Текст книги "Буквы в кучках"

Буквы в кучках
Рассказы
Женя Маркер

© Женя Маркер, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

«Буквы в кучках» – так я называю всё то, что выскакивает из под пальцев, гуляющих по клавиатуре. Только ленивый не воспользуется печатной машинкой, которая есть в доме. А когда вместо неё – компьютер, тем более хочется что-нибудь написать. Я – не исключение, а, скорее, правило. Поэтому одно время складывал буквы в кучки с явным намерением пополнить сборные пункты макулатуры очередной кипой бумаг, которая вряд ли кому-то понадобиться за исключением представителей моей семейки и друзей. Да и те читали скорее от скуки, или по принципу: «где оторвал, там и прочитал». Так появились книги: «Любить и верить», «Человеки», «Любовь на острие.ру», «Арбатский художник: 20 лет у парапета», «Ангелы мечты», «Точка невозвращения», «Курсанты: путь к звездам» – печатались романы, повести, рассказы, воспоминания, притчи, сценарий. Литературой я это не называю, но данная позиция не помешала попасть в лонглисты Бунинской премии в 2013 году, III межрегионального литературного конкурса «За далью – даль», посвященного Александру Твардовскому в 2015 году, Всероссийского Литературного конкурса «Герои Великой Победы» в 2015 году, стать лауреатом конкурса Альманаха «Атланты» и «Напиши Апокриф» в 2015 году, получить диплом Всероссийского литературного конкурса имени генералиссимуса А. Суворова в том же году. С появлением Интернета расширяется аудитория желающих заглянуть в «замочную скважину» на двадцатый век из третьего тысячелетия, но я по старинке печатаю книги и дарю друзьям и знакомым. Оказалось, что с 2006 по 2015 год написался этот маленький сборник рассказов, который я тут же и напечатал.

Ангелы мечты

1.Электронное письмо

– Борис Тихонович, как сегодня со временем? Найдем часик пообщаться? – я позвонила с утра в понедельник куратору нашего психологического Центра.

– Подъезжай сегодня к семи в кабинет. Поговорим. – Академик как всегда был конкретен. Скорее всего – в силу характера и большой востребованности последнее время. Остаться наедине с ним было очень трудно: чаще мы решали все вопросы по телефону.

В назначенное время я постучала в обитые дерматином двери. В кабинете с широкими окнами было свежо. За столом сидел Борис Тихонович и пил чай крупными глотками из большой кружки. Меня порадовало то, что мой подарок к 23 февраля ему пришелся по душе. Прежде всего, объемом – дед любил крупные формы, и цветом (бледно салатовый цвет его не раздражал). Он предложил мне присесть рядом, налил из чайника маленькую чашечку, и я сразу перешла к делу.

– Хочу рассказать вам интересный случай из моей практики…

– Раньше конечно не могла. Практику нарабатывала, – улыбнулся Борис Тихонович. – А сегодня советоваться надумала?

– Я же только начинающий специалист. У меня еще нет такого опыта, как у вас. – Решила немножко приподнять деда и не уронить себя. Как-никак а именно он порекомендовал меня после той школьной конференции на работу стажером-психологов в этом замечательный Центр. – Представьте себе, несколько месяцев назад разговорилась я с отцом. Зная о нашем Центре, решил он проконсультироваться, так как некоторые события его жизни вращаются вокруг непонятных сил якобы оккультизма, эзотерики или потусторонних сил. Мне тоже кажется, что мистикой здесь веет, но этот случай заслуживает общего внимания. К счастью, суть проблемы автор описал письмом на электронную почту. И лучше будет, если вы сами почитаете это послание. В пересказе я наверняка что-либо упущу. Или буду субъективной…

Борис Тихонович (Б.Т., как сокращенно за глаза называли его остальные коллеги, а я про себя говорила «дед») надел очки, подвинул к себе удобнее Айпад и принялся читать.

«Моя судьба была столь же не проста, как у камня, котящегося по склону горы: падения в ямы, взлет при преодолении мелких препятствий, вероятность рассыпаться при столкновении с более мощными глыбами, торможение на пологих откосах и набор скорости при падении со скалы.

Вспоминая детские годы, я всегда ловил себя на мысли, что во мне не одно «я», а целая дюжина. Что, не верится? Или сразу хочется причислить к шизофреникам?

Может быть. Но дочитай все до конца, и, может быть, твое мнение изменится.

Если обычный человек советуется со своим внутренним голосом, или ищет поддержки внутри себя для разрешения проблемы, то мне порой приходилось собирать целый консилиум с этими «я». Или совет отряда, или собрание, или партийное бюро. По—разному: в зависимости от моего возраста и степени важности возникающего вопроса. Называй, как хочешь.

С десяток «я» внутри себя. Сложно. Запутаться можно в спорах с самим собой. Поэтому моим внутренним голосам я придумывал различные имена. А порой давал и прозвища. Причем разделение шло не по цвету волос, росту или тембру голоса. А по тем качествам, которые преобладали у конкретного моего «я». Но, вернее, выбор шел по другим каким—то неосознанным причинам и мотивам. Я не знаю. Так вот, одно моё «я» – отвечало за спортивные успехи, знало поименно футболистов, любило соревнования и разного рода соперничества. Я его называл «Шуриком».

Другой субъект – Андрей – зачитывался книжками и обожал художественную литературу. Сам рифмовал и писал «буковки в кучках» (так я называл свои стишки). Он – «Поэт».

Тошка мечтал об армии и военных подвигах. Любил играть в солдатиков, потом в «Зарницу», «Орленок», любил покомандовать, участвовал в военно-прикладных соревнованиях и т. п. Этакий «командир», так сказать.

Адик постоянно хохмил. Прикалывался. Томадил в компании и мог вести конферанс. Рассказывал анекдоты и был душой компании. Это «я» просто звалось – «чудиком».

«Танцору» Ашоту нравилась музыка. Он всегда что-то насвистывал. Подпевал под радио или играющий проигрыватель. Без слуха и голоса, а танцевал. Особые симпатии отдавал кавказским и латиноамериканским ритмам.

Автондилу нельзя было существовать без кисточек и карандашей. Мелом или карандашом он мог изрисовать любое свободное пространство. А на картины в музеях смотрел часами.

Аркадий вечно терся возле девчонок. Заигрывал. Флиртовал. В детстве играл с ними в дочки-матери, вырезал для кукол платья. И юности слыл «Бабником».

Азик считался самым мудрым и рассудительным. Он мог долго думать и размышлять, но советоваться с ним было одно удовольствие. Это «я» – «философ».

Еще было «я» – Артур. Этот стремился все сделать самым первым. Он регулярно куда-то убегал. Особенно в походы, в горы, в самые дальние районы города. Мог подраться и числился везучим авантюристом.

Самым трусоватым считался Леша. Вечно сомневающийся, он всегда находил какие-то доводы, подкрепленные математическими расчетами. С его логикой сложно было спорить, к тому же он часто задавал такие сложные вопросы, на которые сам же с трудом находил ответы.

И все бы было не так странно при выявлении психиатрического диагноза, если бы не странное продолжение. В сосуществовании этих самых «я» появились проблемы. Вернее не проблемы, а одна напасть. С годами… они стали куда-то пропадать. Исчезали постепенно из меня. Я даже сначала и не замечал, что этих «я» становится все меньше и меньше.

И вот наступил момент, когда их не стало совсем. Я остался совсем один. Нет теперь сборов нашего отряда, собрания пропали, и даже ячейки партийные не проходят.

Поначалу я испугался. Как же так, обращаешься в себя, а там пустота?

Причина, как я вижу, проста.

По мере взросления, я – здесь я говорю за себя самого – постепенно достигал новых рубежей. Вершины были разными. И высокими и не очень. Но все равно это были достижения. Достижения для любого человека—личности. И некоторые люди к ним шли бы всю жизнь. А у меня к сорока пяти годам даже мечты все куда-то испарились. Осталась так, мелочевка. Поесть. Поспать. Выпить. Что-то прочитать. Какой-то фильм посмотреть.

Суди сам.

1. Математические способности реализовались в победах на олимпиадах и получении первой специальности оператор ЭВМ. Я стал преподавателем информатики еще в то время, когда компьютеры для большинства населения были фантастикой.

2. Увлечение танцами и музыкой начались тремя аккордами на гитаре, полугодовой учебой игры на аккордеоне и неделей тренировок в кружке бальных танцев. Продолжилось оно в качестве домашнего массовика-затейника на вечеринках и дружеских застольях. И закончились победами на сцене в конкурсах художественной самодеятельности.

3. Потом наступило время, когда я стал кандидатом в мастера спорта. Получил массу спортивных разрядов и вывел свою команду по волейболу в чемпионы. Закончились спортивные достижения банальной операцией на позвоночнике. В итоге все резкие телодвижения были запрещены.

4. Выбрав профессию военного, я прошел весь армейский путь и дослужился до полковника. При этом моя служба была связана с многочисленными командировками и переездами по всей стране от Питера до Камчатки. И если два переезда приравниваются к пожару, то горел я раз 7—8.

5. Постоянно рисуя, я совершенствовал свое мастерство художника-графика, и организовал ряд персональных выставок, оформил массу книжек, слыл толковым шаржистом. В итоге стал членом професинально-творческого союза художников России.

6. Неожиданно для себя начал заниматься научной деятельностью. И вскоре защитил кандидатскую диссертацию, а потом и докторскую. Ты знаешь, что я потратил на все это около пяти лет.

7. В следующие пять лет я сочинил сборник песен и стихов, издал десяток толстых и не очень книжек, среди которых парочка стала бестселлерами.

8. Я продолжал смеяться сам и прикалываться над другими до тех пор, пока не овладел искусством шаржа. Публиковался в «Версии», «Изюминке», «СПИД—инфо», «Красной звезде», «Вечерней Москве», «Литературной газете» и др. В итоге, как художник—карикатурист, вошел в десятку лучших свободных художников на Арбате.

9. Постоянно писал заметки, статьи, вел рубрики в газетах и дослужился до заместителя главного редактора одного из журналов.

10. Не прошло даром и увлечение девочками. На одной из кафедр был избран профессором психотерапии, медицинской психологии и сексологии. А российское психоаналитическое общество избрало меня Почетным членом.

Видишь сколько ипостасей?

Для многих моих друзей и знакомых такой набор специальностей совершенно не реален. Кто-то бьется всю жизнь в погоне за членством в союзе писателей или пишет докторскую диссертацию. Кто-то так и не стал полковником. А кто-то лишь мечтает о профессуре.

В чем дело? Мне кажется, что я проживаю не одну жизнь, а несколько чужих. Причем многие из них достаточно серьезны, а иные поверхностны.

Может ли быть такое? И что делать мне сейчас без этих внутренних «Я»? Ответ на этот вопрос я найти не могу…»

– Интересная ситуация. – Борис Тихонович отодвинул ко мне планшет, вздохнул и на немного задумался. – С одной стороны, все это где-то типично для любого одаренного или талантливого человека. Который, если талантлив, то не в одной ипостаси. Вспомни Цезаря, Леонардо да Винчи, и прочих. С другой стороны, здесь, и правда, что—то не так. Меня в этом письме заинтересовала одна ситуация с именами. Ну-ка напомни-ка мне эти самые «я».

– Минуточку… – я бегло прочитала по тексту письма. – Шурик, Тоша, Андрей, Адик, Ашот, Автондил, Аркадий, Азик, Артур, Алеша. Имена, как имена. Ничего необычного. А почему они вас заинтересовали?

– Не знаю. Мне показалась знакомой ситуация, где встречаются подряд несколько имен, начинающихся на одну букву. Смотри сам. Саша, Шурик – это Александр. Тошей зовут часто Антона. Толя – Анатолий. Леша – Алексей. С остальными и так понятно. Все имена начинаются на букву «А».

– Может быть. Я не обратила на это внимание. А что это за знакомая ситуация?

– Это старая история. Когда—то на фронте у нас был взвод, в котором случайно собрались все солдаты с именами на «А». Мы тогда, в эшелоне, когда ехали на передовую, еще смеялись. Надо же, как повезло ротному писарю. Пиши инициалы и не задумывайся. А тем ротным писарем был ваш покорный слуга. А ныне Действительный член академии наук.

– Забавно…

– И забавно, и не очень, – Борис Тихонович закурил. – Я расскажу одну старую историю. Может она поможет в твоей работе. Наберись терпения… Я давно не вспоминал годы войны. – Он склонил голову чуть на бок, положил в карман свои очки с роговой оправой, прищурился, что было верным показателем его желания рассказать нечто из далекого прошлого. Жизнь с двумя бабушками, пока отец носился по командировкам или уходил весь в свою работу, приучила меня к терпению в общении с пожилыми людьми, и я приготовилась слушать.

Голос Б. Т., мягкая успокаивающая речь и немного выпитого горячего чая убаюкивали. Постепенно я стала клонить голову вниз и прикрыла глаза. Слова ветерана рисовали в моем воображении картины прошлого, навеянные кинофильмами, рассказами ветеранов, участников боевых событий. Он спокойно повествовал о своем, сняв очки и не замечая того, как я слушаю.

2. Воспоминания ветерана

– Восемнадцатилетним пацаном меня призвали в армию. Война к концу сорок третьего года приобрела некую победную направленность и мне, мальчишке, натерпелось попасть на фронт. Благодаря среднему образованию, хорошему почерку и тщедушной комплекции я попал в писаря. Очки на носу, которые я носил с пятого класса, делали меня похожим на ботаника, как сейчас говорят. А тогда было важно только совершеннолетие мужчины, да и то не всегда. Над очкариками всегда посмеивались. А тут еще и в писаря записали… Радовало только то, что отправляют нашу часть на передовую…

В те годы я с матерью был в эвакуации. На границе южного Урала и Казахстана. Как и большинство моих сверстников стремился в армию. Поэтому до фронта нам было очень далеко. Но поезда ходили исправно, особенно на запад: техника, продовольствие, люди – все, что требовал фронт, по рельсам доставлялось довольно регулярно. Вот и нашу часть быстро скомплектовали, и эшелоном отправили к европейской границе.

Эшелон был довольно большой. Помимо платформ с техникой, было несколько теплушек, в которых ехали бойцы и один командирский вагон: для командного состава. Правда, в каждой теплушке ехал кто-то из младших командиров, некоторые из них периодически, где-то раз в сутки, менялись и уходили отсыпаться к офицерам. А мы считали шпалы, смотрели по сторонам, отсыпались на нарах или сене (кому что досталось). Днем командиры проводили с нами занятия прямо в вагонах: политрук вел беседы, мы собирали и разбивали оружие, учили матчасть, да ходили в караул. Сами себя охраняли вместе с техникой, конечно.

С командиром мне повезло. Я знал еще по нашему городку. Курсантом он приходил в увольнение к нашему соседу – старому черкесу. Они были земляками и передавали друг другу весточки со Ставрополья. Иногда Федор выходил к нам во двор и играл с парнями в волейбол. Там на площадке, где детвора его называла дядей Федей, мы и сдружились. Так случилось, что он окончил училище, а меня призвали в это время. В одной части меня прикомандировали в его роту. Я служил солдатом, а он – взводным. Поэтому я был, как бы сказать, под покровительством старшего товарища, что ли. Но и стружку он с меня спускал, если было за что.

Сам Федор был родом откуда-то с Северного Кавказа. Его рассказы о Домбае, походах в горы и плавании на плотах по бурным речкам, охоте в лесах на птиц очень увлекали. У нас – сплошные степи, да одинокие деревца. А у него – красочные рассказы об орлах и барсах. Было очень интересно! Еще в начале этого года его отправили в училище комсостава, где он и выучился на офицера.

В теплушке, куда я попал, стояли ящики с минометами. А место для бойцов было отгорожено сбитыми меж собой досками. Из них были сколочены нары, где спали мои товарищи. На полу валялось сено, лежать на котором было мне очень приятно. Запах, понимаешь, такой от сена шел запах! Что там современные дезодоранты и шампуни, духи и одеколоны… Не сравнить с тем ароматом деревни, лета, скотины… Я и сейчас его помню…

Первым, с кем я познакомился в теплушке, был Кеша. Точнее Аркадий Гинзбург. Интересный такой парень, франтоватый, с тоненькими усиками над верхней губой. До сих пор не могу понять, как он находил время для ухаживания за ними! Выщипывал, подрезал, любил ухмыляться и чуть вверх правый ус приподнимать. Он мне предложил место на сене, чтоб не карабкаться по нарам.

– Понимаешь, профессор, – так он меня называл за мои очки, – не царское это дело по палатям скакать. Пусть спортсмены отжимаются и прыгают по доскам. А мы спокойненько с тобой будем лежать, и силы к бою готовить. Да, и к обеду нам сподручнее первыми успеть.

Кеша целыми днями, как выпадало свободное время, лежал в дальнем углу под нарами и мечтал. Мечты его были несколько похожи. Вот идет он, например, по аллее парка, а навстречу ему – девушка ослепительной красоты. Или сидит он кино, а по обе руки от него две девушки, которые его по коленкам гладят. Даже в кармане гимнастерки у него была газетная фотография группы девчонок – бригада ткачих, победителей какого-то соревнования.

С другой стороны от меня лежал Ази – мой одноклассник. Молчаливый такой парень, мой одноклассник, чуть замкнутый, не любитель больших компаний, как я помнил еще со школы. Он постоянно ходил в библиотеку и носил оттуда толстые книжки. В классе считался самым умным и ему пророчили поступление в университет. Но война нас уровняла и отправила на фронт – там свои университеты. Лежа на сене, он часто цитировал нам с Кешкой кого-нибудь из великих философов. То Сократа, то Цицерона, то Аристотеля. А потом доказывал, как мы победим фашистов, потому что такой исторический путь развития наиболее прогрессивный.

Кеша иной раз его поддевал там, что Ази даже с девочкой никогда не целовался, а тот молчал и просто улыбался. Как будто эти вопросы и не волновали его совсем. Хотя я знал, что у него девять сестер осталось дома и, что такое женщины разной красоты и возрастов, он знал лучше своего франтоватого товарища по оружию. Ази, низкорослый, с ногами выгнутыми колесом, раскосыми восточными глазами и растопыренными ушами совсем не походил на красавчика. Даже наоборот. Не случайно, его кое-то из взвода басмачом называл. Но мне он еще в школе говорил: «В мужчине не красота главное, а ум». Я его не переубеждал, зная что свое мнение Ази изменить может только под влиянием какого-нибудь авторитетного ученого, а те, все как на подбор, были на вид страшными и неказистыми. Что очкастый Энштейн, что лысый Сократ, что наш Ази.

В первую ночь моего пребывания под нарами я услышал интересные стихи. Читал их сосед сверху Андрюха. Сначала я подумал, что кто-то подвывает или плачет. Потом разобрался: так доморощенный поэт их декламировал. Не столько для слушателей, сколько для себя. Он искал ритм стиха, так это называлось по его мнению. А я и соседи рядом называли это блеянием. Тогда было смешно, а теперь грустно… И все потому, что худенький, бледный юноша, с прозрачными, как белая слюда глазами и выжженными солнцем волосами, совсем не походил на героя-поэта. У моего поколения тогда был свой идол – Владимир Маяковский. Его строевого шага ритм, твердость и громкость в поэзии казались мне эталоном. А тут нежные слова о цветах, звездах, рассвете, соловьях выглядели чем-то инородным. С другой стороны, грубые стены теплушки, разъедающий дым буржуйки, страшные перспективы войны в соседстве с мягкими, чувственными, романтичными строчками казались не такими жуткими, едкими, страшными.

Пару ироничных строчек Андрюхи я запомнил:

 
Во мраке звезда одинокая, холодная, очень далекая,
Лучами пронзает столетия… А мы ей в ответ – междометия…
 

Утром меня разбудил Антон, громким командирским голосом прокричавший «Подъем, очкарик!» Я так крепко спал на новом месте под стук колес, что не заметил, как все встали, оправились и готовились к завтраку. В теплом сене было уютно и тепло ночью, а вечерние разговоры с сослуживцами убаюкали меня, как ребенка колыбельные. Антон, казалось, был прирожденным военным. Всегда подтянутый, крепкий, мускулистый, с врожденной армейской выправкой он напоминал русского богатыря. Даже вечно розовые щеки, где пунцовый румянец больше подошел бы девушке, чем парню, не смущали его. Хоть сейчас присваивай ему звание сержанта, а то и старшины! Не случайно дядя Федя, покидая теплушку, иной раз оставлял его старшим по вагону. Ответственный и дисциплинированный, шагающий прямыми ногами, Антон, похоже, и спал по стойке «смирно».

Выбираюсь из-под сена, а вокруг все стоят и гогочут: весь в трухе и травинках, с заспанными глазами и очками на веревочке, я точно походил на пугало огородное.

– Дуй в штабной вагон, пугало! И в порядок себя приведи, не позорь взвод, – богатырь командовал зычно и уверенно, как будто сто лет командовал военными отрядами или такими пацанами, как я. – Не забудь планшет взять!

Не успев позавтракать, я взял свой планшет с бумагой, карандашами и прочей мелочью, спрыгнул на землю и побежал к командирскому вагону. Эшелон стоял в степи перед каким-то населенным пунктом. Было тихо, солнечно, над вагонами кружились птицы. Только изредка слышались армейские команды да лязганье оружия. У каждого вагона стоял часовой, и только в одном месте курила группа офицеров. Туда мне было и надо.

По дороге меня окликнул Шурик. Сегодня он был в наряде по кухне и, выдав кашу с чаем дежурным, отрывался в своем репертуаре. На вытянутых руках он делал стойку-свечку. Балагур и весельчак, он слыл и лучшим спортсменом среди нашего взвода. Даже в этой позе, он умудрился держаться на одной руке, а другой протянул мне кусок хлеба. При этом ногами в сапогах похлопывал, как аплодировал! Завидовал я ему страшно… У меня никогда так не получались гимнастические упражнения, а Шурик-гимнаст даже сальто нам в вагоне показывал, прыгая с места.

– Спасибо, дружище! – откусив на ходу кусок теплого хлеба, я засунул его к карман галифе. В штабном вагоне можно просидеть с документами целый день, и когда еще будет остановка, и мне удастся вернуться к своим, было известно только машинисту паровоза. Да и то не наверняка. Мы, хоть и шли литерным, но и по круче нас были составы, которые гнали без остановок.

– А с тебя папироска из штабного вагона! – встав на ноги крикнул мне вслед акробат и, подпрыгнув, подтянулся на перекладине двери теплушки. Потом вытянул ноги уголком, вывернув руки, сделал переворот за спину и приземлился. Пресс у Шурика был стальной. На его животе могли два человека стоять, и хоть бы что.

В штабном вагоне я проработал весь день. Писанины было много и отдыхать было некогда. Несколько раз выходил в тамбур, где стоял посыльным Степаныч, парень из нашего взвода. Долговязый, длинноногий с умными глазами и пухлыми губами, которые постоянно шевелились. Степаныч любил считать, причем в книжке «Золотой теленок» он прочитал, что можно в уме перемножать любые числа. Это его так вдохновило, что он постоянно тренировался. Мне надо было всегда в столбик цифры писать и подсчитывать, а он это делал в уме. Кажется, такой длинный, пока до него дойдет, что на что множить! Так нет, произведение давал в лет. Не говоря уже про суммы чисел.

– Степаныч, помножь 12 на 150!

– 1800. Тебе зачем? – в занудстве ему не откажешь.

– Сахар на взвод получать надо.

– Тогда 2000! – вот это в нем было. Если для своих – сладенькое, то побольше. Если для чужих – поменьше. Хоть пересчитывай после него.

Ближе к вечеру я составлял списки всего личного состава части. За моей спиной стоял Храп. Не тот, что храпит, а фамилия у парня такая. Стоит молча и смотрит. Прямо над душой стоит, на нервы действует. Я молчу. Привык, что работать всегда приходилось не в отдельном купе, как начальник штаба с картами и бумагами, а на людях. Рядом всегда кто-то пишет, офицеры спорят, телефонисты в свою морзянку играют. Молчу и пишу. Вдруг слышу:

– Ты обратил внимание, что в нашем взводе все имена кроме твоего и командирского на букву «А» начинаются? – вот наблюдательности Храпу хватало на всех. Он и по звездам умел читать, и в досках теплушки видел узоры, мог птицам подражать, много чего знал и повидал за свои двадцать лет. Был в Москве и Ленинграде, ездил во Владивосток, спускался на байдарке по бурным рекам. Больше всего любил ходить по музеям. Как начнет рассказывать о своих поездках, как будто по книжке читает.

– Ага, – отвечаю. – Мне уже телефонисты об этом говорили.

– Однообразие облегчает нам жизнь, но делает ее скучной, – философски заметил он.

– Ты так на Ази похож. Тоже кого-то цитируешь.

– Это я свои наблюдения тебе говорю. Я же не просто смотрю, а выводы пытаюсь всегда сделать. Согласись, интересно, как только дело к нашему взводу подходит в твоей писанине, ты сразу всем букву «А» пишешь, и готово дело!

– Ага. – Мне очень хотелось быстрее разобраться со списками и успеть на ужин. Сегодня обещали мою любимую гречку. И зачем человек спешит, если не знает, что его ждет впереди?

После ужина меня поставили ответственным за тепло в вагоне. Работа не сложная, знай, подбрасывай уголь в буржуйку. Если сэкономил в обед горбушку хлеба, то можно поджарить и похрустеть. Компанию мне составил Автондил. Для наших мест грузин был диковинкой. И на всю часть он был один. К тому же характерный, с орлиным носом, черными глазами и волосами. У него были тонкие «музыкальные» пальцы, как говорил Ашот, и блокнот в кармане. Он сидел рядом и рисовал карандашом в своем блокнотике. Медленно, старательно он делал наброски нашего «прифронтового пути» – так он называл свои картинки. Мне было трудно понять, хорошо он рисует или плохо. Как-то к живописи я относился равнодушно. К тому же целыми днями сам что-то писал, писал. На бумагу смотреть было тошно. Авто, так его чаще называли ребята, до войны ходил в рисовальный кружок, ему нравилось, когда на чистом листе бумаги появлялись картинки, сделанные своими руками. Когда-то в мирной жизни у него даже выставка своя была. Он там приз получил – набор карандашей. Они почти все списались, но парочка еще затачивалась регулярно, и он рисовал в любую свободную минуту. Достанет блокнотик, проведет линии-штришки и опять его спрячет.

Остальные ребята взвода сидели на нарах и беседовали с командиром. Иногда там радовался чей-то смех, порой шепот Андрея, уверенный голос Антона.

Через некоторое время к нам подсел Ашот, который всегда старался быть рядом с Авто. «Мы с Кавказа!» – как обычно заявил он, чувствуя поддержку рядом с крепким и сильным земляком. Сам Ашот был мелким, худым, с редкими рыжими волосами. Занимая правый фланг самым первым на построении взвода, роты или всей части, он никогда не ошибался. Этого армянина можно было бы называть по росту сыном полка, если бы не густая щетина, которая у него росла как мох на пне. Сравнение с пнем тоже не случайное. Простоват был Ашот. Когда-то в детстве ему на голову упало что-то тяжелое, взгляд окосел, сотрясение мозга было приличным. Его пытались лечить, но безрезультатно. Тугодумость, внезапный уход в себя были свойственны его характеру. При этом его замечательный голос, знание множества песен совсем не вязались с внешностью кавказского чурбачка. Так его порой называли ребята из-за фамилии, которую переиначивали как Деревочурбан.

– Брат, не толкай, да! Выдыш рысую.

– Это огонь? Красиво… Как настоящий. – Авто в темноте ночи, наверное, покраснел от комплимента Ашота. Но рисование продолжал.

– Ара, лучше спой, да! Вот ты поешь красыво. – Ашот не стал ждать повторную просьбу и тихонько запел. Интересно, что говорил он отлично по-русски, а пел в основном по-армянски. Слов никто из нас не понимал, но мелодии и тембр его голоса всегда трогали слушателей. Иногда он пел целые оперные арии по-итальянски, пытался и сам сочинять музыку. Очень мне нравилась его строевая:

 
Парни в форме цвета хаки
выпив норму – жаждут драки,
но на службе драют траки,
поднимают в небо Яки.
Систематически…
Распускают про них враки
те, кто ненавидит хаки.
Их метелят, залив баки,
при погонах цвета хаки.
Эпизодически…
Тем, кто любит парней в хаки,
они дарят розы, маки
и всегда в любви-атаке
побеждают парни в хаки.
Периодически…
Если выкинут нунчаки
и наденут свои фраки
станут преданней собаки
Наши парни в форме хаки.
Теоретически…
За страну свою вояки
Позабыв про пиво, раки
Пасть порвут, и гадам всяким
Крест поставят цвета хаки
Это практически!
 

Мы сидели у огня и под песню Ашота наслаждались спокойствием вечера, мерным стуком колес, потрескиванием дров в печке и даже не представляли себе того, что нас ждет впереди. Выживем ли? Удастся сразиться с врагом? Страшно ли на войне? Когда попадем на фронт? У каждого были свои вполне понятные мысли, которыми мы не раз делились друг с другом в этой поездке.

– О чем мечтаем? Что носы повесили, землячки с Кавказа? – голос Адика прозвучал над моим ухом совсем неожиданно. Он всегда говорил четко, внятно и уверенно, как диктор на радио. – Доставай бумагу, Борька. Твой каллиграфический почерк будет в эту минуту востребован всем нашим личным составом!

Адик любил поговорить, знал массу анекдотов о своем городе и разные бакинские истории. Травить байки к случаю и без случая он мог и со слушателями и в одиночестве. Артист! Как будто роль репетирует….

– С чего это вдруг? – мне совсем не хотелось вставать от печки.

– Сиди-сиди, дружище. Твой планшетик я тебе принес. Ты уж сам достань бумагу и карандаш. А я тебе расскажу, что требуется.

Я посмотрел ему за спину и увидел приближающихся ребят из взвода, во главе с улыбающимся дядей Федей. Неторопливо достал лист бумаги, карандаш и приготовился к очередной авантюре Адика. Он мог рассмешить окружающих, умел по-доброму шутить, а мог так интересно организовать всех вокруг, что радостное настроение долго еще витало в нашей теплушке. Кроссворд хором отгадывать, загадки-шарады и прочее он мог непринужденно, как профессиональный массовик-затейник. У него уже был маленький сын, жена, о которой молодой муж мог говорить тоже часами. В отличие от нас всех, холостяков, Адик и дядя Федя были женатыми мужчинами. Этот факт делал их на голову старше остальных и вызывал некое уважение.

– Пока Вы тут песни поете и на огонь пялитесь, мы думаем о том, что нас ждет после войны, – продолжал Адик. А потом обратился ко всем, – Никто в нашей победе не сомневается?!

– Нет! – Стройный хор молодых парней ответил так дружно, как мы приветствовали на построении нашего командира части.

– Так. Ближе к теме. Слушайте приказ, боец Иванов. – Дядя Федя взял управление в свои руки. Его глаза немного улыбались, так как ему порой неловко было говорить со мной на «Вы». Училищные увольнения наложили отпечаток на наши отношения, и он периодически сбивался в обращении ко мне. Будешь писать, Борис, вот что…