Текст книги "Кулибин"

Глава 14. НА ПЕТРОПАВЛОВСКОМ ШПИЛЕ

Несмотря на стесненные обстоятельства, в доме Кулибиных было шумно и весело. Старшие дети уже выросли; самый младший, Сашенька, был ещё совсем мал. Он только начинал говорить и смешно повторял всё за взрослыми. За это отец прозвал его «попугаем».

К детям собиралось много молодежи. Часто приезжали гости из Нижнего. Иван Петрович, живя в столице, не забывал о своих нижегородских друзьях. Он живо интересовался их делами, вёл с ними переписку. Своему другу Пятерикову, который был теперь одним из лучших часовщиков Нижнего Новгорода, он посылал разные необходимые инструменты и части для часового дела, даже послал однажды токарный станок.

Как бы тяжело ни было на душе у Кулибина, он всегда был наружно спокоен. Радушно принимал гостей. Его любили взрослые и дети. Что-то было располагающее в этом невысоком человеке с большой белой бородой – в его неторопливой умной речи, приветливом обращении, спокойных жестах.

Отец он был строгий и, хотя никогда не повышал голоса, дети его слушались. Кулибин сам не курил, не пил вина, не играл в карты и детям запрещал это делать. В кругу семьи и друзей Иван Петрович любил посмеяться, пошутить, рассказать какую-нибудь интересную историю. Возле него всегда собиралась в кружок молодежь.

Для младших детей Кулибин часто устраивал веселые и забавные развлечения: то бездымный несгораемый фейерверк с золотыми солнцами и дождем разноцветных искр, то огнедышащую гору, из которой вдруг начинало вырываться пламя и текла огненная масса, похожая на настоящую лаву. Или покупал разные фигуры рыб, зверей, цветов из золоченой бумаги и обвешивал ими особую электрическую машину, им же самим сконструированную. В комнате гасили свет. Кулибин дотрагивался до одной из фигурок проводом от большого полого металлического шара-кондуктора, заряженного электричеством от машины, и все фигурки вспыхивали ярким светом. К этой же машине он приспосабливал звонки, играющие колокольчики.

Иногда же Кулибин брал в руки гусли или садился за клавесины. Он недурно умел играть. Под его аккомпанемент взрослые и дети пели волжские песни, плясали.

В этот вечер, 28 декабря 1800 года, как всегда, было много народа. Читали письмо, полученное из Нижнего. Говорили о вчерашней буре, которая пронеслась над Петербургом. Такой сильный ветер был разве только при последнем наводнении, свыше двадцати лет назад. Сорвало крыши с нескольких домов, повалило заборы, вырвало с корнем многие деревья.

Только что сели ужинать. Вдруг раздался резкий стук в дверь. Кулибин пошел открывать. На пороге стоял фельдъегерь – посланец Павла.

Император приказывал Кулибину немедленно явиться к нему. Все встревожились: что бы это могло значить? Все знали неуравновешенный нрав императора. Он был способен на самые неожиданные поступки. То возвышал людей совсем не стоящих только потому, что у него было хорошее настроение, то ссылал в Сибирь из-за одного невпопад сказанного слова. Он знал, что им недовольны, и в каждом человеке подозревал заговорщика и врага.

Кулибин быстро оделся и пошел во дворец.

– Комендант Петропавловской крепости, – сказал Павел, – донес мне, что шпиль Петропавловского собора из-за вчерашней бури покривился. Приказываю вам вместе с архитектором Кваренги немедленно его исправить.

Павел милостиво кивнул Кулибину.

Свидание было окончено.

Легко сказать – шпиль собора покривился, нужно немедленно его исправить. Но не так– то легко это сделать. Придется лезть наверх. Но Кулибин знал, что лестница идет только до верхнего яруса колокольни. А как же взбираться дальше? Без устройства лесов это было почти невозможно. Однако прежде всего нужно было самому убедиться, насколько искривлен шпиль.

Как всегда, Кулибин просто и остроумно подошел к разрешению задачи.

Он решил прямо с земли, не взбираясь наверх, проверить Петропавловский шпиль.

Взял отвес – гирьку на шнурке – и пошел к Петропавловской крепости.

Подошел с одной стороны крепости. Глядя на отвес и на шпиль, совместил шнурок отвеса со шпилем – ни малейшего отклонения.

Подошел с другой стороны крепости – то же самое.

По льду и глубокому снегу Кулибин с отвесом в руке обошел несколько раз вокруг Петропавловской крепости.

В чем дело? Шпиль не показывал никакого отклонения. Он нигде не был искривлен. Здесь произошла какая-то ошибка.

Кулибин пошел к коменданту Петропавловской крепости.

– Шпиль в полной исправности. Я нигде не нашел никаких искривлений, – сказал он коменданту.

– Не может быть! Посмотрите на него из нашей двери, – возразил комендант.

– Так это, видимо, двери покосились, – ответил Кулибин.

И сейчас же он доказал отвесом, что дверная коробка покосилась, а не шпиль.

– Прошу вас, не выдавайте меня, – взмолился комендант, – не говорите ничего императору. Это грозит мне увольнением, а может быть, даже ссылкой.

Кулибин согласился. Он не сказал даже Кваренги о том, что шпиль не искривлен. Решил лезть наверх. Осмотреть всё там, поправить, если есть какие-нибудь неисправности, а они могли быть просто от времени.

Понимая, что он рискует жизнью, Кулибин попрощался с семьей, сделал последние распоряжения, как перед смертью.

И вот они взбираются наверх – шестидесятипятилетний старик с белой окладистой бородой и тучный архитектор.

Лестница крутая, ступенек много.

Кваренги то и дело останавливается отдыхать. Вместе с ним останавливается и Кулибин. Он вдруг вспомнил детство, Строгановскую колокольню. Тогда ему было легче шагать по крутым ступенькам. Сколько ему было тогда лет? Десять? Нет, больше. Пятнадцать? Да, наверное, около этого.

Как много прошло времени с тех пор, как много пережито! И вот уже старость, скоро конец… А что он успел сделать?

– Нет, мы ещё повоюем, – вслух говорит Кулибин.

– Что вы сказали? – спрашивает Кваренги.

– Выше надо подыматься, – отвечает Кулибин.

– Нет, меня увольте, – говорит, запыхавшись, Кваренги, – я и сюда еле дошел. Дальше и лестниц ведь нет.

Дальше действительно лестниц не было. Это был верхний ярус колокольни.

– Что ж, придется мне лезть одному, – сказал Кулибин и, цепляясь за проволоки, выступы, курантные молотки, полез наверх. Одно неверное движение, один плохо рассчитанный шаг – и это могло стоить ему жизни. Но он добрался до самого верха. Ещё раз убедился, что шпиль не был искривлен. Однако многие брусья рассохлись, гайки отвинтились. Он решил всё привести в порядок.

Сразу это сделать нельзя было. Ему пришлось несколько раз подниматься на шпиль. Мужеству и трудолюбию этого человека не было границ. Он был из тех сынов русского народа, которые способны на подвиг.

История немало сохранила таких имен. Но ещё больше их осталось неизвестными.

В 1830 году, тоже на Петропавловский шпиль, взобрался крестьянин Архангельской губернии Пётр Телушкин. Ему нужно было попасть на самый верх шпиля, чтобы починить находившуюся там фигуру. И он влез туда без всяких лесов, с помощью только одной веревки. Добравшись до верха, Телушкин укрепил там веревку и на обратном конце её стал вязать петли, постепенно спускаясь вниз. По этому подобию веревочной лестницы он в течение шести недель поднимался на шпиль, пока не закончил всю работу.

Кулибин доложил Павлу, что шпиль Петропавловской колокольни приведен в порядок. Павел остался доволен. Однако никакого вознаграждения Кулибин не получил.

Лишь позже, когда Павлу доложили, что Кулибин в течение многих лет следит за дворцовыми часами, ежедневно поднимается на верхний этаж дворца заводить их, исправляет их, он прибавил ему жалования.

Но это мало что изменило в положении Кулибина. Он чувствовал себя выброшенным из жизни, никому не нужным так же, как не нужны его изобретения.

В письмах по-прежнему проскальзывают жалобы на «обстоятельства»:

«Обстоятельства мои нимало не поправляются, что меня беспокоит до крайности».

«Обстоятельства, о коих сколько ни стараюсь, нимало перемениться к лучшему по несчастию не могут, а время от времени становятся теснее».

Но Кулибин не хотел сдаваться. Он начал усовершенствовать самоходное судно, мысль о котором не оставляла его все эти годы. Писал разные ходатайства, доказывал преимущества своего судна перед судами с применением бурлацкого труда. Теперь он задумал построить такое судно на Волге.

И вот 24 августа 1801 года, уже в царствование Александра I, Кулибин покидает Петербург.

Никто его не удерживал. Искуснейший механик, гениальный творец замечательных проектов, на много лет опередивших свой век, оказался ненужным в столице.

Кулибин уезжает на родину, в Нижний Новгород.

Глава 15. СНОВА ДОМА

И вот он снова дома…

Вокруг почти ничего не изменилось, но как изменился он сам! Он уезжал отсюда молодым, полным сил и здоровья, а вернулся седым стариком. Сколько было замыслов, надежд! Каким счастливым ехал он тогда в столицу! Как много хотелось сделать для России – ведь столько назрело неотложных задач! А не удалось сделать почти ничего.

Мост не построен, прожектор и самоходное судно не использованы, телеграф сдан в Кунсткамеру.

И опять он у разбитого корыта…

Тоска и печаль охватывают Кулибина. «Всё представляется грустным, даже и своё отечество по обстоятельствам не мило», – пишет он в Петербург старшему сыну Семену.

Сколько должен был перестрадать Кулибин, чтобы у него, такого спокойного и сдержанного, вырвалось подобное признание!

Но всё же кипучая натура Кулибина берет верх. Он не хочет сдаваться. За работу – и понастойчивее!

Не сбылась мечта видеть самоходные суда на Неве, – может быть, она сбудется на Волге; не построили арочный мост, – нужно придумать другой, ещё более совершенный…

И вот, как только стаял лед, Кулибин уже на Волге. Замеряет скорость течения, опробует какие-то вертушки, присматривается к судам, идущим по Волге.

Шумит вокруг жизнь.

Бесчисленные суда, малые и большие, идут вверх и вниз по Волге. Вверх везут хлеб, вниз – парусину, канаты, сплавляют лес. Из Персии через Астрахань привозят восточные товары – шелк, ковры. Из Сибири, по рекам Каме и Белой, везут пушнину, кожи. По всей стране со знаменитых нижегородских складов развозят соль.

Разрослась Макарьевская ярмарка. Нет такого предмета, который нельзя было бы на ней найти.

Торгует уже не только Нижний Новгород, но и все города и села вокруг. В Балахне, Павлове, Мурашкине, Ворсме выросли крупные базары. И всё раскупают и развозят во все уголки необъятной страны. Перегруженные всякими товарами, суда то и дело подходят к Нижегородской пристани. Загорелые бурлаки целыми артелями идут в кабак выпить по чарке водки за благополучное окончание пути. А в затонах их уже ждут новые суда, груженные для отправки из Нижнего.

«Всё как было прежде, – думает Кулибин. – Только торговля стала бойчее».

Вот где необходимы самоходные суда! На них будет куда легче и выгоднее делать перевозки. Надо подсчитать и доказать эту выгоду. Тогда правительству станет ясно, что нужно строить самоходные суда.

Кулибин стал собирать сведения о количестве судов, проходящих через Нижний за навигацию, их грузоподъемности, численности обслуживающих суда людей, их заработке. Он узнал, что для продвижения обыкновенного судна требуется примерно восемьдесят человек. Для самоходного же судна, точно такого же размера и грузоподъемности, потребовалось бы всего сорок человек. Получалось сокращение рабочей силы вдвое. Если же принять во внимание заработок бурлаков и количество проходящих судов, то получалось, что за одну навигацию на Волге только на казенных грузах будет сэкономлено восемьсот тысяч рублей. А сколько ещё частных грузов! Они составляют не меньше половины государственных. Следовательно, ещё четыреста тысяч рублей экономии. При этом освободившиеся люди, количество которых, по подсчетам Кулибина, составит около тридцати тысяч человек, могли быть использованы на других работах.

Выгода самоходного судна была очевидна.

Теперь надо построить опытное судно, чтобы здесь, на Волге, все могли наглядно убедиться в его пригодности. Но для постройки нужны деньги. Где их взять?

Кулибин пишет прошение на «высочайшее имя». В нём он излагает все выгоды введения в жизнь самоходного судна. Он просит средств на постройку такого судна на Волге. Но, зная заранее, как трудно у царского правительства получить ссуду на какое-либо изобретение, Кулибин просит выдать ему деньги взаймы – выплатить вперед за два года пенсию, которую он получал, с тем, чтобы потом эта сумма была удержана с него в течение шести лет. Таким образом, в случае неудачи изобретения царское правительство ничего не теряло. В случае же удачи Кулибин предлагал правительству бесплатно взять его судно и разрешал по этому образцу строить суда всякому, кто захочет. И на этот раз, как и всегда, Кулибин остался верен себе. Изобретая, он не думал о барышах, о личной выгоде. Несмотря на большую нужду в деньгах, он готов был отдать свое изобретение бесплатно, лишь бы оно шло на пользу родине.

Просьба Кулибина была удовлетворена. Правительство выдало ему пенсию за два года вперед.

С лета 1802 года он приступил к строительству волжского самоходного судна. Кулибин купил готовую расшиву – самый распространенный тип грузового судна на Волге. Расшивы отличались своей значительной величиной и грузоподъемностью. На них перевозили вниз и вверх по Волге самые разнообразные товары.

Кулибин сделал чертежи деталей судового механизма и приступил к их изготовлению. Он внес некоторые улучшения по сравнению с судном 1782 года.

При этом Кулибин конструировал не просто так, по чутью, а производил различные расчеты и опыты. Он подсчитал силу, необходимую для движения судна; произвел испытания по определению крепости ходовых канатов; сделал приборы для измерения сопротивления воды при движении судна и силы течения.

Зная, что завоз каната усложняет движение самоходного судна, Кулибин предложил устроить по Волге на всё время навигации якорные станции. Якорная станция должна была состоять из якоря с прикрепленным к нему канатом.

Приняв на себя конец каната и постепенно выбирая канат, самоходное судно достигало первой якорной станции. Здесь судно получало конец каната со второй якорной станции и двигалось дальше. Так, от станции к станции, судно доходило до места назначения. Это было гораздо проще, чем завозить якорь.

Но Кулибин не только конструктивно улучшал самоходное судно, двигающееся силой воды. Он искал новый, более совершенный двигатель для судна. Он думал о возможности применения пара.

Эта мысль пришла к нему не впервые. Ещё будучи в Петербурге, он думал над этим.

«Вместо конных машин небольшие кипящими парами машины расположить…» – писал он весной 1798 года. И теперь эта мысль не оставляла его.

«Со временем постараться расположить парами действующую машину с чугунным цилиндром, чтоб могла действовать без завозу…» – писал он в конце 1801 года.

Кулибин хотел приводить в движение судно с помощью паровой машины. Как всегда, великий изобретатель шел впереди века: ведь он высказал идею создания парохода, которого в то время еще не существовало!

В напряженной работе над самоходным судном прошло два года.

В 1804 году самоходное судно было закончено.

23 сентября этого же года состоялись официальные испытания.

На судне присутствовали губернатор города, знатные дворяне, чиновники, богатые купцы. Нагруженное восемью с половиной тысячами пудов песка, судно двигалось против течения, не уступая в скорости обычным расшивам. Зато вести его было гораздо легче и требовалась только половина рабочих.

Комиссия признала судно «обещающим великие выгоды государству», о чем Кулибину было выдано свидетельство.

С этого момента начинается странствование кулибинских чертежей. Сначала чертежи вместе с заключением комиссии попадают в министерство внутренних дел. Оттуда их пересылают в министерство морских сил. Министерство морских сил требует от изобретателя дополнительных сведений о скорости судна, его грузоподъемности, пригодности под паруса.

Пять месяцев ещё работает Кулибин и представляет обстоятельные ответы на все запросы.

Проект передают на отзыв в Адмиралтейств-коллегию Адмиралтейств-коллегия рассматривает все материалы и дает отрицательное заключение, хотя признает чертежи и конструкцию правильными.

Основным мотивом заключения было то, что механизм судна якобы слишком сложен, а с другой стороны, бурлацкий труд очень дешев, поэтому не стоит вводить машины для его замены. В самом деле, ведь машина может потребовать ремонта, это будет лишний расход, а если заболеет или умрет бурлак, его заменит другой – и никто на этом не пострадает! Это заключение было характерно для крепостной России, где труд и даже самая жизнь рабочих людей были совершенно обесценены. Да, кроме того, заключение давал иностранный инженер, очевидно, не очень настроенный в пользу русских изобретателей.

Получив отказ правительства, Кулибин обращается к частным лицам.

«Механик Кулибин имеет честь предложить почтеннейшей публике…», – так начиналось обращение Кулибина. Дальше шло описание изобретения и всех его выгод. Оканчивалось обращение словами: «…всё, желающие пользоваться таковым изобретением, могут оное видеть, скопировывать чертежи и списывать копии».

Но желающих не находилось. А многие лавочники и хозяева трактиров даже боялись этого судна и открыто высказывали свое беспокойство. Ведь если не будет бурлаков, у них сразу уменьшится торговля, а некоторые заведения совсем закроются.

Судно продолжало гнить на причале в Нижнем Новгороде. Наконец губернатор распорядился сдать его на хранение Городской думе. Там оно стояло ещё некоторое время, а в 1808 году «по ветхости и неудобности к хранению» было продано на публичном торге за двести рублей на дрова.

Что должен был испытать изобретатель, зная, что его любимое изобретение, которому он посвятил свыше двадцати пяти лет своей жизни, продается на дрова!

А через несколько лет, в 1814 году, французский инженер Пуа де Бар, работавший на русских заводах, предложил ввести на Волге коноводные суда, где труд бурлаков заменялся конной тягой. Собственно говоря, в предложении французского инженера не было ничего оригинального, так как на Волге давно уже имелись суда с применением воловьей тяги. Он же только вместо волов предложил использовать лошадей, то есть, по существу, чужое изобретение выдал за своё.

Интересно, что Кулибин, работая над самоходным судном, также рассматривал идею применения конной тяги, но нашел этот способ менее совершенным. И он действительно был хуже, так как здесь нужно было иметь лошадей, а Кулибин использовал даровую силу течения воды.

И только для мелководных судов Кулибин решил применить коноводную машину, которая должна была приводить в движение судно с помощью системы шестов, расположенных по бортам судна.

Несмотря на всё это, правительство приняло «изобретение» французского инженера.

То, чего так трудно было добиться русскому, легко мог достичь в ту пору иностранец.

Глава 16. ЖЕЛЕЗНЫЙ МОСТ

Шли годы. И ни один из них не приносил отрады.

С каждым днем ухудшалось здоровье Кулибина. От напряженной работы слезились и болели глаза. Одолевала нужда. Кулибин всё больше залезал в долги.

«Кредиторы крайне меня беспокоят», – писал он в Петербург старшему сыну Семену.

В маленьком домишке на высоком берегу Успенского оврага, где поселился Кулибин по приезде в Нижний Новгород, было тесно. Кулибин решил продать кое-какие вещи и на эти деньги построить себе новый дом, в котором можно было бы сносно провести остаток дней своей жизни. Он сам составил план будущего дома, закупил материал и начал строить. Многое он делал своими руками.

К осени 1810 года Кулибин переехал в новый дом. Это была большая радость. Дом получился светлый, хороший, в два этажа. И вдруг 10 сентября случился пожар. Загорелся соседний дом. Вмиг пламя перекинулось на жилище Кулибина. Он успел только вынести свои чертежи. Всё остальное сгорело.

До утра просидел Кулибин у родного пепелища, пока его насильно не увел к себе Пятериков.

Некоторое время Кулибин жил у Пятерикова, потом переехал к старшей дочери в село Карповку, в семи километрах от города. Положение было безвыходное. Денег не было. Дочь жила небогато, и он не хотел и не мог стеснять её своим присутствием. Пришлось обратиться в комитет общественного призрения. Там ему выдали заимообразно шестьсот рублей.

Кулибин купил старый, полуразвалившийся домик почти у самой Волги. Кое-как привел его в порядок, огородил тесовым забором. Конечно, в таком доме жить было плохо, особенно в дождливую и ветреную погоду. Но Кулибин не хотел складывать оружия. И в таких условиях он решил продолжать работать. Он не мог не работать, пока билось сердце и мыслил мозг.

Теперь Кулибин конструировал мост, ещё более совершенный, чем тот, деревянный. Ведь столице нужен мост – это бесспорно. Но дерево поддается гниению. Надо строить мост из более прочного материала.

Таким материалом Кулибин выбрал железо. И здесь он обогнал свой век, потому что железо в то время было материалом новым и в мостостроении почти совсем не употреблялось. Кулибин одним из первых заявил о целесообразности использования железа для строительства мостов. А впоследствии железо стало общепризнанным материалом, особенно для больших мостов.

Кулибин сконструировал мост из железных арок, которые должны были покоиться на каменных быках.

Известные мостостроители того времени доказывали невозможность ставить быки в такой быстрой реке, как Нева. Они говорили, что быки эти будут размыты и снесены. Кулибин знал об этом мнении, но не соглашался с ним. Он считал, что быки строить можно.

Кулибин разработал несколько вариантов проекта моста. Он предлагал строить мост трех– или четырех-пролетным с одной или двумя разводными частями.

При конструировании моста Кулибин провел большую исследовательскую работу. Он определял вес металлических брусьев различного сечения и длины, подсчитывал вес мостовых конструкций, определял механические свойства железа.

Мост был продуман во всех деталях. Металлические арки, как и в деревянном мосте, должны были собираться из решетчатых ферм. Для прохода судов оставлялись каналы, через которые перекидывались подъемные железные мосты. Чтобы защитить быки моста от ледохода, были сконструированы железные ледорезы. Кулибин мечтал осветить мост своими фонарями.

Он подробно разработал весь процесс строительства моста. Для изготовления деталей моста Кулибин предложил станки своей конструкции, которые должны были приводиться в движение паровой машиной. Он описал методы сборки и установки арок и сооружения каменных быков.

В разработке проекта металлического моста, как и в других изобретениях, выступают замечательные черты творчества Кулибина.

Приступая к созданию изобретения, Кулибин прежде всего проводил большую подготовительную работу.

Он изучал условия, в которых должна работать конструкция, определял свойства материала, доказывал необходимость и целесообразность данного изобретения. Затем он выполнял проект, причем давал его в нескольких вариантах, всё время совершенствуя конструкцию. Остановившись окончательно на лучшем варианте, Кулибин обдумывал для него весь процесс обработки и сборки во всех подробностях. При этом он вводил свои усовершенствования и новшества.

Всё это придавало научность проектам Кулибина. Кулибин конструировал, руководствуясь не только практическими навыками и чутьем, а являлся сознательным творцом своих изобретений.

Проект железного моста Кулибина по своей грандиозности, оригинальности конструктивных идей и глубине разработки далеко превосходил мостовые конструкции того времени.

Кулибин хотел сам руководить постройкой моста.

В конце 1813 года проект был в основном закончен. Но как быть дальше?

На своём горьком опыте Кулибин слишком хорошо знал, что это ещё не самое главное. Самое главное было в том, чтобы заинтересовать своим проектом какую-нибудь «влиятельную особу».

Кому подать проект? В академию? Там у Кулибина не осталось друзей. Министру просвещения Голицыну? Но будет ли это иметь успех?

Кулибин решил подать проект самому царю.

В это время только что была окончена война с французами. Россия победила. Возможно, теперь как раз настал момент для того, чтобы строить мост, в котором так нуждалась столица. Так думает Кулибин и обращается с прошением к царю. «Влечет меня непрестанное желание и ревность употребить к тому все мои силы, дабы ускорить в жизни моей соделать такую знатную услугу для красоты столицы, а более для пользы всего общества», – пишет Кулибин волнующие слова.

О пользе общества заботится Кулибин. Родине, горячо любимой России, отдает он свои последние силы.

Но тщетно Кулибин ждет от царя ответа. Ответа вообще не последовало.

Тогда Кулибин обращается к всесильному Аракчееву, самому влиятельному из царских сановников. Он просит Аракчеева рассмотреть проект и ходатайствовать перед Александром I о его выполнении.

«Таковая милость вашего сиятельства подкрепит мою старость, освободит угнетенные мысли мои от плачевного воззрения на будущее бедственное состояние семейства моего и сделает меня ещё полезным к испытанию и производству и других имеющихся у меня изобретений», – пишет Кулибин.

Но тупой и жестокий солдафон Аракчеев, даже мимо дома которого современники проходили «затаив дыхание», отказывает, формально ссылаясь на то, что это не его дело, а министерства просвещения.

Получив отказ Аракчеева, Кулибин решает подать свой проект в академию. Он пересылает чертежи и описание моста президенту Академии наук Разумовскому. С нетерпением он ждет ответа.

Проходит год. Ответа нет. Начинается второй. Беспокойство Кулибина растет с каждым днем. Это пагубно отражается на его и без того плохом здоровье.

Тогда сын Кулибина Семен подает записку Разумовскому через его лакея. В ней он просит Разумовского рассмотреть проект отца и прислать ему свое решение.

Но Разумовский по-прежнему молчит.

Проходит два года. Семен опять пишет Разумовскому. Теперь он умоляет его переслать проект министру просвещения Голицыну. Снова никакого ответа.

Отчаявшись добиться чего-либо от Разумовского, Семен Кулибин пишет самому министру Голицыну с просьбой вытребовать проект из академии и рассмотреть его.

В бесплодной переписке прошло четыре года. Но так до самой смерти и не добился Кулибин рассмотрения проекта. В пучине бюрократических дел крепостной России погибло ещё одно замечательное изобретение.

Лишь через тридцать с лишним лет, в 1850 году, был построен первый постоянный мост через Неву – Николаевский мост[21]21
  Теперь мост Лейтенанта Шмидта.


[Закрыть]. Он был сконструирован из железных арок и покоился на каменных быках. Строительство такого моста подтвердило правильность технических соображений Кулибина.

Такова была участь не одного Кулибина. Немало талантливых изобретателей из народа предлагало свои замечательные творения. Но всюду, куда ни обращались, они находили отказ и часто презрение. Везде им отвечали, что это «не мужицкое дело», что этим занимаются люди, выписанные из чужих краев и известные своей ученостью.

Когда же один из изобретателей, Торговатов, дошел до самого царя, Александр I дал ему двести рублей и взял с него подписку, «чтобы он впредь прожектами не занимался, а упражнялся в промыслах, состоянию его свойственных».