Текст книги "Человек, ставший Богом. Воскресение"

– Ты Иисус, не так ли? – спросила женщина, не ожидая ответа.

Она ввела своего гостя в просторную залу, уставленную диванами и завешанную вышитыми занавесями и леопардовыми шкурами. Однако убранство являлось лишь фоном для статуи женщины с высокомерным выражением лица, обнаженной, вернее, одетой, если можно так выразиться, в несколько рядов грудей. Две чернокожие рабыни, казалось, состояли на службе скорее у статуи, чем у хозяйки дома. У подножия пьедестала в курильницах тлели ладан и сандаловое дерево, а вокруг в беспорядке лежали цветы и плоды.

– Меня зовут Кадафа, – садясь, сказала женщина. – А статуя, которую ты видишь, – это статуя великой богини Астарты.

Женщина позвонила в колокольчик, и в залу сразу же вошла третья рабыня, девочка, едва достигшая половой зрелости, обнаженная по пояс.

Кадафа приказала принести медовуху и засахаренные фрукты.

– Садись, – сказала Кадафа Иисусу.

Сама она прилегла на один из диванов, аккуратно разложив вокруг себя складки платья с очень темными узорами. Платье было сшито из ткани, которую Иисус хорошо запомнил, хотя видел всего один раз, – это был шелк-сырец. Такую материю изготавливали из нитей, которые выдергивали из плотной ткани, ввозимой из Китая, а затем вновь пряли вместе со льном. Волнующий, восхитительный вкус роскоши. Однако Кадафа, безусловно, прекрасно понимала, что теперь она в состоянии соблазнить лишь смерть. Все, что осталось от ее тела, было спрятано под тщательно собранными складками платья. Иисус сидел прямо, не обращая внимания на подушки, такие же, как и те, на которых возлегала Кадафа. Разбогатевшая проститутка, как и Сепфора, удалившаяся от дел? Сводница? Казалось, Кадафа прочитала мысли Иисуса, поскольку сказала тоном, в котором явно слышалась ирония:

– Я была жрицей Астарты. Великой жрицей. Однако культ Астарты умер, хотя Астарта древнее твоего Бога.

– Благодарю тебя за гостеприимство, женщина, однако я пришел сюда не для того, чтобы слушать богохульство и оскорбления.

– Я вовсе не собираюсь ни богохульствовать, ни оскорблять тебя, – сказала Кадафа. – Боги рождаются, живут и умирают, как простые смертные, только живут они гораздо дольше.

Египтянин тоже говорил нечто подобное. Носилась ли сама идея в воздухе или это было проявлением мудрости жрецов?

– Послушай меня, – продолжила Кадафа, – ибо вопреки очевидности я не твой враг, а ты не мой враг. На протяжении столетий великим божеством, которому поклонялись люди, была женщина, богиня плодородия и урожая. Разные народы называли ее по-своему, но она оставалась самой собой, всегда той же самой.

Кадафа указала рукой на статую.

– Астарта у финикийцев, Иштар у вавилонян и ассирийцев, Ашдар у аккадийцев, повелительница небес, которую связывали со звездой Венерой, Церера, Всемирная Мать, вечно беременная и вечно девственная. На смену ей пришел мужчина, пожилой хмурый мужчина, поскольку боги всегда служат лишь нашим отражением, и мужчины начали воевать, поскольку меч стал главнее серпа, поскольку молодые люди всегда глупы, поскольку народы хотят иметь дело с мужчинами, которые будут хранить их знания, называемые ими мудростью, и поскольку считается, что мудростью наделены только старики!

Сколько горечи было в словах Кадафы! Прожила ли она одну жизнь? Или десять, переходивших одна в другую?

– Ты молод, – сказала Кадафа, и Иисус заметил, что ее взгляд остекленел, – но, хотя на нее спустились сумерки, ты мог бы, вероятно, ее оживить.

Рабыня неловко принесла поднос, уставленный напитками и засахаренными фруктами. Сначала она обслужила свою хозяйку, а затем ее гостя. Иисус осторожно попробовал медовуху, но не почувствовал привкуса одурманивающего зелья.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут? – спросил Иисус.

– Я наблюдала за происходившим из окна. Я видела человека, потерявшего сознание, и я видела, как ты подошел к нему. Я видела, как ты излечил его, и оценила твою власть и знания. И я подумала, что ты принадлежишь к сообществу терапевтов с берегов Мертвого моря, но потом вспомнила, что другой терапевт, Иоканаан, предвещал приход посланца Бога, человека по имени Иисус. Я решила, что это ты, поскольку им мог быть только ты.

Кадафа улыбнулась, словно ее рассуждения были чем-то вполне естественным.

– Ты красивый, – продолжила она. – Говорят, что все терапевты красивые. Впрочем, брожение было вызвано женщиной. Подавляемые желания! Но ты не просто красивый. Ты принадлежишь к числу тех, кто остается вечно молодым, поскольку они вечные сыновья, в то время как другие становятся отцами, едва достигнув половой зрелости. Ты этого не знал, правда? Мужчина – это сын или отец, и никто другой! Братьев не существует! Я поняла своим сердцем женщины, когда увидела тебя сверху: ты сын! Ты можешь безбоязненно пить мою медовуху, она не отравлена.

– Сын, отец? – Иисус удивленно поднял брови.

– Разве ты не знаешь, кто такие отцы? Мужчины, наделенные властью, хранители достояния племени, его веры. Охотники, воины, священники, но, главное, существа с плоской грудью, для которых женщина – обещание удовольствия или потомства, а зачастую и того и другого одновременно. А сыновья, разве ты не знаешь, кто они такие? Нежные и бородатые, как незрелая пшеница, презирающие обладание, влюбленные в любовь, гладкие, как их матери, пылкие, как некогда их отцы, любимые как мужчинами, так и женщинами. Разве ты не заметил, как на тебя смотрели твои преследователи? Словно женихи! Отцы хотят, чтобы их сыновья тоже стали отцами, но сыновья отказываются носить оружие, владеть имуществом и собирать урожай, поскольку боятся стареть! Ты сын. На твоем лице запечатлена любовь, у твоих глаз цвет меда, твои губы имеют цвет вина, а твои ноги мягко ступают по земле. Ты останешься сыном до конца своих дней.

А вот этого египтянин не говорил. Только женщина, причем старая, могла сказать такое. Выражение лица Иисуса стало более ласковым.

– Был ли ты единственным сыном? Возможно, твой отец был слишком старым? Ты похож на тех молодых людей, которых я встречала, – они были единственными сыновьями.

Кадафа медленно обвела взглядом залу, где они находились.

– Моя жизнь подходит к концу, – сказала она. – Храм превратился в руины. Верующие умерли от старости. Я перенесла сюда статую той, которой служила всю свою жизнь. И тогда я поняла, что у меня есть только то, что я отдавала. Мое единственное богатство! Теперь я умею только давать, при условии что почва окажется хорошей, а ты хорошая почва. Вот что я тебе скажу: ты соблазнишь, и тебя возненавидят. Власть находится в руках отцов, и те, кто не полюбит в тебе сына, станут также ненавидеть в тебе мятежника. А ведь ты действительно мятежник! И какой мятежник, Иисус! Ты ударишь ножом в грудь недостойных отцов! Проницательный ум и горячая кровь соединились в тебе, словно мука и тщательно разведенные дрожжи. Ты открыл потайные двери. Об этом свидетельствуют твои исхудавшие щеки, глубоко запавшие глаза, твоя напряженность. Ты уже не раз медитировал.

Знать, знать бы столько, сколько эта женщина!

– Разве я не права? – спросила Кадафа.

Иисус ничего не ответил.

– Ты пробовал священные грибы?

– Это было другое путешествие, – ответил Иисус. – Грибы помогают познать только демонов, которые живут в нас, но не замкнуться в себе. Не сравнивай медитацию при молитве с другими экстазами.

Время неумолимо бежало вперед.

– Какую связь ты проводишь между своей богиней и мной?

– Когда я увидела, как ты спасаешься бегством от толпы, я поняла, что ты не Мессия, а главное, что ты сам в это не веришь. Но я также поняла, что воздействие на людей обаяния, которым ты обладаешь, будет усиливаться. Тебе будет трудно убедить самаритян, как, впрочем, и других иудеев, что ты не Мессия. За тобой последуют в основном молодые люди и женщины. – Кадафа говорила так, словно описывала видение. – Все женщины – матери, дочери, возлюбленные! Правители Израиля испугаются! Лицемерные и развращенные, они возненавидят тебя так же сильно, как мангусты ненавидят змей!

Кадафа жадно припала к кубку, а затем хлопнула в ладоши.

– Не обижайся, что я сравниваю тебя со змеей. Для нас, почитателей Астарты, змея – священное животное. Змея воплощает дух земли. По моему убеждению, ты наделен умом великой священной змеи…

Словно отозвавшись на призыв, в залу незаметно вполз питон, попавшийся на уловку своей хозяйки. Одна из рабынь встала и принесла питону молока. Иисус наблюдал, как животное опустило голову в чашу и принялось втягивать молоко невиданным способом.

– Питон тоже имеет отношение к плодородию, – сказала Кадафа. – Сам по себе он воплощает смерть, соединившись же с женским духом, он символизирует жизнь.

Рептилия сделала полукруг, словно собираясь вернуться в свое логовище, но вдруг заметила гостя и поползла к нему. Питон бросил свое тело навстречу Иисусу, который склонился над ним. Человек и змея пристально смотрели друг на друга.

– Возьми его, – сказала Кадафа.

Иисус приподнял животное. Питон затрепыхался, затем обвился кольцами вокруг руки незнакомца, положил голову ему на кисть и закрыл глаза. Кадафа покачала головой. Иисус внимательно смотрел на змею, спокойно лежавшую на его руке.

– Все, что должно быть понято, проявится. Астарта и ты, – сказала Кадафа, запрокинув голову. – Это так просто! Так просто! Ты положишь конец царству отцов!

– Мой отец – Иегова! – воскликнул Иисус.

Кадафа отрицательно покачала головой.

– Как же так?!

Кадафа вновь покачала головой.

– Предательство! – произнесла она хриплым голосом. – То, что составляет сущность отца, предаст тебя, и ты будешь обречен на муки! Ты слышишь меня? – крикнула Кадафа. – Они будут следовать за тобой до тех пор, пока будут думать, что ты пляшешь под их дудку, но когда поймут, что ты не Мессия, они предадут тебя! И ты издашь душераздирающий вопль, более пронзительный, чем вопль Лилит!

– Лилит?

– Бесплодная женщина, первая жена Адама. Она хочет, чтобы сын был ее любовником. Но что за жуткий брак между молодым человеком и бесплодной женщиной! Иногда по вечерам мы можем слышать, как от горя вопит Лилит, круша ложа молодых людей, уничтожая поля с вызревшей пшеницей, убивая новорожденных и разбивая кубки новобрачных! И тем не менее, Иисус, Лилит будет любить тебя до безумия, всем сердцем, губами, покрытыми кровью… Она даже спасет тебя от смерти, эта молодая женщина, танцующая в пустыне… Я вижу Лилит, – все кричала Кадафа, – она, обнаженная, танцует в пустыне…

Кадафа походила на дикого зверя. Рабыни бросились к ней. Она позволила уложить себя на диван.

– Обнаженная в пустыне, – шептала Кадафа. – Я видела ее.

Кадафа выглядела теперь еще печальнее и более уставшей.

– Я выдохлась, – призналась она. – Это ты…

Иисус поднялся. Питон раскрутился и сполз на пол, словно медленно текущий поток воды.

– Одна из моих дочерей покажет тебе дорогу, чтобы ты смог избежать встречи с толпой.

Кадафа запрокинула голову и закрыла глаза. Ее острый нос смотрел в потолок, а рука, в изобилии украшенная кольцами, спокойно лежала на груди.

Переулочек под углом выходил на широкую улицу, сверкавшую под ярким солнцем. Рим сумел навязать Востоку с его лабиринтами лишь фасады. Иисус услышал, как за ним кто-то бежит. Это был Нафанаил. В глазах у него стояли слезы. Нафанаилу не терпелось задать сотни вопросов, но он все-таки сдержался.

– Вся Севастия только о тебе и говорит, – сказал он.

Остальные ждали Иисуса в трактире. Они бросились навстречу своему учителю. В их глазах застыл немой вопрос.

– Весенний ураган уничтожает посевы, – произнес Иисус.

Они отыскали укромный трактир, где за ужином четверо последователей съели бы даже свинину, если бы Иисус их об этом попросил.

Когда наступила ночь, Иисус вышел на улицу. Ему захотелось пройтись. В голове продолжали звучать обрывки фраз Кадафы. Предательство! Это мог предвидеть любой. Да, предательство неизбежно. Но Лилит, танцующая в пустыне! Кто она? И вдруг на ум Иисусу пришел вопрос: кто его ведет? Существует ли путеводная нить? Признаки эллинистической, культуры, выхватываемые из темноты светом факелов, не давали Иисусу ни малейшей подсказки. Они просто свидетельствовали о том, что Израиль перестал быть Израилем. Самария, Севастия, Августа, и эти чужеземные маски, которые ночью стали заметнее. Рим надел свою маску на весь мир. Но теперь возникла потребность надеть маску на Рим.

Когда Иисус вернулся, его уже ждали ученики, охваченные беспокойством. Ему хотелось объяснить, уточнить, предупредить, но он просто стоял перед ними и загадочно молчал.

«Сложности смущают слабых и нерешительных», – подумал Иисус.

Иисус простился со своими спутниками и отправился спать.

Глава IV
Мессия вопреки собственной воле

Ожесточенные удары в дверь вырвали Иисуса из объятий сна. Он закутался в накидку и пошел открывать. На пороге стоял обезумевший от страха Симон.

– Учитель, они уже там, у дверей! И их число постоянно растет! Трактирщик в ужасе!

– О ком ты говоришь? – спросил Иисус, беря кувшин, стоявший на подоконнике, и с наслаждением делая большой глоток.

– Люди, которые приходили вчера, учитель!

– Но как они меня нашли? Ты что, рассказал им больше, чем требовалось?

– Нет, учитель! – дрожащим от волнения голосом ответил Симон, яростно мотая головой. – Меня самого разбудил трактирщик, который пришел спросить, не ты ли Иисус, тот самый Иисус, который…

– И ты ответил, что я тот самый Иисус.

– Учитель! – жалобно простонал Симон. – Мы до того растерялись, что ответ был написан на наших лицах. Разве ты не слышишь крики толпы? Они вот-вот возьмут трактир штурмом.

Действительно, через дверь были отчетливо слышны экзальтированные крики и возгласы. Филипп постучал в дверь и вошел. За ним стояли Андрей и Нафанаил.

– Учитель, – сказал Нафанаил, – ты, конечно, можешь еще раз убежать через потайную дверь. Но как долго тебе будут удаваться такие проделки?

Иисус попросил, чтобы ему дали возможность подготовиться к встрече с людьми. Он умылся во дворе под нескромными взглядами двух ребятишек, расчесал волосы, оделся, взял кусок хлеба и чашу с молоком и сказал вполголоса, обращаясь к самому себе:

– Вот первое слово из таинственной надписи, появившейся на стене.

Добрая сотня людей ожидали Иисуса на улице. Однако действительно ли все они ждали Мессию? Иисус различил среди них обыкновенных зевак, людей, которые шли на работу, но, увидев толпу, остановились из-за простого любопытства; были здесь и бродячие торговцы, и даже рабы.

– Самаритяне, – обратился к толпе Иисус, и сразу же гул голосов утих. – На небесах есть только один Бог. Он дал Свой Закон Моисею, и все люди, которые соблюдают Его Закон» – это Его сыновья и братья в Нем. Остерегайтесь тех, кто сеет вражду между братьями, поскольку такие люди не могут быть чьими-то друзьями и поскольку они стремятся лишь ослабить народ, избранный Богом. Да, этот народ утратил свою силу.

– От чьего имени ты говоришь? – выкрикнул какой-то мужчина. – Как мне сказали, ты не раввин и не самаритянин.

– Говоришь ли ты о власти, которую предоставляют люди, или о власти, дарованной Иеговой? Если ты говоришь о власти, исходящей от людей, то я не обладаю ею и не хочу обладать. Если ты говоришь о другой власти, власти, которая дарована каждому человеку доброй воли, тогда слушайте меня. Народ, избранный Богом, ослабел, потому что те, кто передавал слова Закона, забыли, что записывали его с помощью слов, произносимых людьми. Они пренебрегли духом Закона и стали цепляться за слова. Они повели себя как слабоумные, которые, увидев на дороге волка и обратив внимание, что у животного четыре лапы, хвост и собачья голова, принимают его за собаку.

По толпе пронесся легкий гул, раздались смешки. И сразу же громко прозвучал другой голос.

– Ты Мессия?

– Разве я утверждал нечто подобное? Если бы я был Мессией, разве появился бы я на рассвете, чтобы посмотреть, похожу ли я на другого человека? Или же вы пришли, чтобы услышать слово Божье? Вы пришли, чтобы посмотреть на человека, творящего чудеса, или же чтобы познать истину?

– Мы спрашиваем, Мессия ли ты, поскольку вчера ты возвратил покойника к жизни, – произнес третий голос.

– Вы говорите о чуде или о событии, которое принимаете за чудо? – ответил Иисус. – Должен вам признаться, что я сам видел людей, творивших чудеса, но никогда не верил, что кто-либо из них мог быть Мессией. Пшеница и плевелы растут на одном и том же поле. Если бы я был Мессией, кем бы я был, как не посланцем Бога? Тогда я пришел бы вовсе не для того, чтобы содействовать распространению своей славы, и не обращался бы к вам с просьбой помочь мне в этом. Послушайте же! Я пришел, чтобы напомнить вам, что не существует дороги, разделяющей царство Бога и области Демона. Как нельзя быть гражданином двух государств, так нельзя служить одновременно Богу и Демону. И поэтому я вас настоятельно прошу не прозябать в ожидании Мессии, а направить все свои помыслы на соблюдение Закона.

Толпа, увеличившаяся к этому времени в несколько раз, слушала, затаив дыхание. Спутники Иисуса буквально застыли на месте, охваченные тревогой. Наступил кульминационный момент.

– Самаритяне, вы пришли ко мне, когда я еще спал. Я явился сюда вовсе не за тем, чтобы читать вам проповеди, но, поскольку вы хотите услышать слово Божье и поскольку служитель всемогущего Господа не принадлежит себе, а служит всем, кто изголодался по истине, я подчинился вашему желанию. Я поделился с вами хлебом из моей переметной сумы.

Толпа с нетерпением ждала, когда Иисус закончит свою речь. Заяви все сразу бросились к нему. Женщины протягивали к Иисусу младенцев и просили благословить их, молодые люди и старики хватали его за руки и за полы одежды. Среди толпы находился мужчина с грязными ногами. Он прижимал к груди маленькую девочку. По всей видимости, это был крестьянин, который поспешно прибежал со своего поля, как только услышал, что в городе появился человек, умеющий творить чудеса. Крестьянин схватил девочку, лежавшую на кровати, завернул ее в покрывало и принес к Иисусу безумной надежде на исцеление. Да, девочка страдала тяжелой болезнью. Ей было лет пять-шесть. Изможденное лицо, пылающие от жара щеки. Отец неподвижно стоял среди молившей о милости толпы. Он просто сверлил Иисуса взглядом. Иисус пробрался сквозь толпу и склонился над ребенком. Тело девочки горело, но Иисус сразу почувствовал, что от него исходит могильный холод. Девочка была обречена на смерть до наступления новолуния. Ему будет трудно побороть смерть. Иисус взял девочку на руки. Он закрыл глаза и стал глубоко дышать, вспоминая слова египтянина.

– Поток жизни исходит из груди. Заставь его двигаться по своим плечам и предплечьям, чтобы он вошел в твои кисти, а оттуда попал в тело больного.

Но девочка походила на дыру, поглощавшую энергию. Она не была больной. Она умирала, и Иисус опасался, что может ускорить приход смерти. Толпа боялась даже пошевелиться. Иисус предпринял последнее усилие. Крупные капли пота сверкали на его лбу, словно жемчужины. Он собрал все силы, почувствовал, как по телу пробежала судорога, и чуть не упал. Теперь уже все тело Иисуса покрылось потом. Девочка слабо застонала. Иисус открыл глаза, испугавшись, что услышал предсмертный крик. Но девочка смотрела на него. Она впервые обратила на него взгляд и заморгала.

– Жива! – пробормотал Иисус.

У Иисуса закружилась голова, и он покачнулся. Неужели люди, окружавшие его, подумают, будто он исполняет ритуальный танец? Девочка вновь закрыла глаза. Нет! Нельзя было позволять ей спать! Иисус встряхнул девочку, она ответила ему вымученной улыбкой. Девочка вся покраснела. Отец склонился над лицом дочери с таким видом, будто заглядывал в бездонную пропасть. Девочка задыхалась. Иисус напрягся и передал ей ту энергию, которая у него еще осталась. Девочка закашлялась. У нее изо рта вылетел сгусток мокроты и упал на одежду Иисуса. Кто-то поспешил вытереть его.

– Нет! – закричал Иисус. – Не дотрагивайтесь до меня.

Девочка по-прежнему задыхалась. Пот ручьями струился с нее.

«Здесь нужна помощь тысяч таких, как я, – думал Иисус. – Но для чего? Чтобы отсрочить неизбежное!»

Иисус исчерпал все свои силы, но пока еще не мог передать девочку отцу. Да, ей слишком рано умирать, но какая это ужасная мысль! Словно для смерти существует надлежащий час! И все же человек мог отодвинуть минуту наступления небытия.

«Господи, какое же тяжелое бремя ты взвалил на мои плечи! – думал Иисус. – Живи! Живи!» – повторял он, мысленно обращаясь к девочке.

Она должна была жить несмотря ни на что, но не во славу Иисуса, а чтобы доказать могущество Бога… Дыхание девочки постепенно становилось более глубоким. Возможно, через несколько мгновений тени, которые стремились овладеть ею, покинут тело девочки.

Толпа, не замечавшая никаких изменений, заволновалась.

– Это самый неторопливый кудесник, какого я когда-либо видел, – сказал один из присутствовавших.

Кудесник! Вот во что они все верили! Иисус закрыл глаза, чтобы отчетливее чувствовать, как теплота разливается по маленькому тельцу. Усилившийся гул голосов встревожил Иисуса, и он открыл глаза. Девочка робко ему улыбалась. Изнуренный, Иисус опустил девочку на землю.

– Она не может стоять! – крикнул отец.

Действительно, девочка была слишком слабой, и Иисус тотчас подхватил ее.

– Она выздоровела! – воскликнул отец, взяв дочь на руки и поднимая ее над толпой, чтобы все видели.

Девочка, растерянная, ничего не понимающая, несчастный кусочек хрупкой плоти, улыбалась.

– Девочка еще слабенькая, но она быстро наберется сил, – сказал Иисус.

Толпа радостно зашумела. Едва Иисус закончил говорить, как мужчины, стоявшие вокруг, в том числе Симон и Нафанаил, подняли его и посадили к себе на плечи. Отовсюду были слышны радостные крики, улицу заполнили самаритяне.

– Воздайте хвалу Господу! Приветствуйте Его Мессию!

Еще не восстановивший свои силы Иисус не мог полностью осознавать, что происходит. Израиль, несмотря на все твои беззакония, твое сердце по-прежнему бьется! Израиль, какой исцелитель заключит тебя в свои объятия, чтобы вдохнуть в тебя жизнь. В толпе, направлявшейся к синагоге, был один человек, неистово размахивавший руками.

– Учитель! – кричал он.

От усилий вены на шее у него вздулись, а глаза вот-вот могли выскочить из орбит. Иисусу было знакомо лицо человека, но ему никак не удавалось вспомнить его имя.

– Учитель! – взволнованно кричал человек. – Это я, Фома! Фома Дидим! Ты помнишь Антиохию?

Разумеется! Иисус кивнул. Толпа окружала его, но он не хотел идти в синагогу в сопровождении такой процессии. Ему удалось упросить спустить его на землю, и он отделился от самаритян.

– Помолитесь Господу и воздайте ему хвалу! – крикнул Иисус.

Фоме, которого толкали со всех сторон, все же посчастливилось схватить руку Иисуса и покрыть ее поцелуями. Наконец толпа рассеялась. Большинство самаритян отправились в синагогу. Иисус вместе с Фомой вернулся в трактир.

Со времени встречи в Антиохии Фома заметно изменился. Его лицо стало более морщинистым, а в глазах теперь появился лихорадочный блеск.

– Два царства, Учитель! Ведь это два царства, не так ли? – говорил Фома, пока спутники Иисуса разглядывали его с любопытством, к которому примешивалось подозрение. – Но разве очевидно, что царство Бога есть царство духа, а царство Демона – это царство материи?

– О чем он говорит? – прошептал Симон.

– Человек! – резко оборвал его Фома. – Если бы твой мозг работал так, как должен был бы, ты понял бы, о чем я говорю! Если мир поделен между Богом и Демоном поровну, это означает, что Демон может быть как духом, так и материей, но если мир поделен между духом и материей, это означает, что вся материя принадлежит Демону, а весь дух – Богу. Неужели ты, крестьянин, не понимаешь, что из этого следует? Нет! – воскликнул Фома, обращаясь к Иисусу. – Нет, Учитель, он не понимает!

– Успокойся, Фома, – сказал Иисус, которого забавляло нетерпение, охватившее его знакомого из Антиохии. – Демон тоже может быть нематериальным.

Демон! С кем же недавно боролся Иисус, чтобы спасти девочку? С Демоном? Или со смертью? Слилась ли смерть с Демоном в едином порыве? Или Демоном называли лишь маску смерти?

– О чем же идет речь? – допытывались Андрей и Симон.

– Как ты, Учитель, ты, могущество духа которого одержало победу над великим Аполлонием, можешь терпеть этих тупиц?

– Что?! – в один голос воскликнули возмущенные Андрей и Симон, в то время как Нафанаил беззастенчиво смеялся над колкими словами, брошенными Фомой в адрес братьев.

– Успокойтесь, – сказал Иисус и, повернувшись к своим первым ученикам, добавил: – Разве вы не понимаете? Если мир разделен между Богом и Демоном, духом и материей, неразрывно связанными между собой, значит, Демон правит определенной частью духовного.

– А разве были какие-либо сомнения на этот счет? – спросил Филипп. – Разве Демон не был архангелом до того, как взбунтовался против своего Повелителя?

– Ха! – вырвалось у Фомы. – Как все просто для простодушных людей! Если вам представляется столь очевидным, что Демон правит также частью нематериального мира, значит, вам должно быть очевидным и то, что Демон вечен, поскольку вечен дух.

– И что тогда? – спросил Филипп, ловя растерянные взгляды Андрея и Симона.

– Тогда? – повторил Фома, неистово размахивая руками. – Если, брат мой, Демон вечен, почему ты идешь за этим человеком? – спросил он, показывая пальцем на Иисуса.

– Я ничего не понимаю! – простонал Филипп, в отчаянии обхватывая руками голову. – Учитель! Кто этот человек? Почему он нас изводит своей непонятной философией?

Иисус сохранял невозмутимое спокойствие. Возможно, эта проверка, устроенная Фомой его спутникам, окажется полезной.

– Если вы идете за этим человеком, – продолжал Фома, – то не потому ли, что верите, будто он Мессия? А разве Мессия – это не тот, кто предсказывает неминуемый конец света? И как же триумф Господа над Демоном? Но если Демон царствует и над духом и если он вечен, разве Бог сможет победить такого же вечного врага? Теперь вы понимаете суть моих вопросов? Смысл слов? Важность философии? Если вы последователи этого человека, как вы станете отвечать на вопросы тех, кто не верит в него? Как бы вы мне ответили, если бы я был неверующим?

– Есть ли смысл в том, о чем говорит этот человек? – недоверчиво спросил Симон.

– Да, – ответил Иисус. – В том, о чем он говорит, заключен большой смысл. Сущая правда, что Демон может быть также нематериальным, что он правит частью мира духа и что, следовательно он вечен. Таким образом, Господь не сможет одержать над ним победу и Демон будет жить до скончания веков.

Спутники Иисуса, в том числе и Фома, были ошарашены. Движения их стали скованными, а в глазах затаилось недоумение.

– Но, – продолжал Иисус невозмутимым тоном, обращаясь прежде всего к Фоме, – Бог в своем бесконечном милосердии простит Демона в Судный день.

– А потом? – спросил Филипп.

– Они сольются в абсолютное единое существо, и время, которое было всего лишь областью раздора, перестанет существовать.

– Так зачем же тогда бороться против Зла? – удивился Нафанаил. – Ведь в конце концов все станет единым.

Усталость, беспокойные мысли, остро заточенные мечи, разящие небеса.

– Мы, – наконец сказал Иисус, – не вечны. Наша жизнь есть не что иное, как микрокосмос. Если мы не боремся, наша душа умирает вместе с телом, и тогда мы не доживем до Судного дня. И не получим прощения.

Силы постепенно, но неотвратимо покидали Иисуса.

– Я еще не ел, а нам предстоит долгая дорога. Мы пришли в Севастию вовсе не для того, чтобы навсегда обосноваться здесь.

Иисус ушел в свою комнату и проспал до вечера. Он проснулся, лишь когда Фома разбудил его и сказал, что ужин готов.

– Не хочешь ли ты присоединиться к нам?

– Да благословен будет Господь, – ответил Фома.

На следующий день они, нагруженные подарками и провизией, отправились в путь. До границ города их сопровождала толпа самаритян.

– Ты по-прежнему ненавидишь самаритян? – поинтересовался Иисус у Симона.

Сконфуженный Симон ударил посохом об землю.

Когда Севастия скрылась за завесой пыли, Фома спросил у Иисуса:

– А если Демон откажется сдаваться на милость победоносного Господа?

Солнце, стоявшее в зените, создало на лице Фомы ландшафт более дикий, чем преддверие ада. Лоб напоминал нависающую скалу, глазницы – пещеры, рот – разлом, образовавшийся во время землетрясения, брови, волосы, борода – густые заросли, в которых могли спрятаться лисицы и мангусты. А глаза походили на злобных зверей, охваченных страхом.

– Для чего Демону продолжать борьбу после того, как Божественная часть живых существ и вещей исчезнет? Демон не так глуп.

– Мозг саранчи, песчинка во время пыльной бури, я не могу не задавать себе вопрос, почему же Божественная милость не будет дарована до скончания веков?

Неизбывное беспокойство Фомы вызвало у Иисуса улыбку.

– Потому что скончание веков наступит как раз в момент ниспослания Божественной милости. Возможно, это произойдет сегодня вечером.

Иисус все еще улыбался, когда Нафанаил заметил иронию в словах своего учителя.

– Я пропустил смешную шутку Фомы, – сказал Нафанаил.

– У него в запасе много других, – ответил Иисус.

Когда Иисус и его спутники добрались до Анганнена, наступила ночь. Усталые, покрытые пылью, они пришли на берег Кисора, чтобы искупаться в его еще не остывших водах. Темнота избавила их от стыда за свою наготу. Затем они отправились в трактир, который держал самаритянин, чтобы согреться и договориться о ночлеге.

Утром трактирщик спросил, не хотят ли они пойти вместе с ним в Айнон, что близ Салима, и принять участие в обряде крещения, который совершает некий пророк по имени Иоканаан.

– Кто это? – спросил Фома.

– Пророк. Так считаю я и все остальные. Он проповедует и призывает к восстановлению Закона Моисея. Он также говорит, что грядет царство Божье и что скоро придет человек, более великий, чем он сам, человек, даже сандалии которого он недостоин развязывать.

– А кто этот человек?

– Мессия, и зовут его Иисусом.

Иисус взглядом приказал своим спутникам молчать.

– Так вы пойдете со мной? – спросил трактирщик.

Пришла жена трактирщика и внимательно посмотрела на посетителей. Ее глаза были густо обведены сурьмой.

– Не ты ли Иисус? – подозрительным тоном спросила она.

Иисус выдержал ее взгляд и стал ждать, когда она закончит говорить.

– Человек, которого все называют Мессией, был вчера в Севастии, а с ним еще четверо мужчин. Утром сын раввина видел, как он вылечил девочку, страдавшую от истощения. Вчера вечером вы пришли по дороге, ведущей из Севастии. Стоит ли мне посылать за сыном раввина? Разве ты не Иисус?