем гербсент, местный эквивалент перно. У сазерака вкус средиземноморского аниса и крепость пшеничного виски, изготовленного на Юге, – мы называем его бурбоном. Добавьте в него три-четыре капли горькой настойки, ломтик лимона, несколько кусочков льда – и вот перед вами напиток богов.

Под оживленное обсуждение еды и напитков Кэтрин потихоньку осваивалась с окружением. У Антуана царило оживление, далекое от той чопорности, что была обычна для Англии и принята в кают-компании «Ионы». Все говорили, жестикулировали и ели одновременно. Представители разных наций, волею судьбы ставшие американцами, сидели за столиками на легких металлических стульях или встроенных в стенку скамейках.

– Мы зовем их банкетками, – пояснил Уоррен. – Точно так же, как тротуары вдоль улиц.

Кэтрин заметила, что среди обедавших нет ни одного черного. Черные были среди официантов, среди поваров. В памяти у нее всплыли слова Элизы: «Негры по-прежнему занимают подчиненное положение».

Относилось ли это и к женщинам? Кэтрин внимательно присматривалась, стараясь разрешить этот вопрос. Судя по всему, нет: они смеялись, во всеуслышание высказывали свое мнение, их наряды представляли собой смесь роскоши и официальности. Многие джентльмены были в мундирах, но большинство было облачено в вечерние костюмы, хотя кое-кто предпочел и свободные белые костюмы-тройки, поместив панамы на специальные подставки возле столиков. Эти, как правило, имели суровые лица и пристальные взгляды, словно бы привыкли постоянно быть настороже, чтобы не попасть в ловушку и встретить любую опасность лицом к лицу. У их дам вид был такой же хищный.

Однако за столиком в углу Кэтрин заметила посетителей, более сдержанных в еде и движениях, в каждом жесте которых сквозила изысканность. Метрдотель выказывал им крайнюю почтительность, лично обслуживая их столик.

– Вон они, неувядающие креолы, – заметила Элиза, пригубив второй бокал сазерака. – Все остальные – выскочки, которые сумели поймать удачу уже после войны.

– А к которым же отношусь я? – озадаченно поинтересовалась Кэтрин. – Мне бы хотелось это знать, чтобы правильно составить визитные карточки.

– А, ну над этим надо как следует подумать, – сказала ее наставница. – Этот мир разделен незримыми границами. Пытаться их нарушить – все равно что играть в опасные игры. В некоторых смыслах твой круг может быть тебе полезен. Если ты принята в нем, то можешь, познакомившись лишь с одним из его членов, считать себя представленной и всем остальным: наносить визиты, приглашать в гости, развлекаться. Короче, твой список знакомств может быть длиною с милю, но при этом нельзя забывать о наличии барьеров. Разные люди могут отнестись к тебе по-разному – в зависимости от того, по какую сторону барьера находишься от них ты.

– Все это весьма напоминает отношения, сложившиеся в европейских салонах, – выразил свое мнение Седрик. – Нам повезло, что мы встретили вас, моя дорогая. Крайне важно не ошибиться на первых шагах.

Его волновали проблемы, сложности, неизбежно связанные с решением Кэтрин в ближайшем будущем устроить в Бовуар-Хаус грандиозный прием. Его титул должен произвести впечатление на спесивых креолов, вот только надо сохранить впечатление, что Кэтрин доводится ему родственницей. Вряд ли они проникнутся уважением к дочери викария, будь она хоть в десять раз богаче. Ну а что касается выскочек – так те наверняка кинутся плясать под их дудку.

Но стоило ли связываться с людьми подобного сорта? Пожалуй, нет, решил Седрик про себя, особенно когда речь идет о такой независимо настроенной особе, как его подопечная. У нее достанет ума влюбиться в какого-нибудь негодяя, и куда в таком случае заведет ее судьба? Прямиком в лапы какому-нибудь крикливому янки, не иначе.

Появился официант с большой серебряной супницей. На время все разговоры за столом утихли. Рыбное блюдо сменила джамбалайя – сочная смесь утки, колбас, ароматнейшего томатного соуса и тушеных овощей с рисом. Затем подали запеченных в тесте нежных голубей под винным соусом. После чего наступил перерыв в смене блюд, дававший желудку возможность управиться со всем, что туда попало, и подготовиться к следующим поступлениям. Вновь оживилась застольная беседа.

– Именно таким образом обставлены трапезы в цивилизованных странах, – заметил Седрик, выразив тем самым свое одобрение прекрасной кухне и обслуживанию у Антуана. – Обед длится часами. Во Франции, к примеру, я садился ужинать в восемь часов вечера, а вставал наутро в два. Ни суеты, ни спешки, пищеварительные органы успевают возбудиться и удовлетвориться, а потом даже отдохнуть до того, как подадут следующее блюдо, – все в свое время. Действительно я могу только поздравить шефа этого заведения.

– Не сомневаюсь, что это его порадует, – рассмеялся Уоррен. – А что вы скажете, Кэтрин?

– У меня нет слов. – Голова ее слегка кружилась от вина, которым сопровождалась каждая перемена. – Как же вы не толстеете?