Текст книги "Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье"

В том же 1992 году, когда начался алжирский джихад, Египет и Босния также познакомились с этой формой гражданской войны. Познакомились, впрочем, при различных обстоятельствах. В Египте, мусульманской стране с первых дней ислама, сохранялось христианское меньшинство, копты. Преследования джихадистов и проклятия салафитов в последние полвека все больше отравляли их существование. Каир также мог гордиться наличием престижного учебного заведения – Исламского университета «аль-Азхар», пусть даже аура этого имени несколько померкла из-за государственного контроля над ним. Финансовые возможности салафитов, получающих миллионы нефтедолларов от стран Аравийского полуострова, сделали университет зависимым от этой идеологии, которую разделяло множество его студентов и преподавателей. Босния, напротив, приняла ислам не так давно, после того как в XVI веке началось завоевание Балканского полуострова Османской империей. Мусульмане всегда были здесь меньшинством. Мало кто в мусульманском мире вообще знал о том, что в этом краю живут их единоверцы, к тому же с исконно европейскими корнями и славянского происхождения. Все изменилось с 1991 года, когда гражданская война начала раздирать бывшую Югославию на части, вновь подвергая ее насильственной «балканизации» (балканизация – распад большого государства с федеративным устройством на несколько меньших, часто враждебных друг другу. – Прим. пер.). Внезапное обретение политической «исламской идентичности» ранее равнодушным к религии народом стигматизировало боснийцев в глазах их врагов-сербов. С другой стороны, на это демонстративно обратили внимание те, кто был заинтересован в развитии процессов исламизации во всем мире, и Босния, по сути, стала заложницей ирано-саудовского конфликта.

Оба джихада, и египетский и балканский, оказались неудачными, но имели серьезные отдаленные последствия. Египетский исламизм, несмотря на поражение его военного крыла в 1997 году, стал главной оппозиционной силой режиму Мубарака. Затем он выиграл первые после революционных событий 2010–2012 годов президентские выборы, но вскоре был раздавлен репрессиями. Боснийский исламизм, напротив, утратил свое символическое значение по окончании в декабре 1995 года боевых действий. Впрочем, он в очень большой мере способствовал укреплению джихадистов в вере в то, что Европа – земля ислама, за которую нужно вести войну до победного конца. Последний после смерти Халеда Келькаля теракт, готовившийся во Франции девяностых, в агломерации Лилль-Рубе, планировали осуществить перешедшие в ислам террористы, вернувшиеся как раз из Боснии.

После того как в апреле 1992 года Кабул перешел в руки моджахедов Ахмад Шаха Масуда, большинство египетских джихадистов возвратилось на родину. Там они влились в две основные причастные к убийству Садата радикальные группировки, членов которых преемник убитого президента Хосни Мубарак во второй половине предыдущего десятилетия начал потихоньку выпускать из тюрем. Первая, организация «аль-Джихад», совершившая в 1981 году убийство главы государства, избрала своей мишенью высокопоставленных правительственных чиновников и государственные институты. При этом «аль-Джихад» делал все, чтобы не дать обществу повод вынести ему такфир – обвинение в неверии. Вторую, «аль-Гамаа аль-исламийя» («Исламский джамаат»), возглавлял слепой шейх Омар Абдель Рахман, который, напротив, стремился взять общество в заложники. Слепой Шейх впоследствии будет приговорен в США к пожизненному заключению за первую атаку на Всемирный торговый центр в 1993 году и умрет в американской тюрьме в феврале 2017 года. Стратегия джамаата заключалась в том, чтобы, творя бесчинства против гражданского населения, спровоцировать власти на встречную волну неадекватных по характеру и масштабам репрессий, которые лишили бы государство народной поддержки. Эта стратегия напоминала ту, что ВИГ использовала в Алжире. В Египте же ее жертвами становились копты, иностранные туристы и «европеизированные» интеллектуалы. Сигналом к новому, пятилетнему, витку джихадистского насилия послужило произошедшее 8 июня 1992 года убийство светского эссеиста Фарага Фоды. Фода, родившийся мусульманином, отстаивал светскую идеологию в ущерб законам шариата. Это превращало его в отступника, пролить кровь которого для правоверного не грех. По крайней мере именно такую линию защиты избрал год спустя в ходе суда над убийцами Фоды шейх Мухаммед аль-Газали, видный представитель «Братьев-мусульман», пошедший на сотрудничество с властью. Согласно доводам аль-Газали, его убийцы не могут быть наказаны за то, что самостоятельно применили к Фоде нормы исламского права, раз уж власти оказались не в состоянии сделать это. Следуя той же логике, «отступником» объявили профессора университета Насра Абу Зайда, который, будучи мусульманином, опубликовал книгу под названием «Критика религиозного дискурса» («Накд аль-китаб ад-дини»). Профессор был заочно разведен с женой (без ее на то согласия) на основании того, что вероотступник не имеет права состоять в браке с мусульманкой. Супругам пришлось эмигрировать в Нидерланды и продолжать совместную жизнь в изгнании. А в октябре 1994 года активист «аль-Гамаа аль-исламийя» нанес тяжелое ножевое ранение лауреату Нобелевской премии по литературе Нагибу Махфузу за его «непристойные» романы.

Эта отравленная атмосфера свидетельствовала о проникновении джихадистов в среду так называемых «умеренных» исламистов, в том числе состоящих на госслужбе. Она была также показателем наличия общих интересов у некоторых представителей набожных средних классов и неимущей городской молодежи, входивших в радикальную оппозицию режиму Мубарака. Но, в отличие от Алжира, в Египте не было политического пространства для исламистской партии, способной, как ИФС, их объединить и занять всю «исламскую нишу», не встречая сколь-нибудь серьезной конкуренции. В Египте университет «аль-Азхар» сохранял свой авторитет, несмотря на свое ослабление и проникновение в него идей салафизма. Стоит отметить, что сеть суфийских братств оставалась достаточно плотной, чтобы предотвратить доминирование какой бы то ни было исламистской партии в мусульманском религиозном пространстве. Это частично объясняет то, что потери, понесенные в результате египетского джихада – около тысячи погибших – были примерно в сто раз меньше, чем в Алжире. Да и серьезных территориальных приобретений джихадисты не получили; государство периодически теряло контроль лишь над незначительной частью территории, и то ненадолго.

Джихадисты утвердились в Верхнем Египте, в провинциях, где доля коптского населения могла достигать 20 %. Здесь ненависть, направленная против христиан, принимала и социальное измерение. Это было время массовой безработицы, обусловленной временным падением цен на нефть и обмелением потока эмигрантов на Аравийский полуостров (где египетские дипломы обесценились из-за развала египетской системы образования). Все это привело к массовому усвоению населением лозунгов радикального исламизма. Нападения на «надменных» коптских аптекарей, ювелиров и коммерсантов и поджоги церквей становились все чаще с благословения фанатично настроенных шейхов, призывавших «грабить награбленное неверными». Джихадисты поставили бедный каирский пригород Имбаба, населенный сельскими мигрантами, в массе свой выходцами из Верхнего Египта, своими дружинами под такой контроль, что шейх главной мечети района заявил в интервью агентству Рейтер о провозглашении «Исламской республики Имбаба». Он также настаивал на том, что на ее территории действуют только законы шариата. В 1992 году Мубарак, наученный горьким опытом Алжира, направил туда 14-тысячный отряд полицейских и солдат для зачистки Имбабы от джихадистов. Такого рода действия препятствовали слиянию различных социальных составляющих исламистского движения в единое целое. На все это 12 октября наложилось землетрясение в Каире, в результате которого погибло около тысячи и ранено около десяти тысяч человек. Многочисленные исламистские благотворительные организации развернули – как годом ранее в алжирской Типазе – масштабную деятельность по оказанию помощи пострадавшим (используя палатки, изначально предназначенные для боснийских мусульман). Их действия выгодно выделялись на фоне медлительности и неповоротливости властей.

Тем не менее репрессии со стороны государства не помешали «Братьям-мусульманам» выиграть выборы во всех профсоюзах, от врачей и инженеров до адвокатов. Эта победа, по сути, означала торжество идеологии «Братьев-мусульман» в среде обладателей ученых степеней и лиц свободных профессий. Режим, которому не давал покоя пример Алжира, искал с ними компромисса в попытке расколоть исламистское движение. Но начиная с 1993 года градус противостояния только нарастал. Сам Мубарак чудом уцелел во время покушения на него, организованного в июне 1995 года египетскими джихадистами в столице Эфиопии Аддис-Абебе, куда президент прибыл для участия в конференции Организации африканского единства. С этого момента «аль-Гамаа аль-исламийя» начала охоту на туристов, на которых во многом держалась экономика Египта. Так, в марте 1996 года в Каире были убиты 18 греков, которых приняли за израильтян. Джихадисты надеялись, что крах туристической индустрии, обеспечивавшей львиную долю поступлений в казну, ускорит крах режима Мубарака, но обманулись в своих ожиданиях. Первыми жертвами этой вакханалии стали миллионы простых египтян, так или иначе выживавших за счет туристического сектора. Эта тактика лишила джихадистов поддержки у народных масс Верхнего Египта, от Асуана до Луксора, где находится большая часть туристических достопримечательностей. 17 ноября 1997 года, через два месяца после пролития крови в пригородах алжирской столицы, крови, от которой ВИГ так и не отмоется, боевики «аль-Гамаа аль-исламийя» расстреляли 60 туристов у храма Хатшепсут в Луксоре. Эта резня прозвучала погребальным звоном по египетскому джихаду девяностых, вынудив даже некоторые из исламистских группировок отмежеваться от него. Военное поражение экстремистов было очевидной, пусть и временной, неудачей исламистского движения. Однако эта неудача не повлияла ни на глубинные социальные причины движения, ни на прогрессирующую исламизацию образа мышления масс, которую стимулировали нефтедоллары Аравийского полуострова. Впрочем, она приведет к серьезному стратегическому сдвигу в идеологии исламистов, которые перенесли центр внимания с локальных конфликтов на терроризм в мировом масштабе.

Джихад в Боснии уходит корнями в сербскую агрессию против Сараево, начавшуюся вскоре после того, как в марте 1992 года республика Босния и Герцеговина объявила о своей независимости. Он вписывался в более широкие рамки новой «балканской войны», на этот раз конца XX века, когда Югославия распалась вдоль исторически сложившихся линий этнических и конфессиональных разломов. В отличие от Алжира и Египта, боснийский джихад проистекал не из исторического процесса исламизации изнутри, глубоко затрагивавшего общество. Он был следствием внешнего стимула, мотив которого заключался в изображении мусульман, наряду с другими, жертвами гонений и «этнических чисток». Это давало основания возобновить зародившийся в Афганистане международный джихад, закончившийся в апреле того же 1992 года с окончательным переходом Кабула под контроль моджахедов и свержением бывшего советского вассала, диктатора Наджибуллы.

В 1936 году в кругах боснийской интеллигенции зародилось панисламистское движение, ставшее реакцией на упразднение в 1924 году Османского халифата. Взяв за пример для подражания египетских «Братьев-мусульман», исламисты создали ассоциацию «аль-Хидайе» (от арабского хидая: «наставление в истине»). Некоторые из ее активистов вступили в дивизию СС «Ханджар» («Кинжал»), сформированную из боснийских мусульман великим муфтием Иерусалима Амином аль-Хусейни, «гостем Третьего Рейха». В 1941 году, в разгар Второй мировой, возникла молодежная организация «Млади муслимане» («Молодые мусульмане»). После освобождения Югославии Тито распустил «аль-Хидайе», запятнавшую себя сотрудничеством с нацистами. В 1949 году наступила очередь «Молодых мусульман»: члены организации были арестованы, а четверо руководителей приговорены к смертной казни. Параллель с судьбой египетских «Братьев-мусульман» получила продолжение в 1970 году (год смерти Насера!), когда один из арестованных в 1949 году, Алия Изетбегович, опубликовал манифест, озаглавленный «Исламская декларация». Тезисы декларации во многом перекликались с «Вехами на пути» Сеййида Кутба, опубликованными в Египте пятью годами ранее. Когда Насер и Тито стали союзниками по Движению неприсоединения, боснийских мусульман начали отправлять в командировки в Каир, где некоторые их них выучили арабский. Они также, не предавая это огласке, установили контакты с подпольными сетями египетских «Братьев».

Не успели улечься страсти после победы Иранской революции (1979) и смерти Тито (1980), как Изетбегович в 1983 году был снова арестован по делу тринадцати исламистов, обвиненных в «исламском фундаментализме». В 1990 году, когда распад Югославии был уже делом предрешенным, он основал Партию демократического действия (ПДД), первоначальное название которой – Мусульманская партия Югославии – было забраковано властями. Вскоре после этого его избрали президентом Боснии и Герцеговины. Он выступал не как исламист, а как политик мусульманского вероисповедания. В условиях роста национального и религиозного самосознания Изетбегович заручился поддержкой единоверцев, которые, хоть и были в большинстве своем равнодушны к исламу, стремились обрести защиту от сербских и хорватских ополченцев. После того как титоизм канул в Лету, Изетбегович мог беспрепятственно наживать политический капитал на славе преследуемого в годы правления Тито диссидента. Он стал воплощением самосознания гонимых боснийских мусульман, но, в отличие от алжирского ИФС, его партия не объединяла под своей эгидой никаких социальных движений исламистского характера. Основной электоральной базой ПДД были жители небольших городов и сельской местности, а наиболее секуляризованные элиты Сараево за Изетбеговича не голосовали. ПДД не ставила своей целью навязывание шариата, но ее лидера связывала давняя дружба с ближневосточными исламистами. И, столкнувшись со зверствами «этнических чисток», грозящих геноцидом, Изетбегович принял столь необходимую ему военную и финансовую помощь деятелей международного исламизма. Те же приложили все усилия, чтобы превратить последнюю балканскую войну XX века в джихад, за контроль над которым будут бороться друг с другом сунниты и шииты.

Иран, являвшийся, наряду с СССР, одной из мишеней джихада, развернутого под руководством суннитов в Афганистане, сразу же осознал, какие возможности ему предоставляет Босния. Разрабатывая механизмы боснийского джихада и его интернационализации под эгидой Тегерана, Иран рассчитывал на то, что вновь обретет ключевую роль в процессе, на обочине которого оказались шииты. К тому же исламская революция 1979 года с ее «современным» духом была куда более привлекательной для ПДД, чем косный ваххабизм, что показал и процесс 1983 года. Таким образом, с 1992 года иранское оружие через Хорватию начало поставляться в Сараево. Затем несколько сотен «Стражей Революции» обосновались в Боснии, как в Ливане 1982 года, а в городах с преимущественно боснийским или смешанным населением (среди них Мостар) открылись иранские культурные центры. Тегеран активизировал свою деятельность в рамках Организации Исламской конференции, ставя под сомнение правомерность претензий на гегемонию Саудовской Аравии, которая нехотя, по мнению Ирана, помогала притесняемым в Боснии мусульманам. У Эр-Рияда были все основания осторожничать: он совсем не стремился к вовлечению в конфликт на европейской территории. Что касается суннитских государств, они гораздо более скептически, чем во время афганской войны, смотрели на перспективу раздувания пламени нового мирового джихада. Десятью годами ранее доморощенных джихадистов отправляли в Афганистан в надежде от них избавиться. А по возвращении на родину, в Алжир и Египет, эти «арабские афганцы» обращали накопленный боевой опыт против государства. Поддержка Боснии, таким образом, была жестко ограничена и сводилась во избежание прямого вовлечения в конфликт к гуманитарной помощи. Со стороны высших улемов Саудовской Аравии не последовало ни одного призыва к мировому джихаду. Не было ни колоссальных финансовых вливаний, ни сколь-нибудь значимой поддержки ЦРУ. Саудовская помощь Боснии составила, по приблизительным оценкам, около 150 миллионов долларов – копейки по сравнению с минимум четырьмя миллиардами, выделенными Афганистану в предыдущем десятилетии.

С другой стороны, в Боснию прибыло около 2 тысяч закаленных в боях салафитов-джихадистов, в большинстве своем выходцев с Аравийского полуострова и из Египта. Они объединились в бригаду «Эль-Муджахидун», которая вела кровавые бои с сербской армией. На пропагандистских фотографиях обоих лагерей участники боев стремились перещеголять друг друга в жестокости (способом, который будет воспроизведен, только с куда большей дикостью, в видеороликах ИГИЛ двадцать лет спустя), потрясая отрезанными головами врагов. Джихадисты представляли себя спасителями боснийских единоверцев от уничтожения «крестоносцами», но джихад так и не привился на балканской почве, несмотря на активный прозелитизм салафитов. Те считали, что освобождают завоеванную территорию, и призваны «очистить» балканский ислам, замешанный на мистицизме и синкретизме, но отклика их энтузиазм, мягко говоря, не встретил. Еще одним фактором, помешавшим распространению джихада, стали Дейтонские мирные соглашения. Подписанные 15 декабря 1995 года по инициативе США и Европы, они ставили условием мира уход «иностранных добровольцев». Тем не менее, несмотря на поражение в целом, боснийский джихад будет служить беспрецедентным примером: одновременно с переносом алжирского джихада на французскую землю он показал, что Европа может стать полигоном для процесса исламизации при наличии двух условий – оружия в руках и террора как руководящего принципа в головах. 29 марта 1996 года джихадистов, побывавших в Боснии и готовивших теракт во Франции, обнаружили на их явке во французском городе Рубе на границе с Бельгией. Несколько из них погибло во время взрыва дома, еще один пристрелен бельгийскими полицейскими при попытке к бегству. Следующие двадцать лет их главарь и за решеткой будет поддерживать контакты с новым поколением джихадистов на севере Франции. Эта франко-бельгийская ось напомнит о себе участием в терактах 2015 года, особенно в бойне 13 ноября в концертном зале «Батаклан» и во взрывах возле «Стад де Франс».

Палестино-израильское противостояние стало еще одним конфликтом, подвергшимся в девяностые радикальной «джихадизации». Даже при наличии таких факторов, как Палестинская автономия и возвращение Ясира Арафата, ХАМАС продолжал усиливаться. Равняясь на ливанскую «Хизбаллу» и ее иранских покровителей, он перехватил идеологию, связанную с главным «арабским вопросом», увязав ее с принципом исламизации политики. ХАМАС все чаще прибегал к крайним мерам, используя террористов-смертников, чтобы воспрепятствовать ужесточению премьером Нетаньяху израильской политики и процессу мирного урегулирования. Именно этот алгоритм действий впоследствии был взят на вооружение международным джихадизмом и доведен до совершенства «аль-Каидой».

Война в Персидском заливе 1990–1991 годов ослабила одновременно и ООП, и Израиль, вынудив противников сесть за стол переговоров. Действительно, выпустив несколько «Скадов» в направлении Израиля, Саддам Хусейн встряхнул «палестинскую улицу», уставшую от бездействия арабских лидеров. Риторика Насера о ликвидации еврейского государства военным путем вновь обрела для этой улицы реальные очертания. Аннексируя Кувейт, Саддам мог превратить Ирак в нового арабского нефтяного гиганта, который использует свои несметные богатства для достижения этой цели. Арафат с энтузиазмом отреагировал на такую перспективу. Разгром армий Саддама существенно ослабил диктатора, в том числе тем, что им воспользовались курды, получившие автономию. Тем не менее международная коалиция, действовавшая в рамках операции «Буря в пустыне», позволила ему остаться у власти в Багдаде. Смысл был в том, чтобы не позволить шиитскому большинству взять под контроль Ирак (чего оно все равно 12 лет спустя добилось, после того как США и их союзники вторглись в страну в 2003 году). Кувейтская катастрофа имела серьезнейшие последствия для ООП: нефтяные монархии Персидского залива в наказание тут же перераспределили финансовые потоки в пользу ее соперника ХАМАС. А Советский Союз, последняя соломинка ООП, после падения Берлинской стены в ноябре 1989 года фактически лишился статуса сверхдержавы. Что касается Израиля, ему рекомендовали воздержаться от акций возмездия за иракские «Скады» из опасений, что арабы преодолеют свои разногласия и объединятся с Багдадом против «сионистской атаки», что усложнило бы задачи коалиции. США при Джордже Буше-старшем, самом «нефтяном» из всех американских президентов, тем самым выбили почву из-под ног Израиля и отправили его за стол переговоров без козырей в рукаве.

Перед США эти переговоры открывали соблазнительную перспективу. Прежде всего, в Вашингтоне надеялись, что они положат конец затянувшемуся арабо-израильскому конфликту. Нефтяные монархии, в последний момент спасенные от угрозы со стороны Ирака американскими военными, должны будут, заглаживая вину за последствия войны 1973 года, прекратить шантаж нефтью и в дальнейшем следовать указаниям из Белого дома. После того как, благодаря усилиям Джимми Картера в 1979 году был подписан египетско-израильский мирный договор, выводивший Египет из игры, в окружении Буша-старшего рассчитывали, что он нейтрализует досадную помеху в виде ООП. Одновременно росли ожидания, что он ограничит влияние произраильских сил в Конгрессе (его попытки добиться этого вызовут враждебность с их стороны и будут стоить ему победы на президентских выборах 1992 года). Таким образом, Буш располагал исключительными по убедительности аргументами для мирного урегулирования палестино-израильского конфликта. Эта надежда обрела конкретные очертания на Мадридской конференции, открывшейся в декабре 1991 года, в которой палестинский представитель, неофициально связанный с ООП, участвовал в составе иорданской делегации. Тем временем организация Арафата теряла влияние на фоне роста авторитета ХАМАС.

Исламистское движение укрепляло свои позиции в среде набожной буржуазии, в первую очередь путем выборов в торговые палаты. Но наряду с этим оно давало выход эмоциям неимущей городской молодежи, радикализм которой только рос по мере спада интифады. На фоне этого все множились убийства израильтян, как военных, так и гражданских лиц. 13 декабря 1992 года в Лоде был похищен израильский младший офицер. Двумя днями позже труп израильтянина, связанного и заколотого кинжалами, обнаружили в направлении Западного берега реки Иордан. Это повлекло за собой аресты 417 руководителей и активистов ХАМАС и «Исламского джихада». Премьер-министр Израиля Ицхак Рабин отдал указание выслать их на юг Ливана, в горную деревушку Мардж-эз-Зухур, после чего мировая пресса начала взахлеб рассказывать о ссыльных, стоящих босыми ногами на снегу. В интервью, которые они давали на блестящем английском, инженеры, врачи, профессора разоблачали политику Израиля и компромиссы ООП. В своем временном лагере они организовали «университет имени Ибн Таймиййи» (в память о самом непримиримом богослове суннитской традиции, чтимом современными радикальными исламистами) и завязали исключительно плодотворные отношения с «Хизбаллой», глубоко укоренившейся в этой шиитской местности. Это дало ХАМАС возможность черпать идеи в стратегии «Хизбаллы», убеждаться в эффективности атак террористов-смертников и укреплять связи с Ираном.

Разразившийся тогда международный скандал вылился в резолюцию Совета безопасности ООН, требующую репатриации сосланных исламистов. Он также запустил процесс изменения баланса сил, позволявший ХАМАС как минимум на равных состязаться с ООП за право быть воплощением борьбы за дело палестинского народа и, как следствие, исламизации этой борьбы в глазах арабской и мировой общественности. Чтобы не потерять лицо окончательно, лидеры ООП в декабре того же 1992 года вступили в секретные переговоры с Израилем. Они завершились заключением так называемых Соглашений в Осло, «декларация о принципах» которой была подписана 13 сентября 1993 года в Белом доме Арафатом и Рабином с благословения Билла Клинтона. Воплощавшая в себе мечту палестинцев вернуть автономию Западного берега реки Иордан и Газы, националистическая организация рассчитывала извлечь из соглашений серьезные политические дивиденды. Но ООП только ослабили кабальные условия, навязанные Израилем, и многочисленные препятствия на пути к их выполнению, в том числе наличие множества еврейских поселений на Западном берегу реки Иордан. 25 февраля 1994 года, когда один из еврейских поселенцев расстрелял более тридцати мусульман, молившихся в мечети, построенной в Хевроне на месте Гробницы патриархов, ХАМАС воспользовался жаждой мести за жертв, дабы заручиться безусловной поддержкой населения. В последовавшие за этим месяцы первые теракты смертников унесли жизни десятка израильтян, положив начало новому витку репрессий. Но с июля, то есть после образования автономии, выполнять вместо Израиля функцию подавления ХАМАС стало обязанностью палестинских сил безопасности. Первое столкновение произошло 18 ноября в Газе, когда полицейские Палестинской автономии открыли огонь по людям, выходившим из мечети, убив при этом 16 человек. Моральный авторитет Арафата оказался в глазах арабских масс серьезно подорванным.

Убийство Ицхака Рабина 4 ноября 1995 года еврейским террористом, являвшимся противником Соглашений в Осло, лишило лидера ООП его главного политического партнера в Израиле. В январе следующего года погиб взрывник ХАМАС, Яхья Айяш по кличке «Инженер», основатель бригад «Изз ад-Дин аль-Кассам» и организатор терактов с участием «шахидов». К взрыву его мобильного телефона приложили руку, как считается, израильские спецслужбы. За гибелью «Инженера» последовали громкие ответные акции террористов-смертников, жертвами которых стали 63 жителя Израиля. Следствием этого была победа на выборах в мае 1996 года партии «Ликуд», приведшая к власти Биньямина Нетаньяху, который занимал твердую позицию в отношении палестинцев и обещал ускорить строительство еврейских поселений. Террор с участием смертников шел по нарастающей до 1998 года, и возобновился с еще большей силой в 2000 году, когда началась вторая интифада. Если абстрагироваться от перипетий политической борьбы на территории Палестины, главным следствием этой стратегии джихадистского террора стали принявшие массовый характер теракты смертников. Отныне они ценились как идеальное оружие, обеспечивающее общественный резонанс и полную легитимность действий всем тем, кто хотел сначала расправиться с Израилем, а затем и с Западом в целом. Усаме Бен Ладену и «аль-Каиде» предстояло вывести этот тип исламистского терроризма на глобальный уровень. И 11 сентября 2001 года они сделали это, перенеся его с территории «сионистского врага» на территорию США.