Текст книги "Аристократка на мели"

Мужская солидарность

Мы тогда на первом курсе учились. Все вечера с девочками в общаге в читальном зале проводили. На первом этаже.

Сидим как-то раз, болтаем и видим, за окном читалки туда-сюда симпатичный молодой человек интеллигентного вида прохаживается, в легкой элегантной дубленке. Делаем вид, что учебник читаем, а сами хихикаем и за ним послеживаем. Явно чей-то жених, но чей? Интрига!

И тут потенциальный жених к окну прильнул и хаба-на! Дубленочку нараспашку, а там… ничего. В смысле из одежды ничего, а так ого-го! Мы из-за неоправданных романтических надежд как заорем. Хором.

На наш визг парни-защитники со всей общаги сбежались. Мы глазами хлопаем, пальцами в окно тычем. А они запетушились – извращенец! Маньяк! Дрочер! На наших девок покусился! И прямо в майках, трениках и тапках всем скопом на улицу, на мороз – онаниста ловить.

Это был миг единения и мужской солидарности. Один за всех и все за одного, именем королевы! Один даже клюшку хоккейную прихватил.

Парни на улицу, а мы к окну – романтика! Сейчас они проучат бесстыдника. А наглец тем временем даже убегать не пытается, дубленочку запахнул, затравленно улыбается и за угол пятится, пятится… Мужики, кто «свиньей», кто «клином», за ним – страшно!

Нам уже за углом не видно ничего, и только девичье воображение всякие разности рисует – вот они сейчас вернутся – оторванную маньячью голову за волосы нам под ноги кинут. Ваша, мол, честь поруганная разругана взад.

И правда возвращаются, но без головы, и как-то смущенно, без огонька. Мы к ним за подробностями – как все было?

Догнали мы его, говорят:

– А он что-то жалкий такой. Улыбается… пальтишко теребит. Что нам, его бить, что ли?

А Зинка из двести тридцать седьмой комнаты как заорет:

– Вы с ума сошли, он же маньяк! Он нам знаете что?

Глаза большие делает и в сторону промежности косит. А Вова из триста двенадцатой ей отвечает:

– Что он вам? Подумаешь! Писун показал. Тоже мне, принцессы. Вчера бы ты так орала. А то вообще не пискнула за всю ночь. Погнали отсюда, мужики, по пивасу.

И тогда я поняла – вот это мужская солидарность. А та, другая, не в счет.

Две стороны стекла

ОН: Фактически она меня бросила в субботу. Я отчетливо это помню, потому что как раз качал кино и раздумывал, тянет ли сегодняшний вечер на Гран Резерву. Она вышла из ванной и села ожесточенно красить глаз.

– Ты куда?

– На день рождения, я тебе говорила.

– А. Я думал, проведем вечер дома.

– Ты точно не идешь со мной?

– А ты точно не останешься? Я третью серию скачал, неделю ждал, пока выложат. Куда ты пойдешь, сама подумай, там холодно… и люди! Много!

– Вот именно.

Агрессия, демарш, наверное, заранее все продумала.

ОНА: Не было у меня никакого плана. И уходить я не собиралась. И наши совместные вечера я любила. Мы залезали вдвоем под плед и смотрели кино. Он обнимал меня, когда протягивал руку за бокалом. Это было уютно и тепло. Так продолжалось три года. Как будто мне уже девяносто, и кроме облезлого Диброва и его «Кто хочет стать миллионером» в моей жизни ничего не будет.

Сначала к нам перестали приходить друзья. Их нужно развлекать, и после них грязная посуда. Потом мы сами перестали ходить в гости – пустые разговоры, и вечером не остается места для парковки возле дома. А потом… я перестала красить волосы. Лень.

МАРИНА: На свой день рождения я пригласила их вместе, хотя надеялась, что он не сможет. Он всегда незаметно под столом касался ее ноги, а когда она отвлекалась от общей беседы и смотрела на него, слегка закатывал глаза. И тогда улыбка сходила с ее губ, и она едва заметно кивала: «Да, дураки, и разговоры у них мещанские. Сейчас пойдем». Мы все это видели.

Макса пригласила для нее, а что такого? Вы бы видели ее глаза в последнее время, их как будто постирали с отбеливателем.

ОНА: С Максом я столкнулась случайно. Столкнулась в прямом смысле, он пролил пиво, я извинилась. Он широко улыбнулся «ничего страшного» и уже хотел уйти, слегка помедлил и спросил, почему у меня такое знакомое лицо, не снимаюсь ли я в кино? Это было довольно пошло и, как ни странно, приятно. Я засмеялась и ответила, что я бухгалтер. Он удивился: в его фирму срочно требуется бухгалтер, я словно ниспослана ему свыше.

Я дала ему номер телефона. Он ни на что не намекал, искренне просил помочь.

ОН: Я видел, как вибрирует ее телефон. Как она переворачивает в ночи подсвеченный экран, читает сообщение и слегка улыбается, потом резко гасит улыбку. А что я мог сделать? Разбить телефон? Устроить скандал? Один раз попытался, она сказала, что это работа, потом поцеловала меня в нос и сказала, что любит. В нос! Конечно, я все понял, я не дурак.

Пару раз она настойчиво пыталась вытащить меня из дома, сперва на какую-то выставку, потом на корпоратив в офис. Как будто это могло что-то исправить. Когда я отказался, она обрадовалась, словно сказала себе: «Я так и знала! Он безнадежен, видит Бог, я пыталась и сделала все, что могла».

ОНА: Макс любил меня. Я совсем забыла, что значит быть любимой. Когда смотрят в глаза и ловят каждое слово, когда дарят цветы, держат за руку и приглашают на ужин. Он готовил для меня спагетти. Зубами развязал бретельку на топе, рычал, словно хотел съесть целиком. Это была страсть, от которой кружилась голова. У него мускулы и загорелое гладкое тело, он идеален и выбрал меня. Я не могла ни о чем думать, только о Максе. Конечно, я ушла. Я больше не хотела врать ни себе, ни ему. Это значило бы предать то, что между нами когда-то было.

ОН: Я бесил ее своим существованием. Она морщилась, когда я ел, качала головой, когда я приближался к ней, вздыхала, когда с видом Жанны д’Арк поднимала мою упавшую куртку. Она страдала со мной. Просто потому, что я был не он. Она ушла, потому что не могла больше терпеть, потому что сделала все возможное, потому что я безнадежен, потому что у нее единственная жизнь, и прозябать ее со мной…

Я не стал ее останавливать, я не умею делать ее счастливой. Да, я люблю ее.

МАКС: Я всегда красиво ухаживаю. Я вообще стараюсь жить красиво. Не для нее, конечно, для себя. Жизнь моя, хочу прожить ее шикарно и на полную катушку. Лимузины, рестораны, цветы, дорогое белье. Мне это нравится. Она думала, что это навсегда? Ничего подобного я не обещал. «В мою фирму срочно нужен бухгалтер»? Серьезно? Кто на это ведется?

Ба

Вот у меня бабушка была. Меня родители к ней на все лето отсылали, моего мнения не спрашивали.

Она очень добрая была. Сядем рядом с ней и «Санта-Барбару» начнем смотреть, она обнимет меня и говорит:

– Вот Сиси Кэпвел, интересный мужчина, похож на нашего Игоря Алексеевича. Помнишь его? Напротив жил, на Новый год приходил к тебе, Дедом Морозом наряжался. Такой высокий, видный. Не помнишь? Ну ты маленькая была. Его потом еще машина переехала, когда он пьяный с гулянки возвращался. Ноги переломало в труху. Он еще пару дней в больнице полежал.

Маринка, жена его, к нему бегала, все плакала, как она теперь с ним, инвалидом. Но ничего, все обошлось, помер он быстро. Мы с тобой на кладбище пойдем завтра, я тебе покажу его могилку. Он прямо наискосок от Зои Михайловны лежит. Зою Михайловну-то помнишь?

Я не помнила, хотя кивала в надежде, что она избавит меня от подробностей, но…

– Зоя Михайловна, покойница, прямо на свой день рождения умерла. Вроде врачи сказали, что сердечный приступ. Ее детишки мигом прискакали и квартиру делить начали. Ее едва в гроб успели положить, а они уже адвокатов понанимали и резню устроили.

А когда она после приступа шесть дней мертвая в квартире пролежала, никто не спохватился. Соседи вызвали милицию, когда труп стал разлагаться. Представь, дверь открыли, а она зеленая вся… Мне потом подружки ее подробно рассказывали на похоронах.

А дети ей надгробный памятник поставили, она всегда о сером мечтала, чтобы в тон все было, а они ей, представляешь, черный! Вот ведь не повезло с детьми. Я тебе покажу завтра, ты ужаснешься. Хотя муж ее Петр Сергеевич рядышком положен, у него как полагается все сделано, но это Зоя сама все делала, видно, что с любовью. А Петр Сергеевич сам годом раньше ушел. Там вообще все смешно получилось…

Ты чего дрожишь? Не температура ли у тебя? Не дай бог! Тьфу-тьфу-тьфу. А то вот у Ирины Андреевны на даче с внучкой знаешь что произошло…

А вчера с детьми ужастик смотрели, гробы там, труп, бензопила, кровища литрами, а они говорят:

– Что-то не страшно совсем.

Не страшно им!

А я от «Санта-Барбары» ссалась лет до пятнадцати.

Секрет счастья

Она терпела. Всего две минуты. Две минуты в день не так сложно вытерпеть! Конечно, мечтала о сильных руках, о страсти, чтобы прижал нежно и крепко, чтобы жарко шептал в шею… Но стеснялась своих мыслей. У них семья.

Она не знала, но и он мечтал. Конечно, представлял в постели всех ее подруг. На совместных вечерах разговаривал с ними о детях, выслушивал семейные проблемы, вино подливал, улыбался светски, но мыслишки в голове бродили…

Иногда они кино вместе смотрели, она выбирала непременно интеллектуальное, чтобы не просто время провести, а обязательно с пользой, чтобы было потом, о чем подумать, что обсудить. Обсуждать не обсуждали, они вообще редко разговаривали, она называла это: «понимаем друг друга с полуслова», он считал, что ни о чем…

А вот думал он потом много.

После кино он представлял себя с главной героиней, даже сны ночью видел эротические… Он, непременно, лежит на кровати, Беллуччи заходит в комнату, красивая, мощная, от нее так и бьет электричеством.

Одета лишь в чулки и корсет, одним движением срывает с себя корсет, скидывает с него одеяло…

Он всегда смирно лежал на спине, даже в своих фантазиях. Да чего скрывать, он и в реальной жизни всегда просто лежал. Робкие и какие-то суетливые поглаживания… быстрый секс, как бы украдкой, за стеной дети, да и не пристало уже рычать, сколько лет живем…

И да, он дорожит семьей… да и зачем разрушать систему, если она функционирует?

На работе в курилке мужики часто делились похождениями. Он слушал внимательно, слегка завидовал, но неизменно удивлялся – столько усилий? Зачем? Вести в ресторан, придумывать тему для беседы, делать вид, что интересно, когда совсем неинтересно, и излучать мужественность. Ради чего? Все тех же жалких двух минут? Смешно, господа.

Она очень гордится своей семьей, в действительности это – единственное, что у нее есть. Знает, что подруги завидуют – он верный! Столько лет вместе! Вымирающий вид мужчин! Такого уже не бывает, а у нее есть! Преданный, честный, ее!

Ему льстит, что она дорожит им, и он никогда не признается ни ей, ни ее завистливым подругам, что верность – всего лишь смесь лени, страха и низкого тестостерона.

Вот вам и весь секрет семейного счастья.

А вдруг…

В моей квартире консилиум замужних подруг, они давно в браке и точно знают, как вести себя с мужчиной, что приоткрыть и чем моргать.

– Нет, эта юбка не пойдет. Ту мач молодежно, у нас нет цели прокричать ему, что ты в отчаянии.

– Вульгарно! Ты же не на кастинг в порт.

– Слишком строго!

– Слишком просто, и сними сережки!

Я ненавижу их, но наряжаюсь, «а вдруг». Они знакомят меня вслепую. Взрячую уже давно не получается.

В ресторане одни барышни, набираю подругу, смотрю на свое отражение в витрине, расправляю декольте, «нет, вроде ничего еще».

– Алло, а как он выглядит? Я пока его не вижу…

– Господи, он такой… Огромный, сильный. Мимо не пройдешь!

– Ой, представляешь, за центральным столиком сидит орангутанг! Настоящий!

– Ага, он.

– Что???

– Нравится? Я же говорила – иностранец.

– Он же натурально обезьяна.

– Ну началось… Да, обезьяна, и что? Красивый, большой, надежный. На хорошем счету в зоопарке, своя клетка, обожает детей.

– …

– В конце концов, познакомиться хочет с тобой… по своей воле… А не как обычно… Он может и орангутанг, но ты тоже, извини, не «Божоле́ нуво́».

– Он ЖИ-ВОТ-НОЕ!

– А кто нет? Славик твой был не животное? Кося мой? Этот хоть не прикидывается. Все карты на столе. Смотри, уведут и этого.

Я оглядываю зал и вижу, что дамочки с соседних столиков смотрят на обезьяну, кто с интересом, кто зазывно. На МОЮ обезьяну! И я иду к нему.

– Привет!

– У-у-у!

Он тычет кулаком себе в грудак, рычит. Кажется, рад встрече. Я сажусь напротив.

А вдруг.

Любовь

Влюбилась, конечно. Почти не знаю его. Толком даже не разговаривали. Рядом сидели. Один раз он что-то попросил, фигню какую-то, не помню, наверное, ручку.

Я долго в сумке копалась, у меня там черт-те что, как всегда… наушники, кстати, нашла, думала, что в кафе оставила, я там кофе пила с утра и разлила. Сразу свинство такое, настроение портится. Не могу уже потом кофе пить, чашка с подтеками, в блюдце лужа… Но не про это.

И еще помню, что чеков там полно, наверное, мне в магазине суют, а я машинально в сумку бросаю, их у меня там тьма скопилась. Все время выкинуть хочу.

Ручку нашла и почти не глядя ему передаю. Он взял, даже что-то буркнул себе под нос, не знаю, «спасибо», наверное, я не слушала, заметила только, что тепло и электродики побежали от того места, где мы друг к другу прикоснулись. До плеча добежали.

Я сначала на пальцы посмотрела, а только потом на него. И как-то все случилось сразу.

Конечно, к моей любви он не имеет никакого отношения. Парень как парень. Красивый. Но от него внутри тепло и лучики.

Я уже особо и не слушала, на него смотрела, только очень осторожно, чтобы он ничего никогда в жизни не заподозрил. Иногда мы встречались взглядами, он кивал мне и губы вниз, типа: «Вот, оказывается, как. А ты чего не слушаешь?» – «Ну я не слушаю, потому что у меня вдруг в голове все опустело. Тебе еще чего-нибудь не нужно? У меня вообще все есть. Наушники вот, три раза по пятьсот, две карты „тройки“, но одна пустая…» Все это мысленно, конечно. Я не такая.

Один раз рядом с ним хотела сесть, но выскочка одна меня опередила. Хихикала вульгарно рядом с ним, аж голову закидывала. Но он не реагировал, мне кажется.

Один раз он мне в шею дунул, я думаю, специально, там тоже стало горячо и вниз по позвоночнику, укольчики. Он засмеялся, и я тоже.

И раз в дверях столкнулись. Плечом, рукой и куртками. Чуть дольше положенного рядом задержалась, на сотую долю секунды. Но мне хватило.

Вот, собственно, и вся история любви. И может быть, все это ерунда.

Но ведь когда один другому делает тепло, тогда любовь?

Понятная история

Знакомый олигарх пригласил меня на вечеринку не для всех в свой лакшери виайпи дворец.

Колониальный стиль, аристократичные гости, шампанское и струнный квартет. Все великосветские, тачки с телками не обсуждают, о политике не говорят, лишь о высоком – исключительно о душе, об экзотических путешествиях и поэзии.

Я тоже, насколько способна, велеречиво разговор поддерживаю с изысканным франтом:

– Да не сомневайтесь, каталася я по средиземке, правда не на яхте, а на банане, но меня и там укачало в умат.

А сама прикидываю, как бы так зевнуть, чтобы никто не заметил и чтобы при этом челюсть не вывихнуть.

Решила по дворцу пройтись, уборную поискать. А дом у олигарха как Арарат парк хаятт – пять этажей, куча комнат, везде хрусталь и парча. Я потыркалась в пару номеров – богатое убранство помещений, Куинджи на стенах, как в Третьяковке, а тубзика нет.

И тут по коридору женщина идет. Женщина с нормальном лицом, морщины у нее носогубные, как у человека, по́ры на щеках, гусиные лапки, видно, что улыбается она часто.

Я к ней, так мол и так, «ай нид ту юз э басрум».

Оказалось, она горничная в доме. И говорит мне: «У тебя лицо знакомое, ты актриса, может?»

Ну я ее полюбила сразу, разумеется. Рассказала про себя, про то, что спать хочу, а лимузин еще не скоро гостей по домам развозить изволит.

А она говорит:

– Пойдем-ка на кухню, там я хозяйка и кофе тебе сварю.

И вдруг, пока мы добираемся до кухни через зимние сады Семирамиды, выясняется, что ее зовут Галя и она видела все мои фильмы. И обожает меня, потому что я человек и жизнь знаю.

И вот мы пьем с Галей кофе на кухне, а она мне взахлеб про жизнь свою: про то, как учителем была украинского, как муж ушел, а у нее Алеська на руках, про то, как няней устроилась в богатый дом, Никитку обожала как своего.

А когда хозяина пристрелили в подъезде и контрольный в голову, все состояние жене досталось и злая двадцатилетняя мачеха выставила Галю из дома, а на пасынка наплевала. А Галя через забор перелезала, чтобы мальчика увидеть, шпыняли его очень. Но что она сделать могла? Пирожки ему таскала, обнимала! Сейчас четырнадцать лет Никите, переписываются они. Письмо показала, он пишет, что, кроме Гали, больше нет у него никого.

Проводницей моталась, а сестра родная вещи из Турции таскала, Галя их реализовывала по-тихому, пока не прижали ее. Чуть не посадили, а сестру посадили. Усыновила ее Дениску, совсем тяжко жили. Да что вспоминать, сейчас все хорошо.

Алеська в университет поступила, правда на бюджет не прошла, да и учится кое-как, наверное, вылетит после первой сессии. Мужчину себе нашла – взрослый, богатый, высокомерный.

Галя пыталась с ней разговаривать, но она молодая, красивая, повидала нищету, хочет теперь все и сразу, разве будет мать слушать. Губы себе зачем-то наколола. Зачем? Восемнадцать лет ей.

– Сама? Ну есть мужчина, ухаживает за мной, но он женат, двое детей. С женой договорились, детей до ума доведут и разбегутся потом уже. Несчастливо живут, нехорошо. Но я не стану с ним, на чужом несчастье-то. Да и на себя времени нет, мне бы Дениса на ноги поставить. Он шебутной, конечно, но по математике хорошо соображает…

А в ноль-ноль я пошла к своим, потому что по домам надо бы уже. Олигарх мой меня в сторону отвел и говорит:

– Дура ты дура, тут Рома Абрамович развелся и в одиночестве маялся весь вечер. Еще пару вариантов я для тебя припас неплохих, а ты? В дворницкой с уборщицей языком пригрелась?

И рукой махнул. Безнадежная я.

Домой еду и понимаю, что спать вообще не хочу. Хороший кофе у богатых.

Последнее свидание

Она смотрела на него с грустью. Вроде бы он даже ничего, довольно милый, шубку помог снять, что приятно, шутить пытался, про работу расспрашивал. Но… что-то в нем не то.

Она даже не знает, как в который раз сказать Марине, что второго свидания не будет. Прямо так и видит ее огромные глаза: «Опять? Мой Виталик тебе уже пол-офиса своих друзей перетаскал. Ты в каждом червоточину нашла». И глубоко вздохнет, посмотрит грустным взглядом, но вслух не произнесет. Подруга! «Может быть, пора тебе задуматься? Может быть, это в тебе что-то не так?»

Она не сомневается, что в ней что-то не так. Чересчур требовательная? Сама поди тоже не подарок.

Нет, не подарок. И все же…

– Официант, приговор! – И ей, доверительно: – Я называю счет приговором.

Официант приносит книжечку с чеком. Ему. Он открывает, внимательно рассматривает чек.

– Хм… Так, полюбопытствую, что они тут нам насчитали. Так, ага, ага, бефстроганов ведь ты брала? Хм… Знаешь, интересно. Самое дорогое блюдо по чеку – это твое вино – два бокала. Ну и десерт, конечно…

Она кладет руку на сумку, он делает вид, что внимательно изучает чек, водит по нему пальцем вверх и вниз. Она открывает сумку и достает кошелек.

– Ну вроде бы все верно. Не обсчитали – даже странно.

Это он так шутит. Разряжает ситуацию, так сказать. А ситуация неловкая. Она открывает кошелек. «Скажи, пожалуйста, скажи, что ты сам оплатишь ужин. Я все равно не соглашусь и положу половину. Просто предложи это!»

– О, ты хочешь заплатить. Ну разве что настаиваешь. Теперь вас, женщин, не поймешь, заплатишь за вас, а вы обидитесь. Ха-ха. Ну разве я неправ? Сами боролись! Давай тогда по-честному. Я быстро раскидаю.

Он достает телефон и ловко плюсует цифры.

– Плюс триста семьдесят пять, плюс семьсот… А ведь ты еще вино пила… один бокал почти пять сотен. Ну ок, смотри, это с тебя.

Она кивает.

– А чаевые?

– Ты знаешь, я чаевых не оставляю. Никогда! Такой у меня принцип. А ты как хочешь.

Она кивает.

На выходе он снова шубку подает. Она забирает ее и надевает сама. Он заговорщицки подмигивает гардеробщику: «Феминистка!»

Ну и, конечно же, на выходе вопрос:

– А может быть, к тебе?

А ей почему-то не хочется. Наверное, завышенные требования. Но в своих желаниях-то она может себе не отказывать?

– Нет, жлоб. Ты дуй к себе.

Фри-фри ланс

Я работаю дома, и все домашние меня жутко уважают. Когда пишу, даже дверь в кабинет с почтением закрывают, чтобы не мешать.

– Мам, только дневник заполни, это быстро. Ну ты ж писатель. Ага, на три недели вперед. Все-все, работай дальше. Нет, нет, мы не мешаем. Тсссс!

– Ну вот только суп еще. Там же недолго. Смотри, закидываешь мясо и пока закипит – ты попиши минут двадцать. Потом раз-раз, воду быстро слей, мясо промой и второй бульон поставь. Там уже минут тридцать у тебя будет. Ты ведь быстро пишешь. Ага-ага. Тссс… все, работай.

– А где кофта? Господи, чего ты орешь, просто спросила где, даже не вставай, просто скажи где и работай себе. И слушай что расскажу: вчера Ромка знаешь, что мне в чате написал? Что он думает, что… Ладно-ладно, ухожу, раз тебе про дочь неинтересно слушать. Думала, вдохновлю тебя на сюжет какой-нибудь приличный. Ну не хочешь как хочешь. Тсссс… работай. Не отвлекаю.

– Алло, я на минутку. По делу. Там буквально три сцены нужно поправить. Конечно, срочно, вчера еще. Второй режиссер бегает, волосы на жопе рвет. Буквально пять сцен. И локации поменять, лучше объединить все в одну. Семь сцен, это ведь для тебя не долго? Через час, это максимум. Ладушки?

– В «Пятерочке» сегодня акция началась, я вот тебе выписала, что купить по списку. Не сейчас, разумеется, а когда перерыв у тебя будет. Только чтобы не раскупили там все, народ знаешь какой, к двум часам уже сахару по скидке не останется. Но ты работай, работай, ладно, потом уж как-нибудь. Да не кричи ты, господи, ерунду какую-то строчит тоннами, а гонору как у Пушкина. Ладно, не мешаю. Сама все сделаю, дотащу уж как-нибудь. А, кстати, мясо там в кастрюле долго булькать будет?

– Обвал цен на Алиэкспресс. Скидки до семидесяти процентов! Полистай меня, недолго, минут пятнадцать, все равно в голову ничего не лезет, а глаза должны отдыхать от работы, вот кроссовки новые, грязевая маска для лица и мячики-антистрессы почти задаром. Закажи нас.

– О! Вижу, ты не работаешь. Слава богу, а то так боялся мешать, ты такая злая, когда тебя отвлекают… Смотри, что я с отпуском придумал…

Я работаю дома только потому, что дома некогда повеситься.