Текст книги "Буквы в кучках"

Глист, Липучка и Синяк

На выходе из метро поздним вечером не было видно привычной толпы пассажиров. Зябкость поздней зимы, холодные, промозглые улицы гнали ускоренным шагом каждого, кто выходил из-за вращающихся дверей в последнюю морозную ночь февраля. Масленица, шумевшая в округе всю неделю, улетала в историю, и только аромат горячих блинов и пар от огромных самоваров витал в воздухе, напоминая, как весело кипела жизнь в соседнем к метро сквере.

– Выручи бродягу копейкой! – встречал каждого, кто ступал на тротуар, Глист. Ему не хватало одного-единственного червонца на бутылку пива, но люди обходили его. В рваном красном шарфе, завернутом несколько раз вокруг тонкой шеи, в рыжих ботинках на стоптанной высокой платформе, какие носили полвека назад, и коротком пальто грязно мышиного цвета, высокий и подвижный, он напоминал спившегося артиста или музыканта, лишившегося средств существования и побирающегося случайным заработком. – Не откажите артисту, служителю консерватории! Не дайте сгинуть таланту в ожидании Армагеддона!

Разошлись торговки цветами, давно отзвучала музыка уличных музыкантов. Мимо торопились одинокие прохожие, спешили домой члены семейств, возвращалась подзагулявшая молодежь. Никто не останавливался и не золотил грязную руку бывшему студенту юридического факультета, который ленью и равнодушием к учебе сложил свой образ жизни местного бомжа.

Неожиданно из-за угла выплыл тучный франт, и не глядя на Глиста, ткнул ему в руку пятьдесят рублей одной купюрой. Может, слово «артист» или красный шарф вызвали сочувствие у метровского пассажира, не важно, но этот чудак в забавной кепке с большим помпоном, руками в кожаных перчатках легко дал хорошие деньги.

Глист оцепенел от удачи, но природная хватка и долгие годы жизни на улице взяли свое. Он поклонился в след мужчине и громко произнес: «Дружище! Да, не покинет тебя удача в жизни! Спасибо, и пусть судьба благоволит тебе не только на масленицу…»

Оставаться рядом с метро смысла уже не было. Глист зашел в полупустой ночью магазин «Перекресток» и купил две бутылки пива «Охота». Тут же на выходе выпил полбутылки и медленно, периодически оглядываясь, отправился в дзот.

Так они с друзьями называли старый бетонный бункер, напоминавший долговременную огневую точку времен прошлой войны и расположившийся вплотную с теплотрассой. Позавчера они навесили амбарный замок на железную дверь с огромным колесом-вентилем и ночевали здесь спокойно. Натащили старого тряпья, сделали легкую ширму из рваных жалюзи и радовались теплой шершавой стене, которая грела озябшие руки и ноги, верили, что до весны продержатся, если не выставит полиция, не выгонят местные жители, и много еще всяких «если», которые открывали или закрывали им путь к далекому, беззаботному лету.

Внутри дзота горела дешевая парафиновая свеча, света от которой хватало на все помещение. Рядом со свечой лежал однорукий ветеран Афганистана по кличке Синяк и стонал, кряхтел, сопел, шмыгал носом. Глист прошел ближе, и встал напротив этого обрюзгшего лысого инвалида с фигурой сивуча, смотрел на рыбьи прозрачные глаза в окружении фиолетово-синих подтеков, и жалел товарища, которого били каждый день. Как Синяк умудрялся находить себе эти приключения, знал лишь он сам. Жестом или своим видом, ответом или вопросом Синяк регулярно налетал на того, кто ударит рукой, а еще чаще ногой. И не один раз. Все его тело напоминало шкуру старого полинялого леопарда в неравномерных цветных от времени пятнах-синяках.

Одно качество Синяка было неоспоримо: в нем жил интеллект в купе с замечательной памятью, которые, по его словам «просыпаются после соточки водочки или банки пива». Вчера Синяк ели-ели добрался к дзоту после очередного избиения, а сегодня целый день вылеживался и набирался сил.

– Синяк, держи! – из-за двери выпорхнуло тело третьего жильца дзота. Невысокая женщина с короткими лохматыми рыжими волосами и блестящими, черными, опухшими от чрезмерной любви к спиртному глазами, напоминавшими маринованные оливки, протянула небольшой сверток. – Прикинь, удалось найти блины, пока все смотрели фейерверк…

Она заметила горлышки от пива в карманах пальто Глиста и принялась просить:

– Глистик, дай глоточек, миленький… Так выпить хочется, что челюсти сводит.

– Двери за собой закрой! – крикнул сурово Глист. По его тону казалось, что именно он – старший в компании.

– Потом! – Женщина ловко успела подвинуть в сторону Синяка, пристроиться к теплой стене, затащить к себе поближе и усадить рядом Глиста. При этом постоянно щебетала, повторяя неизменно одно и то же. – Дай глоточек, ну дай глоточек! Что тебе, жалко, что ли?!

– Отлипни! – Глист вытащил недопитую бутылку и сам сделал большой глоток. – Не заработала ешо…

– Глистик, не жмись… Дай глоточек! – Третий жилец дзота постоянно упрашивал каждого, кто приносил выпить на вечер. Она клянчила глоток, стакан, бутылку. Если приносила сама, то свободно делилась добычей, когда выпадала большая удача. Никто не знал ее имени, но все считали красивой и доброй мелкой воровкой, в глаза и за глаза называли Липучкой. Внешне она отличалась правильными чертами лица, неплохой прежде осанкой с чуть подобревшей фигурой и приятным бархатным голосом. Синяк считал, что Липучка – бывшая певица оперетты. Глист уверял, что ее выгнал из дома олигарх, когда Липучка изменила миллионеру с арабским шейхом. А сама женщина старалась не распространяться о прошлом, и слушала о себе каждый вечер новые, интересные легенды и порой начинала верить в нечаянное, фантастически красивое прошлое счастье и, как красотка из одноименного голивудского фильма, надеялась встретить принца в белом лимузине.

Липучка прижалась плотно к Глисту и выпросила глоток пива, впившись ему в губы. Это она умела делать так смачно и вкусно, что отказать было невозможно. К тому же бутылка практически закончилась, когда Глист согласился.

– Только в Москве целуются в засос, шлепая губами, как мокрыми галошами, – вздохнул в углу Синяк.

– Ничего я не шлепала! – возмутилась Липучка.

– За галошу синяк получишь! – привстал Глист.

– Это не я. Так сказал сто лет назад Александр Куприн и ничего с тех пор не изменилось. Брежнев чмокал всех подряд, Горбачёв сучил своими тонкими галошами. Шлепали губами все…

– Тогда не завидуй соседу! – парировал Глист, притянул женщину ближе к себе, обратился к Липучке. – «Пиво надо заработать!»

Он резко схватил ее за волосы и прижался к раскрытым губам. Женщина закрыла глаза, обхватила партнера руками и принялась отвечать на грубую мужскую ласку в поисках желанного пива.

– Как легко было прежде, – Синяк смотрел в щелочки из-под опухших глаз за развитием событий рядом и спокойно рассуждал. – Выступишь на сцене или в кино и станешь мгновенно любимцем публики. Опубликуешь роман или пьесу и проснешься утром знаменитым. Построишь завод и будешь самым главным, самым влиятельным в округе. Можно было победить неприятеля силой и век купаться в любви соотечественников. Какие были имена! Какие люди! Сегодня все иначе. Интернет. Смартфоны. Потоки информации. Два часа в сутки ты можешь числиться первым в Гугле или Яндексе, и тут же сменяет тебя новое имя, поступок, чин…

– Синяк, ты лучше любого радио, телевизора и патефона вместе взятых. Помнишь, были такие комбайны в квартирах? – повернулась к нему Липучка.

– Еще бы! Но в этих агрегатах что-то обязательно не работало. Или радио, или магнитофон, или проигрыватель. – Он немного привстал и потянулся к бутылке пива. Глист не убрал руку, а лишь засмеялся в полный голос:

– Пусто здесь, пусто! Поздно дернулся, дружище!

– Вечно последний! Неумолимо крайний! Недостойный из всех, кто ищет! Почему это должен быть именно я?

– Потому что ты – Синяк! – пиво заиграло в пустом животе Глиста и подтолкнуло давнюю мысль, которая зрела не первый день. – Умных не любят в нашей стране. А за бугром ты никому не нужен! Держи бутылку! Лечись!

Синяк крепко вцепился в предложенную бутылку с повышенным содержанием алкоголя. Это пиво не считалось вкусным, но быстро дурманило голову и экономило на водке. Он легко ее открыл и притих, пуская мелкие пузыри изо рта. Тонкая светлая струйка потекла по его небритому подбородку и каплями устремилась вниз, на тряпки.

– Во мне умер великолепный адвокат, в тебе – замечательный политолог! – вдохновлённый своим благородным жестом, Глист продолжал нечаянный спич. – В Липучке погибла любящая мать многочисленного семейства.

– Да, да! Я хотела родить детей! Шесть! Трех мальчиков и трех девочек. Да, не дано мне, не дано… Все внутри отбито еще сто лет назад. Не дано мне стать матерью. Не дано… Даже аборта ни одного не было… А могла б родить! Дружненьких! Веселеньких! Красивеньких! Умненьких!

– И липких, как ты! Дверь закрыла? – Глист казался встревоженным. – Сегодня днем какая-то детвора приходила, крутили-крутили наш замок, но открыть не смогли. Я полчаса ждал, пока они смоются…

Не успел он проговорить, как в распахнувшуюся дверь дзота ввалились человек десять подростков. В руках они держали зажженные тряпочные факелы, которые полыхали, как десятки тысяч свечей у стенки Синяка. Молодые парни и одна девушка лет четырнадцати-пятнадцати махали перед собой огненным веером из стороны в сторону. Перед лицами бездомных бомжей полыхал яркий огонь, а искры от него фейерверком летели на сухой тряпичный хлам, служивший кроватью троице все последнее время.

– Вали этих козлов! – Закричал самый крепкий из мальчишек и резко бросил свой горящий факел на голову Липучке. Рыжие волосы мгновенно вспыхнули костром, придав ей жуткий вид. Глист попытался сбить пламя у подруги, но тут же получил удар в лицо от заводилы, и два факела разом подожгли его с разных сторон. Мужчина мгновенно упал на землю и начал гасить пламя, которое охватило красный шарф и старое пальто. В дзоте стало трудно дышать, едкий дым застилал глаза. В неподвижного Синяка бросили огненные факелы девушка и парень. Однорукий вспыхнул, как стог сена.

– Во времена тинейджеров-Иуд они нас не за что жестоко жгут! – вырвался и пропал последний хрип у Синяка, на которого накатилась полыхающая Липучка, дико, по-звериному крича от боли.

– Горите, горите, чучелы вонючие! – кричали подростки.

– Гори, гори ясно, чтобы не погасло! – визжала девчонка, бегая по дзоту и поджигая Липучку снизу валяющимися факелами.

– Все! Валим отсюда! – крикнул крепкий парень, и по его команде подростки кинулись наружу. – Масленица – жесть!

На полу безмолвно лежал, охваченный пламенем Синяк. Последний животный крик Липучки утонул в яростном огне. И только Глист ярким факелом катался по бетонному полу в окружении черного дыма. Тяжелую металлическую дверь дзота дети прикрыли с противоположной стороны старой шпалой, и только тонкие струйки дыма пробивались сквозь узкие щели в холодную темноту последней ночи масленичной недели…

Городская катавасия

Как-то раз Питерский интеллигент и Московская деревенщина встретили чудила с Нижнего Тагила и отправились гулять. Идет им навстречу Тамбовский волк и поет Курским соловьем:

– А не поехать ли Вам в Иваново – город невест?

– Это где?

– В Караганде! – нашелся серый директора турагентства.

– Лучше в Ташкент – город хлебный, – замычала его подчиненная корова из Тамбова – молодой туроператор.

Тут подлетает Кавказский орел:

– Баку-сын рекомендует Сочи, там темные ночи.

– Лучше к нам на Колыму – из кассы сказала дама, – я сама из Магадана.

Налетели остальные:

– В Киев – мать городов русских!

– В Тольятти – спать на кровати!

– В Буй городок отбить кошелек.

– В Кинешму кутить да Решму мутить!

– В Ярославль городок – святой уголок.

– А у нас в Рязани у нас грибы с глазами!

– В Городце на горе по три девки во дворе.

Полетели в Анапу. Одели там белую шляпу. Оттуда через Ростов-папу и Одессу-маму направились в Воронеж, где их догонишь! Но попали ни к селу, ни к городу, а туда, куда Макар телят не гонял, и где раки зимуют.

Поиграли в русский бильярд, станцевали аргентинское танго, попели грузинские песни. Поели украинский борщ из корейской собаки и болгарского перца с английской солью! Увидели шведскую семью, оценили греческий профиль и послали французский поцелуй японскому городовому. Тот отправил их на американские горки вытирать голландские сопли.

В общем, пролетели, как фанера над Парижем и поняли, что в городе суета, в деревне маета, но лучше быть в деревне первым, чем в городе последним.

Давай дружить!

Во дворе нашего дома появился новый мальчик Вова. Он приехал с родителями из другого города и никого здесь не знал.

Подошел Вова к Руслану и говорит:

– Давай дружить!?

А Руслан отвернулся и не дал Вове поиграть в машинку.

Увидел Вова Соню и спрашивает:

– Давай дружить!?

– Нет! Я с мальчиками не дружу.

Подошел Вова к Артуру и Магомеду и говорит:

– Давайте дружить!?

Мальчики бросали мяч друг другу и не приняли Вову играть.

Подошел Вова к Лёве и говорит:

– Давай дружить!?

– А что у тебя есть? – спросил Лева.

– Ничего, – ответил Вова.

– Вот и дружи один, – сказал Лева, и принялся кушать пирожок.

Так ходил Вова между детьми и предлагал всем дружить, пока его домой родители не позвали. Через полчаса он вышел во двор с собакой-овчаркой. Идут они мимо песочницы, гуляют. Подходит к ним Лева:

– Как собаку зовут?

– Премьер, – ответил Вова, а овчарка зарычала.

– Можно я ее поглажу?!

Стали Вова и Лева с собакой по двору гулять. Тут к ним подошли Соня, Руслан, Артур и Магомед.

– Мы хотим с тобой дружить, Вова!

– Хорошо. Только собаку за поводок я буду водить…

С тех пор с Вовой все во дворе дружат.

Два брата-дурака
(сказка для взрослых)

Жили-были два брата. Один был дурак, а другой еще дурнее, так как считал себя его умнее. Жили они в согласии со всем, ни в чем не сомневались, учились на своих ошибках, были довольны собой и не знали горя: дуракам везет и без них праздника не бывает.

Вот как-то раз захотели они жениться. А что для этого сделать надо, они не знали. И пришли к мудрецу.

– Мудрец! Подскажи, что надо сделать, чтобы жениться? – спросил старший брат.

– А зачем тебе жениться? – спросил его мудрец.

– Что бы дети у меня были! – ответил дурак.

– А тебе зачем жениться? – спросил мудрец второго брата.

– Что бы веселей жилось! – ответил тот, что еще дурнее…

– Идите вы, парни туда, где огонь горит. Найдите тех, с кем тепло будет. Позовите их с собой и мечты ваши сбудутся…

Пошли братья по большой дороге. Идут и по сторонам смотрят.

– Я знаю, – говорит младший брат, – где огонь горит. В костре!

Смотрят они, и правда горит костер в соседнем лесу. Подходят ближе и видят: сидят у огня две кикиморы.

– Согрейте нас! – говорит старший брат.

– Угостите вкусненьким, тогда согреем, – отвечают кикиморы.

– У нас нет вкусного! – отвечают братья.

– Так найдите!

– Где?

– Нырните в болото, там есть кто-то, возьмите чуток и несите в роток!

Пошли братья искать болото, а кикиморы вслед смеются:

– Научить дурака невозможно, а проучить легко…

Шли они, шли, а болото в ночном лесу не нашли. Только увидели свечку в окне. А маленькое это окошко в большом доме с крестом и колокольней наверху.

– Вот он огонь! Давай зайдем и поищем тех, с кем нам тепло будем.

Открывают они дверь и видят двух монашек:

– Согрейте нас!

– А вы заработайте-заслужите!

– Работа нас, дураков, любит, а мы хотим, что бы нас любили, – отвечает старший брат.

– Нам за вас замуж нельзя, мы другого любим, – ответили монашки.

Пошли братья дальше. Смотрят по сторонам, ищут огонь. Вдруг на одном из домов они увидели красные фонари.

– Вот где тепло быть должно!

Заходят они в дом, а там, у камина, две красавицы сидят. Ласково братьев встречают, пиво им наливают, песни поют, нежно целуют.

Думают братья: «Вот и нашли мы место, где огонь горит, а нам тепло и весело.»

– Выходите за нас замуж! – говорят они красавицам.

– Сначала, деньги заплатите, а потом просите то, что хотите! – отвечают красавицы.

Поняли братья, что не туда они попали, и пошли дальше.

Идут они, идут, и тут первый говорит:

– Давай установим правило: «Какая первая согласится, на той я и женюсь».

– Давай. И оба его соблюдать будем!

Долго ли коротко путь их лежал, как вдруг услышали они песню. Подходят ближе и видят: две девушки сидят, прядут и песни поют. И пронзила песня сердца братьев, и так тепло им от этого огня стало, что решили они никуда не уходить.

– Вот на ком надо жениться! – предложил первый брат.

– Сначала позовем их с собой, – сказал второй брат. – Если отзовутся, то мечты наши сбудутся.

Подошли они ближе, сердца колотятся, во рту пересохло, силы пропали, но братья зовут:

– Пойдете, девушки, замуж за нас?!

– Не передумаете? – говорит одна.

– Отозвалась! Значит, мечты сбудутся… – говорит старший брат.

– Мы так песни ваши полюбили, что и вас любить будем вечно! – отвечает младший.

– Не пожалеете потом? – спрашивает вторая.

– Мы готовы все свое отдать, что б только вас замуж взять! У нас правило такое… – добавляет младший брат. – У нас правило такое: «Какая первая согласится, на той жениться.»

– Не дураки ли вы первую встречную замуж брать?

– Дураки!!!!

Динамо

У каждой женщины свои планы на отдых. Одни ищут спокойного времяпрепровождения, иным хочется лечения, ванн, массажа, третьи танцуют вечерами и наслаждаются общением. Но каждая остается женщиной, готовой флиртовать, кокетничать, нравиться. Было бы с кем. Одни продолжают мечтать о принце на белом коне, другие дали зарок не встречаться с мужчинами. Но порой им достаточно одного ухаживания, возможности чувствовать себя любимой и слушать комплименты о себе красивой. Обещать, но не выполнять, говорить «да», а подразумевать «может быть» или «нет». Женская компания – команда с такими вот запросами – родилась в пансионате при очередном заезде. Эту команду на берегу чудной реки, впадающей где-то далеко в могучую Волгу, отдыхающие назвали «Динамо». Не потому, что там собрались сотрудники милиции, а по простой причине – они динамили всех кавалеров, которые вились вокруг да около. Но об этом знали не все окружающие.

В один из зимних дней, который объявили по радио днем науки, девчонки, давно разменявшие пятый десяток, веселились особенно ярко и громко. Им явно помогала наливочка, как специально, припасенная для такого дня. Не успели они оглянуться, как оказались в одном люксе с двумя генералами. Не седыми, но лысыми. Не молодыми, но жизнерадостными. Мужички оказались милыми кавалерами и прекрасными рассказчиками. Запудрили головы дамам так, что каждая почувствовала себя молодой и цветущей. Военные замечательно пели басом и тенором. Причем не только на два голоса, но и акапелла, руководили мигом созданным женским хором, вспоминали бардовские песни, которые разбавляли ариями из оперетт. И репертуар был исключительно своевременный. Головки дам кружились от удовольствия, глаза блестели солнечными зайчиками. Байки из армейской жизни на грани фола веселили их приступами смеха. Пикантные шутки из обоймы поручика Ржевского воспринимались не как намеки, а как добрые рассказы из обыденной жизни. Мужчины щедро угощали гостей водкой, виски и шампанским. Легко упавшие на ранее выпитую наливочку, эти напитки сыграли свое интимное дело.

К утру большую часть девичьей команды пришлось переименовать в ЦСКА.

Душа на крыле бабочки

– У каждого человека в судьбе встречаются мгновения, которые, как глубокие шрамы расписывают прожитую им жизнь, или оставляют в ней незабываемый след. Так и у меня был необыкновенный момент, который запомнился на всю мою жизнь. Даже не момент, а конец. Конец жизни, который миновал меня несколько лет назад… Я лежал операционном столе без сознания. Сухая прохлада пробирала насквозь, серые стены широкого зала освещали огромные лампы на потолке, раскрашенном выцветшими фотоснимками. Эти фотографии горных и морских пейзажей по задумке авторов больничного дизайна должны были отвлечь больных от грустных мыслей перед началом операции и радовать их своими красками по возвращении из наркоза. Как меня раздевали, кто и что колол, подключал, перевязывал – не вспомню и под пытками. Так получилось, что меня доставили без сознания под нож хирурга. А вот полет «отсюда-туда», помню, как сейчас.

Рассказчик медленно приподнял указательный палец вверх.

– Люди, которые уходили из жизни на время клинической смерти, комы или летаргического сна, после страшных аварий, катастроф, болезней, рассказывают о длинном тоннеле, в котором они долго летели навстречу свету. Может быть, так оно и было у них, пока судьба не вернула на землю. А меня несло с бешеной скоростью в никуда. Стоял нестерпимо гулкий свист в ушах, веки не открывались от сильного встречного напора воздуха или иной плотной субстанции. Нельзя сказать, что именно я, человек, двигался. Как назвать собственное тело, летящее в никуда, которого сам не ощущаешь? Вроде глаза закрыты, а будто видишь свой полет со стороны. Мозг отключен, а понимаешь, что летишь в тартарары. Сердце бьется еле-еле, а дышишь… Я думаю, это улетала моя душа, покидала меня та маленькая частичка, без которой нет человеческого существования на нашей грешной земле. Знаю, что впереди ждет бездна, как открытая пасть дракона, как полыхающее окно домны с раскаленным чугуном. Попадешь туда, и нет возврата. Понимаю, что лечу именно туда, и нет такой силы, чтобы остановила меня. Смирился вмиг. Даже молиться не мог и не просил пощады. А и у кого? И тут, этот стремительный полет стал чуть замедляться, тормозить незаметно и очень-очень медленно, как будто некая потусторонняя сила меня решила приостановить, не бросать в огонь на мгновение, чтобы очухаться от головокружительного движения в никуда. Или придержать на минуту, чтобы вспомнить всю прошедшую жизнь, которая проскакивает перед неминуемым концом любого человека. Не знаю… Это движение постепенно замедлилось так, что я начал чувствовать чье-то прикосновение к телу, точнее моя душа легла на что-то тонкое, нежное, совсем воздушное и невесомое. Это что-то оказалось крылом – крылом обычной с виду белой бабочки! Она несла мою душу на себе… На повороте, у самого жуткого огненного горнила белоснежное крылышко чуть-чуть опалилось, но маневр прошел успешно. Как бабочка подлетела, как подхватила, как удержала мою душу – для меня загадка. Но помогла мне остаться в этом мире и поддержала на оставшееся время именно она, бабочка… В реанимации я пролежал достаточно долго, чтобы прийти в себя и немного окрепнуть. Через несколько дней в своей палате я встретил ее, свою женщину-блондинку с белоснежными локонами и взбалмошной челкой, чуть темнее остальных волос.

– Отчего так?! – спросил я и прикоснулся к немного жесткой пряди.

– Это? – она улыбнулась своей обычной улыбкой несколько припухших вишневых губ и потрогала волосы. – Сушила и чуток подпалила.