Текст книги "Сапфировая скрижаль"

ГЛАВА 3

Подай ему милостыню, женщина, так как нет в жизни худшей участи, чем быть слепцом в Гранаде…

Гранада, 6 мая 1487 года

Самуэль Эзра нервно теребил острый кончик своей бороды. Он поморщился. Сегодня его неловкие пальцы, искореженные артритом, болели, как никогда.

Он еще раз перечитал последний абзац письма Абена Баруэля и услышал, как говорит сидящему в глубине комнаты тихо ожидающему молодому человеку:

– Твой отец был моим самым дорогим другом. И твердо повторил:

– Самым дорогим другом.

– Я знаю, ребе Эзра. Отец разделял ваше чувство. Задолго до встречи с вами я многое о вас слышал. Сколько себя помню, отец постоянно вспоминал два имени – ваше и Сары, моей умершей матери.

Раввин молча склонил голову. Канделябр освещал его резкое, костлявое лицо. Колеблющийся свет на мгновение замирал на исчерченном морщинами лбу, затем бежал вдоль носа, на секунду освещал серые круги под глазами, прежде чем отразиться в ясных голубых глазах – единственном светлом пятне на этой темной сгорбленной фигуре. Какой разительный контраст с юношеской свежестью Дана Баруэля! Двадцать лет Дану, семьдесят – Эзре. Две жизни: одна в самом начале, другая – в конце.

Какое же оно тяжелое, это чувство, что свернулось комком в груди и происхождение которого ему хорошо известно! Оно не имело никакого отношения к сведениям – сколь бы поразительными они ни были, – изложенным в письме его друга. Это всего лишь горе. Огромное горе и, возможно, внезапное осознание того, что еще один отрезок жизни кончился.

Внезапно послышались приглушенные далекие взрывы, затем грохот канонады. Крики. Еще один залп.

Дан нервно вздрогнул.

– Да что происходит?

– Это дураки-арабы снова принялись рвать друг друга на части.

– Друг друга? Я думал, они воюют с Кастилией.

– Долго объяснять. Скажем так, уже несколько месяцев гражданская война сменяет другую, и, судя по тому, как идут дела, в Гранаде не останется ни одного живого воина, чтобы сражаться с кастильцами. Изабелла с Фердинандом смогут взять город голыми руками. Вернемся к этому письму. Оно датировано третьим февраля. Сегодня шестое мая. Почему так долго ждали, прежде чем передать его мне?

– Я всего лишь выполнял наказ отца. Отдавая мне эти бумаги, он особо подчеркнул, чтобы я ни в коем случае не передавал их вам, пока не получу официального подтверждения его смерти. А его продержали под арестом больше двух месяцев. Аутодафе состоялось двадцать восьмого апреля.

Эзра подавил дурноту.

Аутодафе. El auto publico de Fe. В этих словах сконцентрирована вся глупость человеческая. Перед глазами раввина промелькнули мысленные картинки. И он невольно подумал: «Отступничество влечет наказание». И тут же упрекнул себя за эту мысль, поскольку в глубине души знал – она не только наивна, но и несправедлива.

– Значит, теперь ты одинок в этом мире.

– Сирота, ребе, но не одинок. Я женат.

– Женат? В двадцать лет?

– Мне двадцать шесть.

– Значит, ты уже не жил с отцом. Но тогда – эти бумаги?..

– Мы с женой обосновались в Куэнке. Туда отец к нам и приезжал. – И поспешил добавить: – Кстати, мне необходимо вернуться туда поскорей. У меня двухлетний ребенок, да и работа ждет.

– Чем ты занимаешься?

– Я работаю у кожевенника.

– И речи быть не может, чтобы ты уехал посреди ночи. Ты ел?

Молодой человек смущенно отмахнулся.

– Да-да. Ты должен поесть. До Куэнки путь неблизкий. И отдохнуть немного тебе тоже не помешает. Тереза!

Послышались шаги. В дверном проеме появилась служанка. Полненькая, в фартуке, черные как смоль волосы закручены в узел, круглолицая. Лет сорока.

– Тереза, покорми-ка этого мальчика. Он проделал долгий путь. И подготовь ему постель. Он переночует здесь.

Женщина, кивнув, жестом пригласила Дана следовать за ней.

Оставшись один, Эзра неуверенно уставился на этот «подробный план, сделанный в виде подсказок», завещанный ему почившим другом. Откуда у него такое неприятное ощущение, эдакая смесь острейшего любопытства и страха?

Глубоко вздохнув, он приступил к изучению документа.

***

Сколько времени продолжалось чтение? Эзра этого не знал. Когда он выпрямился, свечи уже догорали. Воск, сперва потекший, а потом застывший, полностью покрыл восковыми сталактитами рожки канделябра. Фитили скорчились, и не составляло труда предсказать, что они вот-вот потухнут. Сквозь полуприкрытые ставни пробивалась заря.

Эзра сидел неподвижно, сраженный усталостью и растерянностью. Он едва расслышал сонный голос Дана Баруэля, спрашивающий:

– Ребе… Вы бодрствовали всю ночь? Вам нехорошо?

– Да! – рявкнул Эзра. – Мне нехорошо!

– Это из-за письма моего отца?

– Причина вовсе не в нем. – Он постучал по страницам скрюченным пальцем. – Рукопись неполная…

Юноша приблизился, несколько растерянный.

– Что вы хотите сказать?

– Я хочу сказать, мальчик, что по какой-то неведомой мне причине твой отец решил поразвлечься за мой счет. – Не давая юноше времени ответить, Эзра пояснил: – Слушай меня внимательно. Вот текст. Это что-то вроде книжечки, разрезанной на восемь неравных частей. В каждой части в заголовке есть слово «чертог». Не спрашивай у меня объяснения этому, ни причины, по каким твой отец счел нужным использовать это слово. Тебе достаточно знать, что можно заменить слово «чертог» словом «глава». Ты понимаешь, что я говорю?

Молодой человек кивнул.

– На первый взгляд запись кажется непонятной, сумбурной, недоступной пониманию. Представь себе пейзаж, где цвета и формы размыты. Перемешанную картинку. Или, еще лучше, вообрази портрет, где каждая черта заменена символом, в котором нет ничего человеческого. И при этом, я смело это утверждаю, данный тест чрезвычайно точный.

– На самом деле мой отец составил то, что обычно называют криптограммой.

– Совершенно верно. Однако – и это меня обезоруживает – большинство фраз, из которых составлен текст, не закончены. Посмотри.

Дан, наклонившись через плечо раввина, прочитал:

ПЕРВЫЙ ГЛАВНЫЙ ЧЕРТОГ

Да славится И. Е. В. Е. в царствии его.

Имя есть 6.

И в этот миг вопросил я Князя Божественного Присутствия. Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне… был ли он одним из?.. Я, встретившийся с ним, сначала подумал назвать его Азазел. Я ошибался. Ошибка его была лишь в том, что повстречал он… и Ахмедая, и что жил в час, когда пишу я на вершине холма с пологими спусками, на пепле Гадеса.

У подножия этого холма спит сын Иавана, и сон его шепчет, вливаясь в море: верую, что нет… уверовали дети Израиля. Я из тех…

Молодому человеку пришлось перечитать дважды, прежде чем он осмелился высказать свое заключение.

– Полная белиберда!

– Я тебя предупреждал. Но я утверждаю: смысл есть. Зашифрованный, но есть. Конечно, не каждому дано расшифровать этот набор символов, и отец твой, кстати говоря, на это и рассчитывал. Только каббалист, да еще и необычайно эрудированный, имеет шанс в этом разобраться. И этим каббалистом, в чем Абен не сомневался, являюсь я.

– Но вы же буквально только что говорили, что это издевательство какое-то!

– Верно. Но я также сказал, что издевательство не в содержании записи, а в незавершенности ее. Вот… Прочти вслух этот отрывок.

Дан собрался было подчиниться, как снова начался орудийный гром. Молодой человек невольно с тревогой поглядел на улицу.

– Не бойся. Они дерутся возле Касбы. Это в другом конце города. Давай читай.

– И в этот миг вопросил я Князя Божественного Присутствия. Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне…

– Теперь понимаешь?

– Простите, ребе Эзра. Это так невнятно…

– Медленно повтори последнюю фразу.

– Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне…

– И ответил он мне… что? Не видишь, что тут не хватает концовки? И дальше: был ли он одним из?.. Чего? Три вопроса и продолжение, которое никак не вяжется. И повторяющиеся многоточия.

Эзра снова указал на следующую страницу:

– Ошибка его была лишь в том, что повстречал он… Повстречал кого? И вот еще тут: верую, что нет… И, наконец, уверовали дети Израиля. Я из тех… Из кого?

Голос раввина слегка повысился.

– Если бы лишь одна фраза была не дописана, то можно было бы подумать, что писавший просто на мгновение отвлекся. Но в данном случае это не так, поскольку такое повторяется! Возникает вопрос: почему? Почему Абен устроил подобную мистификацию? В сопроводительном письме нет даже намека на это.

– Возможно, тому есть объяснение.

– Слушаю.

Молодой человек внезапно смутился.

– Может быть, недостающие слова находятся в другом месте.

– В другом месте?

– Да. Может быть, они в том пакете, что я отдал вчера вечером, прежде чем прийти к вам.

– Ты хочешь сказать, что было еще одно письмо?

– Да. Почти такое же, как это. – Раввин пришел в ужас:

– Твой отец написал дубликат? Кому ты его отдал?

– Некоему… – Дан с трудом вспомнил имя, – шейху ибн Саррагу. Шахиру ибн Саррагу.

Эзра едва не задохнулся.

– Язычник?!

– Ну, во всяком случае, мусульманин, это точно.

– Да кто он такой, этот субъект? Дан сокрушенно покачал головой:

– Не сердитесь на меня, ребе. Я ничего о нем не знаю. Мне известно лишь, что отец настоятельно потребовал, чтобы в первую очередь я пошел к нему.

Нет, это уже точно слишком! Мало того шока, что Эзра испытал при известии о смерти друга, этой сумасшедшей истории о разговоре с Всесильным, так теперь еще араб!.. Закрыв лицо ладонями, он пробормотал несколько слов, которые, буде произнесены более разборчиво, можно было бы счесть размышлением вслух.

– Чего-то я не улавливаю, и мне это не нравится.

– Я хотел бы вам помочь, но…

Эзра неожиданно резво вскочил со стула. И лишь сейчас Дан оценил его рост. Раввин был очень высок, намного выше среднего, и чрезвычайная худоба вовсе не портила его, а наоборот, придавала некую утонченность.

– Ты немедленно отведешь меня к этому человеку.

– Это невозможно, ребе! Я должен вернуться в Куэнку! Не говоря уже о том, что выходить сейчас на улицу – сущее безумие!

Раввин нервным жестом сгреб бумаги, засунул в котомку и заторопился к дверям.

– Сейчас же! – приказал он тоном, не допускающим никаких споров. – Сейчас же!

Не успели они перешагнуть порог дома, как обоих окатил холод. Над городом медленно расцветала заря, окрашивая розовым снежные контуры Сьерра-Невады.

В южном квартале грохотала канонада.

– Где? – вопросил Эзра. – Где он живет?

– Да тут.

– Ты хочешь сказать, в Альбаисине?

– Ну да. Только на вершине холма. Примерно час ходьбы по крутому подъему.

– И речи быть не может, чтобы идти пешком.

– Но как же тогда?

– Как же – что? У меня есть лошадь, и я еще вполне способен взобраться на нее.

И действительно, на заднем дворе стояла лошадь. Дан ожидал увидеть какую-нибудь дохлую клячу, но это оказался великолепный вороной.

– Да не стой ты как пень! Помоги оседлать его!

Сам не зная как, молодой человек обнаружил, что уже едет верхом по лабиринтам улочек. Вопреки всем ожиданиям Эзра, несмотря на возраст, сидел прямо как жердь, с решительным выражением, придававшим ему горделивый вид.

Вскоре по правую руку на вершине лесистого холма показалась Альгамбра, мавританский дворец, о котором говорили – настолько он был великолепен, – что его возвел Аллах собственными руками. Они обогнули один из бесчисленных общественных водоемов, снабжавших город водой, миновали сады Хенералифе, в которых росли кипарисы и олеандры. На высоте Дарро они пересекли мост Кади и поскакали направо. Вооруженные люди бежали неизвестно куда, потные и взъерошенные.

Когда они добрались до вершины холма, над Торрес Бермехас начало появляться огромное красноватое солнце.

Возле мечети Абд Эль Рахмана Дан указал на стоящий в стороне дом, ослепительно белый, с двумя маленькими окошками.

– Это здесь.

– Отлично. Я ненадолго. – Старый раввин спешился.

– Погодите, ребе Эзра! Я не могу вас ждать. Мне совершенно необходимо вернуться в Куэнку. Я же вам говорил, у меня жена и ребенок!

Эзра резко повернулся. На его лице промелькнуло виноватое выражение.

– Понимаю. Прости, что задержал. Оставь лошадь себе.

– Благодарю вас, но она мне ни к чему. Раввин некоторое время молча изучал юношу.

– Цетеха ле-шалом. Счастливого пути, сын мой.

Он неожиданно схватил молодого человека и прижал к груди.

– Цетеха ле-шалом… – повторил он.

Отстранившись, он сунул под мышку котомку с рукописью Абена Баруэля и пересек расстояние, отделяющее его от жилища араба.

Едва дойдя до двери, он взялся за дверной молоток и резко постучал.

– Входите. Я ждал вас.

Показалось ли ему это, или в тоне хозяина действительно прозвучали иронические нотки?

– Вы меня ждали?

– Да. Ну, точнее сказать, я ждал кого-то, незнамо кого. Раз вы меня нашли, значит, вам известно мое имя. Не соблаговолите ли сообщить мне ваше?

– Самуэль. Самуэль Эзра.

– Салям алейкум, или вы, наверное, предпочитаете шалом леха?

Ироничные нотки, которые раввин уловил у своего собеседника, проявились более явно. С трудом подавив нарастающее раздражение, Эзра лишь пожал плечами.

– Не соизволите ли проследовать за мной? Нам будет спокойней в моем рабочем кабинете. Детишки уже скоро проснутся.

Как и все арабские жилища в Гранаде, этот дом выглядел скромно. В отличие от построенных на склоне домов у него не было патио. Мужчины миновали прихожую, прошли по прямому узкому коридору и оказались в небольшой светлой комнате. На квадратном шелковом ковре стоял письменный стол из массивного дуба. Стенные полки, заставленные черными книгами, создавали в помещении академическую атмосферу. Маленькая дверца справа в глубине комнаты вела на террасу.

Араб указал на диван, усыпанный парчовыми подушками.

– Присаживайтесь, прошу вас.

Эзра, воспользовавшись тем, что араб направился к бюро, внимательно оглядел хозяина.

Среднего роста, с могучей шеей, крепко сбитый, как бык. От него веяло силой. Лет пятидесяти пяти – шестидесяти. Нижнюю часть лица скрывала густая борода цвета «перец с солью», редеющая к ушам. Над темными глазами нависали кустистые брови.

Канонада снаружи усилилась.

– Должно быть, вам очень не терпелось приехать сюда. Сейчас прогулки по улицам Гранады небезопасны.

Эзра не ответил.

– Мне кажется, вы озадачены, или я ошибаюсь? Никаких сомнений: этот человек над ним издевается. Эзра вспомнил Абена Баруэля: да что же это за логогриф, которым он развлекался? Нужно встать и уйти.

– Шейх ибн Сарраг, если я озадачен, то и у вас, мне кажется, есть повод тоже быть озадаченным.

– Возможно. Все будет зависеть от тех выводов, к которым мы с вами придем. Во всяком случае… если вы того желаете.

Не успел Эзра что-либо ответить, как араб спросил:

– Вы верите в эту историю с сапфировой Скрижалью?

– А если я спрошу вас о том же?

– Дорогой мой, мы с вами слишком мудры, чтобы тратить время на игры такого рода. Ответьте мне. Вы верите?

– А если я скажу «да»?

Ибн Сарраг слегка откинул голову и некоторое время задумчиво стоял.

– Признайте все же, что это очень необычно. – И тут же поинтересовался: – Вы хорошо знали Абена Баруэля?

– Это был мой самый дорогой друг. Но вы? Что вас связывало с ним?

– Это был и мой тоже самый дорогой друг.

– Вы шутите!

На губах ибн Саррага промелькнула грустная улыбка.

– Ваша реакция меня не удивляет. Вы спрашиваете себя, как это еврей Абен мог удостоить своей дружбы араба, сына ислама? Гоя, как вы говорите. Я прав?

Эзра попытался скрыть свое смущение.

– Чтобы не было недопонимания, знайте, что я не очень жалую евреев. Я не испытываю особой симпатии к вашему народу. В Абене Баруэле я любил человека.

Что ж, по крайней мере, с этим все ясно.

– И в этом вся разница между вами и мной. Я же любил в Абене и еврея.

– Еврея… обращенного? Или другого?

– Вы очень меня разочаровываете, ибн Сарраг. И подумать только, буквально только что вы ссылались на мудрость. Я забыл, что вы араб.

Тут настал черед шейха смутиться:

– Не поговорить ли нам о ваших познаниях? Поскольку, думается мне, раз Баруэль выбрал вас, то не только ради дружбы.

– Уж наверняка. Полагаю, познания, что он обнаружил у вас, есть и у меня. Наверняка вы способны прочесть на память все сто четырнадцать сур.

– А вы относитесь к тем редким экземплярам, которые могут похвастаться тем, что знают наизусть все пять книг, составляющих Тору.

Эзра довольствовался тем, что лишь слегка кивнул.

– Вернемся к Скрижали.

Самуэль собрался было ответить, как его прервали три быстрых удара в дверь.

– Войдите! – бросил ибн Сарраг.

Вошел молодой слуга лет двадцати пяти, с тонкими чертами лица и гордым станом, неся крошечный поднос с дымящимся стаканом.

– Ваш чай, господин.

– Не желаете ли? – предложил шейх Эзре.

– С удовольствием.

– Обслужи нашего гостя, Сулейман. Мне принесешь другой.

Слуга удалился, косясь на Самуэля.

– Раб? – поинтересовался Эзра.

– Раб или слуга, какая разница?

– Огромная. В одном из вариантов человек свободен.

– Дорогой мой, все зависит от того, что вкладывать в понятие свободы. Но давайте не будем начинать этот диспут. Мне кажется, есть более насущные проблемы. Сапфировая Скрижаль. Вы дали понять, что она может действительно существовать.

Эзра, прежде чем ответить, отпил глоток чая.

– Я в этом убежден.

– Если это так, то, я полагаю, вы отдаете себе отчет, что мы имеем дело с самым невероятным, самым чудесным приобретением за всю историю человечества? Бесценным сокровищем. Доказательством бытия Бога!

– Вы забыли добавить одну существенную деталь: это рано или поздно приведет к крушению всей политической и религиозной системы, которая правит Испанией с установления Инквизиции.

Ибн Сарраг нахмурился:

– Я не очень понимаю связь.

– Поймете однажды – если этот день настанет, – когда увидите содержание послания.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но у меня такое впечатление, что вы уже предвидите это содержание. Это может быть, к примеру, стих, который утверждает главенство иудаизма над двумя другими религиями. Я угадал? – И добавил, слегка улыбнувшись: – А, по-моему, мы там увидим лишь руководство Аллаха.

– Не хочу вас обидеть, но Элохим или Адонаи мне кажется более вероятным.

– И по какой же причине, позвольте поинтересоваться? Термин «Аллах» вас, значит, шокирует?

– Нет, не шокирует. Но все же он, безусловно, связан с вашей религией. Если у вас есть дубликат письма Абена, то от вашего внимания не могло ускользнуть, что основным элементом этого события является тетраграмматон: йод, хе, вау, хе. Я не вижу, как этот текст может касаться ислама.

И снова появление молодого слуги прервало беседу. Обслужив хозяина, юноша покинул кабинет, опять бросив любопытный взгляд на раввина.

– Мне думается, вы несколько чрезмерно напыщенны, – продолжил ибн Сарраг. – Ключевым моментом письма Абена действительно является тетраграмматон, но в остальном это не так. Я имею в виду план.

Шейх взял лежащий на бюро листок и указал на котомку, которую Эзра положил на колени.

– Полагаю, все в ней?

– Увы, нет, поскольку другой частью обладаете вы.

– Вы хотите сказать, мы с вами в равном положении? Тогда я предлагаю сравнить первый Чертог. Вы увидите, что ошибаетесь, отбрасывая ислам.

– Отлично.

Эзра начал медленно читать:

ПЕРВЫЙ ГЛАВНЫЙ ЧЕРТОГ.

Да славится И. Е. В. Е. в царствии его. Имя есть 6.

И в этот миг вопросил я Князя Божественного Присутствия.

Я сказал ему: Как имя твое? И ответил он мне…

Он замолчал.

– Полагаю, у вас есть продолжение? Ибн Сарраг кивнул:

– Я зовусь Отрок.

– Был ли он одним из?..

– Спящих И Ракима…

— Повторите, пожалуйста?

– Спящие И Ракима. Этот термин вам наверняка ни о чем не говорит?

Эзра вынужден был признаться, что нет.

– Это выражение является частью восемнадцатой суры, именуемой «Пещера». В нескольких айатах можно обнаружить аллюзии на «спящих». Например, девятый айат: «Думал ли ты когда-нибудь о том, что обитатели пещеры и Ракима были одним из чудес среди знамений Наших». Или восемнадцатый: «И ты бы мог подумать, что они не спят, хотя они на самом деле спали…» – Шейх сознательно выдержал паузу, прежде чем закончить, улыбаясь краешком губ. – Так что, как видите, Аллах тоже фигурирует. К тому же есть не только это упоминание о «спящих». Не соблаговолите ли продолжить чтение?

– Я, встретившийся с ним, сначала подумал назвать его Азазел. Я ошибался. Ошибка его была лишь в том, что повстречал он…

– Что повстречал он Малика.

– Если не ошибаюсь, все слова, не имеющие отношения к еврейской религии, из моего текста изъяты! – буркнул раввин.

– Вы сами это сказали. Малик – это в некотором роде эквивалент имени, которое названо далее, то есть: Азазел…

– И Ахмедаи, — опередил его Эзра, указывая слово в абзаце.

– Поскольку дальше сказано: И Ахмедаи. А в нашей религии Ахмедаи – это демон. Точнее, демон супружеской связи. Тогда как в каббалистической литературе и мидрашах Азазел считается комбинацией имен двух падших ангелов: Оуза и Азаэля. Спустившиеся на землю во времена Каина, они морально пали. На самом деле Азазел может быть эквивалентом дьявола.

– Полагаю, вам известно, что такое хадисы?

– Что за вопрос! Это краткие повествования, содержащие описание поступков и высказываний вашего пророка.

– Ну, так знайте, что Малик там упомянут. Мухаммед, да славится имя его, – упоминает его как одного из стражей Ада. «Видел я также Малика, стража Ада». Так что в некотором роде наши три персонажа – братья. – Ибн Сарраг развел руками: – И вы по-прежнему не хотите Аллаха?

В ответ Эзра встал с дивана и подошел к шейху.

– Я продолжу!

И Ахмедая, и что жил в час, когда пишу я на вершине холма с пологими спусками, на пепле Гадеса.

У подножья этого холма спит сын Иавана, и сон его шепчет, вливаясь в море: верую, что нет…

– … верую, что нет иного Бога, кроме того, в кого уверовали дети Израиля. И я из тех…

И я из тех, кто покорился (Его воле)!

Последние слова Сарраг произнес с победоносным видом.

– Весь этот абзац, написанный Абеном, взят дословно из десятой суры, айат девяносто: «И сказал фараон: „Верую, что нет иного бога, кроме Того, в Кого уверовали дети Израиля. И я – из тех, кто покорился (Его воле)“. Последнее слово совершенно ясно намекает на ислам. Вам наверняка небезызвестно, что по-арабски слово «ислам» происходит от глагола «аслама», который означает «покоряться». Покоряться Богу, естественно. Из чего вытекает, что мусульмане – те, кто «покорился».

Мужчины уставились друг на друга, как борцы на арене. Ибн Сарраг заговорил первым. Его тон несколько утратил уверенность.

– Могу я вам кое в чем сознаться? Я совершенно растерян.

– Я тоже. Особенно когда думаю о том, что мы с вами всего лишь разобрались с первым Чертогом, а есть еще семь других.

От разрывов более близких, чем раньше, вздрогнули стены комнаты. Шейх хлопнул ладонью по крышке бюро.

– Чума на этих князей и интриганов, которые их поддерживают! Да повергнет их шайтан в геенну огненную и навсегда избавит нас от них!

На губах раввина расцвела веселая улыбка:

– Так-то вы отзываетесь о ваших братьях?

– Братьях? Если эти мусульмане, которые режут друг друга, – мои братья, то я отрекаюсь от таких братьев! Эти безумцы совершают преступление против Аллаха, против самой природы! – Он резко встал. – Пойдемте! Я покажу вам кое-что.

Шейх подошел к маленькой дверце в стене, распахнул ее и пригласил гостя выйти на террасу.

– Посмотрите! Полюбуйтесь этим великолепием!

Отсюда открывался вид на всю Гранаду и окружающий ее ландшафт. Город уже задыхался от жары. Покрытая трещинами Вега колебалась от знойной дымки и легкого ветерка со Сьерра-Невады. Прямо напротив возвышалась Альгамбра, ее дворы и сады, усаженные розами и лимонами. Внизу прямого ущелья, расширявшегося на выходе с гор, простиралась долина Дарро. Если бы не грохот канонады, доносившейся с Касбы, можно было бы услышать журчание реки. К югу простирались огромные леса и фруктовые сады, меж которых тек серебристый Хениль, питающий многочисленные оросительные каналы.

– Вы понимаете… Этот сад Аллаха они уничтожают. Последнюю арабскую мечту в Андалусии. Сопротивление христианским королям и так дело довольно безнадежное, так в довершение всего наши собственные вожди сцепились между собой! Еще более печально говорить, что Гранада однажды падет из-за женской ревности…

Раввин скептически глянул на него:

– По-моему, вы сильно преувеличиваете.

– Вы находите? С тех пор, как эта пленница-христианка, эта Изабелла де Солис, ставшая после принятия ислама Сорайей, вошла в жизнь султана Абу эль Хассана, этот человек потерял голову. Он, начавший свое правление величественно и мудро, заканчивает его деспотом и глупцом! Он дошел до того, что предал свою законную супругу Айшу, предпочтя детей от этой христианки Абу Абдалле Мухаммеду, которого христиане прозвали Боабдилом, и его брату Юсуфу. Именно потому, что Айша почувствовала, что трон может ускользнуть от ее детей, она и устроила заговор против своего мужа, последствия которого широко известны… – Сарраг неожиданно взъярился: – Плевать мне на эти дрязги! Пусть они все сдохнут, лишь бы Гранада уцелела! Потому что если арабы потеряют последнюю территорию в Андалусии, они навсегда утратят право на счастье.

Пока они разговаривали, под небесами опять воцарилась тишина. Стало слышно журчание Дарро. Снова проснулись ароматы, выйдя из укрытия, куда их задвинула убийственная глупость людей.

– Не продолжить ли нам беседу внутри? – предложил Эзра.

Шейх согласился.

Усевшись за свое бюро, он поинтересовался:

– Вы не задавались вопросом, почему Абен выбрал слово «чертог»? Не было бы проще использовать термин «загадка»?

– Вспомните, в записях, что он нам оставил, он выделяет персону Ханоха, или Еноха, подчеркивая, что тот был первым хранителем божественного послания. Так как же не провести параллели с этими таинственными произведениями, именуемыми «книги Еноха»? Потому что, представьте себе, они существуют, и их три: эфиопская книга Еноха, славянская книга Еноха и иудейская книга Еноха. Знаете, как их называют все вместе?

Сарраг покачал головой.

– «Книга Небесных Чертогов». Учитывая, что иудейская книга Еноха сама по себе разделена на Чертоги.

– Вы не ответили на мой вопрос. Почему «чертог»?

– Потому что – во всяком случае, я так думаю – на языке алхимиков «чертог» означает тайну. В высшей сфере. И как таковой является центром мира, страны. Мне думается, разделив свой план на «чертоги», наш друг хотел обратить наше внимание на важность символики в наших поисках. Может быть, это скрытое предупреждение.

– А это прилагательное? Я имею в виду слово «главный».

Раввин воздел руки к небу.

– Я заметил. Некоторые чертоги называют «главными», некоторые – «малыми». Ну, в данном случае вынужден признать, что ничего не понимаю.

– И еще: каким образом расшифровка смысла, скрытого в этом Чертоге – если нам это удастся, – приведет нас к Скрижали?

Самуэль Эзра вернулся на диван.

– Думаю, если нам удастся разобраться с символами, содержащимися в этом тексте, мы, таким образом, обнаружим точные указания места, где спрятана Скрижаль. – Он вздохнул. – Знаете, я всю ночь напролет размышлял над этой проблемой.

– Пусть вас утешит, что я был занят тем же. Во всей этой путанице все же кое в чем мы можем быть уверены. А именно в двух моментах. Восемь Чертогов разделены на части. Вы обладаете одной частью, я – другой.

– И это означает?..

– По каким-то неведомым нам причинам наш друг Абен Баруэль хотел объединить нас.

– Связать, вы хотите сказать!

– Без меня у вас ничего не выйдет. И наоборот.

– Но это же совершенно абсурдно, признайтесь!

– Абсурд, возможно. Но мы ничего не можем поделать, Эзра. Дело обстоит именно так.

– Скажите, ибн Сарраг, почему вы заинтересованы в этой Скрижали? Вся ее история полностью иудейская. С незапамятных времен она всегда передавалась только евреям. Вы ведь сами прочли, как и я: Авраам, Иаков, Левий, Моисей, Осия, Соломон, Ицхак Баруэль и другие неизвестные. Душа этой Скрижали заряжена Историей моего народа. Ну и?..

– Вы меня поражаете! Какой человек, ученый, поэт, влюбленный в Науку или Литературу, принц или нищий, не мечтал бы узреть хотя бы на мгновение неопровержимое доказательство существования Бога? Ответьте мне! Покажите мне такого человека. Кроме того, если я правильно понял объяснения Абена, эта Скрижаль ответит на основные вопросы человечества. Он сказал именно человечества. А не конкретно евреев. Считаете ли вы, что тут нет места потомкам того, кто назвал себя «печатью пророков»? Я имею в виду Мухаммеда, да благословит Всемогущий его имя!

Эзра не колебался ни секунды:

– Никакого. Не в данном контексте. Я вам повторяю: Скрижаль предназначена моему народу, избранному народу.

Араб с отвращением всплеснул руками.

– Наконец-то слова, которых я ждал! Избранный народ! Вековечная претензия. Вы забыли, что более не имеете на это права, если вообще когда-либо имели! Вы предали заповеди Моисея! И не единожды, а тысячи раз! Должен ли я напомнить, что сказал о вас Пророк? «Те, кому была доверена Тора, и которые затем отринули ее, похожи на несущего книги осла».

Эзра, побледнев как полотно, поднялся.

– Осел вас приветствует, шейх ибн Сарраг.

– Как вам будет угодно.

Раввин быстро собрал листочки и ринулся к двери.

– Так уходите, Самуэль Эзра! Уходите же!

В тот момент, когда дверь уже почти захлопнулась, араб воскликнул:

– Но помните: это не от меня вы бежите! А от вашего друга Абена Баруэля! Это его память вы предаете! Его память! – Гневным жестом ибн Сарраг смел разбросанные по бюро листки. – Будь прокляты недоверчивые!

– Есть одна сура, которую вы забыли упомянуть, шейх ибн Сарраг…

Араб подскочил. Он не слышал, как Эзра вернулся.

– Да, – продолжил тот. – Если память мне не изменяет, это сорок седьмой айат второй суры:

«Сыны Израиля! Вы вспомните ту милость, которой вас Я одарил, и то, что Я возвысил вас над прочим людом».

Араб немного расслабился.

– Вы только что дали мне дополнительный повод наложить руку на эту Скрижаль. Причем самый лучший. Я цитирую Баруэля:

«И тогда эти люди смогут обрести свет во времена тьмы, утешение в моменты сомнений, мудрость, когда кругом царить глупость, истину, когда кругом главенствует ложь».

Мы, наконец, узнаем, за кем Истина, за Мухаммедом или Моисеем. Кто из них придерживался истинной веры. Единственной.

– В таком случае прекращение поиска будет воистину святотатством. Я не прощу себе, если пропущу окончательное откровение: посрамление ислама.

– Дорогой Эзра, ну, ошибка восьмисотлетней давности, пусть. Но ложь, восходящая к временам Адама и Евы! Признайтесь, это будет апофеоз!

Раввин презрительно отмахнулся:

– Увидим. Но все же позволю себе обратить ваше внимание на то, что Абен ни словом не упомянул о содержании полученного им послания. Может оказаться так, что мы найдем табличку, а она опять замолчала.

– А вы не думаете, что игра стоит свеч?

Самуэль согласно кивнул:

– Я сожалею лишь об одном: что вынужден играть в эту игру вместе с вами.