Текст книги "Завоевание Константинополя"

[Сдача города. Коронация Алексея IV (18 июля – 1 августа 1203 г.)]

181

И знайте, что никогда Бог не избавлял каких-либо людей от большей опасности, чем та, которой он подверг рать пилигримов в этот день. И знайте, что не было среди них такого храбреца, который бы не испытывал великой радости. Так остановилась в этот день битва, ибо ничто не делается иначе, чем как это угодно Богу. Император Алексей возвратился в город, а те, кто находился в войске, отправились в свой лагерь, и они скинули оружие и снаряжение, усталые и утомленные; а потом они подкрепились немного и немного выпили, ибо у них было мало провизии.

182

А теперь послушайте-ка о чудесах нашего Господа, как они великолепны повсюду, где ему угодно их сотворить. Этой самой ночью император Алексей Константинопольский взял из своей сокровищницы столько, сколько мог унести, и увел с собой тех из своих людей, которые захотели уйти оттуда; так он бежал и покинул город[391]391
  Согласно данным, содержавшимся в письме графа Гюга де Сен-Поля к герцогу Лувенскому, а также по известиям Робера де Клари (гл. L–LI), Алексея III, возвратившегося в Константинополь, убедили было дать наконец бой крестоносцам. Он пообещал сделать это на следующий день, но, в конце концов, все же предпочел уклониться от сражения и сбежал. Как рассказывает Никита Хониат, Алексей III, едва забрезжил рассвет, погрузился на корабль и, прихватив с собой золото и прочие драгоценности на сумму в тысячу фунтов, бросив жену и детей, подался в Дельбет.


[Закрыть]. А те, кто пребывал в городе, были сильно поражены. И они отправились к темнице, где был император Сюрсак, у которого были вырваны глаза, и они облачили его по-императорски; и они отвели его в знатный дворец Влахерны, и они усадили его на высокий трон, и они выказали ему повиновение как своему сеньору. И потом они назначили послов по совету императора Сюрсака и послали их в войско; и они известили сына императора Сюрсака и баронов, что император Алексей бежал и что они восстановили императором императора Сюрсака.

183

Когда молодой царевич узнал об этом, он известил маркиза Бонифация Монферратского; и маркиз созвал баронов всей рати. И когда они собрались в шатре сына императора Сюрсака, он рассказал им эту новость. И когда они узнали ее, то нечего и говорить, какова была их радость: ибо никогда не было на свете большей радости; и все они с великим благочестием воздавали хвалу нашему Господу за то, что он в столь короткое время оказал им поддержку и из столь плачевного положения, в котором они находились, столь их возвысил. Вот почему можно сказать: «Тот, кому Бог захочет помочь, тому никакой человек не в состоянии причинить зла».

184

Тогда начало светать[392]392
  Это происходило ранним утром 18 июля 1203 г.


[Закрыть] и рать начала вооружаться; и все в лагере вооружились, потому что они не слишком доверяли грекам. А из города начали выходить вестники, по одному или по двое, и они рассказывали те же новости. Совет баронов и графов, а также дожа Венеции решил так, что они направят послов в город, чтобы разузнать, как там обстоят дела, и коль скоро то, что им поведали, окажется правдой, то пусть потребуют от отца, чтобы он подтвердил условия, которые взял на себя его сын, а иначе они не позволят сыну вступить в город. Послы были избраны: одним был Матье де Монморанси, другим – Жоффруа, маршал Шампани, а еще два венецианца от дожа Венеции.

185

Послов проводили до ворот города, и отворили им ворота, и они спешились. И греки расставили англов и датчан с их секирами от ворот до Влахернского дворца[393]393
  По византийскому обычаю, никто не имел права въезжать в императорский дворец на коне, за исключением самого василевса. Аналогичной привилегией во Франции обладали короли и принцы королевского дома.


[Закрыть]. Там они увидели императора Сюрсака, столь богато одетого, что напрасно было бы искать человека, одетого более пышно, а рядом с ним его жену, императрицу, которая была прекрасной дамой, сестрой короля Венгрии[394]394
  Имеется в виду Мария (Маргарита), дочь венгерского короля Белы III и сестра Имрэ, унаследовавшего его трон. В 1186 г., когда Маргарите было всего 8 лет, ее выдали замуж за уже пожилого тогда Исаака II Ангела, и она приняла имя Мария. По традиции к торжеству бракосочетания василевсы собирали дань натурой с подвластных империи народов. Сбор такой дани в 1186 г. послужил поводом для восстания болгар, в результате которого Болгария добилась политической самостоятельности и образовалось Второе Болгарское царство.


[Закрыть]. И там было столько других знатных мужей и знатных дам, что нельзя было и шагу ступить, и дам, столь богато разодетых, что пышнее и быть не может[395]395
  Виллардуэн не случайно подчеркивает пышность одеяний придворной аристократии в Константинополе: богатство Византии обычно производило сильное впечатление на выходцев из феодальных кругов Западной Европы, особенно на рыцарство.


[Закрыть]. И все те, кто за день до того был против него, в этот день все повиновались его воле.

186

Послы подошли к императору Сюрсаку; и император, и все остальные оказали им великие почести. И послы сказали, что они хотели бы поговорить с ним с глазу на глаз от лица его сына и баронов рати. И он встал; и он вошел в некие покои и повел с собой только императрицу, и своего канцлера, и своего толмача, и четырех послов. По согласию послов Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампани, взял слово и сказал императору Сюрсаку:

187

«Государь, ты видишь, как мы послужили твоему сыну и насколько мы выполнили наши обязательства по отношению к нему. Но он не может войти сюда, пока не получит подтверждения обязательств, которые взял по отношению к нам. И он просит вас как ваш сын подтвердить его обязательства в том виде и таким образом, как он их принял в отношении нас». «Каковы же обязательства?» – спросил император. «Они такие, как я вам скажу», – ответил посол.

Император Исаак II

188

«Прежде всего поставить всю империю Романии в повиновение Риму, от которого она некогда отпала; потом выдать 200 тыс. марок серебром тем, кто находится в войске, и обеспечить малых и великих съестным на год; и доставить 10 тыс. человек на своих кораблях и содержать их за свой счет в течение года; и содержать за свой счет в Заморской земле до конца своей жизни 500 рыцарей, которые будут охранять эту землю. Таково соглашение, которое сын ваш заключил с нами; и он скрепил его клятвой и грамотами с висячими печатями, причем и от имени короля Филиппа из Германии, чья жена – ваша дочь. Мы желаем, чтобы вы тоже подтвердили это соглашение»[396]396
  Виллардуэн излагает здесь в несколько сокращенном виде условия соглашения, подписанного царевичем Алексеем с крестоносцами (см. выше, § 93). Текст одной из редакций рукописи содержит дополнение, по которому крестоносцы оставляли за собой право определить соотношение рыцарей и пехотинцев в том контингенте, который будет направлен императором в Святую землю.


[Закрыть].

189

«Разумеется, – сказал император, – обязательства очень велики, и я не вижу, как они могут быть исполнены. И тем не менее вы так послужили ему, и ему и мне, что, если даже вам отдать всю империю, вы этого вполне заслужили бы». И много было говорено и повторено всяких слов в этом роде. Но конец был таков, что отец подтвердил обязательства в том виде, как их принял сын, скрепив клятвой и висячей грамотой с золотой буллой. Грамота была вручена послам. Затем они покинули императора Сюрсака и возвратились обратно в войско и сказали баронам, что выполнили свое поручение.

190

Тогда бароны уселись на коней и с превеликой радостью привели молодого царевича в город к его отцу. И греки открыли ему ворота и приняли его с превеликой радостью и с превеликим торжеством[397]397
  Об этом пышном приеме рассказывают также Гюг де Сен-Поль в письме к герцогу Лувенскому, где сообщается также и о пиршестве, устроенном по этому поводу, Робер де Клари и византийский историк Никита Хониат.


[Закрыть]. Радость отца и сына была очень большой, ибо они давно не виделись, и еще потому, что прежде всего благодаря Богу, а потом благодаря пилигримам они из столь великой бедности и столь великих невзгод вознеслись на такую высоту. Весьма велика была радость также и в Константинополе и вне его, среди рати пилигримов, по причине успеха и победы, которую даровал им Господь.

191

И на следующий день император, а также его сын попросили графов и баронов пойти и разместиться, Бога ради, по другую сторону гавани, близ Эстанора[398]398
  Эстанор – еврейское предместье Константинополя.


[Закрыть]: ибо если бы они расположились в городе, то могли бы опасаться распри с греками, в которой город ведь мог бы быть уничтожен[399]399
  Жоффруа де Виллардуэн употребляет здесь сослагательное наклонение вместо прошедшего времени, потому что этот пассаж передается у него как бы в виде полупрямой речи.


[Закрыть]. И наши сказали, что они уже столько и всячески послужили царевичу, что не могли бы отказать ему в таком деле, о котором просили его отец и он. Так они отправились расположиться по другую сторону[400]400
  Большинство современных Крестовому походу авторов отмечают, что в действительности крестоносцы и сами не замедлили расположиться в районе предместья Перы. Бодуэн Фландрский, первый латинский император, в своем письме папе излагает, однако, ситуацию таким образом, что это было сделано по просьбе византийского императора (но, судя по письму, крестоносцы расположились там уже после того, как было решено зазимовать в Константинополе). Согласно известию Робера де Клари (гл. LXV) «пилигримы» приняли меры предосторожности: для охраны Влахернского дворца они оставили Пьера де Брасье и, кроме того, срыли на 50 туаз (более 10 м) городские укрепления.


[Закрыть]. И они пребывали таким образом в мире и спокойствии, пользуясь великим изобилием доброй провизии.

192

Теперь вы можете узнать, что многие из войска отправлялись повидать Константинополь, и богатые дворцы, и высокие церкви, которых там было так много, и великие богатства, каких никогда вообще не было столько в каком-либо городе. Что до реликвий, то о них и говорить нечего, ибо их было в то время в городе столько же, сколько имелось во всем мире[401]401
  Подробные сведения о константинопольских реликвиях, об их «ценности» (с историко-религиозной точки зрения) и об их пересылке на Запад были собраны и приведены в двухтомной публикации французского католического исследователя графа П. де Риана «Священная Константинопольская добыча» (Женева, 1877–1878). Там же автор поместил ряд «малых хроник» (Гюнтера Пэрисского и др.), содержащих данные об этих реликвиях.


[Закрыть]. Греки и французы вели между собой торг всякой всячиной, разными товарами и прочим добром.

193

По общему согласию французов и греков было решено, что новый император будет коронован в Праздник монсеньора святого Петра, в начале августа[402]402
  1 августа 1203 г.


[Закрыть]. Как было решено, так и было сделано. Он был коронован торжественно и с большими почестями, как короновали греческих императоров. Затем он начал выплачивать деньги, которые должен был ратникам войска, и они поделили деньги между всеми и вернули каждому столько за его перевоз, сколько он уплатил в Венеции[403]403
  Иными словами, из полученных денег возместили расходы тем, кто еще в Венеции уплатил за свой собственный перевоз и за перевоз других крестоносцев. Из письма крестоносцев Иннокентию III явствует, что Алексей IV обязан был обеспечить «пилигримов» провизией сроком на год и уплатить 200 тыс. марок. По сообщению Робера де Клари (гл. LVI), молодой император выплатил им 100 тыс. марок, из которых венецианцам пошли 50 тыс. (по соглашению им ведь полагалась половина всей добычи), а еще 36 тыс. марок – в уплату того, что им должны были за перевоз крестоносцы; остаток был употреблен на оплату тем, кто еще в Венеции авансировал «пилигримов», оказавшихся там без достаточных средств.


[Закрыть].

[Крестоносцы решают продлить свое пребывание в Константинополе]

194

Новый император часто навещал баронов в лагере[404]404
  Византийский историк Никита Хониат с негодованием упоминает об этих визитах Алексея, во время которых тот фамильярничал с крестоносцами, пьянствовал, играл в кости, лишаясь тем самым всякого уважения в глазах соотечественников.


[Закрыть]; и он выказывал им великие почести, самые большие, какие только мог выказать; и, конечно, он должен был так поступать, ибо они ведь сослужили ему весьма добрую службу. И вот однажды он явился один повидать баронов в доме Бодуэна, графа Фландрии и Эно. Туда позвали частным же образом дожа Венеции и знатных баронов. И он молвил им слово и сказал им[405]405
  Хроника «Константинопольское опустошение» излагает содержание обещаний, данных тогда Алексеем IV, менее полно, но все же подтверждает, что император действительно обещал продлить время пребывания крестоносцев в столице до марта 1204 г. и обязался добиться согласия венецианцев на то, чтобы они продлили срок фрахта своего флота до конца сентября того же года. По известиям, содержащимся в письме Бодуэна к папе, написанном после его избрания латинским императором 16 мая 1206 г., было якобы договорено и то, что в августе 1203 г. (как раз тогда и велись все эти переговоры) патриарх Константинопольский получит паллиум из рук папы, для чего совершит поездку в Рим. Очевидно, однако, что это условие могло быть выдвинуто лишь по получении письма от папы, отправленного вскоре после первого завоевания Константинополя (18 июля 1203 г.) и достигшего адресата уже после того, как Алексей заключил соглашение с крестоносцами в августе месяце 1203 г.: среди обсуждавшихся пунктов соглашения такое условие, во всяком случае, отсутствует.


[Закрыть]: «Сеньоры, я стал императором благодаря Богу и благодаря вам; и вы сослужили мне самую большую службу, какую когда-либо предоставляли христианину. Так знайте, что многие делают вид, что благоволят ко мне, а на самом деле вовсе меня не любят; и что греки весьма раздражены тем, что я вашими силами восстановлен в своем наследии.

195

Близок срок, когда вы должны уехать; а ваш уговор с венецианцами продлится лишь до Праздника св. Михаила[406]406
  По договору, заключенному еще в Венеции в 1201 г., флот предоставлялся крестоносцам сроком на один год начиная со дня их отплытия из Венеции, т. е. фактически с 1 октября 1202 г. до 30 сентября 1203 г. Праздник св. Михаила отмечался 29 сентября 1203 г.


[Закрыть]. В такой короткий срок я не могу исполнить своих обязательств по отношению к вам. Знайте, коль скоро вы меня покинете, что греки ненавидят меня из-за вас; я потеряю свою землю, и они меня убьют. Сделайте же то, что я вам сейчас скажу: если вы останетесь до марта, тогда я обеспечу вам ваш флот еще на год начиная с Праздника св. Михаила, и я оплачу венецианцам расходы, и я выдам вам все, что будет надобно вам, до Пасхи. А за это время я сумею так укрепиться в моей земле, что уже не потеряю ее; и мои обязательства вам тоже будут исполнены, ибо я получу деньги, которые притекут ко мне со всех моих земель; и у меня будут тогда корабли, чтобы плыть с вами или чтобы послать их с вами так, как я это обещал[407]407
  По соглашению, подписанному еще во время пребывания в Задаре.


[Закрыть]. И тогда у вас будет целое лето, с начала до конца, чтобы воевать».

196

Бароны сказали, что они поговорят об этом без него. Они хорошо понимали, что то, что он говорил, – правда и что это было бы лучше всего и для императора, и для них самих. И они ответили, что могут сделать это только с согласия всей рати, и что они потолкуют об этом со всеми ратниками, и что известят императора о том, что смогут узнать. Итак, император Алексей покинул их и возвратился обратно в Константинополь. А они остались в лагере и на следующий день держали совет, куда собрали всех баронов и всех командиров войска и большую часть рыцарей. И тогда всем были поведаны эти слова императора.

197

И тут в войске возникло великое несогласие, как это случалось не единожды из-за тех, которые хотели, чтобы войско распалось, ибо им казалось, что дело тянется слишком долго. И та часть, которая на Корфу была в несогласии с остальными, убеждала других сдержать свою клятву и сказала им: «Дайте нам корабли, как вы поклялись сделать, ибо мы намерены двинуться на них в Сирию»[408]408
  См. выше, § 113–118.


[Закрыть].

198

А другие заклинали их и говорили: «Сеньоры, Бога ради, да не погубим честь, которую оказал нам Господь. Коль скоро мы двинемся в Сирию, то прибудем туда уже с наступлением зимы и не сумеем воевать: таким образом, дело нашего Господа будет загублено. Зато ежели мы обождем до марта, то оставим этого императора в хорошем положении и отправимся туда, имея вдосталь денег и провизии; и тогда мы двинемся в Сирию и повернем в землю Вавилонию[409]409
  Крестоносцы, следовательно, в какой-то мере не отказывались от мысли, что в конечном счете им все же удастся отправиться в Святую землю – факт, подтверждаемый и более поздним письмом Гюга де Сен-Поля, в котором как раз этот вопрос поставлен со всей определенностью, хотя некоторые другие пункты изложены в нем не столь четко.
  Судя по письму, предлагалось известить «тех, кто за морем», что они могут рассчитывать на скорое прибытие войска крестоносцев.


[Закрыть]; и флот наш останется с нами до самого Праздника св. Михаила, а потом со Дня св. Михаила до Пасхи, потому что венецианцы не смогут нас покинуть зимой. И таким-то образом Заморская земля сможет быть завоевана».

199

У тех, кто хотел расколоть войско, не было иных помыслов, лучших или худших, лишь бы войско распалось. А те, кто хотел сохранить войско в целости, потрудились так, что с помощью Бога дело решилось, в конце концов, вот каким образом: венецианцы снова поклялись оставить на год свой флот начиная с Праздника св. Михаила. И император Алексей дал им, сколько требовалось. Пилигримы же со своей стороны поклялись венецианцам продолжить на этот самый срок союз с ними, так как это они уже однажды сделали. И таким-то манером в войске были восстановлены мир и согласие.

200

Приключилась тогда у них в войске великая беда, ибо умер Матье де Монморанси, который был одним из лучших рыцарей королевства Франции, одним из самых почитаемых и любимых; и были великий траур и великая скорбь, одна из самых глубоких, причиненных войску кончиной одного лишь человека[410]410
  Кончину Матье де Монморанси особенно остро, по-видимому, пережили рыцари из Шампани, отрядом которых он командовал.


[Закрыть]. И он был похоронен в церкви иерусалимского госпиталя Св. Иоанна[411]411
  Некоторые комментаторы высказывали предположение, что речь идет о церкви тамплиеров, находившейся в районе храма Св. Георгия на Манганах (о котором писал русский паломник Добрыня Ядрейкович в своей книге «Паломник»). Однако, с нашей точки зрения, правильнее думать, что это была церковь ордена госпитальеров, или Св. Иоанна. Неточна формулировка, данная в переводе О. Смолицкой: «в храме Святого Иоанна Гостеприимца Иерусалимского» – такой святой в памятниках церковной литературы не значится.


[Закрыть].

[Покорение Византийских провинций. Первый пожар Константинополя (август – ноябрь 1203 г.)]

Византийские воины

201

Затем по общему согласию греков и французов император Алексей отправился из Константинополя с большим войском, чтобы приобрести себе империю и подчинить ее своей власти. С ним отправилась бо́льшая часть баронов, а другая осталась, чтобы охранять лагерь. Отправились с ним маркиз Бонифаций Монферратский и граф Гюг де Сен-Поль, и Анри, брат графа Бодуэна Фландрии и Эно[412]412
  Как явствует из рассказа Никиты Хониата, Алексей IV, навлекший на себя неудовольствие придворной аристократии союзом с латинянами, охотно предпринял эту завоевательную экспедицию: она давала ему возможность удалиться из столицы, где его поджидали опасности. Поход длился с середины августа до 11 ноября 1203 г.


[Закрыть], и Жак д’Авень, Гийом де Шанлитт, Гюг де Колиньи и много других людей, о которых книга здесь умалчивает. В лагере же остались Бодуэн, граф Фландрии и Эно, и граф Луи Блуаский и Шартрский, и большая часть пилигримов[413]413
  По сообщению Робера де Клари (гл. LVII), с императором Алексеем отправилась половина войска. Однако, как явствует из повествования автора хроники «Константинопольское опустошение», Анри д’Эно, не будучи удовлетворен суммой, которой вознаградил его император, вскоре вернулся в Константинополь. Бароны же, остававшиеся в лагере, рассказывает Робер де Клари, не зная, как заставить Исаака II уплатить деньги, которые они обязаны были возместить венецианцам, со своей стороны торопили ушедших в поход поскорее вернуться в Константинополь, сделав это самое позднее к Празднику Всех Святых, т. е. к 1 ноября 1203 г.


[Закрыть].

202

И знайте, что во время этого похода, в который отправился император, все греки, по сю и по другую сторону Рукава[414]414
  Судя по данным Никиты Хониата, Алексей IV, отправившийся в поход, чтобы на деле лишить Алексея III власти в стране, покорил всю Фракию, все ее города, включая Андринополь, продвинувшись вплоть до Кипселы, ставшей западным рубежом его владений. Гораздо более скудны сведения об этом походе, передаваемые Робером де Клари.


[Закрыть], признали его и подчинились его власти, и принесли ему ленную присягу и оммаж, как своему сеньору, кроме одного только Иоанниса, который был королем Блакии и Бугрии[415]415
  Иоаннис (правильно – Иоаннитца) был третьим, младшим из братьев-боляр Асенидов, с именами которых связано образование Второго Болгарского царства в 1186–1187 гг. В 1197 г. он унаследовал власть над Болгарией у старших братьев Асеня и Петра, убитых в Византии соответственно в 1195 и 1196 гг. В свое время, в дни второй войны Исаака II против болгар, как повествует Никита Хониат, Иоаннитца был отослан заложником в Константинополь (1188 г.); обстоятельства, при которых он был освобожден и возвратился оттуда, неизвестны. В 1202 г. он снова собрал войско против греков и, по сведениям Никиты Хониата, овладел городами Констанцем и Варной. В 1201 или 1202 г. Иоаннитца признал навязанную ему через кардинала Льва супрематию Римской церкви. 8 ноября 1204 г. он был коронован как царь Болгарии. Возможно, что Робер де Клари (гл. LXIV–LXV) частично смешивает историю возвышения Иоанниса с историей Иоанна Спиридонака, киприота, выходца из низов, который, поднявшись до ранга правителя Смолян во Фракии, провозгласил себя независимым. У Робера де Клари, Никиты Хониата, а также в «Деяниях Иннокентия III» сохранились сведения о попытках Иоаннитцы сблизиться с крестоносцами, использовав их в собственных политических интересах.


[Закрыть]. И этот Иоаннис был влахом, который восстал против его отца и против его дяди; и он воевал против них 20 лет[416]416
  То есть против отца и дяди Алексея IV: имеются в виду Исаак II и Алексей III. Здесь Виллардуэн допускает серьезные неточности: Болгария завоевала независимость, восстав против Византии в то время, когда ее престол занимал Исаак II Ангел (1186 г.), царем болгарским Иоаннитца тогда еще не являлся: во главе Второго Болгарского царства стояли его братья Асень и Петр.


[Закрыть] и завоевал у них столько земель, что стал могущественным королем. И знайте, что по сю сторону рукава Св. Георгия, на Западе, у него была отнята теперь едва ли не половина. Но он не сдался ни под его власть, ни на его милость[417]417
  Описываемые маршалом Шампанским события произошли, судя по более надежным в этом случае данным хроники «Константинопольское опустошение», в течение недели после Праздника Успения, следовательно, между 15 и 22 августа, а еще точнее – Никита Хониат прямо называет эту дату: 19 августа. Последовательность событий, как она излагается в произведениях этих авторов, указывает на то, что Алексей IV якобы еще находился тогда в Константинополе. Однако Робер де Клари вовсе не упоминает этого пожара, хотя он представлял собой событие большой важности (с точки зрения взаимоотношений греков и «пилигримов»)! А поскольку сам пикардийский хронист сопровождал Алексея IV в его походе во Фракию, то, надо думать, что пожар произошел уже после того, как император отбыл из столицы.


[Закрыть].

203

В то время когда император Алексей был в этом походе, в Константинополе приключилась еще одна великая беда, ибо поднялась распря между греками и латинянами, которые проживали в Константинополе и которых там было довольно много[418]418
  Речь идет о латинянах, поселившихся в Константинополе задолго до Четвертого Крестового похода.


[Закрыть]. И я не ведаю, какие люди по злобе учинили пожар в городе[419]419
  Повествование Жоффруа де Виллардуэна об этом пожаре, первом из трех, случившихся в Константинополе в 1203–1204 гг., явно тенденциозно. Согласно сообщению Никиты Хониата пожар был делом рук банды фламандцев, поддержанных пизанцами и венецианцами: они намеревались разграбить синагогу в восточной части города, подожгли ее, но потерпели неудачу в своих грабительских намерениях. Отогнанные «неверными» и греками, эти латиняне попытались прикрыть свое отступление пламенем. Огонь быстро охватил густонаселенные кварталы от Золотого Рога до побережья Пропонтиды (Мраморного моря), угрожая храму Св. Софии; пожар распространился на улицы, примыкавшие к ипподрому, уничтожил портики главной магистрали столицы (улицы Месы) и значительную часть самых богатых кварталов. Несколько иная, но в принципе сходная версия передается в хронике «Константинопольское опустошение». Из рассказа ее автора тоже явствует, что между греками и латинянами вспыхнула драка и последние подожгли город; крестоносцы, находившиеся в лагере, пересекли залив, чтобы поддержать «своих», и, стремясь уничтожить или разграбить бо́льшую часть города, еще больше распалили огонь.


[Закрыть], и пожар этот был столь велик и столь ужасен, что никто не мог ни потушить, ни сбить пламя. И когда бароны войска, которые располагались по другую сторону гавани, узрели это, они были весьма огорчены и охвачены великой жалостью, видя, как рушатся эти высокие церкви и эти богатые дворцы, объятые пламенем, и как горят в огне эти большие торговые улицы. И они ничего не могли поделать[420]420
  Автор хроники «Константинопольское опустошение», напротив, утверждает, будто крестоносцы пытались вмешаться в события, чтобы восстановить порядок, правда, уже после пожара.


[Закрыть].

204

Огонь дошел таким образом до гавани и перекинулся за нее, проникнув в самую густонаселенную часть города, а с другой стороны – до самого моря[421]421
  То есть до Пропонтиды.


[Закрыть], совсем близко к храму Св. Софии; и пожар продолжался восемь дней[422]422
  Автор записок, вероятно, несколько преувеличивает время, в течение которого продолжался пожар: примерно то же время названо, впрочем, и в некоторых других рукописных вариантах хроники, но встречаются и указания на то, что пожар длился двое суток.


[Закрыть] так, что никто не мог его потушить; и ширина пламени, пока оно полыхало, простиралась чуть ли не на пол-лье[423]423
  Характер описания пожара в записках Жоффруа де Виллардуэна свидетельствует о том, что сам он был очевидцем происходившего: маршал Шампанский наблюдал пожар, находясь на противоположном берегу Золотого Рога, в Пере, вместе с графом Бодуэном Фландрским.


[Закрыть]. Никто не смог бы вам точно сказать ни о том, каков был ущерб, причиненный пожаром, ни о том, сколько ценностей и богатства там погибло, ни о том, какое множество мужчин, женщин и детей сгорело[424]424
  Никита Хониат подробно описывает ущерб, причиненный пожаром, который, кстати сказать, почти целиком уничтожил и два собственных дома византийского писателя.


[Закрыть].

205

Никто из латинян, которые поселились в Константинополе, из каких бы земель они ни были, не отважился более там оставаться; но все они взяли своих жен и своих детей и то, что смогли вытащить из пожара и спасти, погрузились в лодки и на корабли и пересекли гавань, направившись к пилигримам; и было их немало, чуть ли не 15 тыс., от мала до велика[425]425
  О переселении латинян в лагерь крестоносцев упоминается также в хронике «Константинопольское опустошение». То же событие имеет в виду Никита Хониат, упоминающий о нем, правда, намеком: византийский историк, собственно, выражает свою досаду по поводу происшедшего в результате этого сближения венецианцев и пизанцев, которые некогда являлись непримиримыми врагами (что Византию, разумеется, вполне устраивало).


[Закрыть]; и после того, как они перебрались, они оказались весьма полезны пилигримам[426]426
  Имеются в виду события более позднего времени, относящиеся уже ко вторичному захвату Константинополя крестоносцами в апреле 1204 г. Из западных авторов об участии «новоприбывших» латинян в этих событиях сообщает Гюнтер Пэрисский.


[Закрыть]. Так распалось согласие французов и греков[427]427
  В переводе О. Смолицкой смысл выражения Виллардуэна «ensi furent desacointie li Franc et li Grec» передан иначе: «Так рассорились греки и французы». В действительности «ссора», т. е. разрыв отношений, произошла позднее, хотя, разумеется, пожар и его последствия усилили враждебность константинопольцев к крестоносцам, которую они питали к ним и до того.


[Закрыть], ибо они уже не общались столь тесно друг с другом, как это было раньше; и они не ведали, кого в этом винить; и это было тяжко для тех и других.

[Разрыв крестоносцев с Алексеем IV. Вторая осада Константинополя (ноябрь 1203 – апрель 1204 г.)]

206

В это время случилось у них одно событие, которым бароны и остальные воины были весьма опечалены: умер аббат Лоосский, который был святым и праведным человеком и который желал блага войску; и был он монахом цистерцианского ордена.

207

Император же Алексей довольно долго находился в походе, куда отправился, – до Праздника св. Мартина[428]428
  11 ноября 1203 г.


[Закрыть]; и тогда он возвратился обратно в Константинополь. Велика была радость от его возвращения, так что греки и константинопольские дамы выехали навстречу своим друзьям пышной кавалькадой; и пилигримы тоже поехали навстречу своим, возвращению которых весьма возрадовались. Итак, император вернулся в Константинополь, во Влахернский дворец; а маркиз Монферратский и другие бароны вместе с пилигримами вернулись к себе.

208

Император, который весьма успешно сделал свое дело и решил, что он от них более не зависит, возгордился по отношению к баронам и ко всем тем, которые сделали ему столько добра, и даже не поехал повидаться с ними в лагерь, как имел обыкновение делать раньше[429]429
  Удалившись из Константинополя от своих «покровителей», Алексей IV, вероятно, уступил нажиму, который оказывало на него придворное окружение. Как рассказывает Никита Хониат, император прислушивался к голосам тех, которые некогда лишили престола его отца Исаака II (в пользу Алексея III). Робер де Клари (гл. LVIII) называет Морчуфля главным советником молодого императора. О том, что Морчуфль был заклятым врагом латинян, сообщает далее и сам Жоффруа де Виллардуэн (см. § 221). В письме Бодуэна, написанном им Иннокентию III уже после избрания латинским императором, говорится, будто в Константинополе составился заговор с участием Исаака II, патриарха и группы знатных греков. Тот факт, что преобладающее влияние на политику Алексея IV стали оказывать прежние приверженцы Алексея III, косвенно подтверждается также содержанием речи во славу императора, оставшейся непроизнесенной, хотя и составленной придворным константинопольским оратором, вышедшим из столичной патриаршей школы, – Никифором Хрисовергом (по-видимому, в конце ноября 1203 г.). Исследователь истории Византии и ее взаимоотношений с Западом в конце XII – начале XIII в. Ч. М. Бранд (США), анализируя упомянутую речь, пришел к заключению о ее двойственном характере, отражавшем двойственность позиции придворной знати: оратор, с одной стороны, призывал Алексея IV действовать решительно против латинян, а с другой – стараться найти путь к соглашению с ними.


[Закрыть]. И они послали к нему и просили его уплатить им деньги, которые он обязался уплатить[430]430
  Примерно то же самое рассказывает об этих обращениях к Алексею IV и бесконечных проволочках с уплатой обещанной суммы Робер де Клари (гл. LVIII).


[Закрыть]. А он откладывал и откладывал уплату со дня на день; и время от времени он предоставлял им жалкие суммы; и наконец уплата и вовсе прекратилась[431]431
  Об оттяжках с уплатой денег, об уменьшении размеров выплачиваемых сумм, а затем и о полном прекращении платежей говорится также в хронике «Константинопольское опустошение».


[Закрыть].

209

Маркиз Бонифаций Монферратский, который послужил ему больше других[432]432
  Действительно, Бонифаций Монферратский, как явствует из предшествующего повествования хрониста, был одним из самых убежденных сторонников проекта восстановления царевича Алексея на константинопольском престоле (см. § 98). Именно он принял царевича под свое покровительство, когда тот присоединился к войску крестоносцев (см. § 111–112). Маркиз непосредственно участвовал во фракийском походе Алексея IV, оказав ему тем самым содействие в «собирании земель» и консолидации территории империи (см § 201–202).


[Закрыть] и к которому он был благожелательнее, частенько наведывался к нему; и он упрекал его за вину перед ними и напоминал ему о той великой службе, что они ему сослужили, столь великой, какая никогда никому не делалась. А тот водил его за нос отсрочками и не выполнял ничего из того, что обязался: и дело зашло далеко настолько, что они увидели и ясно поняли, что он ищет причинить им только зло.

210

И бароны войска, а также дож Венеции держали совет. И они сказали, что поняли, что император не выполнит никаких обязательств и что он никогда не говорил им правды; что надо послать к нему добрых послов, чтобы потребовать от него выполнения их соглашения и чтобы напомнить ему о той службе, которую они ему сослужили, и спросить, хочет ли он исполнить, что предлагают послы; и что ежели он не хочет исполнить, то бросить ему от их имени вызов и твердо объявить, что они обеспечат причитающееся им, как сумеют.

211

Для этого посольства были избраны Конон де Бетюн и Жоффруа де Виллардуэн, маршал Шампанский, и Милон ле Бребан из Провэна. И дож Венеции направил туда трех знатных мужей из своего совета[433]433
  Об этом последнем посольстве, видимо, повествует и Робер де Клари в LXIX гл. своих записок, только, согласно его рассказу, посольство состояло всего из двух рыцарей. Версия пикардийского хрониста, однако, неточна – и это неудивительно: он ведь не всегда был достаточно осведомлен в таких подробностях дипломатии крестоносцев, как состав тех или иных посольств, и даже не всегда вообще-то знал о них. Ему остался неведом, к примеру, демарш крестоносцев перед Исааком II в день взятия Константинополя (см. выше, § 184).


[Закрыть]. Послы сели тогда на своих коней, опоясавшись мечами, и сообща поскакали ко Влахернскому дворцу. И знайте, что они пошли на весьма опасное дело и пустились на великое приключение – по причине вероломства греков.

212

И вот у ворот они спешились, и вошли во дворец, и увидели императора Алексея и императора Сюрсака, его отца, восседавших бок о бок на двух тронах; а рядом с ними восседала императрица, которая была супругой отца и мачехой сына и была сестрой короля Венгрии, дамой прекрасной и доброй; и было с ними множество знатных мужей, и все это походило прямо на двор могущественного властителя.

213

По согласию остальных послов слово молвил Конон де Бетюн, который был мудр и весьма красноречив: «Государь, мы пришли к тебе от лица баронов войска и от дожа Венеции. И знай, что они напоминают тебе о той великой службе, которую сослужили тебе, как это ведомо всякому и само по себе очевидно. Вы поклялись им, вы и ваш отец, выполнить соглашение, которое вы заключили с ними, и у них имеются ваши грамоты об этом[434]434
  Об этом см. выше, § 91, 187 и след.


[Закрыть]; вы не соблюли соглашения так, как должны были.

214

Многажды они увещевали вас об этом, и мы увещеваем вас от их имени перед всеми вашими баронами соблюсти соглашение, которое заключено между вами и ими. Ежели вы это сделаете, то они будут вполне удовлетворены; а ежели вы не сделаете этого, то знайте, что с этого часа они не станут считать вас ни сеньором, ни другом, но постараются добиться того, что им причитается, всеми способами, какими только сумеют. И передают они вам, что не причинили бы вам зла, ни вам, ни кому-либо другому, не бросив вызов: ибо они никогда не совершали предательства, и в их стране нет обычая поступать таким образом. Вы хорошо слышали то, что мы вам сказали, решайте же, как вам будет угодно».

215

Греки сочли этот вызов великим чудом и великой дерзостью, и они сказали, что никто и никогда не отваживался бросать вызов императору Константинополя в его покоях. Император Алексей весьма зло глядел на послов[435]435
  Судя по рассказу Робера де Клари (гл. LXIX), Алексей IV ответил послам, в сущности, формальным отказом выполнить свои обязательства и потребовал от крестоносцев очистить его земли. Тот же хронист передает, что вслед за этим посольством к Алексею явился дож, переправившийся через Золотой Рог на четырех галерах. Император встретил его у ворот, восседая на коне. Хронист в весьма натуралистичном тоне воспроизводит выражения, в которых дож высказал свои чувства. Возможно, однако, что пикардиец в данном случае смешивает происшедшее с другим, более поздним эпизодом – со встречей между дожем и Морчуфлем (см. ниже § 228).


[Закрыть] и все остальные, которые до тех пор глядели на них с таким благоволением.

216

И тут поднялся в императорских покоях великий шум; и послы повернули назад, и подошли к воротам, и вскочили на своих коней. Когда они уже были за воротами, не было никого среди них, кто бы сильно не возрадовался; и это было не так уж удивительно, ибо они спаслись от великой опасности; ведь они чуть ли не наверняка были недалеки от того, чтобы быть умерщвленными или схваченными. Таким образом, они возвратились в лагерь и рассказали баронам, как действовали. Так началась война; и всяк, кто мог чем-либо навредить другому, вредил и на суше, и на море. Франки и греки бились во многих местах: и никогда, благодарением Божьим, они не бились без того, чтобы греки не теряли больше, чем франки. Война длилась таким образом долгое время, до глубокой зимы[436]436
  История столкновений на суше и на море между крестоносцами и греками в течение этого времени (декабрь 1203 – январь 1204 г.) едва ли может быть прослежена по источникам сколько-нибудь подробно. Известно, во всяком случае, что, согласно данным хроники «Константинопольское опустошение», греки на второй день после первого воскресенья адвента, т. е. 1 декабря 1203 г., атаковали латинян, оставшихся в Константинополе, и, так как бароны воспротивились войне с моря, осаждавшие одержали победу. Судя по той же хронике, 7 января 1204 г. греки предприняли конную вылазку, во время которой понесли немалые потери, тогда как французы потеряли только двух рыцарей и одного оруженосца. Возможно, именно об этой стычке повествует Никита Хониат, сообщая о вылазке Морчуфля (впоследствии – император Алексей V), чей конь пал в ней, а сам вельможа был спасен отрядом воинов, подоспевших из города.


[Закрыть].