Текст книги "Жанна Ланвен"

Очевидно, Жанна пыталась сделать так, чтобы судьба ее ребенка ни в коем случае не напоминала собственное прошлое. Наконец, она сама наслаждалась заботой, нежностью и беззаботностью, которых была лишена в детстве. Молодая мама полностью погрузилась в рай ранних детских лет, когда ничто так не ценится, как мечта. Маргерит покупали любую игрушку, какую она хотела. Когда Жанна стала одевать дочь в стиле принцессы из волшебной сказки, создавая своими руками платья из самых дорогих тканей и мехов, которые только были в ателье, стало ясно: она воплощала свои мечты. Дочь должна была стать образцом элегантности, чем она сама стать не смогла. Эта страсть настолько подчинила ее себе, что дочь даже иногда протестовала: например, когда ей было шесть лет, она наотрез отказалась выйти на улицу в казакине, отделанном обезьяньей кожей, посчитав этот наряд слишком вычурным.

И все же Жанне чаще всего удавалось скрывать собственные стремления, которые она хотела реализовать через дочь, мягко навязывая той свою волю. Самый яркий пример – занятия фортепьяно, ставшие впоследствии для Маргерит страстью всей жизни. В конце XIX века фортепьяно стояло в гостиной каждой процветающей буржуазной семьи и чаще всего было отдано дамам в безраздельное пользование. Уроки музыки считались достойным занятием для благовоспитанных девиц, ожидавших замужества. Чтобы Маргерит не сопротивлялась против новой задумки матери, Жанна наняла особенного учителя – Люси Каффаре, гениального чудо-ребенка. Она родилась в 1893 году, а первую премию за фортепьянное искусство на конкурсе в Консерватории получила в июле 1905-го – тогда ей еще не исполнилось и двенадцати лет. Это принесло ей большую известность и хвалебную статью с портретом в журнале L’Illustration. Там говорилось о необыкновенной студентке, «продемонстрировавшей удивительное чувство ритма. Эти маленькие ручки уже владеют изощренной техникой, а юный ум проник в тайны музыкального искусства, преодолев все испытания ученичества»[86]86
  L’Illustration, 29 июля 1905 года. 99ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть]. Люси была не намного старше Маргерит и могла стать ее подругой и наперсницей. Зато в роли преподавателя музыки она представляла некий авторитет и была посланницей мира взрослых, что давало ей возможность учить и направлять девочку, постепенно создавая из нее то, о чем мечтала Жанна.

Вмешательство Жанны в отношения дочери с друзьями и наставниками не было слишком грубым, она просто вырабатывала некую стратегию поведения девочки, прокладывала путь, по которому дочь могла легко двигаться к успеху. Но довольно скоро собственные амбиции и честолюбивые планы хозяйки шляпного ателье вышли на первый план.

Друзья Ририт, маленькие Клемансо

И в Париже, и в Везине Маргерит часто играла с парой мальчиков чуть старше себя – кузенами Жоржем Гатино и Рене Жакмаром, внуками Жоржа Клемансо[87]87
  К л е м а н с о, Жорж Бенджамин (1841–1929) – французский политический и государственный деятель, журналист, премьер-министр, член Французской академии (1918). За жесткий характер и непримиримость к политическимпротивникам получил прозвище «Тигр».


[Закрыть]. Первый написал мемуары, очень подробные и даже несколько откровенные, «Лапы Тигра с когтями судьбы». Одно название говорит о том, что книга – сплошное бахвальство, хотя и там можно найти несколько интересных и ценных для биографа деталей. С первых же страниц мы узнаем, что автор был сильнейшим образом привязан к Ририт, но его чувства ни в какое сравнение не шли с чувствами брата Рене, тот был в нее влюблен и любил всю жизнь.

Всем троим, Ририт, Рене и Жоржу, еще не исполнилось и десяти лет[88]88
  Жорж Гатино родился 29 мая 1895 г.; Рене Жакмар – 14 октября 1894 г. 100 Жером Пикон


[Закрыть]. Они воспитывались в благополучных домах, окруженные вежливыми улыбками бонн, те заботливо исполняли все их желания и следили, чтобы все их нужды удовлетворялись.

Наступило время, когда дети начали открывать для себя мир чувств. Во время прогулок в саду на Елисейских Полях, где троица регулярно встречалась, они могли играть воображаемые роли. Жорж выбирал общение с публикой, Рене – кусочек природы, травы, деревья и небо, которые стали хранителями его пламенного чувства, а Маргерит – глоток воздуха, оживлявший румянец на ее бледном личике, окаймленном белокурыми кудрями.

Казалось, эта красивая, грациозная, очаровательная девочка светилась. Обычные прогулки под цветущими каштанами или уроки верховой езды были отличным поводом показать миру новые изысканные наряды, которые она носила или, вернее, демонстрировала. Мать надолго не оставляла ее одну. Вместо того чтобы любоваться беззаботным детством дочери, работая тем временем в тишине и спокойствии на улице Буасси д’Англа, она всегда была рядом с нею, наблюдая за эффектом, какой производили ее шедевры швейного искусства.

Например, о таком случае рассказывает Жорж Гатино: «Мои тетя и мать гуляли вместе с нами, а потом, поговорив немного с мадам Ланвен, собрались оставить нас на попечение немецкой гувернантки Рене, но мама Ририт попросила, чтобы они позволили нам с кузеном пойти с ними в соседнюю кондитерскую. Наши матери согласно кивнули, и мадам Ланвен повела нас в кафе “Коломбина” на улице Камбон, где в то время собиралось много народу. Все дамы сразу обернулись в сторону Ририт, тихо переговариваясь, и буквально замерли, когда она сняла пальто и предстала перед восхищенными взглядами посетителей кафе в очаровательном платьице пастельно-розового цвета с пышными рукавами, которое и сейчас стоит у меня перед глазами»[89]89
  Georges-Gatineau Clemenceau. Des pattes du Tigre aux griffes du destin, Paris, les Presses du Mail, 1961. PP. 57–58. 101ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть].

Детская мода, 1910-е годы

Мать Рене, Мадлен Жакмер, была старшей дочерью Клемансо. Она родилась в 1870 году, на три года позже Жанны. Эта была величавая женщина, обладавшая поразительной уверенностью в себе. «Высокая, стройная, с королевской осанкой и изящным профилем, – так ее описывает племянник Гатино. – В тридцать лет она была одной из самых блистательных парижанок, которых только можно встретить»[90]90
  Georges-Gatineau Clemenceau. Des pattes du Tigre aux griffes du destin, Paris, les Presses du Mail, 1961. Р. 29.


[Закрыть]. Свою темную сторону она скрывала. Не раз встречавшийся с нею Марсель Пруст обнаружил эту смесь необыкновенной красоты и ужасного безобразия, добродетели и порока. Изощренный и язвительный ум создателя романа «В поисках утраченного времени» очень точно воссоздал ее образ: всего двух штрихов хватило, чтобы описать этот двойственный характер – «так красива» и «похожа на девушку, которая спит со своим отцом»[91]91
  Marcel Proust. Correspondence generale, (ed.) Philip Kolb, vol. VI (1906), Paris, Plon, 1980. P. 133; vol. IX (1909), Paris, Plon, 1982. P. 95.


[Закрыть].

Гатино, падкий до скандальных деталей из жизни своих современников, пусть даже самых незначительных, намекает на некоторые особенности в характере и образе жизни тетки: «У нее всегда была очень запутанная и сложная личная жизнь.

Она вышла замуж за парижского адвоката на двадцать лет старше себя. Он был богат, не очень красив, но умен: Нума Жакмар»[92]92
  Georges-Gatineau Clemenceau. Des pattes du Tigre aux griffes du destin. P. 29.


[Закрыть]. По словам того же Гатино, этот Нума Жакмар, отец Рене, однажды во время охоты застал свою жену с другим мужчиной, адвокатом Морисом Бернаром. Он был так поражен, что застрелился. Историю пытались так ловко замять, что она почти не вызывает сомнений. В любом случае, Нума Жакмар умер в 1902 году в поместье в Солоне около Ламот-Беврона.

Согласно воле покойного, воспитателем Рене был назначен Раймон Пуанкаре[93]93
  П у а н к а р е, Раймон (1860–1934) – французский государственный деятель, трижды занимал пост премьер-министра, президент Франции (1913–1920). 102 Жером Пикон


[Закрыть].

Родная сестра Мадлен, Тереза Клемансо, за год до этих драматических событий сама стала объектом пересудов после развода с мужем, Сент-Андре Луи Гатино.

Сестры, оказавшись в весьма затруднительном положении, хотя причиной их печальной участи послужили совершенно разные обстоятельства, были вынуждены прибегнуть к могущественной защите отца. Жорж Клемансо не стал селить дочерей и внуков у себя в квартире на улице Франклин, но нет сомнений в том, что они всегда остались под его опекой. Мадлен с тех пор посвятила себя служению идеям своего знаменитого отца. Через несколько лет она открыла литературный салон и стала очень успешно использовать свое положение. На тот момент отец занимал пост сенатора департамента Вара. Хроникер Figaro Андре Морель, не очень благосклонно относившийся к амбициям Мадлен быть властительницей умов, окрестил ее «драгоценной радикалкой».

Действительно, блестящие умы привлекали ее, например поэтесса Анна де Ноай[94]94
  Н о а й, Анна де (1876–1933) – французская поэтесса, хозяйка литературного салона. Ее дом был центром светского и интеллектуального Парижа.


[Закрыть], с которой Мадлен познакомилась во время пикника, специально организованного в Булонском лесу в середине июня 1906 года. А также Фернан Грег[95]95
  Г р е г, Фернан (1873–1960) – французский поэт и критик, член Французской академии (1953).


[Закрыть], Жюльен Бенда[96]96
  Б е н д а, Жюльен (1867–1956) – французский политический философ, общественный критик, моралист. Автор книги «Предательство интеллектуалов».


[Закрыть]. Мадлен Жакмар и сама сделала довольно неплохую литературную карьеру, она была немного романисткой, немного историком, входила в жюри премии Фемина[97]97
  Французская литературная премия, учрежденная в 1904 г. журналом «Счастливая жизнь», во главе с Анной де Ноай. 103ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть], стала автором разнообразных произведений, от автобиографического романа «Мадам Ролан» до притчи в форме басни «Роза без шипов».

Мир для детей

Жанна восхищалась Мадлен и Терезой Клемансо, матерями, воспитывавшими своих детей без мужей.

Мадлен успешно делала шаг за шагом в мире политики, вращалась в кругу респектабельных парижских буржуа.

Клемансо тогда только что исполнилось шестьдесят лет, его карьера еще не достигла пика – премьер-министром он станет только в 1906 году, но его так часто и с таким воодушевлением переизбирали, что он уже казался неотделимым от политической жизни Франции. Сияние будущих свершений, казалось, окружало его и освещало всех близких к нему людей. Его семья притягивала к себе богатую парижскую буржуазию, внимания и некоторой поддержки которой добивалась хозяйка шляпного салона, не говоря уже о том, что ее интересовала состоятельная клиентура как таковая. Сама Жанна держалась в тени, занимая скромное место поставщика, но для дочери готовила совсем другую судьбу. Маргерит стала бывать в семьях всех друзей Жакмара и Гатино. Однажды в воскресенье, придя вместе с матерью на ипподром в Лонгшамп, в ложу к Полю Клемансо, инженеру Французской динамитной компании и младшему брату политика, она познакомилась с Жаном Гюго[98]98
  Правнук Виктора Гюго.


[Закрыть], который приходил туда каждую неделю. Это не было случайным знакомством. Дети ходили друг к другу в гости, устраивали приемы и во многом вели себя так же, как и взрослые господа их круга. Три четверти века спустя Жан Гюго воссоздал по памяти портрет Маргерит в возрасте шести или семи лет, прибавив к образу юной невинности неожиданные черты зрелой женщины. Он сравнил маленькую подругу своих детских игр с мадам Аймон, «прекрасной Зелией» – пышной моделью, портрет которой написал Энгр в 1806 году. Жан описал ее такой же цветущей, как и та знаменитая темноволосая дама:

Маргерит, Мадлен и Жанна, 1904

«Она была миниатюрная, розовощекая, изящная, с ангельским голоском и лицом “прекрасной Зелии”, но обрамленным белокурыми локонами»[99]99
  Jean Hugo. Le renard de la memoire, Arles, Acted Sud, 1983. P. 352. 105ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть].

Жан Гюго был лучшим другом и верным единомышленником Рене, также стал приятелем Ририт. Он жил со своими бабушкой и дедушкой по материнской линии, господином и госпожой Менар-Дориан, в особняке на улице Фезандери.

Этот знаменитый величественный дом, окруженный огромным садом, говорил многое о материальном состоянии его владельцев: наследник состоятельных виноградарей-протестантов из департамента Эро, Поль Менар-Дориан управлял оружейными заводами в Уньё, в долине Луары, и имел большое влияние, благодаря колоссальным суммам, проходившим через его руки. Он стремился играть существенную роль на политической сцене и поддерживал сложную сеть знакомств, объединявшую людей из совершенно разных кругов общества: журналистов, промышленников и членов парламента. По слухам, он был человеком крайне скаредным, но регулярно устраивал пышные празднества, призванные служить неопровержимым доказательством его благосостояния и жизненных успехов. На эти приемы приглашались родители с детьми, которых забрасывали подарками. Алин, его супруга, наслаждалась присутствием маленьких мальчиков и девочек, толпившихся возле столов с угощением, и охотно отвлекалась от вежливых бесед с гостями. Она время от времени томно поворачивала голову, увенчанную короной седых волос, в их сторону и одаривала витиеватыми комплиментами. Это придавало празднику некоторую странность. «Вот увидишь, – сказала она однажды Жоржу Гатино, которому еще не было и десяти лет, – с такими губами ты несомненно добьешься многого»[100]100
  Georges-Gatineau Clemenceau. Des pattes du Tigre aux griffes du destin. P. 61. 106 Жером Пикон


[Закрыть].

Маргерит, 1904

Волшебный ребенок

Лишь самые проницательные свидетели того, как росла Маргерит, могли бы сказать, что детство ее было немного странным: часто интересы и желания ребенка подменялись желаниями матери, иногда не самыми благородными, как свидетельствует Гатино. Жорж Скапини, будущий посол правительства Виши, отвечавший за судьбу французских военнопленных в Германии, познакомился с девочкой на Елисейских Полях незадолго до 1910 года. Он запомнил деликатность и душевную чистоту Маргерит, которая в свое время поддержит его в тяжелое время судебных разбирательств после падения режима Виши: «Все в ней было легко и нежно – очарование, крайняя восприимчивость и ум. Все поступки обдуманны»[101]101
  Hommage a Marie-Blanche comptesse Jean de Polignac, Monaco, Jaspard, Polus et Cie, 1965. P. 102.


[Закрыть]. Еще одна подруга детства Ририт – Симона Арман де Кайаве, будущая жена Андре Моруа, всегда отзывалась о ней таким же образом.

Жак Порель[102]102
  Сын легендарной французской актрисы Габриель Режан. 107ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть], автор романа «Сын Режан», добавил к этому образу некоторые нюансы. Положение сына знаменитой женщины, как следует из названия написанного им трогательного повествования о своей жизни, позволяло ему быть немного проницательнее остальных. Он понимал двойственность положения детей известных родителей, живущих в тени их таланта. «Я познакомился с ней на пляже в Трувиле. Она носила прелестные платья, уникальные модели, созданные матерью для любимой дочери, которую она безоговорочно считала не такой, как другие дети. Надо сказать, что малышка оправдывала это убеждение: красивая, грациозная, одаренная музыкальным талантом и женственная не по годам.

Очень быстро стало ясно, что все эти качества не мешают процветать и другим чертам характера – уму, силе воли, энергии и упорству. Все это гармонично сочеталось в ней»[103]103
  Hommage a Marie-Blanche comptesse Jean de Polignac, Monaco, Jaspard, Polus et Cie, 1965. P. 88. 108 Жером Пикон


[Закрыть].

Невероятная изысканность нарядов стала легендой. Это было первым, о чем рассказывали друзья, приятели и знакомые Маргерит. Всеобщее восхищение повлияло на всю ее будущую жизнь, более того, оно стало причиной решительного поворота в карьере самой Жанны Ланвен: уникальные модели будут воссозданы в разнообразных вариантах и принесут ей большой коммерческий успех: к мастерству модистки добавилось искусство кутюрье.

Свадебное платье и модели для девочек от Ланвен, 1927

В школе Дитерлен с нетерпением ждали появления Маргерит и ее нового платья, пальто или шляпки. Жанна, сама одетая в неизменные жакет и шляпу серого цвета, сопровождала дочь и два раза в неделю оставалась на основной урок. Матери некоторых девочек отваживались спросить название Дома моделей, где покупались наряды главной соперницы их дочерей в элегантности. Как же они удивлялись, услышав ответ!

Иногда Жанна позволяла себе немного рассказывать о своей жизни и давала волю честолюбию. В конце концов, под шквалом вопросов и восхищенного удивления, она предложила свои услуги. Некоторые знакомства были плодотворны: одна из ее первых клиенток следила за развитием ее Дома и двадцать лет спустя написала ей: «Однажды став вашей самой верной клиенткой, я осталась ею и по сей день!»[104]104
  Неизвестный отправитель (имя не читается), письмо Жанне Ланвен, 20 января 1926 года, Париж, наследие семьи Ланвен.


[Закрыть]

Где бы ни появлялась Маргерит, она вызывала восхищение и любопытство, столь желанные для коммерции. Тот эпизод, когда восхищенная мать одноклассницы узнала правду, стал легендой, навсегда вписанной в историю Дома:

– Где же вы находите такие прелестные наряды для вашей дочери? Кто ваш кутюрье?

Жанна улыбнулась и ответила:

– Я сама создаю эти модели. До сих пор я не видела ни одного дома моды, который бы хорошо одевал детей[105]105
  Baron Gayne de Meyer. Vogue (французское издание), 1 decembre 1920. P. 8.


[Закрыть].

Рождение Дома моды Габриель Шанель в 1909 году связано с такой же легендой, и диалоги почти в точности совпадают.

Шанель тогда была лишь возлюбленной Этьена Бальзана, ее спрашивали: «Кто же ваш мастер?» Оказалось, что «мастер» этих удивительно простых, но элегантных шляпок – она сама, Габриель, по прозвищу Коко, которая в конце концов решилась открыть свое дело[106]106
  Edmonde Charles-Roux. L’Irreguliere ou mon itineraire Chanel, Paris, Grasset, 1974. P. 171. 109ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть]. Главное отличие одной сцены от другой в том, насколько разными были эти две женщины и их стили. Габриель наряжала саму себя, а Жанна придумывала туалеты для дочери.

Что может быть естественнее для матери, чем красиво одевать свою дочь?! А что касается детского образа в качестве эмблемы коммерческого предприятия, то эта идея не нова. Жан-Филипп Ворт переделал для своей дочери Эме платье, сделанное по заказу императрицы Евгении великим Чарльзом-Фредериком Вортом, дедушкой девочки и первым кутюрье того времени. Эме не исполнилось и трех лет, это восхитительное платье-туника было сшито по случаю детского праздника, довольно унылого, судя по фотографии Поля Надара[107]107
  L’atelier Nadar et la mode, каталог выставки, устроенной Брижит Скар и Ивонн Деландр, Paris, Direction de l’architecture, 1977. P. 70, № 107.


[Закрыть]. Игра со зрителем тут налицо: участие отца девочки, тоже кутюрье, обращение к старинной модели, заказанной одной из самых известных клиенток Дома, да еще и приглашенный фотограф говорят о важности того вечера для предприятия.

Эскиз детской модели от Ланвен, 1910-е годы

Для Маргерит и благодаря ей Жанна стала детским модельером. Девочка росла, и творчество матери менялось вместе с нею. Постепенно Жанна Ланвен превратилась в полноценного кутюрье в самом прямом смысле слова.

Но легенда, окружающая Дом Ланвен, навсегда останется такой: «Можно сказать, не боясь парадоксальности этих слов, что мадам Ланвен всегда создавала наряды лишь для своей дочери. Когда куколка превратилась в бабочку, модели тоже изменились: девочка выросла, и ее платьица стали туалетами взрослой дамы. Но поскольку для матери ее дитя всегда оставалось маленькой прелестной бабочкой, понятно, почему модели мадам Ланвен, невзирая на длину юбки, в основе своей – платья для юной девочки»[108]108
  Baron Gayne de Meyer. Vogue (французское издание), 1 decembre 1920. P. 8. 110 Жером Пикон


[Закрыть].

Глава IV
Семья

Ведомая двумя самыми сильными страстями в жизни, любовью к дочери и желанием развивать свое дело, Жанна стала создавать легенду из собственной биографии – легенду, лишенную горькой правды и скрывавшую большинство деталей ее истории. Модистка, подающая надежды модельер – все это не вызывает сомнений. Когда она приобрела дом в Ле Везине, она хотела не только наслаждаться тишиной и покоем вдали от городской суеты или любоваться тем, как Маргерит играет на свежем деревенском воздухе. Жанна стремилась победить страхи и тревоги прошлого в атмосфере благополучия и уверенности в будущем. Она хотела стать хозяйкой такого дома, какого у нее никогда не было, где ее близкие, благодаря ей, могли бы наслаждаться спокойной жизнью. В доме царили порядок, довольство и мысли о прекрасном будущем – образцовый дом… Чтобы сгладить воспоминания о злополучном переезде семьи в Коломб, она построила недалеко оттуда веселый и уютный сельский домик, достойный принимать под своей крышей отца и мать, их детей и внуков. Дочь, сестра, мать, невестка, тетя – Жанна играла все эти роли понемногу, исключая одну – роль жены.

Ле Везине – модная дача

В 1900 году для путешественника, ехавшего из Парижа в Сен-Жермен-ан-Лэ, Ле Везине был бы непримечательным городком, если бы не обширные поля, простиравшиеся к северу от старого леса, с разбросанными тут и там домиками местных жителей. Плавные повороты аллей вели от одного укромного уголка к другому, а холмистый пейзаж был живописен и разнообразен. Повороты, круговые перекрестки, живые изгороди, мелькавшая из-за деревьев время от времени красная черепица, лужайки и заросли самшита были прекрасными декорациями для проходящих мимо или проезжавших по дороге путешественников. Ручейки пересекались, превращаясь в весело бурлящие потоки, образующие островки. Большие участки земли, каким-то чудом еще не доставшиеся никому, уходили за горизонт. Каждый землевладелец, оказавшийся там, чувствовал себя в одиночестве посреди огромного парка, и его соседями были лишь тополя, старые каштаны и тучные пастбища.

Загородные виллы там напоминали нечто среднее между фермой и замком. Дома были довольно низкими, иногда даже снабженные башенками и бойницами в соответствии с фантазиями владельца, но хорошо построенные, со всеми удобствами, с крыльцом из белого камня, гостиными, плавно переходившими в террасы, с балконами под навесами, слуховыми окнами в кирпичных стенах под черепичными крышами – массивные здания, окруженные надежными оградами, излучали благостную теплоту. Каждый старался сохранить в своем доме то, что отличало бы его от соседских: орнамент или убранство фасада, но никогда при этом не впадая в излишнюю экстравагантность и уважая царившую в этом счастливом поселении семейственную добрососедскую атмосферу. Если какое-нибудь здание выделялось на фоне остальных домов размером или роскошью, жители Ле Везине начинали высмеивать его между собой, считая вычурным и неуместным. Именно так особняк, построенный в 1897 году для судовладельца Швайцера по адресу: улица Дидро, 14, превратился в мишень для насмешек. Он был похож на Большой Трианон в Версале. Швайцер довольно скоро покинул его, продав какому-то восточному миллионеру за две роскошные жемчужины и три матовых изумруда.

Потом особняк был куплен графом Робером де Монтескью[109]109
  М о н т е с к ь ю, Робер де или Монтескьё-Фезансак (1855–1921) – французский писатель, денди, коллекционер, библиофил и покровитель искусств. Автор нескольких стихотворных сборников, трех романов, мемуарных книг, осталсяв истории образцом эстетизма как стиля жизни.


[Закрыть], писателем и профессиональным денди, который поставил там мраморную ванну, по слухам служившую купальней мадам де Монтеспан[110]110
  Р о ш е ш у а р де Мортемар, Франсуаза Атенаис, известная как маркиза де Монтеспан (1641–1707) – официальная фаворитка короля Франции Людовика XIV в период с 1667 по 1683 г., мать его семерых детей.


[Закрыть]: «Ее перенесли как перышко с высот Нейи в долину Везине, и я поставил ее в центре сада, под купол беседки, похожей на маленький храм, напоминающий храм Амура в Малом Трианоне. Я украсил ее восемью колоннами с каннелюрами, расположенными в благородном архитектурном порядке. В ней плескалась вода, а вечером под куполом загоралось электричество, и беседка сияла среди парка как яркий ярмарочный шатер, окруженный восемью колоннами»[111]111
  Robert de Montesquiou. Les Pas effaces, Paris, Emile-Paul Freres, 1923. t. III, P. 143.


[Закрыть].

На улице Каштанов

Гармония, благополучие, достоинство – все это привлекало Жанну. Неизвестно, поселилась ли она там в 1901 году, именно тогда был построен дом, стоявший на углу бульвара Норд (современный бульвар Бельжик) и улицы де Шен[112]112
  Ле Везине, архивы муниципалитета, кадастровый регистр, 5G4. Номер участка под этот дом – Е 327. Chenes – каштаны (фр.). 113ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть]. Видимо, нет, так как в кадастре не значится, что она тогда владела землей – с домом или без. Тем более ее страсть к камню и желание иметь солидное поместье, на содержание которого идут немалые средства, не очень располагали к этому месту. Тем не менее заметим, что ее любимая сестра Мари-Аликс вышла замуж именно здесь: она стала мадам Морис Гомон 1 декабря 1900 года.

В кадастре отмечен дом на улице де Шен, зарегистрированный на имя Эмилио ди Пьетро, что довольно любопытно, поскольку «граф» до этого не фигурировал ни в одном документе или семейной истории, связанными с домом в Ле Везине. Он не упоминался соседями и не появлялся ни на одной известной нам фотографии. Возможно, это объясняется назревавшим конфликтом и приближавшимся разводом Эмилио с женой. Жизнь Жанны Ланвен вообще изобилует такими пробелами и замалчиванием некоторых событий, а сдержанное поведение близких говорит о том, что их тоже беспокоило появление некоторых происшествий в ее официальной биографии. О супругах говорилось мало, если упоминалось вообще. Рождение Маргерит стало таким важным и счастливым событием для Жанны, что она уже считала свой брак маловажным и даже немного печальным моментом по сравнению с его благословенными последствиями. Конечно, этому способствовало и равнодушие самого Эмилио. Обман, несоответствие финансовых возможностей, неподобающее поведение… Проще говоря, этот союз уже так обременял ее, что мог распасться по любой причине. В сущности, не так уж и важно, купил ли отец Маргерит этот дом сам или получил в подарок от ее матери, что очень вероятно.

Важно то, что на тот момент они были еще вместе. Жанна постоянно приезжала в этот дом, формально принадлежавший ее мужу, и принимала там своих родных и друзей.

Теперь вспомним о родителях Жанны, о Жаке Констане и его жене. Сначала они приезжали туда время от времени на выходные, проводили там несколько дней и только гораздо позже полностью переехали в Ле Везине[113]113
  Мэрия VIII округа Парижа, запись о гражданском состоянии Жака. Констан и Софи Бланш Ланвен официально переселились в Ле Везине 12 августа 1907 г. – в день свадьбы Жанны.114 Жером Пикон


[Закрыть]. У них не было привычки куда-нибудь выезжать, они неохотно покидали свой дом и не любили менять распорядок своей мрачноватой жизни.

Оказаться на новом месте, не зная, что они будут там делать, приводило их в ужас. Они привыкли жить так, как диктовали обстоятельства, во всем себе отказывая. Конечно, бывая в Ле Везине, они радовались и гордились успехами старшей дочери, храброй честолюбивой Жанны, достигшей вершин, о которых постоянно говорили остальные дети. Но одновременно они стеснялись их.

Обед был самым приятным моментом. Жанна, любившая хорошо поесть, с удовольствием потчевала гостей разными деликатесами. Время за трапезой посвящалось беседе о разных кулинарных новинках, поскольку присутствующим было трудно поддерживать разговор об одежде или модных шляпках.

В программу также входила обязательная экскурсия по дому.

Пока солнце стояло еще высоко, нужно было осмотреть сад, проверить, как растут деревья, оценить ремонт забора или ставень. К этому времени Констан уже ходил с трудом.

В широкополой соломенной шляпе и бесформенных туфлях на ногах, опираясь на палку, он шел под руку с Маргерит до ворот, что занимало почти полдня, а у ворот они фотографировались[114]114
  Hommage a Marie-Blanche comptesse Jean de Polignac, Monaco, Jaspard, Polus et Cie, 1965. PР. 76–77. 115ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть]. Старый Констан был похож на крестьянина: обветренное лицо человека, проводившего много времени на открытом воздухе, казавшееся почти кирпичного цвета на фоне белоснежной бороды, все еще густых седых волос и аккуратных бакенбардов. На лице читалось постоянное страдание: ресницы опущены, глубокая морщина пролегла между бровями, придавая ему одновременно упрямый и растерянный вид. Большой мясистый нос казался пропитанным влагой. Что-то мрачное было во взгляде, даже угрожающее, если вспомнить все уступки и компромиссы, на которые этот человек шел в жизни.

Констан сжимал руку внучки, вокруг глаз собрались морщинки, словно он попытался изобразить счастливую улыбку. Но вид у него отрешенный, ворот рубашки расстегнут, фигура плотная, спина прямая… Выглядит равнодушным и неприступным.

Его жена, мадам Ланвен, казалась живее, но и ее нельзя было назвать разговорчивой и общительной. Восхищение Жанной в ней боролось с непониманием и неловкостью. Она не могла понять, как дочь смогла добиться таких невероятных успехов, смущавших ее тем больше, чем яснее она понимала, что Жанна все сделала сама, без какой-либо поддержки с родительской стороны. Почти нищенское положение сначала заставило их превратить Жанну в прислугу, а потом отдать в услужение на самую низкую должность в шляпное ателье в Париже, где она жила совсем одна. Девочка должна была зачахнуть, остаться на всю жизнь простой работницей: такая жертва казалась матери оправданной. Но катастрофы не произошло. Жанна не превратилась в несчастную замухрышку, вызывающую лишь жалость, а, наоборот, стала главой и гордостью семьи.

Никому бы и в голову не пришло жалеть ее или сокрушаться по поводу выбранной судьбы. Стоило только радоваться, что ей удалось избежать жизненного краха, к которому ее осознанно подталкивали. Положение для родителей крайне неудобное.

Культ дочери, почти ненормальное внимание, которым Жанна окружала Маргерит, тоже выглядели как обвинение. Дочери все позволялось, ей покупали все, что она хочет, ее все слушали и все ею восхищались. Существуют ли дети одареннее Маргерит?!

Любое слово принималось с восхищением, любая перемена настроения всех волновала. При малейшей жалобе все бежали на помощь. Один чих – и поднималась всеобщая тревога.

Правда, ходить босиком по траве и камням позволялось, и то только потому, что это ей нравилось. Жанна защищала и баловала Маргерит в той же мере, насколько была заброшена сама в детстве своими родителями. Ее чрезмерная забота о дочери была отражением собственных лишений. Вероятно, превращение Жанны в добрую фею было для мадам Ланвен довольно болезненным зрелищем, почти обвинением.

Задумывалась ли Маргерит о причине столь невероятной любви матери и сыпавшихся на нее дарах и возможностях?

Ожидаемый развод

Счастливая жизнь в Ле Везине тем временем перестала быть картинкой безупречной семьи, потому что конфликт между Жанной и ее мужем достиг высшей точки. Жанна относилась к этому как к тяжелому и унизительному крушению надежд, это вредило ее положению в семье, разрушало образ всемогущей, достигшей всего, успешной женщины, не говоря уже о личных переживаниях, которые она, конечно, ото всех скрывала.

К 1903 году стало ясно, что расставания с Эмилио ди Пьетро избежать невозможно. В Париже на улице Буасси д’Англа Жанна давно уже жила одна с дочерью. Она получила юридическое разрешение проживать по этому адресу с мужем раздельно.

Окончательный разрыв, когда он покинул дом, исходило от Жанны. Именно она однажды выставила его за дверь. Условия не сразу стали известны: развод был оформлен 6 марта 1903 года в четвертой палате гражданского суда Сены по инициативе супруги, а раздел имущества произведен в ее пользу[115]115
  Мэрия VIII округа Парижа, запись о гражданском состоянии. 117ЖАННА ЛАНВЕН


[Закрыть].

Тщательный просмотр актов гражданского состояния в парижском загсе ничего существенного к этому не добавил.

Фамилия ди Пьетро упоминается только в актах, составленных уже после развода и касающихся важных событий в жизни его дочери. Судя по этим документам, в период с 1910 по 1920 год он часто переезжал. Запись 1917 года удостоверяла, что он работал «портным» на улице Камбон. Видимо, он поддерживал отношения с матерью Маргерит и даже получал от нее помощь, занимая скромную должность в ее компании, которую она создала и которой единовластно правила. Создается даже впечатление, что они продолжали видеться в течение довольно долгого времени после развода и она иногда помогала ему расплатиться с карточными долгами[116]116
  Беседа автора с мадам Даниэль Декоми, 29 марта 2001 года. Источник информации – Ив Ланвен, по словам которого Эмилио ди Пьетро «умер молодым».


[Закрыть].

Финансовое положение Жанны известно гораздо больше, оно никаким видимым образом не пострадало после удаления «графа». Около 1905 года она смогла выкупить у бывшего мужа дом на улице Де Шен в Везине. В то же время доходы от модного Дома, до тех пор все также находящегося на улице Фобур Сент-Оноре, «Фобур 22», были уже настолько велики, что позволили ей стать владелицей всего здания, расположенного рядом с Домом инвалидов: от 20-го до 22-го номера по улице Шевер.

Работы, которые она начала в этих домах, стали темой занимательного отчета, датированного 11 мая 1907 года и сохранившегося в Парижском архиве. Документ был написан главным архитектором VII округа, в нем чиновник описал результат проверок всех инспекций по этому адресу: размеры балконов, построенных еще до того, как разрешение на это было получено в апреле предыдущего года, и, кстати, нарушающих установленные нормы[117]117
  Парижские архивы, VO 11 672. 118 Жером Пикон


[Закрыть]. Владелец здания оснастил его не 29 метрами балконов, как указано в документах и, что важнее, в оплаченных счетах, а 33. Малые балконы насчитывали не 2,80, а 3,60 метра. Наконец, больших балконов было построено 60,5 метра вместо 37, что несомненно говорило о любви владельца дома к простору и свету. Прекрасный архитектурный проект стоил очень небольшого штрафа. В здании на улице Шевер сначала поселилась сама Жанна, а позже проживали ее мать и сестра Мари-Аликс.

Но высокие доходы не смогли стать лекарством от меланхолии, чувства неудовлетворенности и вины после разрыва с Эмилио.

Вряд ли она мечтала о безумной страсти и считала, что может кружить мужчинам головы, но ситуация, в которой она оказывалась лишенной мужской поддержки и внимания, ее не устраивала. Замужество, помимо материнства, обладало еще одним преимуществом – это положение было уважаемо в обществе и закрывало вопросы о личной жизни. Жанну больше беспокоил не сам развод, а что говорят о нем. В отличие от героини песенки «Полька для девочки на побегушках», прославившей несколькими сезонами ранее артиста мюзик-холла Феликса Майоля, которую распевали на всех улицах, Жанна не могла согласиться на роль простой работницы, разбогатевшей благодаря своему труду, но растившей дочь одна. Нина Ричи, растившая одна сына Роберта, или Эльза Скиапарелли, оставшаяся после развода с дочерью на руках, все-таки принадлежат другому поколению. А тогда все еще было по-другому. Жанна хотела показать, что принадлежит к уважаемой чинной буржуазии, и поэтому место супруга подле нее не должно было пустовать.