Текст книги "Путешествие и приключения капитана Гаттераса"

– По крайней мере, – спросил Шандон, – вы знаете капитана брига?

– Понятия о нем не имею! Но поверьте мне, это достойный человек!

Сойдя на берег в Бёркенхеде, Шандон разъяснил доктору положение вещей, и таинственность предприятия сразу же воспламенила воображение Клоубонни. При виде брига он пришел в восторг. С этого дня доктор не расставался с Шандоном и каждое утро осматривал корпус «Форварда».

Впрочем, ему было поручено организовать аптеку на бриге.

Клоубонни был врач, и хороший врач, но практикой занимался мало. В двадцать пять лет он, как и многие, был уже доктором медицины, а в сорок – настоящим ученым, известным всему городу; он был выдающимся членом Литературного и философского общества в Ливерпуле. Он обладал небольшим состоянием, и это позволяло ему лечить больных бесплатно, что, впрочем, не уменьшало ценности его советов. Любимый всеми, как личность в высшей степени обаятельная, он никогда не причинял вреда ни другим, ни себе. Живой и, пожалуй, несколько болтливый, он отличался чистосердечием и щедростью.

Как только в городе узнали о водворении доктора на бриге, его друзья приложили все усилия, чтобы отговорить его от участия в экспедиции, но это только укрепило ученого в раз принятом им решении: если доктор где-нибудь пустил корни, то едва ли кому-нибудь удалось бы сдвинуть его с места.

С этого времени всякого рода толки, догадки, предположения и опасения стали расти, как грибы, не по дням, а по часам; это не помешало, однако, спустить «Форвард» на воду 5 февраля 1860 года. Через два месяца бриг был уже готов к отплытию.

15 февраля, как сказано было в письме капитана, по Эдинбургской железной дороге в Ливерпуль в адрес Ричарда Шандона был доставлен датский дог. Собака казалась злой, трусливой и мрачной, и глаза у нее были какие-то странные. На медном ошейнике было вырезано слово «Форвард». Шандон в тот же день принял собаку на борт и о получении ее сообщил по адресу: «Ливорно, К. З.».

Экипаж «Форварда» состоял из: 1) капитана К. З., 2) Ричарда Шандона, помощника капитана, 3) Джеймса Уолла, второго помощника, 4) доктора Клоубонни, 5) Джонсона, боцмана, 6) Симпсона, гарпунщика, 7) Бэлла, плотника, 8) Брентона, первого механика, 9) Пловера, второго механика, 10) Стронга (негра), повара, 11) Фокера, ледового лоцмана, 12) Уолстена, оружейника, 13) Болтона, матроса, 14) Гарри, матроса, 15) Клифтона, матроса, 16) Гриппера, матроса, 17) Пэна, матроса, 18) Уорена, кочегара.

Таким образом, не считая капитана, экипаж был весь налицо.

Глава четвертая
Собака-капитан

5 апреля наступил день отплытия «Форварда». Присутствие доктора на бриге несколько успокаивало умы: куда бы ни отправился достойный ученый, можно было смело следовать за ним. Но все же большая часть матросов была в некоторой тревоге, и Шандон, опасаясь, как бы дезертирство не произвело некоторого опустошения в рядах экипажа, торопился выйти в море: потеряв берег из виду, матросы волей-неволей покорятся своей участи.

Каюта доктора Клоубонни находилась под ютом и занимала всю кормовую часть брига. Каюты капитана и его помощника, расположенные друг против друга, выходили окнами на палубу. Каюту капитана, снабдив различными инструментами, мебелью, дорожной одеждой, книгами, бельем и утварью, подробно перечисленными в списке, наглухо заперли. По распоряжению неведомого капитана ключ от этой каюты был отправлен в Любек, следовательно, только он сам мог в нее войти.

Это очень беспокоило Шандона, ибо отнимало у него шансы на командование бригом. Он превосходно оборудовал свою каюту, так как ему были хорошо известны условия полярных экспедиций.

Каюта Уолла находилась рядом с кубриком, служившим матросам спальней. Там было очень просторно, и едва ли они нашли бы на другом судне более удобное помещение. О них заботились как о ценном грузе; посреди кубрика стояла большая печь.

Доктор Клоубонни, вступивший во владение своей каютой 6 февраля, то есть на другой день после спуска брига на воду, весь ушел в свои хлопоты.

– Самым счастливым животным на свете, – рассуждал он, – была бы улитка, если бы она могла по своему желанию построить себе раковину. Постараюсь же быть разумной улиткой.

Действительно, эта раковина, в которой ему суждено было пробыть долгое время, принимала очень уютный вид. Клоубонни радовался, как ребенок или как ученый, приводя в порядок свое научное хозяйство. Его книги, гербарии, точные механизмы, физические приборы, коллекции термометров, барометров, гигрометров, дождемеров, подзорных труб, компасов, секстантов, карт, планов, склянки, порошки, пузырьки его довольно богатой походной аптечки – все это приводилось в порядок, которому мог бы позавидовать Британский музей. Пространство в шесть квадратных футов содержало неисчислимые богатства; доктору стоило только, не сходя с места, протянуть руку, чтобы мгновенно сделаться медиком, математиком, астрономом, географом, ботаником или конхиологом.

По правде сказать, он гордился своим хозяйством и был счастлив в своем плавучем святилище, где с трудом могли бы уместиться трое самых тощих его приятелей. Впрочем, вскоре появились и друзья, и притом в таком количестве, что даже покладистый доктор не выдержал и под конец сказал, перефразируя известное изречение Сократа:

– Мой дом невелик, но дай Бог, чтобы он никогда не наполнялся друзьями.

Для полноты описания «Форварда» добавим, что конура большого датского дога находилась как раз под окном таинственной каюты; но свирепый обитатель конуры предпочитал бродить по нижней палубе и трюму; казалось, не было возможности приручить его, и никто не мог совладать со странным нравом собаки. По ночам ее жалобный вой зловеще отдавался в глубине трюма.

Быть может, она тосковала по своему отсутствующему хозяину? Или инстинктивно предчувствовала опасности предстоящего путешествия? Или предвещала грядущие напасти? Последнее казалось матросам вероятнее всего. Правда, некоторые подшучивали над ее повадками, но в душе считали собаку каким-то дьявольским отродьем.

Один из матросов, по имени Пэн, на редкость грубый малый, бросился однажды на собаку, чтобы ее отколотить, но оступился, упал на шпиль и раскроил себе голову. Разумеется, и в этом случае обвинили во всем злосчастную собаку.

Клифтон, самый суеверный из всего экипажа, заметил, что, находясь на юте, собака постоянно бродила на наветренной стороне; позже, когда бриг уже вышел в море и ему приходилось лавировать, странное животное после каждого поворота меняло место и упорно держалось наветренной стороны, словно настоящий капитан.

Доктор Клоубонни, который своей кротостью и приветливостью, казалось, мог бы смирить тигра, напрасно старался задобрить собаку, он только даром потратил труд и время.

Так как собака не откликалась ни на одно имя «собачьего календаря», то матросы под конец стали называть ее Капитаном, ибо она прекрасно знала все морские порядки и, видимо, не раз уже побывала в плавании.

Понятно, чем был вызван шутливый ответ боцмана приятелю Клифтона, и неудивительно, что большинство матросов приняло его всерьез. Некоторые, правда, улыбались, вспоминая слова боцмана, но втайне ожидали, что в один прекрасный день собака примет человеческий образ и на бриге раздастся громкая команда капитана.

Хотя Ричард Шандон и не разделял этих суеверных страхов, но в душе он не был спокоен. Вечером 5-го, накануне отплытия, он сидел, дружески беседуя в кают-компании с доктором, Уоллом и Джонсоном.

Все четверо осушали уже по десятому стакану грога, надолго прощаясь с этим напитком, потому что, согласно предписаний, полученных в письме из Абердина, на время плавания все люди на бриге, начиная с капитана и кончая кочегаром, становились «водохлебами», то есть не должны были получать ни вина, ни пива. Крепкие напитки отпускались только в случае болезни, да и то по предписанию врача.

Уже добрый час беседовали они об отъезде. Если все распоряжения капитана действительно осуществятся, то Шандон получит завтра письмо, содержащее последние инструкции.

– Если из этого письма, – говорил Шандон, – я не узнаю имени капитана, то по крайней мере станет известным хоть место назначения брига. Иначе – куда же мы пойдем?

– На вашем месте, – ответил нетерпеливый доктор, – я отплыл бы, не дожидаясь письма. Ручаюсь, что это письмо нагонит нас в дороге.

– Вы так уверены, доктор? Но интересно знать, куда бы вы направили корабль?

– К Северному полюсу! Это само собой разумеется, тут не может быть ни малейшего сомнения.

– Ни малейшего сомнения? – протянул Уолл. – Но почему же не к Южному полюсу?

– К Южному? – воскликнул доктор. – Никогда! Неужели капитан захочет пересекать весь Атлантический океан? Вы только представьте себе это, дорогой друг.

– У доктора на все готов ответ, – сказал Уолл.

– Допустим, что на север, – начал опять Шандон. – Но куда же именно, доктор: к Шпицбергену? Или к Гренландии? Или к Лабрадору? Или, наконец, в Баффинов залив? Если все дороги ведут к одному месту, то есть к непроходимым льдам, то, во всяком случае, дорог этих много, и мне было бы очень трудно выбрать ту или другую. Можете ли вы дать мне точный ответ?

– Нет, – ответил Клоубонни, досадуя, что не может ничего сказать. – Но если вы так и не получите письма – что вы будете делать?

– Да ничего; стану ждать.

– Вы не отправитесь? – воскликнул доктор, отчаянно потрясая стаканом.

– Конечно, нет.

– Так будет благоразумнее всего, – спокойно заговорил Джонсон, в то время как доктор, которому не сиделось на месте, взволнованно расхаживал вокруг стола. – Да, так будет благоразумнее, хотя дальнейшая проволочка может иметь дурные последствия. Во-первых, теперь самое благоприятное время года, и если мы в самом деле двинемся на север, то необходимо воспользоваться таяньем льдов, чтобы пройти Девисов пролив. Во-вторых, экипаж с каждым днем все больше волнуется; друзья да товарищи подбивают наших матросов оставить бриг, и их запугивания могут сыграть с нами скверную шутку.

– К тому же, – добавил Джеймс Уолл, – если среди матросов начнется паника, то они сбегут все до одного, и как вы наберете тогда новую команду?

– Но что же делать? – воскликнул Шандон.

– Ждать, как вы и сказали, – ответил доктор, – но ждать только до завтрашнего дня и не отчаиваться. Обещания капитана исполнялись до сих пор с поразительной точностью; поэтому нет оснований думать, что в свое время нам не будет сообщено, куда направляется бриг. Лично я ни на минуту не сомневаюсь, что завтра мы будем уже в Ирландском море, а потому, друзья мои, предлагаю вам выпить последний стакан грога за успех нашего плавания. Правда, оно начинается в несколько странных обстоятельствах, но с такими моряками, как вы, у нас тысяча шансов на счастливый исход!

И все четверо чокнулись в последний раз.

– А теперь, – обратился Джонсон к Шандону, – если позволите дать вам совет, приготовьте все к отплытию. Экипаж должен быть убежден, что вы вполне уверены в своих действиях. Получите вы завтра письмо или нет, – все равно снимайтесь с якоря. Не разводите паров; ветер, видимо, установился, и что может быть легче, как спуститься по течению. Пускай лоцман взойдет на борт; в час отлива выходите из дока и становитесь на якорь за Бёркенхедским мысом; наши люди не будут иметь никаких сношений с берегом, и если этому дьявольскому письму суждено попасть в наши руки, то, поверьте, оно найдет нас там, как и во всяком другом месте.

– Умно сказано, Джонсон! – воскликнул доктор, протягивая руку старому моряку.

– Будь по-вашему! – согласился Шандон.

После этого все разошлись по своим каютам. В эту ночь думы об отплытии тревожили их и во сне.

На другой день с первой почтой Ричард Шандон не получил ни строчки.

Тем не менее он энергично готовился к отплытию. Слух об этом разнесся по всему Ливерпулю, и, как мы уже знаем, огромная толпа зрителей хлынула на набережную Новых доков Принца.

Одни приходили на бриг, чтобы в последний раз обнять товарища, другие – чтобы отговорить приятеля, третьи – чтобы взглянуть на странное судно, четвертые – чтобы разузнать про цель плавания. Многим не понравилось, что в этот день Шандон был молчаливее и сдержаннее, чем обычно.

Однако у него имелись на это уважительные причины.

Пробило десять. Пробило одиннадцать. Прилив должен был кончиться к часу дня. Шандон стоял на рубке и тревожно разглядывал толпу, ища человека, который разрешит его сомнения. Напрасные надежды! Матросы «Форварда» молча исполняли приказания помощника капитана, не спуская с него глаз; все напряженно ждали вести, которая, однако, не приходила.

Джонсон заканчивал последние приготовления к отплытию. Погода стояла пасмурная; на море поднялось сильное волнение; дул свежий юго-восточный ветер, но выход из реки Мерси не представлял затруднений.

Полдень. Опять ничего. Доктор Клоубонни взволнованно шагал по палубе, поглядывая по сторонам, жестикулировал и «жаждал моря», как он выражался со свойственной ему ученой изысканностью. Он был сильно взволнован, хотя и старался сдерживаться. Шандон до крови искусал себе губы.

В эту минуту подошел Джонсон.

– Если вы хотите воспользоваться отливом, – сказал он, – то времени терять не следует. Нам понадобится час, чтобы выйти из дока.

Шандон в последний раз осмотрелся по сторонам и взглянул на циферблат. Был уже первый час.

– Снимайтесь! – сказал он шкиперу.

– Эй, вы, расходитесь! – крикнул Джонсон, приказывая посторонним очистить палубу «Форварда».

Толпа заколыхалась, направляясь к сходням, матросы стали отдавать последние швартовы.

Началась суматоха, так как матросы бесцеремонно спроваживали с палубы любопытных; к гаму толпы примешивалось рычание собаки. Внезапно дог стал яростно протискиваться сквозь густую толпу. Он глухо ворчал.

Собаке дали дорогу; она вспрыгнула на ют, и – трудно поверить, но подтвердить это могут сотни свидетелей – собака-капитан держала в зубах письмо.

– Письмо! – вскричал Шандон. – Так, значит, он на бриге?

– Без сомнения, он был здесь, но теперь его уже нет, – ответил Джонсон, показывая на палубу, совершенно очищенную от праздных зрителей.

– Капитан, Капитан, сюда! – кричал доктор, стараясь схватить письмо, которое собака не давала ему, делая большие прыжки. Казалось, она хотела вручить пакет самому Шандону.

– Сюда, Капитан! – крикнул моряк.

Собака подошла к нему. Шандон без труда взял письмо, и Капитан три раза громко пролаял среди глубокой тишины, царившей на бриге и набережной.

Шандон держал в руке письмо, не вскрывая его.

– Да читайте же! – воскликнул доктор.

Шандон взглянул на конверт. Там не было обозначено ни числа, ни адреса, стояло только:

«Помощнику капитана Ричарду Шандону, на бриге „Форвард“».

Шандон распечатал письмо и прочел:

«Направляйтесь к мысу Фарвель. Вы прибудете туда 20 апреля. Если капитан не явится, вы пересечете Девисов пролив и пройдете Баффиновым заливом до залива Мелвилла.

Капитан «Форварда» К. З.».

Шандон тщательно сложил это лаконичное письмо, сунул его в карман и отдал приказ об отплытии. Под свист восточного ветра голос его звучал как-то особенно торжественно.

Вскоре «Форвард» был уже вне дока и, направляемый ливерпульским лоцманом, маленький бот которого шел невдалеке, вступил в фарватер реки Мерси. Толпа повалила на внешнюю набережную доков Виктории, чтобы в последний раз взглянуть на загадочное судно. Мигом были поставлены марселя, фок и бизань, и «Форвард», оправдывая свое название, быстро обогнул Бёркенхедский мыс и полным ходом вышел в Ирландское море.

Глава пятая
В открытом море

Порывистый, но попутный ветер налетал бурными шквалами. «Форвард» быстро рассекал волны; винт его бездействовал.

В три часа дня навстречу попался пароход, совершающий рейсы между Ливерпулем и островом Мэн. Его капитан окликнул бриг, и это было последнее слово напутствия, услышанное экипажем «Форварда».

В пять часов лоцман сдал командование бригом Ричарду Шандону и пересел на свой бот, который, искусно лавируя, вскоре скрылся на юго-западе.

К вечеру бриг обогнул мыс на южной оконечности острова Мэн. Ночью море сильно волновалось; «Форвард» шел по-прежнему отлично, оставил мыс Эйр на северо-западе и направился к Северному проливу.

Джонсон был прав: в открытом море инстинкт моряков одержал верх над всякими опасениями. Убедившись в надежности брига, матросы стали забывать о необычности этого плавания. Быстро наладилась нормальная судовая жизнь.

Доктор с наслаждением вдыхал морской воздух. Во время шквалов он бодро расхаживал по палубе; для ученого мужа у него была неплохая морская походка.

– Что ни говорите, а море – славная вещь, – сказал Клоубонни Джонсону, поднимаясь на палубу после завтрака. – Я поздно познакомился с ним, но постараюсь наверстать упущенное.

– Вы правы, доктор; я готов отдать все материки за кусок океана. Говорят, будто морякам быстро надоедает их ремесло, но я вот уже сорок лет хожу по морю, а оно мне все так же нравится, как и в первый день.

– Какое наслаждение чувствовать под ногами надежный корабль, а насколько я могу судить, «Форвард» ведет себя молодцом.

– Вы не ошиблись, доктор, – сказал Шандон, подходя к собеседникам. – «Форвард» – превосходное судно, я утверждаю, что ни один корабль, предназначенный для плавания во льдах, не был лучше оборудован и снаряжен. Это мне напоминает, как тридцать лет назад капитан Джеймс Росс, отправлявшийся на поиски Северо-Западного прохода…

– На бриге «Победа», – с живостью перебил доктор, – он был такой же почти вместимости, как и наш, и также снабжен машиной.

– Как? Вы это знаете?

– Как видите, – продолжал доктор. – В то время машины находились еще в младенческом состоянии и машина брига «Победа» была причиной многих досадных задержек. Капитан Джеймс Росс, долго и напрасно чинивший ее по частям, кончил тем, что разобрал ее и бросил на первой же зимней стоянке.

– Черт побери! – вырвалось у Шандона. – Да вы, я вижу, знаете все подробности!

– А то как же! – отвечал доктор. – Я прочел сочинения Парри, Росса, Франклина, донесения Мак-Клура, Кеннеди, Кейна, Мак-Клинтока, – кое-что осталось в памяти. Добавлю еще, что тот же Мак-Клинток на винтовом, вроде нашего, бриге «Фокс» гораздо легче и успешнее достиг своей цели, чем все его предшественники.

– Совершенно верно, – ответил Шандон. – Мак-Клинток – отважный моряк: мне довелось с ним плавать. Можете еще добавить, что, как и он, в апреле мы будем в Девисовом проливе; и если нам удастся пробраться между льдами, то мы далеко продвинемся.

– Если только, – сказал доктор, – нас в первый же год не затрет льдами в Баффиновом заливе, как это было с «Фоксом» в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, и тогда нам придется зимовать среди сплошного льда.

– Надо надеяться, что мы окажемся счастливее, мистер Шандон, – отвечал Джонсон. – Если уж на таком судне, как «Форвард», не пройти куда хочешь, то, верно, придется махнуть рукой на все эти затеи.

– Впрочем, – начал опять доктор, – если капитан будет находиться на бриге, то он, конечно, будет знать, как ему поступать, – не то что мы; ведь письмо до того лаконично, что никак не догадаешься о цели экспедиции.

– Достаточно уж того, – с живостью ответил Шандон, – что мы знаем, какого держаться курса. Полагаю, еще добрый месяц мы сможем обойтись без сверхъестественного вмешательства незнакомца и его распоряжений. Впрочем, на этот счет мое мнение вам уже известно.

– Ну да! Я думал, как и вы, – заметил доктор, – что этот человек оставит за вами командование бригом, а сам не появится, но…

– Но что? – с оттенком неудовольствия спросил Шандон.

– После получения второго письма я переменил мнение.

– Почему же, доктор?

– Да потому, что это письмо хотя и указывает вам путь, но не говорит о целях плавания; между тем необходимо знать, куда мы идем. Мы в открытом море, и я спрашиваю вас: как это мы можем получить третье письмо? В Гренландии почтовая связь, вероятно, оставляет желать лучшего. Знаете что, Шандон, я думаю, что капитан ждет нас в каком-нибудь датском поселении, в Хольстейнборге или Упернивике. Возможно, он отправился туда, чтобы запастись тюленьими шкурами, закупить собак и сани и заготовить все необходимое для полярных экспедиций. Поэтому меня ничуть не удивит, если в одно прекрасное утро он выйдет из своей каюты и самым естественным манером начнет командовать бригом.

– Может быть, – процедил сквозь зубы Шандон. – Однако ветер свежеет, и не следует в такую погоду рисковать брамселями.

Шандон покинул доктора и приказал убрать верхние паруса.

– Однако он упорно стоит на своем, – сказал боцману доктор.

– Да, – отвечал Джонсон, – и это тем печальнее, доктор, что, быть может, вы окажетесь правы.

В субботу, под вечер, «Форвард» обогнул Галловейский мыс, маяк которого был замечен на северо-востоке. Ночью он миновал мыс Кинтайр, затем мыс Фэр на восточном побережье Ирландии. К трем часам прошел остров Ратлин и Северным проливом вышел в океан.

Это было в воскресенье, восьмого апреля.

Англичане, в особенности моряки, педантично соблюдают воскресные дни. Поэтому часть утра была посвящена молитве и чтению вслух Библии, которое охотно взял на себя доктор.

Переходивший в ураган ветер грозил отбросить бриг к ирландскому берегу; волнение было сильное, качка – крайне утомительна. Немудрено было бы заболеть морской болезнью, и если доктор не заболел, то лишь потому, что он этого сильно не хотел. В полдень мыс Малин скрылся из виду на юге; это был последний клочок европейской земли, оставленный позади отважными мореплавателями, многим из них не суждено было снова увидеть родину; они долго следили взглядом за исчезавшей на горизонте землей.

С помощью секстанта и хронометра определили положение брига: 55°57 широты и 7°10 долготы.

Ураган стих к девяти часам вечера; «Форвард», не убавляя хода, держал курс на северо-запад. В этот день бриг обнаружил свои высокие морские качества; ливерпульские знатоки не ошиблись: «Форвард» оказался превосходным парусным судном.

В течение нескольких дней бриг быстро двигался на северо-запад; ветер стал южным; море сильно волновалось; «Форвард» шел на всех парусах. Буревестники и тупики носились над ютом; доктор очень ловко подстрелил одну из птиц, и она упала на палубу.

Симпсон, гарпунщик, поднял ее и подал Клоубонни.

– Неважная дичь, доктор, – сказал он.

– Напротив, из нее можно приготовить отличное блюдо.

– Как? Вы станете есть эту дрянь?

– Да, и вы тоже, друг мой, – сказал Клоубонни.

– Бр-р! – воскликнул Симпсон. – Мясо этой птицы отдает ворванью и горчит, как у всех морских птиц.

– Ладно! – сказал доктор. – Я особенным способом приготовлю эту дичь, и если вы догадаетесь, что это мясо морской птицы, то я никогда в жизни больше не застрелю ни одного буревестника.

– Значит, вы, доктор, вдобавок ко всему еще и повар? – спросил Джонсон.

– Ученый должен знать всего понемногу.

– В таком случае берегись, Симпсон, – сказал боцман. – Доктор уж такой ловкий, что, пожалуй, мы и в самом деле примем буревестника за отменную куропатку.

Клоубонни не ударил лицом в грязь: он искусно снял с буревестника подкожный слой жира, которого больше всего на ножках, от этого исчезли горьковатость и противный привкус рыбы. Приготовленного таким образом буревестника все, в том числе и Симпсон, признали отличной дичью.

Во время последнего шторма Ричард Шандон смог вполне оценить достоинства своего экипажа. Он изучал каждого матроса в отдельности, что обязан делать каждый благоразумный командир судна, желающий избегнуть в будущем непредвиденных осложнений. Он знал теперь, на кого можно рассчитывать.

Джеймс Уолл душой и телом был предан Шандону; дело он знал хорошо, был усердный исполнитель, но ему не хватало инициативы; как второстепенное должностное лицо он был на месте.

У Джонсона, человека испытанного в борьбе с морем, избороздившего полярные моря, не было недостатка в хладнокровии и отваге.

Симпсон, гарпунщик, и Бэлл, плотник, были люди надежные, дисциплинированные и преданные долгу. Ледовый лоцман Фокер, воспитанный в школе Джонсона, мог оказать экспедиции большие услуги.

Лучшими из матросов, по-видимому, были Гарри и Болтон: Болтон, парень веселый и словоохотливый, любил побалагурить; у Гарри, малого лет тридцати пяти, было энергичное лицо, но он был бледноват и несколько задумчив.

Матросы Клифтон, Гриппер и Пэн, видимо, менее энергичные и решительные, не прочь были при случае и пороптать. Гриппер в момент отплытия чуть не ушел с брига, только чувство стыда удержало его на «Форварде». Если все будет хорошо, если не придется подвергаться большим опасностям и работа не будет слишком изнурительной, то на этих трех матросов можно вполне положиться. Но им необходима была сытная пища, потому что путь к их сердцу шел, так сказать, через желудок. Хотя и предупрежденные заранее, они все еще не хотели считать себя «водохлебами», за обедом скорбели об отсутствии водки и джина, тем не менее они старались отыграться на кофе и чае, которые могли пить вволю.

Что касается механиков, Брентона и Пловера, и кочегара Уорена, то до сих пор они только и делали, что прохаживались по палубе или сидели, скрестив на груди руки.

Итак, Шандон достаточно изучил своих подчиненных.

14 апреля «Форвард» пересек великое течение Гольфстрим, которое направляется вдоль восточных берегов Америки, доходит до Ньюфаундленда, затем уклоняется на северо-восток и огибает берега Норвегии. Бриг находился на 51°37 широты и 22°58 долготы, в двухстах милях от Гренландии. Заметно похолодало; термометр опустился до тридцати двух градусов,[1]1
  По Фаренгейту. Равняется 0° по Цельсию.


[Закрыть] то есть до точки замерзания.

Доктор, не считая нужным одеваться по-зимнему, ходил как все матросы. Занятно было глядеть, как Клоубонни щеголял в высоких сапогах, в которые он, так сказать, входил всей своей особой, в широкой клеенчатой шляпе и в таких же брюках и куртке. Во время сильных дождей или когда волны перекатывались через палубу, он сильно смахивал на тюленя. Надо сказать, это сходство чрезвычайно льстило его самолюбию.

В течение двух дней продолжалась буря; северо-западный ветер значительно замедлял движение брига. С 14 до 16 апреля море не утихало, но в понедельник хлынул проливной дождь, почти мгновенно успокоивший море.

Шандон обратил внимание доктора на это обстоятельство.

– Ну да, – сказал доктор, – этим подтверждаются интересные наблюдения китобоя Скорсби, члена Королевского Ливерпульского общества, в котором и я состою членом-корреспондентом. Он отмечает, что во время дождя волны почти исчезают, даже при сильном ветре. Напротив, в сухую погоду море волнуется даже от слабого ветра.

– Как же объясняют это явление, доктор?

– Очень просто: его вовсе не объясняют.

В это время ледовый лоцман, стоявший на вахте на брам-салинге, заметил милях в пятнадцати справа под ветром плывущую глыбу льда.

– Ледяная гора под этой широтой! – воскликнул доктор.

Шандон взглянул в подзорную трубу в указанном направлении и подтвердил сообщение лоцмана.

– Вот так штука! – воскликнул доктор.

– Это вас удивляет? – смеясь, заметил Шандон. – Неужели нам так повезло, что мы наконец можем чем-нибудь вас удивить?

– В первый момент это меня удивило, хотя, собственно говоря, тут нечему удивляться, – с улыбкой отвечал доктор. – Ведь бриг «Энн де Пуль» из Гриспонда в тысяча восемьсот тринадцатом году под сорок четвертым градусом северной широты был буквально затерт льдами; его капитан Деймент насчитывал целые сотни айсбергов.

– Значит, – сказал Шандон, – и в этом отношении кое-чему мы можем поучиться у вас?

– Очень немногому, – скромно ответил доктор. – Могу только добавить, что ледяные горы встречались и под менее высокими широтами.

– Я это хорошо знаю, дорогой доктор, потому что, будучи юнгой на военном шлюпе «Флай»…

– В тысяча восемьсот восемнадцатом году, – подхватил доктор, – в конце марта, вы прошли между двумя плавающими ледяными островами под сорок вторым градусом широты.

– Ну, это уж чересчур! – воскликнул Шандон.

– Зато совершенно справедливо. Поэтому нечего удивляться тому, что, находясь на два градуса севернее, «Форвард» встретил на траверсе айсберг.

– Вы, доктор, – продолжал Шандон, – настоящий кладезь премудрости, из которого только и остается что черпать.

– О, мой источник иссякнет гораздо скорее, чем вы думаете. Но если бы мне удалось наблюдать вблизи это интересное явление, я был бы счастливейшим из докторов.

– Могу себе представить… Джонсон, – обратился Шандон к боцману, – мне кажется, ветер начинает свежеть?

– Да, – отвечал боцман. – Но мы идем очень медленно, и вскоре течение Девисова пролива даст себя знать.

– Вы правы, Джонсон. Если мы хотим быть двадцатого апреля в виду мыса Фарвель, необходимо идти под парами, иначе нас снесет к берегам Лабрадора. Уолл, прикажите развести пары.

Приказание Шандона было исполнено; через час давление в котле было уже достаточным; паруса были убраны, и винт, вспенивая воду своими лопастями, помчал бриг против северо-западного ветра.