Текст книги "Желтый пес"

Глава 4
На ротном КП

Мегрэ прошел по подъемному мосту, пересек линию заброшенных укреплений и двинулся по извилистой, слабо освещенной уличке. Этот район, окруженный полуразрушенными крепостными стенами, который жители Конкарно называют Старым городом, был одним из самых населенных кварталов.

Однако, по мере того как комиссар углублялся в Старый город, молчание вокруг становилось все более обманчивым. Так молчит толпа, загипнотизированная каким-нибудь зрелищем, с нетерпением и страхом ожидая развязки.

Слышались лишь одинокие голоса мальчишек, которым все нипочем.

Еще один поворот – и комиссар увидел картину, которую описал ему Леруа. Все окна, выходящие на узенькую уличку, были раскрыты, в каждом виднелись лица любопытных. С улицы можно было разглядеть освещенные керосиновыми лампами комнаты, и в них – раскрытые на ночь постели. Толпа преградила путь комиссару. Люди окружили жалобно хрипевшего пса, однако никто не рисковал к нему приблизиться.

Зрители были по большей части молодые парни. Они удивленно оборачивались, когда комиссар начал пробиваться через толпу. Двое из них продолжали бросать камни в беспомощного пса. Товарищи пытались остановить их. Мегрэ скорее угадал, чем услышал торопливый шепот: «Осторожно, полиция!..»

Один из парней, бросавших камни (это был сапожник), покраснел до ушей и отошел в сторону. Мегрэ оттолкнул второго и подошел к раненому животному. Теперь молчание стало другим, хотя, судя по всему, еще пять минут назад толпа зевак была во власти жестокого, нездорового возбуждения.

Какая-то старуха в окне возмущенно кричала:

– Постыдились бы… Составьте-ка на них протокол, господин комиссар!.. Накинулись всей оравой на несчастное животное! А почему? Я вам скажу почему: они до смерти боятся этой собаки!..

Сапожник еще больше смутился и молча убрался в свою мастерскую. Мегрэ наклонился и погладил пса по голове. Пес вздрогнул и посмотрел на комиссара скорее удивленным, чем признательным взглядом. Инспектор Леруа вышел из кафе, откуда звонил. Люди нехотя расходились.

– Раздобудьте-ка тачку или ручную тележку, Леруа, – сказал комиссар.

Одно за другим захлопывались окна, но за стеклами продолжали белеть физиономии любопытных. Пес был гряз ный, его густая жесткая шерсть слиплась от крови, живот был вымазан в глине, а нос – сухой и горячий. Однако теперь пес почувствовал, что пришла помощь. Он лежал спокойно и не делал никаких попыток уползти. Вокруг валялись булыжники, которыми в него швыряли.

– Куда его везти, комиссар?

– В гостиницу. Только осторожно… Надо подложить под него соломы.

Эта процессия могла бы показаться смешной. Однако не засмеялся никто. Тревожные события утра того дня еще не утратили своей власти над людьми. Какой-то старик толкнул тележку, и колеса запрыгали по неровному булыжнику переулка. Когда тележка въехала на подъемный мост, зеваки отстали; никто не посмел следовать дальше. Желтый пес прерывисто дышал и судорожно вытягивал лапы.

Когда шествие приблизилось к гостинице, Мегрэ заметил перед ее подъездом машину, которой раньше не видел. Войдя в кафе, комиссар сразу почувствовал, что обстановка изменилась.

Незнакомый человек почти оттолкнул комиссара и направил фотоаппарат на желтого пса, которого в это время снимали с тележки. Дважды ослепительно вспыхнул магний. Ьторой незнакомец, в брюках гольф и красном свитере, с записной книжкой в руках, подошел к комиссару и притронулся пальцем к кепке.

– Комиссар Мегрэ?.. Я Васко, из парижской газеты «Журналь». Мы только что приехали, и нам сразу же повезло: мосье дал интереснейший материал…

Репортер показал на доктора Мишу, который сидел в углу, привалившись к спинке дивана.

– Машина «Пти Паризьен» все время шла рядом с нашей, но нам и тут повезло: она сломалась километрах в десяти от Конкарно…

Эмма спросила комиссара:

– Куда поместить пса?

– Неужели в доме не найдется для него места?..

– Можно положить в чуланчик, возле черного хода… Там мы обычно складываем пустые бутылки…

– Вот и отлично. Эй, Леруа! Позвоните ветеринару…

Всего час назад в кафе было пустынно, в зале царила какая-то напряженная, тревожная тишина. А сейчас фотограф в белом непромокаемом плаще двигал столы и стулья и умоляюще кричал:

– Одну минуточку! Не шевелитесь, прошу вас!.. Поверните морду пса ко мне!..

Снова и снова вспыхивал магний.

– А где Ле-Поммерэ? – спросил комиссар доктора Мишу.

– Он ушел вскоре после вас. Опять звонил мэр… Я думаю, он скоро будет здесь…

К девяти часам вечера кафе «Адмирал» превратилось в ротный командный пункт. Прибыли еще два репортера. Один из них за самым дальним столиком писал корреспонденцию. Время от времени сверху сбегал по лестнице фотограф.

– У вас не найдется девяностоградусного спирта?.. Мне необходимо срочно высушить пленки. Этот пес – просто чудо! Вы говорите, спирт бывает только в аптеке?.. И она уже закрыта? Не беда, для меня откроют…

В коридорчике у телефона какой-то журналист безразличным голосом диктовал в трубку:

– Мегрэ… Морис – Этьен – Грегуар… М-е-г-р-э… Передаю все имена. Мишу… Мишель – Ирэн – Шарлотта… Да не болото, а Шарлотта!.. Так, правильно. Надеюсь, мой материал пойдет на первой полосе? Скажите патрону, что это совершенно необходимо…

Растерявшийся от шума и сутолоки, Леруа с тоской искал глазами Мегрэ, словно мог уцепиться за него, как за якорь спасения. В уголке единственный заезжий коммивояжер вырабатывал маршрут завтрашней поездки. Он листал толстый путеводитель по департаменту и время от времени обращался к Эмме:

– Деревня Шоффье… Там, кажется, развито скобяное производство? Благодарю вас…

Ветеринарный врач вытащил из тела желтого пса десяток дробин и наложил на заднюю часть туловища тугую повязку

– Может быть, он и оправится! – сказал врач. – Эти звери невероятно живучи.

Из чуланчика было два выхода: во двор и на лестницу, которая вела в погреб. На гранитные плиты бросили охапку соломы, прикрыли ее старым одеялом и опустили на нее пса. Рядом положили кусок говядины, но пес к ней и не притронулся.

В собственном автомобиле прибыл мэр – холеный старик с белоснежной бородкой. Его движения были резки и порывисты. Он нахмурился, попав в прокуренную атмосферу гауптвахты, или, точнее, ротного командного пункта.

– Кто эти господа?

– Журналисты из Парижа… Мэр разбушевался:

– Восхитительно! Значит, завтра вся Франция будет болтать об этой дурацкой истории!.. Разумеется, ничего путного вы еще не нашли?

– Следствие продолжается! – проворчал Мегрэ таким тоном, каким обычно говорят: «Не ваше дело!».

Раздражением был пропитан далее воздух. Люди нервничали и не собирались этого скрывать.

– А вы, Мишу, почему не возвращаетесь домой?

Мэр презрительно щурился, трусость доктора бесила его.

– Если так будет продолжаться, через двадцать четыре часа всех охватит паника… Как я уже говорил, необходимо кого-нибудь арестовать… Безразлично кого, но сделать это нужно.

При этих словах мэр многозначительно покосился на Эмму.

– Я понимаю, что не могу вам приказывать, комиссар…

Но должен сказать, что нашей городской полиции вы отводите до смешного жалкую роль. А между тем, если последует еще одно убийство – одно-единственное! – мы окажемся перед катастрофой. Уже сейчас все чего-то ждут… Лавки, которые по воскресеньям обычно закрываются в девять часов, сегодня уже давным-давно на запоре. Дурацкая статья в «Фар де Брест» всполошила население…

Мэр говорил, не снимая с головы котелка. Потом он надвинул его на глаза и ушел, сказав на прощание:

– Прошу вас, господин комиссар, держать меня в курсе… Кроме того, напоминаю вам, что за все, что сейчас происходит, ответственность несете вы!

– Кружку пива, Эмма! – крикнул Мегрэ.

Журналистов становилось все больше. Ничто не могло помешать им останавливаться в «Адмирале», спускаться в кафе, болтать и звонить по телефону, наполняя весь дом шумом и суетой. Они то и дело требовали чернил и бумаги, задавали бесконечные вопросы Эмме, лицо которой было заплаканным и жалким.

За стеклами сгустилась ночь. Узенький снопик лунного света не освещал улицы, а лишь подчеркивал театральность лилового неба, покрытого тяжелыми тучами. И всюду грязь, липнущая к ногам, ибо в Конкарно – увы! – улицы не были вымощены.

– Ле-Поммерэ сказал вам, что вернется? – спросил Мегрэ доктора Мишу.

– Да… Он пошел домой обедать…

– А где он живет? – спросил журналист, которому нечем было заняться.

Доктор назвал адрес, а Мегрэ, пожав плечами, отвел в угол инспектора Леруа.

– У вас есть оригинал статьи, появившейся сегодня утром?

– Я только что его получил. Он у меня в комнате. Текст явно написан левой рукой, кто-то боялся, что его почерк узнают.

– Почтового штемпеля нет?

– Нет. Письмо было брошено в почтовый ящик, висящий на дверях редакции. На конверте написано: «Чрезвычайно важно»…

– Получается, что в восемь часов утра или немного позднее кто-то уже узнал об исчезновении Жана Сервьера, о том, что его машина брошена возле реки Сен-Жак и что на сиденье имеются пятна крови… Кроме того, он предвидел, что будут найдены следы большеногого…

– Просто невероятно! – вздохнул инспектор. – Что касается отпечатков пальцев, то я уже передал их в Сюрте по фототелеграфу. Они перерыли все картотеки и ответили мне, что таких отпечатков у них не имеется…

Ошибиться было невозможно: Леруа успел заразиться общей паникой, хоть и не в очень тяжелой форме. Гораздо сильнее был поражен этим вирусом Мишу. Изможденный доктор выглядел особенно нелепо рядом с самоуверенными, развязными журналистами в спортивных костюмах.

Доктор не находил себе места. Мегрэ спросил его:

– Почему вы не ложитесь спать?

– Еще рано… Я никогда не ложусь раньше часа. Показав золотые зубы, он пытается изобразить улыбку.

– Скажите откровенно, комиссар, что вы думаете обо всем этом?..

Над Старым городом светящиеся часы медленно пробили десять ударов. Комиссара позвали к телефону, звонил мэр.

– Ничего нового?

Неужели он все еще ждал нового несчастья?

Впрочем, стоило ли удивляться? Разве не ждал его и сам Мегрэ? Упрямо насупясь, комиссар пошел проведать желтого пса. Тот дремал, но когда комиссар вошел, открыл один глаз: в его взгляде теперь не было страха. Мегрэ погладил животное по голове и подложил соломы под его парализованные лапы.

В эту минуту к комиссару подошел хозяин «Адмирала».

– Как вы думаете, эти господа из газет долго пробудут здесь? Если да, то мне придется подумать о провизии… Ведь торговля на рынке начинается только с шести утра…

Мегрэ уставился своими большими глазами на середину лба хозяина, затем проворчал что-то неразборчивое и прошел мимо, словно не замечая его. Надо было привыкнуть к комиссару, чтобы не обижаться на подобные выходки, которые сбивали с толку всех, кто его не знал.

Стряхивая воду с плаща, вошел репортер «Пти Паризьен».

– Что, опять дождик?.. Что у тебя новенького, Гролэн?

Глаза молодого репортера сверкали. Он сказал что-то на ухо фотографу, который приехал вместе с ним, и кинулся к телефону.

– Соедините меня с «Пти Паризьен», мадемуазель-Служба прессы… Вне очереди… Что? Можете связаться прямо с Парижем? Отлично, соедините меня поскорей… Алло… Алло! «Пти Паризьен»? Это вы, мадемуазель Жермен? Дайте мне дежурную стенографистку. Говорит Гролэн!..

В голосе журналиста звучало нетерпение, он бросал вызывающие взгляды в сторону коллег. Проходивший мимо Мегрэ остановился, чтобы послушать.

– Алло! Это вы, мадемуазель Жанна? Только побыстрее, хорошо? Мы еще успеем дать это в провинциальные выпуски, а другим газетам придется перепечатывать с парижского выпуска. Скажите секретарю редакции, чтобы он отредактировал мою заметку, у меня нет ни минуты… Пишите: «Конкарно. Наши предположения оказались правильными, запятая, в городе совершилось новое преступление… Алло! Да, да, пре-ступ-ле-ние… Найден еще один убитый, если вам так больше нравится…»

Все замолчали. Доктор, как зачарованный, двинулся к журналисту, а тот продолжал диктовать торжествующим голосом, вздрагивая от возбуждения и восторга:

– После мосье Мостагэна, после журналиста Жана Сервьера убит мосье Ле-Поммерэ… Да, Ле-Поммерэ. Я уже диктовал вам по буквам эту фамилию… Он найден мертвым в своей комнате… Да, у себя дома… На теле нет никаких ранений… Мышцы судорожно сведены, все указывает на отравление… Обождите… Закончить можно так: в городе царит ужас, понятно? А теперь немедленно покажите все это секретарю редакции. Через полчаса я позвоню еще раз и дам заметку для парижского выпуска, а то, что я продиктовал, пойдет в провинциальные, дорога каждая минута…

Журналист повесил трубку, вытер лоб и обвел окружающих счастливым взглядом.

Телефон зазвонил опять:

– Алло! Комиссар? Говорят из дома мосье Ле-Поммерэ, мы минут двадцать не можем до вас дозвониться… Мосье Ле-Поммерэ мертв… Вы слышите?

Голос еще раз повторил сквозь треск: «Он мертв…» Мегрэ повесил трубку и оглянулся. Почти на всех столах стояли пустые стаканы. Эмма повернула к комиссару свое бескровное лицо.

– Не прикасаться ни к одной бутылке, ни к одному стакану! – громко приказал Мегрэ. – Вы слышите, Леруа?.. Все должны остаться на своих местах.

По лбу доктора стекали крупные капли пота. Он сорвал фуляровый платок, обнажив худую, длинную шею; на вороте рубашки поблескивала медная запонка.

Когда Мегрэ вошел в дом мосье Ле-Поммерэ, там находился врач, живший по соседству, он уже констатировал наступившую смерть.

Кроме врача, присутствовала домовладелица, особа лет пятидесяти. Она и звонила комиссару в «Адмирал».

Красивый домик, сложенный из серого камня, стоял лицом к морю. Каждые двадцать секунд яркий луч маяка, словно кисть художника, скользил по окнам.

На балконе торчало древко флага и был прибит щит с гербом Дании.

Тело Ле-Поммерэ было распростерто на красноватом ковре студии, загроможденной дешевыми безделушками. У дома начинала собираться толпа, люди молча смотрели на комиссара.

На стенах гостиной висели фотографии актрис, некоторые с дарственными надписями. Все они были старательно застеклены, как и легкомысленные картинки, вырезанные из журналов.

Рубашка на трупе была изорвана, башмаки густо облеплены грязью.

– Стрихнин! – уверенно сказал врач. – Я мог бы поклясться в этом… Посмотрите на его глаза… И обратите внимание на то, как сведены мышцы. Агония длилась не менее получаса… а может быть, и больше…

– Где вы находились в это время? – спросил домохозяйку Мегрэ.

– Я была внизу, у себя. Мосье Ле-Поммерэ снимал у меня целый этаж с пансионом. Он вернулся к обеду, около восьми часов, и почти ничего не ел. Он сказал, что электрические лампы плохо горят, хотя они горели нормально… Потом он сказал, что уйдет вечером, он сначала примет аспирин, у него была сильная головная боль.

Комиссар вопросительно взглянул на врача, тот кивнул:

– Именно так!.. Типичные первые симптомы…

– А как скоро они начинают проявляться?

– Это зависит от дозы и от того, насколько крепок организм человека. Иногда через полчаса, а то и через два.

– А смерть?..

– Она наступает позднее как результат общего паралича. Сначала наблюдаются явления местного паралича… Весьма возможно, что Ле-Поммерэ пытался звать на помощь… Видимо, он лежал на этом диване…

Мегрэ посмотрел на широкий диван, благодаря которому квартира Ле-Поммерэ именовалась «домом непристойности». Над этим диваном фривольные картинки были прибиты особенно густо. Ночник источал розовый свет.

– Судороги, напоминающие припадок белой горячки, заставили его скатиться на пол, где смерть и настигла его.

В дверь просунулся фотограф. Мегрэ шагнул и захлопнул ее у него под носом. Он подсчитывал вполголоса:

– Ле-Поммерэ покинул кафе «Адмирал» в самом начале восьмого… Там он выпил порцию коньяка с водой. Спустя четверть часа, придя домой, он ел и пил… Следовательно, если принять во внимание то, что вы говорили о стрихнине, Ле-Поммерэ мог проглотить яд дома или еще где-нибудь..

Мегрэ быстро спустился на первый этаж. Домовладелица, окруженная соседками, горько плакала.

– Где у вас грязные тарелки и стаканы?

Она смотрела на комиссара, не понимая, чего он от нее хочет. Не дожидаясь ответа, Мегрэ прошел в кухню, там он увидел таз с теплой водой, справа от которого лежали вымытые тарелки, а слева – грязные. Тут же стояли стаканы.

– Я только что начала мыть посуду… – всхлипывала хозяйка. Вошел полицейский.

– Охраняйте дом! – приказал ему Мегрэ. – Удалите отсюда всех, кроме хозяйки. И чтобы ни одного журналиста, ни одного фотографа близко не было. К тарелкам и стаканам не прикасаться!

Мегрэ вышел на улицу. Под порывами штормового ветра ему предстояло прошагать до гостиницы метров пятьсот. Город погрузился во тьму, лишь несколько окон светились далеко одно от другого.

Зато на площади, ярко горели все три окна гостиницы «Адмирал». Их зеленоватые стекла делали здание похожим на огромный аквариум, освещенный изнутри.

Подойдя к дверям гостиницы, Мегрэ услышал громкие голоса, телефонные звонки и ворчание автомобильного мотора.

– Куда вы собрались? – спросил Мегрэ у журналиста, заводившего машину.

– Телефонная линия перегружена. Попробую соединиться с редакцией из другого места… Через десять минут будет поздно, мой материал не попадет в парижский выпуск…

Инспектор Леруа стоял посреди кафе с видом классного наставника, наблюдающего за приготовлением уроков. Журналисты писали не поднимая головы. Лицо у коммивояжера было по-прежнему ошарашенное, но он явно наслаждался непривычной обстановкой.

Посуда все еще стояла на столах. Здесь были бокалы на ножках – для аперитивов, маленькие ликерные стаканчики, пивные кружки с еще пузырившейся пеной.

– Когда вы прекратили подавать, Эмма?

Официантка тщетно напрягла память.

– Не знаю, мосье Мегрэ, не могу сказать… Часть стаканов я успела прибрать до вашего приказа, а другие стоят здесь с самого завтрака…

– Где стакан мосье Ле-Поммерэ?

– А что он пил? Вы не помните, мосье Мишу?..

Мегрэ ответил за доктора:

– Он пил коньяк с водой.

Эмма задумчиво смотрела на блюдечки.[2]2
  Во Франции напитки подают на разноцветных блюдечках, по ним производится расчет с клиентом.


[Закрыть]

– Шесть франков… Но одному из этих господ я подавала виски, а оно тоже стоит шесть франков… Быть может, он пил из этого стакана… Или из этого?..

Фотограф, решивший не терять времени даром, фотографировал зеленоватые стаканы, разбросанные на мраморе столиков.

– Разыщите аптекаря! – приказал Леруа комиссар.

– Поистине это была ночь тарелок и стаканов. Их принесли из дома покойного вице-консула Дании. В лаборатории аптекаря толкались журналисты, чувствовавшие себя как дома. Один из них, учившийся когда-то на медицинском факультете, даже принялся помогать аптекарю.

Снова позвонил мэр и едва процедил в трубку:

– …ответственность несете вы…

Анализы ничего не дали. Появился хозяин гостиницы и недоуменно спросил:

– Комиссар, а куда девался пес?..

Чулан, где пса уложили на солому, был пуст. Парализованное животное, которое не могло не только ходить, но даже ползать из-за повязки, стягивавшей ему задние лапы, исчезло.

Анализ стаканов не обнаружил решительно ничего!

– Возможно, я успела вымыть стакан мосье Ле-Поммерэ, – вздыхала Эмма. – Разве упомнишь в этой суматохе…

Половина посуды в кухне домовладелицы также успела побывать в тазу с теплой водой.

Землистое лицо Эрнеста Мишу было искажено гримасой ужаса – исчезновение пса его потрясло.

– За ним пришли со двора, я знаю… Там есть ход со стороны набережной… Что-то вроде тупичка. Надо поскорее забить эту дверь, комиссар. Подумать только, ведь в любую минуту он может проникнуть к нам незамеченным… Нет, это невероятно – унести такого пса на руках!..

Доктор не осмеливался покинуть своего места в глубине зала, стараясь держаться как можно дальше от дверей.

Глава 5
Человек с мыса Кабелу

Было восемь часов утра. Мегрэ не ложился спать в эту ночь. Он принял горячую ванну и теперь брился перед окном, повесив зеркальце на шпингалет.

За ночь похолодало, шел мелкий дождь вперемешку с мокрым снегом. Внизу репортеры ждали парижских газет. Послышались свистки поезда, прибывающего на вокзал Конкарно в начале девятого. Сенсанционные сообщения могли поступить каждую минуту.

На рыночной площади, перед окнами гостиницы, началась торговля. Однако на этот раз она шла менее оживленно, чем обычно. Люди шептались, приезжие крестьяне были явно встревожены новостями, которые они услышали.

На немощеной площадке разместилось приблизительно с полсотни деревянных лотков и прилавков. Здесь торговали сливочным маслом и овощами, подтяжками и шелковыми чулками. Слева стояли самые разнообразные повозки, и над всем этим белыми чайками скользили накрахмаленные кружевные чепцы крестьянок. Но вот Мегрэ увидел – что-то произошло. Крестьяне прекратили торговать и сгрудились, все смотрели в одну сторону. Окно было закрыто, и Мегрэ слышал лишь невнятный гул голосов.

Комиссар приподнялся на цыпочки, чтобы дальше видеть. Близ портовых причалов рыбаки грузили на барки пустые корзины и сети. Вдруг они бросили работу и выстроились в ряд. По узкому проходу двое полицейских провели по направлению к мэрии какого-то человека.

Один из полицейских был безбородый юноша с наивным, почти детским лицом. У другого были густые усы цвета красного дерева; мохнатые брови придавали ему грозный вид.

Рынок замолк. Все смотрели на приближавшуюся тройку, показывая на наручники, соединявшие обе руки арестованного с руками его конвоиров.

Задержанный был гигант. Он шел, наклонясь вперед, и от этого плечи его казались еще шире. С трудом вытаскивал он ноги из липкой грязи, и казалось, что он тянет за собой обоих полицейских.

На арестованном был ветхий пиджак. Он был без шляпы, его густые черные волосы были подстрижены очень коротко.

Журналист взбежал по лестнице и принялся трясти дверь комнаты, в которой спал фотограф:

– Бенуа! Бенуа! Скорее вставай! Можно сделать потрясающий снимок!..

Снимок действительно мог получиться потрясающим. Пока Мегрэ, не спуская глаз с площади, стирал остатки мыльной пены с лица и натягивал пиджак, там произошло нечто невероятное.

Рыночная толпа сомкнулась вокруг задержанного и полицейских. Внезапно пленник, по-видимому уже давно ждавший подходящего момента, остановился и с бешеной силой рванул обе руки.

Комиссар увидел, что на руках полицейских остались лишь жалкие обрывки цепей. Задержанный кинулся в толпу, упала сбитая с ног женщина. Люди бросились врассыпную. Еще никто не успел прийти в себя от изумления, как он одним прыжком достиг тупика, находившегося в двадцати метрах от здания гостиницы, совсем рядом с тем самым домом, из дверей которого в пятницу вылетела пуля, угодившая в Мостагэна.

Младший из полицейских хотел стрелять, но замешкался. Он устремился вслед за беглецом, держа пистолет так неумело, что Мегрэ начал опасаться несчастного случая. Навес из некрашенного дерева затрещал под напором метнувшейся толпы, и парусина упала прямо на масло.

Молодой полицейский смело продолжал преследование. Мегрэ, хорошо изучивший местность, неторопливо одевался.

Он понимал, что изловить беглеца здесь было бы чудом. Тупичок изгибался под прямым углом и был не шире двух метров. Двери по крайней мере двадцати домов, фасад которых был обращен на набережную или площадь, выходили в эту кишку.

Кроме того, вокруг были амбары, склады торговца канатами и корабельными товарами, склады консервной тары и множество других беспорядочно разбросанных строений. И повсюду масса щелей и закоулков. А забраться на невысокую крышу одного из складов для рослого человека было совсем не трудно. Преследование в таких условиях становилось почти безнадежным.

Толпа теперь держалась в стороне. Женщина, которую неизвестный сбил с ног, багровая от злости, грозила кулаком, и крупные слезы стекали ей на подбородок.

Наконец из гостиницы появился фотограф. Он был бос и в дождевике, натянутом прямо поверх пижамы.

Получасом позже прибыл мэр, а следом за ним лейтенант жандармерии со своими людьми. Жандармы немедленно принялись обыскивать все соседние дома.

Увидев Мегрэ и Леруа, мирно поглощавших бутерброды за столиком кафе, первый сановник города затрепетал от негодования.

– Я вас предупреждал, комиссар, что вы несете ответственность за… за… Но вас это, видимо, совершенно не волнует! Я дам телеграмму в министерство внутренних дел, я сообщу им об… об… и спрошу: кто должен за это отвечать?.. Вы хотя бы видели, что происходит в городе? Люди в ужасе покидают свои дома! Парализованный старик кричит в страхе, потому что все удрали, оставив его одного!.. Сбежавший убийца мерещится всем!..

Мегрэ обернулся. Эрнест Мишу, точно испуганный ребенок, старался держаться ближе к нему. Он был по-прежнему бледен, как привидение.

– Заметьте, комиссар: арест был произведен местной полицией, ее рядовыми агентами, в то время как вы…

– А вы все еще настаиваете на аресте?

– Что вы хотите сказать? Неужели вы сможете вновь поймать беглеца?

– Вчера вы требовали, чтобы я арестовал кого-нибудь, все равно кого…

Все журналисты вышли на улицу помогать жандармам разыскивать преступника. В кафе было пусто и грязно.

Убрать еще не успели, противно пахло застоявшимся табачным дымом. Заплеванный пол, посыпанный древесными опилками, был усеян окурками и осколками битой посуды.

Комиссар неторопливо достал из бумажника незаполненный ордер на арест.

– Так скажите же одно слово, господин мэр, и я с удовольствием…

– Любопытно было бы узнать, кого вы собираетесь арестовать?

– Эмму, разумеется… Дайте-ка нам, пожалуйста, чернила и перо…

Мегрэ попыхивал трубкой. Он слышал, как мэр проворчал не без надежды, что его услышат:

– Блеф!

Мегрэ и ухом не повел. Своим размашистым, некрасивым почерком он писал:

»…означенного мосье Мишу Эрнеста, администратора акционерного общества недвижимости Белых песков…»

Это скорее напоминало комедию, чем трагедию. Мэр через плечо Мегрэ прочел то, что он писал.

– Вот так! – сказал Мегрэ. – Раз вы этого хотите, я арестую доктора!

Доктор посмотрел на обоих и попытался изобразить улыбку, как человек, который не знает, как реагировать на подобную шутку. Но комиссар смотрел не на него, а на Эмму, которая подошла к кассе и вдруг обернулась. На бледном лице официантки мелькнула слабая улыбка. Видно было, что она едва сдерживает радость.

– Я полагаю, комиссар, вы сознаете серьезность принятого вами решения?..

– Это мое ремесло, господин мэр.

– Значит, после всего происшедшего вы не находите ничего лучшего, как арестовать моего товарища, я бы сказал, друга… Арестовать одного из самых уважаемых граждан Конкарно… Человека, который…

– Скажите лучше, есть ли в вашем городе благоустроенная тюрьма?

Доктор Мишу, казалось, всецело был занят тем, чтобы проглотить набежавшую слюну.

– В мэрии имеется полицейский пост… Есть еще помещение в жандармерии Старого города…

Вошел инспектор Леруа. У него перехватило дыхание, когда Мегрэ обратился к нему самым непринужденным тоном:

– Вот что, старина… Вы окажете мне большую услугу, если сведете доктора в жандармерию. Это надо сделать аккуратно, наручники не понадобятся… Вы заключите его под стражу и будете следить, чтобы он не испытывал ни в чем недостатка…

– Но это же сумасшествие! – пробормотал наконец доктор.

– Я ничего не понимаю… Это неслыханно… Это, наконец, неблагородно!..

– Ну еще бы! – буркнул Мегрэ и повернулся к мэру. – Я не возражаю, чтобы полиция продолжала розыски сбежавшего бродяги, раз это забавляет население… Быть может, это даже будет полезно. Но не следует придавать его поимке слишком большое значение, господин мэр. Во всяком случае, постарайтесь успокоить жителей…

– А вы знаете, что при аресте бродяги мои люди обнаружили у него в кармане здоровенный складной нож;?

– Вполне возможно…

Мегрэ начинал терять терпение. Он встал, натянул свое тяжелое драповое пальто с бархатным воротником и принялся счищать рукавом пыль с котелка.

– До скорого свидания, господин мэр. Буду держать вас в курсе. И еще один совет – не стоит пока ничего рассказывать журналистам. Откровенно говоря, дело это пустяковое, выеденного яйца не стоит… Пошли?

Вопрос относился к молодому сержанту, который кинул на мэра взгляд, словно желая сказать: «Извините, господин мэр, но я обязан повиноваться этому господину…»

Инспектор Леруа ходил вокруг доктора с видом человека, которому на плечи внезапно свалилась непосильная ноша.

Мегрэ пересек кафе, мимоходом потрепав по щеке Эмму. Затем он вышел на площадь, не обращая внимания на устремленные к нему любопытные взгляды жителей.

– Сюда? – спросил он у полицейского.

– Сюда, но придется обогнуть дом. Минут тридцать ходу, господин комиссар…

События, развернувшиеся в Конкарно, взволновали рыбаков гораздо меньше, чем городских жителей. Пользуясь относительным затишьем, десяток рыбачьих баркасов выбирались из гавани. Рыбаки гребли кормовыми веслами к выходу из рейда, чтобы в море поставить паруса.

Полицейский смотрел на комиссара, как смотрит ученик на преподавателя, когда желает завоевать его благосклонность.

– А знаете, господин комиссар, доктор и господин мэр играли в карты не меньше двух раз в неделю… Для господина мэра это был такой удар…

– А что говорят в городе?

– Смотря кто… Те, что попроще, рабочие, рыбаки… не очень-то волнуются. По-моему, некоторые далее довольны. Господина доктора, господина Ле-Поммерэ и господина Сервьера не очень любили в наших местах. Конечно, они образованные господа, но… Никто, понятно, ничего им не говорил, но вели они себя не очень хорошо… Портили девчонок с рыбозавода… А в прошлом году, когда сюда приехали их парижские приятели, началось настоящее безобразие… Они пили и шумели до двух часов ночи, точно были хозяевами города… К нам часто поступали жалобы на них… Особенно безобразничал господин Ле-Поммерэ, он не пропускал ни одной юбки… Страшно вспомнить: рыбозаводы в то время стояли, девчонок выбросили на улицу… Но у этих господ были деньги.

– В таком случае кто же волнуется?

– Волнуются другие!.. Буржуа, лавочники, коммерсанты… Они водились с этой компанией из кафе «Адмирал». Оно вроде центра в нашем городе… Сам господин мэр бывал гам…

Полицейский был явно польщен вниманием комиссара.

– Где мы находимся?

– Мы только что вышли из города. Здесь берег почти безлюден. Только скалы, пески и дюны… Кое-где виллы парижан, но там живут только летом. Это место называется мысом Кабелу…

– Почему вы решили искать именно здесь?

– Когда вы приказали нам с товарищем искать бродягу, которому, очевидно, принадлежит желтый пес, мы начали со старой барки, что стоит в заводи… Там иногда укрываются те, у кого нет крова… В прошлом году сгорел баркас: какой-то бродяга разводил в нем огонь, чтобы согреться, и ушел, не потушив костра…

– Так вы ничего не нашли?

– Ничего… Потом товарищ вспомнил, что на мысе Кабелу стоит заброшенная сторожка, и мы пришли сюда… Видите, на последнем выступе – каменный домик. Он, наверное, был построен в то же время, что и городские укрепления. Теперь идите сюда… Осторожно, здесь грязно. Когда-то в этом домике жил наблюдатель, который должен был сообщать в город о приближавшихся кораблях… Отсюда видно далеко вокруг… Это фарватер Гленан, проплыть в нашу гавань можно только по нему. Но все здесь вот уже много лет заброшено…