Текст книги "Великие тайны океанов. Атлантический океан. Тихий океан. Индийский океан (сборник)"

До этого момента Джеймс Фрайер сопротивлялся окружающему безумству. Но не смог вынести чудовищного зрелища: его нежная невеста двадцати четырех лет от роду, вооруженная ножом, взрезает горло умерших, чтобы собрать кровь, которую поровну делили между всеми. У него началась агония. До него умерли еще четыре матроса, потом пришла его очередь.

«Судите сами, что я чувствовала, – рассказывала Энн Сондерс, – когда на моих глазах умирал молодой человек, с которым я уже заключила неразрывный союз и с которым в ближайшее время мечтала соединиться до конца дней моих. А что говорить обо мне, когда в эти мгновения, чтобы сохранить собственную жизнь, я, измученная нестерпимым голодом и жаждой, требовала отдать мне большую часть этой драгоценной крови, которая едва вытекала из страшной раны уже мертвого человека! Поистине, я испила горькую чашу! Но такова была воля Бога. Он не освободил меня от этого ужаса. Воля Бога должна была исполниться…»

26 февраля еще раз мелькнула надежда, но английский бриг удалился, не ответив на сигналы. После февраля наступил март. Самые слабые уже умерли – одиннадцать матросов и юнги, – остальные находились в полубреду, изредка смачивая пересохший рот морской водой, чтобы окончательно не склеились губы. Уже не осталось мяса от предыдущего покойника, когда 5 марта умер двенадцатый матрос. Мозг его отдали совсем ослабевшей миссис Кендалл. Она была признательна за такую привилегию и вежливо прошептала: «Самое вкусное блюдо, которое я когда-либо ела». Останки были тщательно вымыты и очищены, разрезаны на тонкие ломти и разложены для просушки. Это и было то «свежее мясо», которое удивило лейтенанта брига «Блонд».

Мисс Энн Сондерс опубликовала повествование о своих ужасных приключениях, которое кончалось словами:

«5 апреля меня привезли, и я вновь оказалась в объятиях моей нежной матушки после пяти месяцев отсутствия. За эти месяцы – истинная правда – я видела и пережила столько горестей, сколько не выпадало в этом мире ни одному существу моего пола».

Бриг «Африканец», которым командовал Фурес, отплыл весной 1738 года из Нанта. Инструкции, переданные в письменном виде судовладельцами, были четкими и ясными: утром и вечером совместно читать молитву, не позволять команде браниться и богохульствовать, заботиться о больных. После этих рекомендаций о соблюдении физической и моральной гигиены следовали другие, касающиеся торговли. Фурес получил задание «набрать пленников» на гвинейском побережье, а затем «приложить все силы для сохранности негров, давая им пищу и предупреждая возможный бунт». Чернокожих клеймили каленым железом, ставя отметку на плече, спине или ягодицах. Следовало набирать в основном молодых и красивых рабов: «Они легче перенесут дорогу, и вы с большей выгодой продадите их в Америке». Цена за каждого черного раба менялась в зависимости от возраста, здоровья и пола. Формально единицей оплаты была «штука ситца», другими словами, несколько метров ткани за каждого раба. На самом деле торговцы рабами принимали и ожерелья из стеклянных бусин, и железные бруски, и медные котлы, и голландские трубки. Стоимость раба варьировалась от 75 до 300 тогдашних франков. При продаже в Америке цена возрастала от 300 до 1000 франков.

Рабство зародилось, как только воины-победители сообразили, что выгоднее заставить пленников работать, а не съедать их. Все античные цивилизации основаны на рабстве. Что касается Африки, то только турки и подчиненные им страны веками использовали черных рабов. Все изменилось, когда покорители Нового Света поняли, что им надо найти новый источник рабочей силы взамен индейскому населению, сильно поредевшему из-за нечеловеческих условий труда в шахтах и на плантациях. Первая монополия (асьенто) на поставку и транспортировку негров с западного побережья Африки в Вест-Индию была пожалована в 1517 году Карлом V своим фламандским протеже. Голландия, Франция, а потом и другие страны занялись этой прибыльной торговлей. Три века министры колоний этих стран предписывали чиновникам расширять торговлю неграми. Самые могущественные европейские монархи и придворная знать стали акционерами по снаряжению невольничьих судов. В ту эпоху такая предпринимательская деятельность не считалась позорной. Для тех, кто забыл о происхождении названия британской гинеи, напомним, что эта золотая монета была отчеканена Карлом II в честь Гвинеи, африканской страны, где было добыто немало богатств.

Торговля «эбеновым деревом» черным пятном ложится на историю многих западных наций, но она касается не только их. Самые отвратительные дела, несомненно, творили черные царьки западного побережья Африки – монго. Их походы снаряжались как охотничьи экспедиции. Во время этих бесчинств окружались деревни, уничтожались все, кто пытался убежать. Плененных мужчин, женщин, детей связывали и отводили к причалам на побережье, где они ждали прихода невольничьих судов. Монго получали громадные барыши, потому что живой товар почти ничего им не стоил. Они закатывали в этих лагерях невероятные оргии, распутничали и напивались до бесчувствия, но сразу же настораживались, как только задевали их интересы. «Торговый гид», опубликованный в эпоху, когда «Африканец» направлялся в Гвинею, предостерегал капитанов: «Надо, чтобы офицер был одновременно торговцем и дипломатом, превосходно знал хитрости и нравы дикарей, обитающих в этих краях. В тех же краях могут оказаться суда-конкуренты. В таких случаях стоит с ними договориться, чтобы избежать резкого повышения цены в штуках ситца. Чтобы хорошо вести дела, надо стараться купить много, когда негры продаются в избытке».

Бриг «Африканец» вставал на якорь последовательно у нескольких лагерей на побережье Гвинеи, и господин Фурес приобретал по выгодной цене столько рабов, сколько необходимо, чтобы заполнить судно. Дам Жулен, управляющий, в обязанности которого входило наблюдение за этими пассажирами, подробно описал в своем дневнике их пребывание на борту.

От захода солнца до зари взрослые мужчины, скованные попарно, размещались в трюме с открытыми люками. Иногда во время перехода от кандалов освобождали тех, чья покорность была очевидной. Женщины и дети сохраняли свободу перемещения. Каждое утро морской водой наполняли баки, чтобы пленники могли привести себя в порядок. Они мыли руки и лицо, прополаскивали рот уксусом – профилактическое средство против цинги. В десять часов на шестерых человек выдавали котелок с 400 граммами на каждого смеси риса или кукурузной муки с небольшим количеством соленого мяса или рыбы. Весь день негры были заняты – плели веревки, перебирали сушеные овощи, драили палубу. Второй раз еду, точно такую же, раздавали в четыре часа пополудни.

Одной из главных забот на невольничьих судах было следить за состоянием духа рабов: нервная система могла сдать и они могли погибнуть или даже, что уже бывало, покончить с собой. Поэтому каждый вечер их заставляли петь и плясать. Хорошо оплачиваемые негритянские исполнители пели им на родных диалектах песни, в которых их отъезд из Африки представлялся освобождением, а жизнь в американских колониях – раем. Мало кто верил в эти сказки.

27 марта 1738 года Дам Жулен заносит в свой дневник: «Негры взбунтовались. Утром, в пять часов, на палубе показались двое негров, вроде скованные цепью. Они подошли к часовому, якобы попросить разрешения раскурить трубки. Потом бросились на него, захватили оружие, нанесли несколько ударов и оставили на палубе, считая мертвым. В то же мгновение все рабы выскочили на палубу – разъяренные, освободившиеся от цепей и вооруженные железными брусьями…»

Из последующего рассказа видно, что так были вооружены не все. Кто-то размахивал поленом, а кто-то кидался на своих похитителей, прежде всего офицеров, и пытался задушить их голыми руками. Лейтенант и боцман были убиты, господин Фурес смертельно ранен. Но остальные офицеры воспользовались своими пистолетами, а один сообразил поднять на палубу громадный котел, в котором варилась каша. «Он схватил огромный половник для команды и начал бросать кашу в негров». Итог: убиты трое белых и девять негров.

«Вчера в восемь часов негры-зачинщики были привязаны к палубе за руки и за ноги, лицом вниз. Мы высекли их плетьми, а кроме того, изрезали им ягодицы, чтобы они лучше осознали свою вину. Когда от ударов выступила кровь, мы натерли раны артиллерийским порохом, лимонным соком и рассолом из перца, к которому добавили снадобье, выданное хирургом. Эта смесь предохраняет от гангрены, а кроме того, нещадно жжет ягодицы».

Негру, напавшему на капитана Фуреса, досталось больше других: восемь дней его товарищи были обязаны стегать его кнутом и намазывать вышеуказанной смесью. В пятницу 5 декабря Дам Жулен записал в заключение: «Этот негр сегодня умер. – И цинично добавил: – От ударов железным стержнем в грудь и в живот во время бунта».

Первому помощнику капитана осталось лишь пополнить убавившийся груз и самым выгодным образом сторговаться с судовладельцами Мартиники и Сан-Доминго. 18 июня 1740 года после двухгодичного отсутствия «Африканец» вернулся с грузом сахара, ванили, хлопка и кофе, встав на якорь у набережной Нанта.

С неграми, проданными в Америке, обходились лучше или хуже в зависимости от обстоятельств, характера или настроения их хозяев. Самым большим несчастьем для невольников была разлука с семьей. Это прекратилось лишь с отменой рабства. Честь первых серьезных протестов против торговли рабами принадлежит секте квакеров, которые вели борьбу за отмену рабства с 1727 года. Во Франции Конвент проголосовал за отмену рабства в 1794 году. Этот декрет был внесен Бонапартом. Окончательный запрет относится к 1848 году. В Соединенных Штатах рабство отменено в 1865 году. Англия с 1807 года (Плимутский акт) преследовала работорговлю одновременно по гуманным и экономическим соображениям, опасаясь конкуренции, которую усиливала дешевая рабочая сила.

Официальный запрет торговли «эбеновым деревом» вначале загнал ее в подполье. Продавцы (монго африканского побережья) и покупатели (поставщики рабов в колонии) были готовы ее продолжать. Англия, неоспоримый хозяин на море после падения Наполеона, преследовала в Атлантике невольничьи суда, но те проявляли все больше наглости и становились все более быстроходными за счет малой грузоподъемности при той же парусности и удлиненности профиля, что приводило к страшной скученности негров в трюмах. Чертежи этих судов, указывающие место содержания одного человека, заставляют содрогнуться. Люди, прижатые друг к другу в трюме, занимали «меньше места, чем в гробу». Их по очереди выводили на палубу, чтобы они не задохнулись или не оказались парализованы. «Когда состояние моря и погода не позволяли держать люки открытыми, загоны для рабов являли собой гнуснейшее зрелище, – писал капитан Лакруа. – Негры лежали без сил, словно сардины в банке, прямо на полу. Они буквально барахтались в смеси крови, слизи, мокрот и экскрементов. Почти каждый страдал от морской болезни или от дизентерии, которую стыдливо называли желудочными расстройствами».

Вряд ли есть нужда говорить, что эпидемии на борту опустошали эти плавучие тюрьмы. Судовладельцы и капитаны особо опасались оспы. Больных пытались изолировать, иногда им давали «специальное питье из настойки опия», главным эффектом которой была смерть без особых мучений. Трупы без всяких церемоний выбрасывали за борт. Эпидемии порой принимали странный и даже сверхъестественный характер.

6 апреля 1819 года французский бриг «Родёр» («Бродяга»), приписанный к Гавру, отплыл из Бонни, что на западном побережье Африки, со 160 рабами и 22 членами экипажа на борту. Через две недели, когда бриг приближался к экватору, бортовой врач констатировал, что у некоторых негров сильно покраснели глаза, они буквально налились кровью. Рабы жаловались на мучительные боли. За несколько дней болезнь поразила всех рабов.

– Это от слишком большой скученности негров, – сказал врач капитану. – И им не хватает воды.

Уже несколько дней им давали всего по полстакана пресной воды в сутки на человека. Эта порция была немного увеличена за счет прошедших вовремя дождей. Капитан хотел держать негров на палубе дольше, но некоторые так страдали от болезни, что сами бросались за борт. В последующие дни добрая дюжина рабов ослепла. Поскольку они к тому же мучились дизентерией, капитан, опасаясь общего заражения, велел бросить их в море живыми.

Прошло еще несколько дней, и один белый матрос, который лежал у люка, закрывающего доступ в трюм, почувствовал сильную резь в глазах и почти ослеп. После него та же беда приключилась с матросом-новичком, потом с капитаном и другими матросами. Команду охватил ужас:

– Мы все потеряем зрение, и негры нас перебьют!

Тоскливое состояние достигло апогея, когда мимо очень медленно проследовал корабль. Он находился на расстоянии слышимости, его паруса были подобраны кое-как, а на палубе виднелись распростертые тела. Один из лежавших приподнялся и прокричал по-испански:

– Это «Леон» из порта Кадис. Мы почти все ослепли, и никто не может управлять кораблем. Просим помощи.

Экипаж «Родёра» чувствовал себя не лучше и не мог оказать помощи другим. К тому же один вид корабля-призрака ни у кого не вызывал желания приблизиться к нему. Испанский матрос тщетно умолял о помощи. «Леон» продолжал медленно удаляться. Больше никто никогда о нем не слышал.

«Родёр» в конце концов добрался до Гваделупы. Это произошло 21 июня 1819 года. Члены экипажа жаловались на дикую боль в глазах, но ни один из них не ослеп полностью.

В бортовом журнале было записано, что трупы (?) 39 негров были выброшены в море. 12 других рабов почти полностью потеряли зрение, а у 14 осталось бельмо на роговице. Никаких медицинских разъяснений по этиологии этой болезни так и не появилось.

Даже самому плохому однажды приходит конец. Кампании по отмене рабства, экономическое развитие Нового Света возобладали над интересами коалиции сторонников работорговли. Но эти корабли с грузом «эбенового дерева» оставили после себя страшный след: появление чернокожих революционеров в Соединенных Штатах, требующих возвращения в ту Африку, откуда их предков увозили силой при содействии черных тиранов-царьков.

– Можете мне поверить, я видел его, и видел с очень близкого расстояния. Мы шли милях в двадцати к востоку от Мальвин курсом на юг, собираясь обогнуть мыс Горн. Я был дозорным у шлюпбалки правого борта во время вахты с четырех часов до восьми. Ветер с каждым часом крепчал, по темному морю бежали барашки. Свет луны в ее последней четверти уже смешивался со светом зари, но иногда облака все погружали в непроглядную темень.

Был какой-то просвет, и я вдруг, повернувшись чуть назад, увидел «Летучего голландца». Он несся на всех парусах тем же галсом, что и мы, но намного быстрее. Он казался летящим по воздуху. Он прошел совсем близко от нас, и я смог рассмотреть матросов на его палубе. Они стояли навытяжку, неподвижно, держась за брасы правого борта, словно собираясь выполнить маневр, и глядели в мою сторону. Вскоре кормовая надстройка поравнялась со мной: у штурвала никого не было. Я застыл, меня почти парализовало, и еще больший ужас охватил меня, когда я услышал жалобный крик, сорвавшийся с губ этих недвижных матросов. Слова были неразличимы, какой-то печальный стон. Я стряхнул с себя оцепенение и быстро пошел на корму, чтобы доложить вахтенному лейтенанту, но еще не добрался до него, как корабль-призрак исчез, словно растаял в бледном тумане. Я ничего не сказал ни офицеру, ни приятелям, а когда вернулся на свой пост, моя вахта закончилась. Я знал, что мне лучше молчать. Они все стали бы избегать меня…

Вера была непоколебима: тот, кто увидел корабль-призрак, должен умереть в ближайшие дни. Подлинной исторической правды о «Летучем голландце» нет, как и о других кораблях-призраках. Их сотни, если не тысячи. Призрак, который замечали десятки тысяч моряков, выглядел трехмачтовым барком, трехмачтовой шхуной, бригом, жалким шлюпом, высокобортным кораблем. Иногда он несся на всех парусах, иногда его паруса были подобраны, но он так же быстро шел по морю, единственный в своем роде и в самых разных обличьях.

Изложенная в легендах история «Летучего голландца» относительно точна. Его капитана звали Фокке, если не Вандерлевен или Вандерстратен. Пьяница, дебошир, богохульник. Его ругательства возмущали даже команду. Однажды в окрестностях мыса Горн он поносил Небо за встречные ветра, и вдруг на борту возникла белая светящаяся фигура, пригрозившая ему небесной карой.

– Плевать я хотел на Бога!

И тогда белый гость произнес проклятие: «Летучему голландцу» скитаться вокруг земного шара до скончания времен, неся на борту дряхлеющих капитана и команду, а самая страшная кара – они больше никогда не почувствуют ни вкуса пива, ни вкуса табака.

Ни одна легенда не рождается на пустом месте. Легенды о кораблях-призраках создавались, подпитывались слухами, оживлялись с течением времени, опираясь на реальные факты. Действительно, по морям долго скитались брошенные парусники. Их команды либо были мертвы, либо покинули судно по очевидным или таинственным причинам: эпидемии, бегство матросов после бунта, всеобщая резня; случалось и так, что при выполнении маневра во время бури все до одного были на палубе и всех их сбросило за борт мощной дланью всесильного океана. Тайна некоторых опознанных судов, найденных в открытом море без единого человека на борту, остается нераскрытой и в наши дни. Одним из таких известных судов является «Мария Целеста».

Утром в пятницу 13 декабря 1872 года два человека в фуражках офицеров торгового флота вошли в кабинет капитана порта Гибралтара.

– Меня зовут Морхаус, – сказал тот, что был покрупнее. – Я капитан американского трехмачтовика «Деи Грация», который вошел в порт вчера вечером. Это мой первый помощник Оливер Дево. Я пришел с отчетом об обстоятельствах спасения бригантины «Мария Целеста», найденной мною в море без экипажа на борту.

Вот вкратце содержание рассказа капитана Морхауса, записей в бортовом журнале и дополнительных подробностей, которые припомнил первый помощник.

4 декабря 1872 года в десять часов утра капитан «Деи Грации» стоял на мостике корабля, следующего из Нью-Йорка на восток. Корабль находился в точке с координатами 38° северной широты и 13°37′ западной долготы. Дозорный сообщил о парусе впереди по правому борту. Чуть позже выяснилось, что это бриг: он шел с одним фоком и кливером, остальные паруса были убраны. Он также держал курс на восток. На нем развевался американский флаг.

– Я сразу обратил внимание на то, что судно плохо держится курса. В своем бортовом журнале я записал, что бриг шел зигзагами. Когда мы сблизились, я поднял обычный сигнал, сообщая международным кодом название моего корабля, его приписку и назначение. Никакого ответа. Тогда я поднял сигнал: «Нуждаетесь ли вы в помощи?» Ничего. Приблизившись еще больше, я не увидел на палубе ни одного человека, потом прочел на гакаборте название брига: «Мария Целеста».

Морхаусу была знакома бригантина «Мария Целеста», капитан которой, Бенджамин Бриггс, был его другом. Оба судна отплыли из Нью-Йорка в один и тот же день, 7 ноября 1872 года, потом потеряли друг друга из виду. Заинтригованный и даже обеспокоенный Морхаус положил свой корабль в дрейф и послал на борт встреченного судна своего первого помощника и двух матросов.

– Мы поднялись на борт, воспользовавшись линями, которые свисали вдоль корпуса, – сообщил Дево. – Бриг кренился на правый борт. Штурвал никто не держал, он крутился из стороны в сторону. Мы осмотрели судно от палубы до трюмов и никого не обнаружили.

Парусник, казалось, был в хорошем состоянии. Дево и его спутники отметили некоторое количество воды в трюмах. Кубрик, нижняя палуба и каюты на корме были мокрыми. Носовой люк и люк трюма были открыты, перевернутая крышка кормового люка валялась на палубе. Нактоуз был смещен, а компас разбит. Исчезли лотлинь и две спасательные шлюпки. Ни секстанта, ни других навигационных инструментов не оказалось ни в каюте капитана, ни где-либо еще. В бортовом журнале была отмечена точка нахождения судна в полдень 24 ноября: 36° северной широты, 27° западной долготы.

В кубрике команды на своих местах лежали вещевые мешки матросов, висели штормовые накидки, на веревке сушилось белье. Никаких следов насилия. Рядом, в каюте капитана, находились маленькая фисгармония, большой чемодан с женской и детской одеждой и игрушками. В трюме стояли бочонки, полные китового жира и спиртного. Когда моряки, обескураженные этим обследованием безмолвного судна, садились в лодку, их остановило мяуканье. В камбузе на шкафу сидел черный кот с зелеными глазами. Увы, этот свидетель мог только мяукать.

Первый помощник доложил об увиденном капитану. Морхаус сам отправился на «Марию Целесту», потом поручил трем членам экипажа отвести бриг в Гибралтар, следуя за ним. «Деи Грация» пришла в порт 12 декабря вечером, а «Мария Целеста» – утром следующего дня. Завершая свой отчет, Морхаус сообщил капитану порта, что намерен получить вознаграждение, которое по закону полагается капитану, спасшему покинутый корабль.

– Это будет сделано, – заверил его офицер, – как только завершится положенное расследование.

Расследование, которое вел сэр Солли-Флад, генеральный прокурор Гибралтара и представитель королевы в Высшем суде Адмиралтейства, продолжалось три месяца. В протоколах отражены следующие факты.

На форштевне «Марии Целесты» имелись следы удара, на нем осталась вмятина. Авария, скорее всего, произошла недавно.

Пятна, замеченные на старой сабле, найденной в трюме, и принятые вначале за пятна крови, оказались обычной ржавчиной. Анализ подтвердил это.

Первые сведения, поступившие из Нью-Йорка, свидетельствовали, что «Мария Целеста» отплыла, имея на борту капитана Бриггса, его жену и дочь – отсюда женская и детская одежда, – лейтенанта, боцмана, шестерых матросов и кока. Когда стало известно о наличии бочонков со спиртным в трюме, генеральный прокурор выдвинул свою версию событий:

– Матросы «Марии Целесты» напились, взбунтовались. Убили капитана, его жену и дочь, трупы выбросили в море. Чуть позже, протрезвев и поняв, в какое положение себя поставили, покинули судно. Какой-нибудь корабль их подобрал.

Ничего не могло ни подтвердить, ни опровергнуть эту гипотезу. Консул Соединенных Штатов в Гибралтаре отправил рапорт вашингтонским властям, чтобы они приняли необходимые меры для поиска и наказания преступников. Со своей стороны генеральный прокурор передал в Министерство торговли в Лондоне, а также во все английские и американские консульства требование задержать и допросить оставшихся в живых членов экипажа «Марии Целесты», если таковые обнаружатся. Кроме того, он опубликовал в крупных англоязычных газетах коммюнике с просьбой предоставить любые сведения, касающиеся «Марии Целесты».

Джеймс Винчестер из Нью-Йорка, главный владелец бригантины, чуть позже прибыл в Гибралтар в сопровождении капитана Хатчинса, который должен был принять командование судном после завершения следствия. Винчестер заявил, что фисгармония, найденная на борту, принадлежала миссис Бриггс. Она взяла ее с собой, чтобы развлечься во время плавания. Что касается спасательных шлюпок, одна из них была повреждена во время погрузки и не заменена. Вторая шлюпка находилась на борту в момент отплытия.

Никаких новых подробностей не появилось, и 26 марта 1873 года морской трибунал решил выплатить капитану Морхаусу премию за спасение судна, равную пятой части стоимости «Марии Целесты» вместе с грузом. Капитан и команда «Деи Грации» разделили между собой 1700 фунтов стерлингов. Позже «Мария Целеста» покинула Гибралтар под командованием капитана Хатчинса, направляясь в Геную, куда должна была доставить свой груз. На борту судна остался черный кот – немой хранитель зловещей тайны.

1913 год. Сорок лет спустя. Директор лондонского «Стрэнд мэгэзин» вызвал главного редактора:

– Наш тираж растет не так быстро, как у наших конкурентов. Мне пришла в голову идея. Мы вновь оживим историю «Марии Целесты».

– Все говорили о тайне. Ее так и не раскрыли.

– Вот именно. Мы напомним факты, которые составляют тайну, и попросим нескольких известных писателей представить нам свое решение в виде рассказа.

Герберт Уэллс, Конан Дойль, Морли Робертс – первые, к кому обратились, тут же дали согласие. Потом откликнулись и других авторы детективов. Публикация их рассказов имела потрясающий успех, и тысячи читателей предложили свои версии. Среди развязок были и такие: бортовой кок сошел с ума и отравил всех; внезапная волна смыла команду и пассажиров, а также спасательную шлюпку; оккультные силы, эманацией которых был черный кот, спровоцировали трагедию; говорили и о марсианах. Прислали свои версии и американские писатели. «Что тут долго думать, – писал Дж. Л. Хорнибрук, – это пираты Рифа совершили налет. Их суда ходили далеко в Атлантику». Звучали намеки на то, что преступление совершил капитан Морхаус с целью получить премию, но они так и остались намеками – желающих попасть под суд за клевету не нашлось.

1914 год. Война. У читателей всех газет появились другие темы для размышлений. После войны о тайне «Марии Целесты» вновь заговорили. Но к тому времени было опубликовано уже столько версий, что журналисты смело сочиняли новые, ссылаясь на предыдущие и не удосуживаясь прочесть официальные отчеты – или не имея возможности это сделать. Многие добавляли в свои сочинения обрывки вымыслов, взятых из публикаций «Стрэнда». Так было и со статьей, появившейся 15 октября 1921 года в серьезном издании «Меркюр де Франс»: «„Мария Целеста“ шла по морю без команды на борту. Однако команда, похоже, покинула корабль всего несколько минут назад. На огне стояли две кастрюли, мясо к обеду было готово. В каюте боцмана нашли грифельную доску со словами: „Странно, моя дорогая жена“». Воображение работало вовсю. Все сочинители стремились сгустить тайну.

1925 год. Нежданный поворот. Британец Лоренс Китинг, автор морских романов, дает интервью одному лондонскому прессагентству:

– Тайны «Марии Целесты» больше не существует. Я ее раскрыл. Я отыскал в одной деревеньке в окрестностях Ливерпуля бывшего моряка восьмидесяти лет, который был коком на борту пресловутой бригантины во время драмы. Он единственный, кто остался в живых. Мне удалось разговорить его, дав деньги и пообещав, что ему не грозят никакие преследования, чего бы он ни натворил. Он рассказал мне все, и я проверил некоторые детали, сверяясь с архивами различных портов. На следующей неделе мой рассказ выйдет отдельным изданием.

Книга Китинга стала бестселлером. На французском языке ее перевод появился в 1927 году под названием «Парусник „Мария Целеста“. Окончательная разгадка самой большой тайны Атлантики». Свое повествование Китинг начал с рассказа капитана «Деи Грации» о встрече с брошенным бригом в открытом море. В кают-компании был накрыт стол. Перед каждой тарелкой стоял стакан еще теплого чая. На плите камбуза в кастрюле доваривалась курица и т. д. Далее следует краткий пересказ того, что Китинг якобы услышал из уст старого кока по имени Пембертон:

«Морхаус и Бриггс хорошо знали друг друга. Бриггсу перед отплытием из Нью-Йорка не удалось набрать полный экипаж, и Морхаус одолжил ему трех матросов со своего корабля. В команде „Марии Целесты“ был некий громила двухметрового роста по имени Карл Венхольт, бывший когда-то в Огайо конюхом. „Мария Целеста“ и „Деи Грация“ вышли из Нью-Йорка вместе утром 7 ноября. Встреча была назначена у Сан-Мигела, одного из Азорских островов, на тот случай, если корабли потеряют друг друга из виду. Там Морхаус должен был забрать своих моряков.

Дела на „Марии Целесте“ сразу не заладились, потому что на борту был еще один громила, лейтенант Халлок, первый помощник капитана, по прозвищу Балтиморский Бык. Венхольт его спровоцировал, и Халлок схватился с ним и сбил с ног. Так повторялось несколько раз. Венхольт поклялся отомстить.

Халлок ругался и с капитаном, считая, что миссис Бриггс слишком громко играет на своей фисгармонии. Надо сказать, что на борту здорово пили, а капитан Бриггс был мягким, безвольным человеком.

24 ноября „Мария Целеста“ попала в сильную бурю. Бриг лег на левый борт, казалось, он вот-вот перевернется, но Халлок бросился к штурвалу и сумел выровнять корабль. Мебель и разные предметы на борту сорвались с мест, послышались сильные удары. Потом с кормы донесся женский вопль. Когда люди прибежали на крик, то увидели, что фисгармония придавила миссис Бриггс. Она еще дышала, но ночью умерла. На следующий день в присутствии всей команды ее похоронили в море. Буря закончилась.

Бриггс словно сошел с ума. Он обвинял Халлока в убийстве жены, недаром того раздражал звук фисгармонии. Халлок забрал из кормового камбуза бутылки, и все принялись пить и напились до безобразия. И тут вдруг Бриггс объявил, что вина лежит не на Халлоке, а на фисгармонии. Он приговорил фисгармонию к смерти, потребовал, чтобы ее выбросили за борт, что и было сделано. Нелепая и жалкая церемония.

Утром следующего дня корабль практически остановился. Мы носом зацепились за какой-то обломок потерпевшего бедствие судна. От него остался только каркас с железными гвоздями. Халлок пинками и бранью заставил людей работать, и нам удалось освободить форштевень брига, оттащив обломок в сторону. Повреждение форштевня не выглядело серьезным.

Потом мы заметили, что капитана Бриггса нигде нет, никто не видел его с той самой попойки. Поиски по всему кораблю были напрасными. Все решили, что он с отчаяния прыгнул в море. Так говорили все, кроме Венхольта, который заявил Халлоку: „Это вы его убили“. Халлок снова набил ему морду и выкинул за борт. Вот как все произошло.

Почти тут же раздался крик: „Земля!“ Халлок сказал, что мы дошли до Сан-Мигела, одного из Азорских островов, где назначена встреча с „Деи Грацией“. И добавил, что, если кто-либо заикнется об убийстве Венхольта, он обвинит членов команды в мятеже. После всех событий на борту никому не хотелось попасть под суд. Удобнее всего списать все на бурю. Все согласились с ним. Ни у кого из моряков прошлое не было безупречным, а потому никто не хотел предстать перед судом.

Мы подошли к суше, но не увидели „Деи Грации“. По простой причине: „Мария Целеста“ находилась не у Сан-Мигела, а у Санта-Марии, в 50 милях к югу. Халлок заявил, что ему надоело это старое корыто, „Мария Целеста“, что он сходит на берег. За ним могли последовать все желающие. Двое решили сойти с корабля вместе с ним. Халлок спустил единственную спасательную шлюпку. Они втроем уселись в нее и взяли курс на порт острова. Больше их не видели.