Текст книги "Невеста моего сына"

Ненавижу тебя, Одинцов. Ни одно общение с тобой не проходит без того, чтобы я не чувствовала, как сгораю со стыда.

Его аж подкинуло на стуле.

– Что ты сказала?

– Вы очень любите помидоры, – повторила я твердо.

– Что за чушь?! С какой стати ты решила, что я жить не могу без помидоров?

Глубокий вдох.

– В нашу первую встречу вы ели спагетти с томатным соусом и запивали их… томатным соком. Спагетти заказали специально для вас, а для нас всех остальных за столом был сделан совершенно другой заказ, – произнесла я металлическим тоном. – В нашу вторую встречу вы тоже первым делом заказали себе томатный сок. Как и сейчас в самолете, стоило тому едва набрать высоту. Этот салат, Николай Евгеньевич, с руколой и помидорами. И я выбрала его, потому что в меню это единственное блюдо, в котором ваши любимые помидоры один из основных ингредиентов. А я зоопсихолог, помните? Моя работа и заключается в том, чтобы подмечать особенности поведения.

К столу молчаливой тенью приблизился бармен и поставил перед Одинцовым еще одну тарелку.

– А это, – продолжала я в идеальной тишине. – Пирог с лососем и – вы не поверите! – помидорами. Потому что это еще одно чертово блюдо в меню, в котором есть помидоры. Других нет. Так что приятного вам аппетита и не подавитесь томатным соком, когда будете запивать еду.

Одинцов сглотнул. Еще раз посмотрел на салат, пирог и стакан сока на столе.

– Никогда не думал, что я настолько люблю помидоры, – тихо отозвался он.

– Еще бы! – громыхнул от барной стойки Ваня. – Да каждый, кто был с тобой хоть в одной экспедиции, подтвердит это! Ник, мы из каждой вылазки в город тащили тебе этот чертов сок в саванну!

– Да, да… – послышалось со всех сторон.

– А помните, когда один из пакетов с соком скис? – подал голос кто-то еще. – Тогда рычание начальника слышали даже на другой стороне Африки!

– А помните, что будет, если кто-то сделает глоток этого сока без спросу? Да проще сразу ставить крест на карьере после такого!

Одинцов ошалевшим взглядом обвел собравшихся. А те продолжали сыпать байками о непростых взаимоотношениях Одинцова с помидорами.

Он выглядел смущенным и сбитым с толку. Я впервые видела его таким. Не говоря ни слова, он потянулся и осторожно, как будто это был чертов таракан, наколол на вилку черри из салата.

Вдумчиво, как сомелье на дегустации, прожевал. Еще раз кивнул, по-прежнему не глядя на меня.

– Вкусно, – Одинцов кашлянул. – Что ж… Похоже, я действительно очень люблю помидоры. Спасибо, Саша.

Первым и громче всех захохотал Витя, а потом остальные.

Одинцов все-таки перевел на меня внимательный и пристальный взгляд. А потом впервые улыбнулся так искренне и широко, как ни разу еще не улыбался.

* * *

Африка встречает нас высокой влажностью, глухим рокотом грома и вспышками молний на темном горизонте. В Энтеббе уже за полночь, и к этому времени, после выматывающего полета, батарейки садятся даже у такого разговорчивого и активного Вити, чего уж говорить об остальных.

Получив багаж, мы плетемся к автобусу, который доставит нас к отелю. Предполагается, что хотя бы эту ночь мы проведем в комфортной постели.

Автобус еще стоит какое-то время на парковке, пока Одинцов разбирается с таможенниками, которые очень заинтересовались его грузом. В ожидании начальника я сижу в полутемном автобусе, где многие просто спят, кое-как свернувшись, а другие еще тихо переговариваются. Глаза сами собой слипаются, сказывается и ранний вылет еще в Стамбул. Не представляю, как Одинцов выдерживает и не падает еще с ног от усталости.

Алена где-то в автобусе, на одном из передних сидений. Я видела, как она доставала маску для сна и прикладывала подушку под голову. Она явно привыкла путешествовать с комфортом, так что посмотрим, каково ей будет в палаточном городке, когда мы до него доберемся.

Меня разбирает любопытство, все-таки это первый угандийский город на моем веку, да и вообще, я еще никогда не была настолько далеко от Москвы, но за окном темно. Несколько фонарей горят только возле выхода из аэропорта, а на парковке, где стоит автобус, хоть глаз выколи.

Вдоль по улице лишь несколько зданий, времен колонизации, кое-как подсвечиваются. Но ярче всего мигают неоновые вывески, но на рекламу кока-колы я достаточно насмотрелась и в России. Ладно, завтра будет светло, тогда и насладимся видами Африки.

После короткой заминки в автобус возвращается водитель, заводит мотор и закрывает автоматическую дверь. Я вся вытягиваюсь на своем сиденье, потому что точно знаю, Одинцов еще не возвращался.

– Зина! – Я перегибаюсь через спинку и тормошу Зину, которая вытянулась на двух пустых сиденьях. – Николай Евгеньевич еще не вернулся, а мы собираемся ехать без него!

– А, – сонно отвечает Зина. – Это нормально. С грузом всегда много мороки.

– Он же главный, зачем лично ему оставаться?

– Думаешь, он кому-то доверит отвечать за груз? Не-а. Всегда все сам делает. Привык, так что сам доберется до отеля.

– Но ведь ночь…

– Саш, знаешь, какое главное правило походных экспедиций? – вдруг прервала меня Зина.

– Какое? – удивилась я.

– Главное – высыпаться! Так что хватит волноваться за Николая Евгеньевича. Попробуй заснуть, пока едем. Завтра рано вставать и сразу работать, так что все, конец связи.

Похоже, я единственная, кого аж распирает от желания заорать на водителя: «Стойте! Мы не можем уехать без него!» Даже Алена в первых рядах не шелохнулась, когда автобус все-таки вывернул с парковки аэропорта и бесшумно покатил по темным угандийским улицам.

Нет. Никто даже бровью не повел о том, как Одинцов будет добираться в одиночку до отеля в разгар ночи. Ладно. Тогда и мне, наверное, не стоит этого делать.

Я устроилась на сиденье, но сон не шел. Даже несмотря на кондиционер, в водолазке и сапогах, пусть и демисезонных, после московской зимы было непривычно жарко. Хотя сейчас было около девятнадцати градусов, а днем в тени обещали не выше двадцати пяти.

А еще я думала о том, что после нашей первой встречи сделала совершенно неправильные выводы о том, каким человеком был Николай Одинцов. В своих отутюженных дорогих рубашках он производил впечатление человека, которому слуги помогают с сапфировыми запонками на манжетах, а после помогают надеть пиджак. Он казался утомленным жизнью мажором, который перечисляет деньги на благотворительность, потому что это модно и может помочь с налоговыми льготами. А оказалось, что он тот, кто останется разбираться с бумажной волокитой, пока вся группа отправится в отель, чтобы отдохнуть и набраться сил. Как будто ему не нужно?

Гроза так и гремела где-то вдали, пока мы добирались до отеля. Но стоило только въехать под яркую неоновую вывеску и остановиться у входа, как ливень, по закону подлости, обрушился на землю, сводя на нет видимость. Чтобы промокнуть до нитки, хватило даже тех нескольких минут, пока я вытаскивала свой чемодан из пуза автобуса.

Зато все взбодрились.

А нет, не все. На Алену ни капли дождя не упало. Именно к ней моментально бросился швейцар с зонтиком и сопроводил до стойки регистрации. Он же принес ее чемоданы.

– А она не пропадет, – проворчала Зина, выжимая свою косу.

Алена первой получила свою карту от номера, пожелала всем спокойной ночи и удалилась. Когда пришла моя очередь, одежда уже намертво прилипла к телу. Из-за влажности не было ни единого шанса, что она высохнет, даже если ее развесить на балконе. А из-за кондиционеров в холле я теперь мечтала не о том, чтобы раздеться, а наоборот, одеться.

– Простите, мисс. Возникли кое-какие недоразумения с вашей бронью, – услышала я по-английски от девушки за стойкой. – Отойдите пока в сторону. Сначала мы заселим остальных участников, а после обещаем разобраться с вашей проблемой.

На негнущихся ногах я отошла от стойки, а мой взгляд перехватила Зина.

– Что такое?

– Какие-то проблемы с бронью. Надо ждать.

Витя кивнул с видом бывалого путешественника.

– Сплошь и рядом такое бывает, вот почему я предпочитаю палатку, которая всегда со мной. А вот моя очередь подошла, – бросил он, подошел к стойке и за каких-то пять минут получил свой ключ. – Ну я пошел, спокойной ночи.

Я проводила его взглядом, но, судя по тому, как спокойно Витя удалился, дыру в спине мне прожечь не удалось.

– Вот поэтому я и говорила, что в экспедициях надо спать при первой же возможности, – сказала Зина. – Уверена, они разберутся. Я бы позвала к себе, но, боюсь, втроем мы точно не поместимся на местных кроватях. Но если что, приходи – комната 112. Пока.

Я осталась одна. Оглядела свою мокрую одежду. А, к черту. Не буду же я все это время еще и на ногах стоять. Выбрала темный диван в углу холла, подтянула к себе чемодан и откинулась на спинку. Прикрыла глаза. Вот теперь спать хотелось невероятно. Часы в холле отеля показывали два часа ночи. Прошлой ночью я проснулась в три, чтобы успеть к регистрации. Неудивительно, что я с ног валюсь от усталости.

А вот и первые сложности в экспедиции. Ничего, я смогу. Выдержу. Только хоть бы быстрее разобрались…

Не успела я опомниться, как заснула прямо там, в мокрой одежде и в холле отеля, уронив голову сложенные на собственном чемодане руки.

Саша

Его рука на моей щеке такая обжигающе горячая. А я так сильно замерзла.

Когда он снова касается меня, я теряю собственную волю. Когда его руки оказываются на моем теле, я могу только подчиниться. Особенно когда горячий влажный воздух наполнен бергамотом и лимоном. Делаю глубокий вдох и снова слышу:

– Саша?

Даже мое имя из его уст звучит, как приглашение к пороку.

Я не должна позволять ему играть со мной. Должна оттолкнуть первой, но вместо этого подаюсь всем телом, для надежности обвив его шею руками. Просто сама не позволю ему сбежать.

– Александра! – вдруг рявкает Одинцов мне на ухо.

Резко распахиваю глаза.

В первую секунду даже не понимаю, где нахожусь, и не знаю, что было правдой, а что вымыслом. Что я только что делала? Действительно пыталась его поцеловать?

О боже.

Ледяные сапфировые глаза так близко, что в черных пылающих зрачках можно сгореть заживо. При виде бьющейся на его шее вены губы моментально пересохли, а дыхание сбилось к чертям, как и сердцебиение.

Неловко отстраняюсь от Одинцова и делаю вид, что это не я только что тянулась к нему всем телом, намереваясь зацеловать до смерти. На другом конце дивана тру кулаками саднящие от усталости глаза. Вдруг Николай сейчас окажется частью сна и просто исчезнет?

Напрасные мечты.

Одинцов никуда не делся. Так и продолжает метать взглядом молнии. Волосы растрепаны, а еще сильнее вьются на концах, видимо, от влажности. Но одежда сухая, видимо, дождь он переждал еще в аэропорту.

Не удержалась, мазнула взглядом по острым скулам и напряженной челюсти. А ведь в Москве он всегда был идеально выбрит, а еще в костюмах с иголочки. Сейчас же на нем обыкновенная футболка и джинсы, волосы кое-как причесаны пальцами.

Вот ведь, как Африка меняет людей. Вообще как будто два разных мужчины.

– Что ты здесь делаешь?

– Разве не видно? Сплю.

Сапфировые глаза угрожающе темнеют. Наверное, от усталости у меня совсем отрубился инстинкт самосохранения. Нельзя грубить ему, когда он и так смотрит на меня, как голодный лев на антилопу.

– А почему не в номере? Почему ты спишь посреди холла? Еще и… мокрая!

Черт, мне же холодно! А еще мне только снился полуэротический сон с его непосредственным участием. Перехватываю его взгляд, и моментально складываю руки на груди.

– Накинь мою куртку, если замерзла.

Спорить на этот раз не стала, натянула его куртку. Убедившись, что он смотрит мне в глаза, а не ниже, наконец-то нормально объяснила, почему оказалась в холле.

– Мне сказали, что возникли какие-то проблемы с бронью. И просили подождать.

– Ничего нормально сделать не могут.

Поднялся и сам приблизился к стойке. А я осталась в плену бергамота и лимона, завидуя самой себе. Сделала глубокий вдох, позволяя терпкому мужскому аромату проникнуть в мое тело.

Я сглотнула.

По сути, я впервые видела его в таком неформальном виде. И еще со спины – тоже впервые. Тонкая ткань футболки подчеркивала косые мышцы спины, а джинсы – великолепный вид сзади. В Москве он носил пиджаки поверх рубашек с длинными рукавами, а в тот единственный раз, когда закатал рукава на презентации, уже тогда я не могла налюбоваться загорелыми предплечьями.

Как и теперь.

Просто не могла отвести глаз от бронзовой кожи и золотистых, сгоревших на солнце, волосков. Тонких запястий и массивных наручных часов. Каково это, когда его напряженные руки упираются в кровать обе стороны от твоего тела? Какая его кожа на вкус, если ее лизнуть или впиться зубами?

Черт, кажется, я уже закапала его куртку слюнями.

Девушка-администратор бледнеет от его напора, краснеет, потом вовсе исчезает в боковой двери. Одинцов с перекошенным от ярости лицом резко разворачивается, перехватывая мой взгляд.

Черт, не успела отвернуться. Хоть бы не понял, что я пялилась на его задницу!

Не стала ждать, пока подойдет. Вскочила на ноги, а то придется смотреть на него снизу вверх, как тогда в метро. А это опасно. Горячо. И запретно.

– Идем, – глухо сказал он.

– Вам дали номер? – ахнула я. – Спасибо!

Одинцов как-то странно посмотрел на меня, потом взглядом указал на чемодан и только качнул головой в сторону лифтов.

– Помочь? – не выдержал, когда у меня колесики зацепились за три небольших ступени и чемодан чуть не вылетел из рук.

Я нагнулась и услышала, как он скрежетнул зубами. Ну простите.

– Нет, справлюсь сама. Я взрослая девочка и знаю, на что шла, когда подписывалась на такую экспедицию. – Я выпрямилась и покатила чемодан дальше.

Одинцов смерил меня непонятным взглядом, достал телефон и проворчал глухо:

– Взрослая она… Третий этаж, – бросил, когда я нажала на кнопку, и лифт тут же открылся.

Мы вошли в кабину. Я нажала на кнопку, пока он что-то набирал на телефоне, стараясь не смотреть на меня.

Не выдержала первой:

– Что вы делаете?

– Объясняю дирекции отеля, что думаю о непрофессионализме некоторых их работников, которым не стоит слушать кого попало и верить в отмену брони на слово.

Я аж подпрыгнула на месте, озаренная догадкой. Так это Алена отменила мою бронь?! Это ведь она первая из всей экспедиции подошла к стойке и что-то объясняла девушке! Черт возьми!

Одинцов дописал гневное письмо и спрятал телефон. Ага, значит, его он носит в заднем кармане.

Перехватил мой взгляд, и я поспешно посмотрела на сменяющиеся на табло цифры.

А вот и третий. Я вышла первой, Одинцов повел меня к номеру. Мог бы просто отдать мне ключи, разве нет?

Остановился возле двери, приложил ключ-карту и толкнул дверь.

– Проходи.

Я вкатила чемодан и услышала:

– Иди в душ первой, если замерзла.

Какой там «замерзла»! Когда я увидела, как Одинцов прошел мимо меня в номер, стянул с запястья часы, впору было вызывать скорую. Моя кровь закипела.

– В каком смысле «первая»? – выдавила я.

Одинцов старательно избегал смотреть на меня. Он сжал переносицу пальцами и сказал глухо:

– Александра, тебя Зина просветила, какое самое главное правило экспедиций?

Я кивнула.

– Ну вот. Завтра тяжелый день. Свободных номеров больше нет. Просто сходи в душ и ложись спать. Все. Больше ничего себе не придумывай.

– То есть… Вы тоже здесь ночевать будете? Со мной?

– Считаешь, это такой хитрый план, чтобы потом тебя же и выгнать из экспедиции? – Он посмотрел прямо на меня.

Я пожала плечами.

– А кто вас знает? Муж и жена одна сатана.

– Нет, – резко ответил он. – Не равняй меня с ней. И Алена еще не стала моей женой… Саша, я очень устал. Мне долго ждать? А то я могу и передумать. И пойти первым. Истрачу всю горячую воду, например. Или хочешь принять душ вместе?

В ванную я юркнула в тот же миг. Прижалась спиной к двери и услышала тяжелый вздох по ту сторону:

– То-то же.

Одинцов

Лежу поверх одеяла в кровати, в которой меня быть не должно. Одетый. Хотя больше всего на свете хочу сорвать с себя помятую за долгий день и два перелета одежду, но раздеваться не буду.

И даже до сих пор никого не убил, хотя очень хотелось.

Интересно, я бы считался вдовцом, если на момент убийства мы еще не расписаны?

Не представляю, зачем Алена влезла. Просто взяла и вычеркнула Сашу из списка участников, запудрив мозги неопытной регистраторше за стойкой. Не понимаю, чего она этим добивается и как завтра донести до нее простую мысль: как сильно ей повезло, что она вообще пережила эту ночь. Может быть, пойму завтра.

Сначала мне вынесли мозг таможенники. А после она.

Я просто не мог подняться в совместный номер и остаться с ней один на один. Не мог ручаться за то, что останусь адекватным. Не в том состоянии, в котором я был после двухчасовых разбирательств в аэропорту. Самым простым решением было оплатить за собственные деньги отдельный номер, забрать туда Сашу и как можно быстрее уснуть.

Только так я могу успокоиться и разобраться с очередной выходкой Алены уже на свежую голову.

Спать осталось совсем недолго, а сна не было ни в одном глазу. Всю дорогу в отель я мечтал о душе и кровати, а теперь в моей крови закипает адреналин!

Тишина в ванне распаляет только сильнее, и я стискиваю зубы. Как будто треск зубной эмали отрезвит и остановит от того, чтобы не представлять, как она раздевается, стягивает с себя трусики и встает под горячий душ, откидывая назад мокрые волосы.

Вместо этого всеми силами следую главному правилу экспедиций, которое сам же и выдумал несколько лет назад. Хотел заставить расхлябанных студентов, которым плевать на режим, хотя бы спать по ночам. Не думал тогда, что Зина продолжит передавать «мудрость» из одной экспедиции в другую. Но сейчас я и правда должен поспать, иначе проблем станет только больше.

Вода в душе стихает. Помоги мне, боже.

Я так и не успел заснуть, а она уже закончила. Поворачиваюсь спиной к ее половине кровати, лицом к окну. Буквально балансирую на самом краю достаточно широкой кровати. Но выпирающий вперед штырь все равно не даст свалиться с кровати.

Пусть думает, что я сплю.

– Можно включить свет в комнате?

Да чтоб тебя, Саша!

– Зачем? – спрашиваю, не оборачиваясь.

– Тут, кажется, паук.

– Залезь под москитную сетку, и все. Паук не доберется.

Не вижу ее, но очень хорошо представляю, как Саша с опаской осматривается, передергивая тонкими плечами от отвращения.

– Ладно, – выдыхает.

Да, рыцарь из меня сейчас не выйдет. С шашкой наголо, если все-таки встану с кровати, я буду бегать не за пауком. А за ней.

Шуршит креплениями москитной сетки со своей стороны кровати. В нос ударяет свежий запах персиков. Глаза-то я, допустим, закрыл. Но мне теперь что, еще и не дышать?

Возится, сотрясая кровать. Ну как так? Вроде весу в ней совсем нет, а кровать трясется, как под слоном. Сплю как на водяном матрасе.

– Не могу, – наконец-то сдается. – Не понимаю, как эту сетку закрепить. А так оставить нельзя?

– Оставляй. Только потом или в Москву с малярией обратно поедешь, или с пауком всю ночь спать будешь.

Слышу, как сопит носом. Нет, девочка. Я не обернусь. Ни хрена. И не коснусь тебя. Я вообще практически сплю.

Упрямица снова тянется к креплениям, дергает сетку. Конструкция над головой трясется, шатается. Того и гляди просто рухнет к чертям.

Уже хочу подняться и все-таки сделать все самому, как она с визгом вжимается в меня всем телом:

– Он уже здесь! Стоит у меня в изголовье!

Я мог бы ей ответить, что у нас еще стоит… Но не буду.

Резко поднимаюсь, и Саша тут же юркает мне за спину. Таких огромных глаз я у нее еще не видел. Стряхиваю третьего лишнего с ее подушки, подхватываю полотенце и вышвыриваю за дверь номера в коридор. Да простят меня соседи, но я хочу спать.

Возвращаюсь в комнату и в прямом смысле каменею. Везде.

На ней такие низкие пижамные штаны, что я даже вижу родинку на острой косточке бедра.

Призываю плоть к смирению и настойчиво требую игнорировать длинные ноги, родинку, линию голого живота между штанами и топом на бретельках. И особенно сильно нужно игнорировать проклятое острое плечо с ключицей, которую подчеркивают резкие тени полумрака.

Волосы кажутся бледными, серыми. А глаза, наоборот, двумя бездонными провалами.

– А какой твой натуральный цвет? – вдруг спрашиваю.

Не представляю даже, какой еще цвет бы ей пошел. Брови вроде темные, но женщинам в этом вопросе вообще нельзя доверять.

– Нашли время, – хмурится Саша. – Он не вернется?

– Вот забыл его спросить. Хочешь, позову обратно?

– Не смешно. Он такой… Такой большой.

Я завидую пауку. Дожил.

Молча закрепляю сетку с ее стороны и обхожу кровать. Саша не сдвигается, только следит за мной взглядом, как пуганная дворовая кошка.

– Кыш с моей половины.

Она отползает к себе, юркая под тонкое одеяло. Вот там и лежи. Сам опускаюсь на своей половине, поверх неразобранного одеяла, закрепляю сетку со своей стороны и отворачиваюсь.

Пора спать.

– Вы хотели в душ, – тут же раздается сзади.

– Утром пойду. Тихо.

Тишина продлилась недолго.

Саша потянула одеяло на себя, поерзала, устраиваясь удобнее. Зашуршала гостиничной подушкой, набитой как будто целлофаном. Кровать снова затряслась. Чертовы водные горки.

– Ты можешь просто не шевелиться? – рявкнул так, что он замерла на полувдохе.

– А можно придвинусь ближе?

Куда еще ближе? Задыхаюсь уже от персиков.

– Нельзя. Спи.

– Не могу! Мне страшно.

Резко развернулся, готовый наорать. Но замер. Губы искусаны до крови, глаза по-прежнему квадратные. Не притворяется. Действительно боится какого-то таракана с восемью лапками. А в каждый шорох начнет вслушиваться, точно спать не даст.

– Взрослая, говоришь? И к сложностям готова, и знала, куда ехала? Так что теперь началось, Александра?

– Просто я ненавижу пауков! А уж таких размеров! Вы его видели вообще?

– Я его даже щупал! Спи!

Она вжалась в подушку и старательно прищурилась. Господи. Адам делал так, когда ему было шесть. Настоящий ребенок, даром что у меня стоит на нее, как на взрослую.

Тоже опустился обратно, взбил проклятую подушку. Не стал отворачиваться на этот раз. Только закрыл глаза…

– А змеи здесь есть?

– Змеи! Ау, змеи! Змеи, вы тут? Слышишь что-нибудь? – с серьезным видом спросил Сашу.

– Нет, – ответила, закусив губу.

– Раз молчат, никого нет. А теперь спи.

Прыснула, но хоть мигом закрыла глаза, хотя улыбка до сих пор на губах. Она очень красивая, когда улыбается. Черт возьми. С какой женщиной в последний раз я так веселился? И секс здесь ни при чем.

– Не надо так на меня смотреть.

Заметила, что лежу с открытыми глазами и смотрю на нее. На чистое лицо без капли косметики, рассыпавшиеся по подушке волосы. На нее всю со мной в одной постели – ситуация, которая просто не укладывается в моей голове.

Не сводя с меня темного взгляда, Саша медленно облизала губы.

Момент какой-то дружеской платонической близости тут же осыпался, как прошлогодняя листва, обнажая истинные грани наших взаимоотношений. Нас влекло друг к другу сильнее, чем к любому другому человеку. С самого чертового знакомства. С первого взгляда.

– Почему не надо? – спросил неожиданно хрипло.

И вместо ответа она поцеловала меня первой.

Сердце оборвало свой бег, а каждая мышца в теле напряглась. Вцепился в одеяло, удерживая себя от того, чтобы не запустить пальцы в ее волосы и не вжать в кровать всем телом, подминая под себя. И наконец-то повторить наяву то, о чем мечтал так долго. Войти по самые яйца и так глубоко, чтобы утолить звериную жажду.

Но рвущийся на волю зверь озадачен, потому что Александра продолжает всего лишь касаться моих губ краткими, секундными поцелуями. Уголок губ. Нижняя губа. Верхняя губа.

Замерла вдруг, как будто ошалевшая от собственной смелости. Как будто обычный поцелуй для нее куда интимнее всего того, что может женщина предложить мужчине.

Приоткрыла губы, хватая ртом воздух. Глубокий вдох, как будто собралась бить рекорды по нырянию на глубину. И еще одно порхающее прикосновение к моему лицу.

Второй нерешительный, сокрушающий, нежный поцелуй достается моему носу. Другой – щеке, чуть выше скулы. Все это без единого звука, на все той же задержке дыхания.

Это настолько ласково и запредельно невинно, что окончательно сбивает с толку. Внутри бушует торнадо эмоций, а напряжение в паху тяжелой пульсацией расходится по телу, но внешне я ничем не выдаю этого. Лежу, не шелохнувшись, с закрытыми глазами, как чертова спящая красавица под принцем, только наоборот. И охреневаю.

Я не умею так. Не знаю, какую магию она пытается рассеять и почему поступает именно так. Я не умею простыми прикосновениями дарить столько нежности, обволакивающего спокойствия, которые персиковой сладостью растекаются под моей кожей. Ее нежность обрушивается на меня сокрушительным цунами, смывая грязные желания разодрать на ней одежду, убедиться, что она сможет принять меня, а после трахнуть, не раздумывая ни о последствиях, ни об отношениях. Секс с ней нужен был, чтобы прочистить наконец-то мозги, только для этого.

Меня тянул к ней чистый секс, разве нет? Безумный, яростный, где запреты работали порохом. Я и целовал ее только потому, что хотел заставить заткнуться!

А она…

Она целует меня совсем иначе. Как меня уже давно никто не целовал.

Невесомые касания пробивают мою броню с невероятной легкостью, хочу ее касания везде, дразнящие, заботливые.

Понял, что и сам не дышу из-за нее. Как будто боюсь спугнуть, пока она изучает мое лицо. Как если бы обводила пальцами, только Саша скользит по нему губами.

Судорожный вдох возле моего уха. Мазнула губами по щеке, а приподнявшись на дрожащих руках, поцеловала в лоб. Волосы защекотали лицо, но я все равно открыл глаза.

С одного плеча, как обычно, сползла лямка. Хлопковая ткань бесхитростного топа натянулась и не скрывает твердой высокой груди. На шее часто бьется синеватая жилка, при взгляде на которую во мне пробуждается голодный вампир.

Я мог бы уже опрокинуть ее на кровать, провести языком по родинке на бедре, если бы не встретился с ней взглядом.

Моментально теряюсь в ее блестящих расширенных глазах.

Не смей так смотреть на меня, Саша. Черт возьми, нет! Ты не смотрела так даже на моего сына, а он куда больше подходил тебе для этого нелогичного, жестокого, сильного, ломающего чувства, которое каждый должен испытать хоть раз в жизни.

Впрочем, Адам не так хорош, раз за целый год, что он провел рядом с ней, так и не добился от нее такого же отклика. Не подходит она ему. Все просто. Я пытался не замечать этого, стараясь занять сторону сына, но теперь вижу, что ошибался.

Я хорошо знаю этот взгляд. Когда я впервые целовал свою будущую жену, она смотрела на меня так же.

Но я больше не тот человек. А Саша совсем другая женщина. Я не тот, кто ей нужен. Не тот мужчина, на которого она должна смотреть, сдаваясь в плен одним только взглядом.

Не смогу я дать тебе, Саша, всего, что должно быть у такой, как ты. Я любил давно и только однажды, и мне хватило даже этого. Сложно найти более разочаровавшегося в любви мужчину, чем я.

Так что же ты делаешь со мной, девочка?

Во что втягиваешь на этот раз?

Саша

Николай держит меня в плену своего непроницаемого сапфирового взгляда, и я бы отдала что угодно за то, чтобы проникнуть в его голову и узнать, о чем он сейчас думает.

Он по-прежнему полулежит, но его расслабленная поза обманчива. Прекрасно вижу, как напряжены плечи и как часто пульсирует вена на шее. Даже расслабленный лев у водопоя все еще опасен, так и рядом с Одинцовым мне всегда нужно быть начеку.

Но мое глупое сердце бьется вразнобой, как у обреченной газели. Неужели опять оттолкнет? Даже после того, как я первой его поцеловала? Подарила не один поцелуй, а целую пригоршню щедро рассыпала по коже.

Все-таки делаю глубокий судорожный вдох, уверенная, что еще секунда – и все будет кончено, а мне придется собирать себя по осколкам.

– Ты со мной наедине. Полуголая. И дразнишься, – произносит он медленно. – Нарушила все три правила, Александра. Разом.

В его глазах бушует едва сдерживаемое сапфировое пламя, и больше всего на свете я хочу, чтобы он наконец-то отпустил себя.

Одинцов сжимает ладонью основание моей шеи, притягивает к себе ближе. Я жду поцелуя, но он ведет одними подушечками ниже. По ключицам к грудной клетке, а после цепляет кромку топа и рывком обнажает мою грудь.

Боже.

– Я предупреждал о последствиях?

Его хриплый голос заставляет каждую клетку моего тела вибрировать от желания. Только рядом с ним ощущаю странную пустоту внутри себя, хотя разум из последних сил бьет по тормозам, но напряжение между нами уже спалило к чертям все мои запреты, какие я только могла выдумать.

Я забываю, как дышать, но успеваю кивнуть.

Ни один парень раньше не удостаивал мою скромную двоечку таким пристальным вниманием, как сейчас Одинцов. Он словно соединяет между собой каждую родинку, создавая на моем теле персональное созвездие. Быстро по-мужски облизывает губы, наклоняется… И пробует на вкус чувствительную кожу вокруг соска.

Меня аж подбрасывает на кровати. А стон получается слишком громким.

Он смотрит на меня с неодобрением, но тут же прикрывает глаза и втягивает сосок в свой жаркий влажный рот, и я понимаю, что в мире нет зрелища порочнее и горячее, чем это.

Пытаюсь быть тихой, но, кажется, он наоборот решил проверить, насколько я могу быть громкой. Обеими руками он гладит, сжимает, не прекращая при этом облизывать, царапать зубами или перекатывать между пальцев соски. Я едва не падаю на него от ощущений.

А еще прикусываю нижнюю губу, чтобы все-таки заткнуться.

Удивительно, грудь никогда не была моей настолько сильной эрогенной ценой, а теперь даже на такую простую ласку я реагирую чересчур остро, потому что рядом с ним почему-то не могу иначе. Особенно когда он ведет языком вверх, до впадинки на шее, а после снова кружит языком по груди до тех пор, пока меня не начинает выгибать дугой.

В какой-то момент Одинцов внезапно перекатывается на живот – и вот я уже под ним.

– Будь мы в палатке, пришлось бы зажимать тебе рот.

Он снова нависает надо мной, изучая, разбирая на молекулы своим сапфировым взглядом.

– Знаешь, чем заканчиваются игры со взрослыми мужчинами, раз взрослая?

Он так старательно прячет свои эмоции, что я теряюсь: есть ли хоть один чертов шанс, чтобы разбить лед в его глазах?

– Да.

Наклонившись, он проводит носом по моей челюсти, как хищник, обнюхивая жертву. Чтоб тебе пусто было, Одинцов. Пока я сгораю заживо в противоречивом коктейле из стыда, порока и совестливости, у тебя даже дыхание не сбилось.

– Уверена, что не пожалеешь?

– А ты?

Он оставляет вопрос без ответа. Поднимается, упираясь коленом в кровать, и стягивает с себя футболку. Бросает в самый дальний угол, ведь кровать по-прежнему огорожена москитной сеткой, и спрашивает:

– Каждый чертов раз, когда я касаюсь тебя, ты задерживаешь дыхание. Почему?