Текст книги "Буквы в кучках"

В кафе

Праздник можно придумать по всякому случаю. И у фантазии в этом направлении нет ограничений. Как-то раз в пансионате мы решили организовать проводы 49 лет и 361 дня со дня появления на свет Вовика – веселого и рыжего, холостого и заводного нашего товарища. Многие друзья из компании последних лет уезжали на лето из города, а тем, кто оставался, ждать юбилей не хотелось. Особенно тогда, когда услышали, что по финансовым соображениям он решил пригласить на свое 50-летие всех на дачу, за город, через неделю. Ехать к черту на рога, в его глубинку никого не собирался, а порог в полвека жизни пропустить друзья не хотели.

Собрались стихийно в местном кафе. Напились пива. Загрузили его водкой. Порадовали организм вискарем. Души раскрылись, как в детстве, нараспашку. Недопразднованный юбиляр запел в полный голос, и все, на радостях, подхватили. Орали хором. 6 голосов и все невпопад. Но душевно и с ощущением праздника. Могли б исполнить любой репертуар, силы чувствовали колоссальные. И свистели, и притопывали, и ложками по столу похлопывали. Неожиданно пение прекратилось. Первый голос – Вовик – стал… икать. И так громко, что забил своим иком саксофон местного музыканта. Все кинулись ему помогать. Мужчины хлопали по спине, дамы пытались сделать искусственное дыхание, заливали жидкость в рот.

Ики прорывались сквозь глотки воды. Стены кафе сотрясались от его мощных заблудившихся пуков. Ничего не помогало. Пришлось расплатиться с официантом, вывести Вовика на улицу…

Долго еще ики довольного именинника звучали в стенах заснувшего пансионата…

Василий заболел

Заболел неожиданно и непонятно. В обычный рабочий день он не смог проснуться на работу по будильнику, почувствовал ужасающую слабость в руках и ногах, шум в голове и шершавую тяжесть в горле. «Ангина», – мелькнула грустная мысль, которая его бросила в жаркий пот.

Он не пошел на работу.

С утра лежал на кровати, смотрел в белый потолок, кутался в теплом одеяле, постоянно пытался уснуть, пил каждые два часа горячий чай с лимоном и малиновым вареньем, полоскал горло теплой водой с содой. Но продолжал болеть так же, как будто неминуемые семь дней, которые обязательно назначены простуженному (лечись – не лечись!) должны его поставить на ноги.

Не раньше.

На следующий день склизкая влага медленно потекла из всех отверстий. Изо рта нечаянно закапала слюна, как у древнего старика. Нос оказался забит слизью так, что его невозможно стало ничем пробить, а глаза заслезились неминуемым горем и печалью, как это бывает у долго простуженных людей. Платочки и салфетки менялись, как флажки у морского семафора, а слизь все равно текла и текла без остановки.

После обеда у него поднялась температура.

Жена принесла современных лекарств из аптеки: «Они собьют тебе температуру, как хороший теннисист забивает с подачи! Пей таблетки каждые три часа и будешь здоров!» Теща забрала к себе домой от греха подальше детей. Малыши неделю назад, как сами выкарабкались от очередной вирусной инфекции, привнесенной старшим сыном из садика.

– Лечись, зять! Ты семье нужен здоровым, – успела крикнуть теща, закрывая двери в квартиру..

Василий лечился. Пил, глотал, полоскал, капал в нос, в глаза, распылял лекарство в горло. «Жена должна быть здоровая, брат богатым, а каким должен быть я? Неужели больным?!» – спрашивал себя в забытьи Василий. Голова совершенно не работала в сложившихся обстоятельствах, и он стал мыслить категорично: больной – здоровый, пил лекарства – не пил, есть температура – нет температуры.

На четвертый день стало ясно, что на работу ему не идти однозначно. Добавился кряхтящий кашель, сопли разлетались инфицированными брызгами в радиусе трех метров от его регулярного чихания. Пот тек ручьями, как реки на северном Кавказе, где они отдыхали летом с семьей. Там струятся горные ручейки, аккуратно сливаясь у подножия в небольшие озерца или крупные речки.

Простыни приходилось менять часто. Носовые платки летели один за другим.

Пустое времяпрепровождение – занятие обычное для выходного дня. Но больше двух суток отдыхать Василий не любил, да и не умел. Вдруг ему вспомнилась зимняя идея на подобный случай – пересмотреть все фильмы «оскароносцы». Они не раз собирались с женой посвятить этому время, нашли специальную программу на айпаде, а времени катастрофически не хватало. Он включил монитор, но слезившиеся глаза дали возможность посмотреть ему только один фильм «Это случилось однажды ночью» с Кларком Гейблом, а на «Бильярдисте» просмотр пришлось отложить до лучших времен.

Глаза – в слезах, как очки под дождем. Тело потеет, как плачет душа.

Василий включил музыкальные записи прошлых лет. На Айфоне появилась программа, которая могла отобрать любимые треки. Он закачал ее только неделю назад, но забыл об этом и не проверял. Мелодия ни одна не заиграла. Только фраза «музыка скоро начнется» висела на бледном экране гаджета, обещая хоть что-то впереди.

Спасло радио «Дача» с милой песенкой Филиппа Киркорова и Аллы Пугачевой «Холодно в Городе». Только сегодня грустный припев навеял неприятный холод, а мысли о чужой парности раздражали.

Холодно в городе, жарко под одеялом, пасмурно за окном.

Василий переключил частоты приемника. Медленно в комнату пролетели слова, которые вспоминались как домашние пирожки бабушки, один вкуснее другого:

«По ночам в тиши я пишу стихи… Стоит мне тебя увидеть, я счастлив… Я боюсь услышать нет… В каждой строчке только точки»… Это была знаменитая «Восточная» в исполнении старой группы «Премьер Министр», которую Василий пел под гитару в юности, и с удовольствием слушал в зрелые годы. Слезы по щекам очередной раз покатились из слезившихся глаз. И не понятно, от простуды, орз, гриппа или воспоминаний об армейской юности, когда он с бойцами брал инструмент в руки, и пел тихонько в курилке после отбоя: «песню подобрал на гитаре я»…

Вспоминать прошлое легче, чем рассчитывать планы на будущее или оценивать настоящее. При температуре 37 с небольшим градусов ему совсем не хотелось планировать, думать, мечтать. Не получалось и работать за легким планшетом. Раздражал весенний автомобильный шум за окном и жара от не выключенного обогревателя в комнате. Напрягала нелюбимая в последние годы работа и самостоятельная позиция жены. Раздражали бестолковые советы тещи и вечная болтливость тестя. Было грустно от неизбежности смерти отца, который лежал в онкологии второй месяц, а ему ставили неутешительный по времени диагноз. Жаль мать, с ее неуемным желанием помочь чем-нибудь и отсутствием реальной возможности для этого.

Василий попробовал повернуться в кровати.

Затекла рука, и в локте молнией пробежал нервный озноб. Василий положил в рот очередную таблетку, лег на спину и закрыл глаза. «Может, повспоминать прошлое?» – мелькнула мысль.

«Шалдом, Осетинка, Малоканка – сейчас никто и не помнит эти городские районы, а тогда… В юности он слыл элитным парнем. Папа и мама делали все, о чем мог мечтать студент медицинского вуза, куда Василий поступил с первого раза. Друзья его по общежитию из соседних кавказских республик жили в богатом времени и не сильно напрягались с учебой. Они выбрали себе факультеты без амбиций, но с записью в дипломе – «медицинское образование».

Сегодня Василий жалел, что учился в молодости день через день, не заморачиваясь о качестве знаний, зачеты и экзамены сдавал по блату. Помогали поездки от медвуза на соревнования по борьбе… Он вспоминал веселые студенческие пикники у подножия гор, замечательные вечеринки с обязательными танцами и песнями под гитару. Но он совсем не помнил дозу ампицилина или пароцетомола, не мог насыпать себе нужного количества соды в молоко, или в теплую воду, что бы прополоскать горло. Единственное, что его успокаивало, так это слова старого профессора Гусейнова: «Лечись, не лечись, а бюллетень на семь дней выписывать больному с ОРЗ придется».

На пятый день глаза стали не просто слезиться, а чесаться, как в песочной буре. Пот по ночам лился, как вода в Ниагарском водопаде. На шестой день температура стала предлагать свое арифметическое решение от 37 и двух до 37 и пяти. Вроде, это не много, но состояние больного можно было оценить только по его грустным глазам, похожим на старые сливы в саду у дедушки Давида. Грустные и темно-фиолетовые.

На седьмой день Василий проснулся с надеждой на выздоровление. Только липкий пот, слезы из глаз и забитый нос мигом вернули его в состояние, знакомое с первого дня болезни. Грипп или простуда не давали вздохнуть полной грудью, забирали последние силы и заставлял себя чувствовать никчемностью, больным и никому не нужным человеком с температурой больше, чем 37 и 3.

Вызывать участкового врача было стыдно.

Он прошаркал на кухню в стоптанных теплых тапочках. Налил кипяток в кружку и развел мед. Немного постоял и выпил горсть таблеток, заботливо собранных женой на столе в маленькой фарфоровой тарелочке с забавным китайским орнаментом по краям. Мелкими глотками допил горячую сладкую воду и выглянул в окно. Из подъезда выпорхнула соседка-восьмиклассница в оранжевых кроссовках и курточке того же яркого цвета. Аромат свежести молодой девушки и запах легких цветочных духов поцеловал открытую настежь форточку и задержался у окна чуть дольше обычного. Она быстро бежала в школу, немного странно ступая полными ногами по асфальту, как маленький неуклюжий слоненок, а ритм движения поддерживала музыкой в наушниках, плотно прижатых легкой белой шапочкой.

– Надо выздоравливать! – вслух произнес Василий и оглянулся. На кухне зацветали в вазочке веточки вербы, купленные по случаю весеннего праздника. Мягкие белые шарики с серебряным пушком славно соседствовали с легкими нежно-зелеными тонкими листочками. В маленьком фарфоровом блюдце с японскими аистами красовалась яркая свежая пасха с парой разукрашенных луковой шелухой яиц. А состояние Василия – мужика средних лет физически крепкой комплекции – не внушало практически никакого оптимизма. Он открыл холодильник, достал запотевшую бутылку водки и налил себе чуть меньше стакана. Капнул горсть молотого перца. Размешал серебряной ложечкой. Нацепил вилкой кусочек соленого огурца и глубоко вздохнул. – Будем лечиться привычным дедовским способом.

Он выпил рюмку и захрустел огурцом. Добавил еще пол стаканчика и, не закусывая, лег под одеяло. Мысли свалились в одну мелкую горстку: надо выздоравливать…

На следующее утро Василий проснулся неожиданно рано. За окном чуть брезжили лучи юного весеннего солнца, раздвигая горизонт нового дня. Над окном галдели птенцы, которые в этом году вылупились раньше обычного, и пели серебряными колокольчиками свои юные песни маленьких попрошаек. Через пару минут яркое солнце золотило верхние края шифоньера, а часы весело отбивали ритм апрельского дня. Вчерашний больной вытянулся дугой на кровати, почувствовал неожиданный прилив сил и сильное желание совершить что-то такое, чтобы запомнилось на века.

Василий выздоровел…

Встреча

В это мартовское утро солнце радовало по-апрельски весело. Капель монотонно дребезжала под окнами, тротуары дышали парами испарявшегося весной снега, тепло грело под демисезонными куртками всех жителей мегаполиса, кто выходил из метро.

Они встретились практически одновременно у кафе «Сим-сим» примерно в полдень, как и планировали. Хватило пару минут на нежные объятия, сложное узнавание после четверть вековой разлуки и определения плана дальнейших действий.

Всем хотелось выпить, почувствовать молодость, послушать подробные рассказы друг о друге, выговориться и вспомнить замечательное золотое время, о котором в шестьдесят лет проще говорить, чем повторять подвиги былых лет.

От ресторана или кафе отказались сразу: шум зала, суета официантов и музыки, ограниченность меню подтолкнули к не ординарному, но привычному прежде решению. Им захотелось несколько часов побыть холостяками, сварить пельмешки, выпить водки, потрепаться так, как это бывало прежде.

С двумя увесистыми сумками, полными продуктов и спиртного, которое они закупили в соседнем универмаге, компания бывших однокашников по академии медленно подошла к дому, который хозяин называл дачей с видом на Белый дом. С балкона его квартиры, и правда, виднелся контур правительственного здания, поэтому шутка выглядела вполне уместно. Не спеша перекурили у подъезда, вдохнули полными легкими свежего воздуха, представляя, что в стенах старой квартиры их унесут воспоминания так далеко, что этот день будет вспоминаться мило и просто, как и прежняя жизнь двадцать пять лет назад. Короткое селфи на память в трезвой ситуации только взбодрило в ожидании мальчишника пожилых людей…

– Мне судьба благоволила все это время, – сказал самый старший из мужчин, чье лицо избороздили мелкие глубокие морщинки, а золотые зубы не современно выглядывали из-под седых усов, привлекая внимание собеседников яркими бликами. После нескольких рюмок с обильной закуской друзья расслабились, выдохнули первые восторженные и неизменные слова приветствия. Наступила та минута мягкого спокойствия, которая возникает у пожилых, умудренных опытом людей. Они теперь знают себе реальную цену, научены жизнью, набрались опыта и потерь. Первым заговорил тот, кого прежде звали Майором, хотя его погоны давно стали генеральскими. Он убавил тембр восторженных приветствий, откинулся на диванные полушки и спокойно посмотрел на хозяина квартиры.

– Она улыбнулась нам всем, только каждому по своему… – ответил ему сокурсник с блестящими залысинами на голове и седыми остатками волос, аккуратно постриженных привычным полубоксом. Белая короткая борода пришла на смену его черным усам, но движения оставались столь же активными, темперамент так же динамичен, как прежде. Все удивились и порадовались его заслуженной степени доктора, профессорскому званию и должности, но называли, как в молодости, Филом, по фамилии, которую не спешили произносить полностью – Филлонов.

– Вы остались прежними. Отдыхаете в своем усохшем красноречии, но ждете милых сердцу споров или комплиментов, – добавил третий, Парторг, высокий стройный, со светлыми волосами, которых не смогла коснуться седина прожитых лет. Однако, морщины предательски выдавали возраст, соответствующий записи в паспорте середины прошлого века. А типичная для тех лет золотая коронка на переднем зубе в верхнем ряду выдавала в нем ровесника БАМа или героя Олимпиады-80. – О чем поведем сегодня речь?

– Ты как на собрании, Парторг! Выделываешься, как обычно. А перед кем? Мы – те же… – Шурик, четвертый их товарищ улыбался во всю ширину своего необычайно крупного лица с удивительно узким лбом. При этом искорки его чуть прищуренных глаз, окутанных облаком морщин, летели во все стороны добрым светом, одаряя товарищей. Он встал и произнес неожиданную для всех фразу. – Я первым начну сегодня рассказ. Наболело. Вы мне позволите это так же, как прежде я отдавал вам это законное первенство. Четверть века назад два-три года разницы между нами были существенны. А сегодня судьба нас сравняла, и вы это прекрасно знаете…

Окружающие улыбнулись. Да, он считался самым юным в компании тогда, в далекие восьмидесятые. А сейчас? Внешне они все выглядели ровесниками, а «юнец» даже смотрелся старше всех. Судьба, похоже, не баловала его в эту четверть века, или гены взяли свое, а может так планировалось по линии рук или прихоти жизни…

– Вы, конечно, помните мою жену, с которой я познакомил вас на нашем выпускном вечере. Умница, красавица, «комсомолка, спортсменка», с которой трудно было сравниться всем остальным дамам, кто четверть века назад считал себя необыкновенными и очаровательными женщинами в самом расцвете сил. – Никто не спорил с ним, наоборот, друзья принялись внимательно слушать. Только Майор немного заерзал в своем кресле. – Прошли годы и обилие косметики, париков, фитнеса не изменили того, что ей подарили мама и папа природа. Кто был изящен от природы и необыкновенно мил от рождения, тот чаще остается в первых рядах красавиц.

– К чему этот устный рекламный ролик о мисс красота 1984? Мы прекрасно помним твою жену, как и тех красоток, на кого клали глаз в прошлом веке, – перебил его Майор. Он дважды был женат и оба раза женщины его покидали под разными предлогами. Друзьям он говорил, что виной всему их корысть, а тратить жизнь на заработки, которыми надо делиться с женой ему не хотелось. – Весь прошлый век женщины заманивали мужчин, заставляя стариков плевать им вслед. Они крутили сильным полом в меру сил. Причем, меняли внешний вид настолько быстро, что уловить было невозможно это движение. Помните богатую историю прошлых веков? Женские трусы пришли на смену подштанникам, появились брюки, сначала широкие, потом узкие. Платьям до колена – очаровательные мини-юбки, потом открытый купальник, за ним – стринги. Когда они натянули лосины и вышли в них без юбок, я пришел к выводу, что мода раздевает женщину до подбородка, а дневной макияж проститутки, с яркими губами и выразительными глазами манит исключительно в пастель…

– Стоп, стоп, стоп, дружище… Я веду речь о другом. Конечно, женщины менялись из века в век. Крутили нами, как могли. Но у меня случилась история необычная… – Шурик остановился и опустил глаза, потом посмотрел на друзей, чьего внимания он искал. – В меня влюбилась женщина моложе меня.

– И ты стал папиком! – встрял Парторг.

– Это банально… Нет, не так. Не настолько она молода… Ей удалось завладеть моим сердцем, после классической фразы женского признания… Потом все и закрутилось… Слова не пушкинской Татьяны, а поэта 20-го века: «Можно я буду вас немножечко любить»…

– Это Вертинский!

– Да, Фил, да. Кто может отказать женскому вниманию? У кого поднимется рука отогнать прочь женщину, которая выбрала тебя на шестом десятке лет?

– Мне женщины, любовь-морковь – по барабану! Вот выпить хороший виски, в теннис или преферанс сыграть, это – да… – чуть резко сказал Майор.

– Майор, ты не меняешься с годами. А большинство каждые 15 лет становятся другими. И я оказался в том числе. Представьте, я любил много лет одну женщину, и уверенно считал, что это чувство на век.

– Хотя не проходил мимо других. Переступить через обнаженную красотку ты никогда не мог. Это просто очередная из них! – Фил подначивал товарища, вспоминая, как в молодости они снимали в ресторанах интересных женщин и весело проводили вместе вечера и ночи.

– Нет. Не так. Я встретил ту, вторую, с которой готов прожить оставшиеся годы!

– Тебя повело, как большинство «папиков». Захотелось продлить свой век! Лучше бы на корт со мной ходил…

– Если бы разница была в годах, я бы согласился. Но ее практически нет! Шесть-семь лет ничего не значат! Но милое общение, ее метаморфозы с изменением внешности от макияжа, одежды, иногда даже настроения стали мне близки очень быстро. Она мне заменила друзей, коллег. Мы можем часами общаться на любые темы и находим очень много общего. Точки соприкосновения души и тела настолько близки, что невольно веришь в старые мифы об андрогинах.

– Как же твоя первая половина? Она же пробыла бок о бок рядом практически всю жизнь?! Развелся? – спросил Парторг.

– Нет. Не могу. И не хочу. Мне с ней тепло и приятно, как дома в детстве с мамой. Я не только не допускаю мысли оставить свою первую жену, наоборот чаще нахожу время быть рядом, молчать рядом, по-прежнему жить рядом… Мне совершенно не хочется расставаться с ней. – Шурик немного лукавил и знал это. Еще много лет назад он почувствовал охлаждение к своей красавице жене, пропало то страстное влечение, желание плоти, которое прежде сопровождало их брак. Сначала жена стала ссылаться на головные боли и приближающийся климакс, потом он сам перестал проявлять инициативу. В итоге долгие годы они жили девственно, как брат и сестра, но делили брачное ложе по привычке. Обсуждали новости, рассказывали о событиях на работе мирно, чинно. Со стороны эти изменения не чувствовали не родственники, не соседи.

– Попахивает раздвоением личности. Ты не заболел? Одновременно быть тут и там, врать одной и другой! Ты так свихнешься, если уже не тронулся. – Филонов потянулся к сигаретам. Редко-редко он позволял себе сигарету-другую в день застолья, и всегда хранил блок хороших сигарет и несколько сигар для таких случаев.

– Доктор ты наш! Может быть, может быть… Я готов и дальше жить с ними обеими, радоваться тому, что умеет одна и другая, поддерживать каждую из них, принимать внимание и любовь этих женщин, но что-то тормозит внутри…

– Почему двух? Возьми четыре! Как в исламе практикуют. Будешь известным православным, который пошел на обрезание, чтобы иметь четырех жен. – Парторг решил перевести разговор в шутку.

– Вот эти шуточки вокруг и вьются. Мне вполне достаточно двух.

– Некоторым много одной жены, а тебе нужны две, – не удержался Майор.

– Так случилось. Это моя жизнь, в ней оказалось место одной и второй женщине рядом. Первая – это моя судьба в юности, это женщина, которую я полюбил сильно еще в школе и продолжаю любить на пенсии. Но не страстно или романтически, уже без стихов и ежедневных комплиментов. Как-то буднично, тепло, по-семейному.

– А она? – Парторг принимал живое участие в ситуации с другом. Но у него не укладывалось в голове решение жить с двумя. Развестись с первой, чтобы никто не мучился, и уйти к второй. – Если так вывернула судьба, надо поступать резко, по-мужски.

– Она, мне кажется, никогда меня не любила. Я не слышал от первой жены слов: «я тебя люблю!» А меня она часто просила, чтобы я повторял заветные три слова. И я их говорил с упоением, честно, с тем чувством, которое долго было. Со временем она ко мне привыкла, даже полюбила. Всегда чувствовала опору, внимание, заботу. Я дарил цветы на праздники и просто так. Водил в рестораны, пел песни под гитару… Но она никогда не была инициатором любви в нашей постели. Как будто это моя обязанность! «Это» нужно только мне, а она… Она отдавала мне себя как-то частями… Считала достойной такой любви. Но взаимность я видел только дома в чистоте и уюте, обеде и стираном белье…

– Разве этого мало?! – удивился Парторг. – Это отличные женские качества, ты буреешь, дружище!

– Да, – кивнул Майор, – ни одна из моих жен не смогла создать уют в доме… Даже герань у них вяла в горшках.

– Я вас прекрасно понимаю. Так же, как и то, что мне сказочно повезло. Для первой жены я был своего рода энергетической батареей. Отдавал ей все, что мог, и она жила моей мощной (я это знаю!) энергией, которой хватало не только на двоих. Вторая стала моим… нежным ангелом. Случился инфаркт, а за ним инсульт. Редко, кто поднимается от таких ударов. В этой борьбе я свою энергию и потерял. Она же нашла силы поднять меня после страшной болезни. Парторг, ты меня понимаешь… – Шурик похлопал друга по плечу и заглянул в глаза. Тот молчал и смотрел в окно. Он сам дважды был женат. Первая жена его оставила после во время тяжелой болезни в больнице, и уехала к родителям с детьми начинать новую жизнь без калеки. Выходила и подняла на ноги брошенного мужа другая женщина, хирургическая медсестра, которая боролась за его жизнь до последнего. Она и стала второй женой, а Парторг выжил, усыновил чужих детей и вместе они подняли их на ноги, все закончили институты, устроены, дарят ему внуков. – Она не требует ничего взамен, а только отдает себя, ежесекундно заботится обо мне, знает каждую мою болячку, лечит, утешает, смотрит так, как никто никогда не смотрел мне в глаза… Это воздушное создание, но я не могу ее поднять и пронести на руках. Это сказочная женщина, и я представляю себя с ней…

– Сказочным принцем, – улыбнулся Майор.

– Она необычайно умна и энциклопедически начитана, но я с ней чувствую равенство…

– Знаешь, что я тебе скажу, Шурик, – молчавший долго Фил, докурил сигарету и решил ответить товарищу. Последние годы он работал в области психологии, написал несколько популярных книг и толковый учебник. В своем кругу слыл интересным, известным специалистом, и не удержался, чтобы не показать свои знания. – Ты прошел с первой женой точку невозвращения. Есть такое новое понятие в психологии, которое четко отражает сложившуюся ситуацию. Ты прожил большую жизнь и не можешь остаться с первой своей женой. И бросить её не получается – привык! К счастью, в эти же годы встречаешь вторую женщину, способную заменить первую…

– Занимательно. Может быть и так… Еще одну книжку напиши по этому поводу, – пожелал Майор, проглатывая кусок сервелата. Ему стало интересно, чем должно закончиться патовая по его мнению ситуация с несколькими женщинами. Пусть и любимыми.

– Я видел вторую, – Фил обернулся к остальным. – Правда, умна, интересна. Но ничуть не лучше первой. По мне, они друг друга стоят. Ты о ревности что думаешь?

– К кому ревновать? С годами нашего брата все меньше. А если и есть кто-то… – Шурик было сел на свое место, а потом резко встал. – Да, ты прав! Когда появляется соперник на горизонте, пена идет изо рта, как у хорошего скакуна. Хочется доказать, что ты лучше. Умнее. Сильнее.

– И кому ты это доказываешь?! – усмехнулся Майор.

– Скорее всего, себе самому. – Шурик немного замялся. Ревность к первой жене у него ушла давно на второй план. Когда-то он узнал о ее интрижке с соседом. Стал нечаянным свидетелем её признания в любви к другому человеку. Долго переживал случившееся. Может быть, тот случай и толкнул его самого к теперешней ситуации… О ревности к второй женщине он прежде не думал. Слова Фила его смутили. А что будет, если она его бросит? Уйдет к другому? Он как-то сказала, что встретив достойного человека, не станет сдерживать свои порывы. Шурик тогда посмеялся, а сейчас подумал: «Что за самоуверенность?! Почему такое собственническое отношение к человеку, который отдает мне всю себя?! Может быть, она в те часы, когда мы не вместе, флиртует, кокетничает, не дай бог живет с кем-то другим?» Лицо Шарика покрылось алыми пятнами. У него всегда так было перед экзаменами – от нервов, как говорила мама; после обильной пьянки – не принимал лишнее организм; при неожиданных переживаниях – по привычке. С возрастом окружающим не так ярко бросалось в глаза эта его особенность, но сам Шура чувствовал горячность щек и теплоту лба. – Речь не о том, кто из них лучше. Вы не понимаете сути, или я плохо рассказываю. Они нравятся мне обе. Люблю я их. И тут мистика какая-то. Первую жену я энергетически заряжал. И она летала, как на крыльях, называя меня батарейкой энерджайзер. Потом я сломался после болезни. Еще и возраст подошел пенсионный. И не смог я ее заряжать. Сам сник, принялся чахнуть, в депрессию улетел. Встречаю вторую, и меня она (!) заряжают новой энергией, она дает небывалые силы. Творить стал, на службе почет, деньги привалили. Почему? Ответ один – ангел этот мне помогает. Самое интересное еще и в том, что первая жена это почувствовала. Если головные боли донимали, то прошли, если поясница ломила, то стало легче. Энергии одной женщины хватает не только мне, но и сопернице!

– Парапсихология какая-то. Что-то ты, Шурик, напридумывал… Энергия, батарейки, мистика… – Фил отпивал свой бокал с коньяком и смотрел куда-то вдаль, за портьеры, в сумеречное небо. – У меня были женщины. И не одна. Есть с чем сравнивать. Но, поверь, ничего подобного не встречались!

– Вся наша жизнь сплошная новизна! – заявил ни с того не с чего Парторг.

– Это как? – удивился Майор.

– Да, просто… Сначала одно, потом другое… – Парторг хотел просто сказать что-нибудь в тему, но тут же его мысли убежали в прошлое. – Молчать надоело, вот и ляпнул.

– Жизнь – зебра. Или доска шахматная. Кому как повезет, или кто себе какой путь выберет. Вдоль или поперек двинется. Какой фигурой ходить станешь, так судьба тебе и ответит. – Майор примолк. Были у него две жены. Сейчас он холостяковал с котом по прозвищу Скяп. Почему он так назвал очередного кота, который пришел на смену предшественнице-кошке, Майор и сам не знал. Назвал потому, что так захотелось в ту минуту, когда увидел полосатого и пышнохвостого. Скяп стал частью его холостяцкой жизни и отчасти заменил жену. Появилось живое существо, которое его встречает после работы. Пока кот мурлыкает, Майор с ним говорит о жизни. Один лежит и мяукает, другой сварит суп и понимает свою ответственность перед живностью с желтыми глазами… С кастрированным котом стало легче и проще, чем с женщинами, которые стали матерями пары детей от мужчины с неопределенными взглядами на жизнь. До этого кота он завел кошку, но не предусмотрел ее походы на соседские крыши и прыжки с балкона. В какой-то момент серенькая сибирская кошечка не вернулась домой, не высветилась в она и комнате с вечно открытым балконом. Похоже, кошка досталась уличным псам. Замена нашлась легко, Майор взял кота из приюта. – Если бы так же легко менялись жены…

Парторг налил всем по бокалу коньяка и предложил выпить.

– Друзья, я за новизну. Новизну в жизни, в отношениях, между мужчинами и женщинами. В судьбе каждого из нас столько интересного, что не каждый может распознать то, что для него особенно важно. Шурик нам рассказал о своей странной судьбе в эти годы. И, может быть он прав. А может, нет. Мистика, фантастика, парапсихология касаются жизни по-своему…

– Ты еще проголосуй, как тогда, на собраниях! – не удержался Фил.

– Не надо голосовать, а вот мнение каждого я бы хотел узнать, – Шурик не столько хотел услышать мнение друзей, сколько ждал подтверждения своим сомнениям.

– Разводись и начинай новую жизнь с второй. – безапелляционно заявил Парторг.

– Забудь новую, возвращайся к первой. – Фил, отлично и дольше остальных знал первую жену Шурика и считал необходимым оставить вторую любовь и вернуться жить с первой женой.

– Плюнь на обеих, находи третью, четвёртую, пятую… – засмеялся Майор. – Что там нашей жизни осталось!

– Лучше оставлю все как есть. Время рассудит…

Они подняли бокалы и продолжили застолье.