Текст книги "Кловис Дардантор"

ГЛАВА III,
в которой герой нашей истории выдвигается на передний план.

Месье Кловис Дардантор родился за сорок пять лет до начала нашей истории, в доме номер четыре, на площади Лож, что расположена в административном центре департамента Восточные Пиренеи, славном патриотическом Перпиньяне, известном в древности как Русино – столица княжества Руссильон[37]37
  Руссильон – край, которым поочередно владели Испания и Франция; ныне составляет большую часть департамента Восточные Пиренеи.


[Закрыть]. Сей господин представлял собой вовсе не редкий в милых провинциальных городах типаж: рост выше среднего, широк в плечах, крепко скроен, голова круглая, волосы редкие, с проседью, каштановая борода лопатой, рот большой, зубы великолепные, взгляд живой, руки ловкие, мускулатура развита больше, чем нервная система, силы и способности в гармоничном равновесии, ноги крепкие, хорошая закалка и телесная, и моральная, бодряк, неутомимый говорун, находчивый и расторопный, – в общем, добрый малый, хотя и властный, и к тому же южанин – насколько может быть им тот, кто родом не из Прованса, где юг Франции находит свое наиполнейшее выражение. Добавим к сказанному, что природа одарила его несокрушимым здоровьем и завидным пищеварением.

Кловис Дардантор оставался холостяком, да и трудно вообразить подобного человека опутанным семейными узами или шептавшим нежные слова своей возлюбленной. И причиной тому не было женоненавистничество – наоборот, этому достопочтенному гражданину нравился прекрасный пол. А не вступал он в брак по более высоким мотивам. Славный перпиньянец даже не представлял себе, чтобы здоровый и телом, и духом мужчина, занятый серьезным делом, нашел время размышлять о супружестве. И был весьма последователен в своих убеждениях, не допуская и мысли о вступлении в брак ни по зову сердца, ни по холодному расчету, где имеют место и общее владение имуществом, и раздельное, – словом, соображения, весьма обычные в нашем низменном мире.

Холостяцкий образ жизни вовсе не означает праздность. И подтверждением этого мог бы служить месье Дардантор. Состояние в два миллиона, которым он обладал, не досталось ему по наследству в виде поместий или иных форм собственности, а явилось исключительно результатом собственного труда. Умело вкладывая капитал во многие промышленные и коммерческие предприятия – в кожевенные заводы, добычу мрамора, изготовление пробок, виноделие, – он неизменно извлекал немалую выгоду. Но большую часть своих способностей и времени наш герой отдал бочарному производству, столь значимому в его родном краю. Достигнув материального благополучия и в сорок лет удалившись от дел, он не захотел довольствоваться ролью богатого рантье-скопидома, озабоченного тем, чтобы как можно экономнее расходовать деньги. Наоборот, Дардантор жил широко, не пренебрегая путешествиями, особенно в Париж, куда он частенько наведывался.

Семья перпиньянца состояла из одного человека – его самого, коим и завершался безнадежно длинный ряд предков. Ни одного родственника ни по восходящей, ни по нисходящей линии, разве что где-то в двадцать шестом или двадцать седьмом колене, а тут, как свидетельствует статистика, все французы, начиная с эпохи Франциска Первого[38]38
  Франциск Первый (1494—1547) – французский король с 1515 года.


[Закрыть], успели породниться. Но о подобных родичах не принято заботиться, поскольку каждый человек за два тысячелетия христианской эры заимел сто тридцать девять квадрильонов предков, и, следовательно, все мы находимся в родственных связях.

Данное обстоятельство не вызывало у Кловиса Дардантора особой гордости. Лишенный семьи, он не испытывал при этом ни малейшего неудобства, ибо никогда не мечтал обзавестись женой и детьми.

Итак, убежденный холостяк сел на пароход, направлявшийся в Оран, и нам лишь остается пожелать ему добраться до сего административного центра крупной алжирской провинции целым и невредимым.

Одним из главных обстоятельств, обеспечивавших «Аржелесу» безоблачное плавание, стало теперь присутствие на его борту неугомонного перпиньянца. До сих пор он отправлялся в милый его сердцу Алжир из Марселя, Сет же предпочел впервые. Оказав одному из морских судов честь транспортировать свою особу и возложив надежды на пароходную компанию, месье Дардантор вполне обоснованно полагал, что после непродолжительного плавания его благополучно доставят к месту назначения.

И, едва ступив на палубу, он приказал своему слуге:

– Патрик, занимай тринадцатую каюту!

– Разве сударю не известно, что она уже заказана телеграммой и поэтому нечего беспокоиться?

– В таком случае снеси туда чемоданы и выбери в ресторане местечко получше, поближе к капитану. У меня уже сосет под ложечкой!

Это выражение показалось Патрику не слишком изысканным, о чем можно было судить по неодобрительному выражению его лица. Но как бы там не было, слуга направился к юту.

Заметив Бюгараша, только что покинувшего свой мостик, перпиньянец заявил без околичностей:

– Неужто вам не хватило терпения подождать опоздавшего пассажира? Или пароходной машине так уж захотелось вращать винт?

Последние слова явно свидетельствовали о незнании морской терминологии, но ведь этот господин и не был моряком, а посему и говорил, как взбредет на ум – фразами то чудовищно помпезными, то досадно вульгарными.

– Месье Дардантор, – ответил капитан, – мы отходим в назначенное время, и правила, установленные компанией, не позволяют нам ожидать...

– Да я вас ни в чем не обвиняю, – заверил общительный малый.

– Я также не имею к вам никаких претензий, – подхватил Бюгараш, – хотя мне и пришлось застопорить машину.

– Ладно, мир! – воскликнул перпиньянец и пожал собеседнику руку – крепко, как и полагается бывшему бочару, который долгое время орудовал рубанком и клещами, после чего добавил: – Знаете ли, если бы мой катер не смог догнать вас, я добрался бы на нем до самой Африки... А не удалось бы найти баркас, то бросился бы в воду и поплыл вслед за вами! Вот я какой, дорогой мой капитан Бюгараш!

Да, он был именно таким, этот Кловис Дардантор. Молодые люди, с удовольствием слушавшие этого оригинала, тоже удостоились его приветствия, на которое ответили улыбкой.

– Колоритный тип! – заметил Жан.

«Аржелес» между тем взял курс на мыс Агд.

– Кстати, капитан, можно задать наиважнейший вопрос? – продолжил беседу Дардантор.

– Пожалуйста.

– В котором часу обед?

– Ровно в пять.

– Значит, через сорок пять минут – не раньше и не позже!

И перпиньянец ловко повернулся на каблуках, предварительно бросив взгляд на свои великолепные часы с репетиром, прикрепленные золотой цепочкой к жилету из плотной ткани с крупными металлическими пуговицами.

Что и говорить, этот рантье-путешественник одевался «шикарнейшим» образом: мягкая шляпа, надетая чуть набекрень, клетчатая накидка, ниспадавшая с плеч до пояса, дорожный плед, штаны с напуском, гетры с медными застежками, охотничьи ботинки на двойной подошве и, в довершение всего, висевший на шее бинокль.

– Если и опоздал к отплытию, то уж обеда не прозеваю, дорогой мой капитан, лишь бы только ваш кок постарался! Сами увидите, как я поработаю челюстями! – звучал петушиный голос велеречивого болтуна.

Внезапно, к облегчению Бюгараша, сей словесный поток, изменив направление, низвергся на нового собеседника – только что появившегося месье Дезиранделя, уже известившего супругу о прибытии долгожданного друга, который столь некстати опоздал.

– О, дорогой мой! – воскликнул перпиньянец. – А где же мадам Дезирандель? Эта достойнейшая дама? И самый прекрасный из Агафоклов?

– Не тревожьтесь, – ответил с ехидцей месье Дезирандель, – увидите всех: мы ведь не опоздали, как некоторые, и «Аржелесу» не пришлось отправляться в путь без нас!

– Упреки, мой милый?..

– Ей-богу, вы их заслужили! Мы так переволновались! Подумать только, заявляемся мы в Оран к мадам Элиссан – и без вас!

– Э, Дезирандель, я и сам на себя порядком злился! Это все из-за пакостника Пигорена! Он устроил дегустацию старых вин, ну мне и пришлось их отведать – один разок, потом другой... А когда я появился в старой гавани, «Аржелес» уже выходил из пролива... Но теперь мы вместе, и незачем набрасываться на меня и закатывать глаза, словно издыхающий лось. Это может только усилить качку! А как ваша супруга?

– Она на своей койке... Ей немного...

– Уже?

– Уже, – вздохнул месье Дезирандель, у которого подрагивали веки, – да и я тоже...

– Дорогой мой, примите дружеский совет! Не открывайте так рот, держите его по возможности закрытым, а то ворона влетит.

– Черт возьми, – проворчал месье Дезирандель, – вам легко шутить! Ох уж это плавание до Орана! Мы бы с женой никогда не согласились на это, но ведь речь идет о судьбе сына!

И действительно, дело касалось материального благополучия единственного наследника супругов Дезиранделей. Кловис Дардантор, старый друг этой семьи, каждый вечер приходил к ним сыграть партию в безик или пикет[39]39
  Безик и пикет – карточные игры.


[Закрыть]. Он чуть ли не присутствовал при рождении Агафокла, из года в год наблюдал за его ростом – физическом, во всяком случае, поскольку интеллект здесь явно отставал в своем развитии. В лицее бездарный отпрыск занимался плохонько – такова обычная участь лентяев и тупиц – и не выказывал ни малейших признаков призвания к занятию какого бы то ни было рода. Ничегонеделание представлялось шалопаю идеалом человеческой жизни. К тому же он понимал, что в один прекрасный день получит наследство в двенадцать тысяч франков ренты, а это уже кое-что! Но родители упорно мечтали о более обеспеченном будущем любимого чада. Они были знакомы с семьей Элиссан, жившей до переселения в Алжир в Перпиньяне. Мадам Элиссан, пятидесятилетняя вдова старого коммерсанта, считалась довольно богатой дамой, так как после смерти мужа ей досталось немалое состояние. Она растила дочь – единственное свое дитя, которому минуло недавно двадцать лет.

– Такая невеста, как Луиза Элиссан, кого угодно осчастливит! – говорили не только в Оране, но и в Восточных Пиренеях – во всяком случае, в доме на улице Попиньер. Можно ли было вообразить что-либо более удачное, чем женитьба Агафокла Дезиранделя на Луизе Элиссан!

Однако, прежде чем вступить в брак, считали родители, будущим супругам нелишне и познакомиться. Агафокл и Луиза виделись в детстве, но теперь, конечно, уже не помнили друг друга. Мадам Элиссан не любила ездить, и, поскольку Оран не шел к Перпиньяну, пришлось Перпиньяну направиться в Оран. Вот чем объяснялось это путешествие, предпринятое несмотря на то, что мадам Дезирандель достаточно было только взглянуть на бушующие волны, как у нее тотчас начинался приступ морской болезни, да и месье Дезирандель, сколь бы ни хорохорился, также был подвержен данному недугу. Для Кловиса Дардантора, в отличие от его друзей, плавания давно уже стали делом привычным, и он не смог отказать чадолюбивым родителям в просьбе сопровождать их, хотя и не питал иллюзий насчет достоинств жениха, тем более что, по его мнению, все мужчины, обзаведясь семьей, стоят друг друга.

Теперь понятно, по какой причине компания перпиньянцев предприняла этот, по мнению некоторых, чреватый опасностями переезд на «Аржелесе» через Средиземное море.

Что выйдет из этой поездки, покажет будущее. Конечно, если бы Агафокл понравился девушке, все устроилось бы само собой. Но в том-то и дело, что Луиза Элиссан была само очарование и вообще не чета ему. Однако всему свое время. Лишь после того, как Дезирандели сойдут с парохода в Оране, мы представим читателю и невесту, чтобы он при желании мог сопереживать Агафоклу.

В ожидании обеда Кловис Дардантор поднялся на ют, где прогуливались те из пассажиров первого класса, кого качка еще не загнала в каюты. Туда же последовал за другом и месье Дезирандель, но сразу же повалился на скамью. А затем появился и Агафокл.

– А, мой мальчик, вижу, голова у тебя покрепче, чем у папаши! – сказал месье Дардантор. – Еще прыгаешь?

– Да, прыгаю, – подтвердил оболтус.

– Тем лучше, и постарайся добраться таким же здоровым до берега! Не появляться же там с помятой физиономией!

Однако подобные увещевания были излишними: на Агафокла морская качка не действовала.

Что же касается мадам Дезирандель, то Кловис Дардантор даже не счел нужным спуститься к ней в каюту. Он думал: достаточно и того, что почтенная дама уже знала о его присутствии, а утешения не дали бы никакого целительного эффекта. К тому же этот господин был одним из тех ужасных типов, которые всегда готовы подшучивать над жертвами морской болезни: сами не страдая от нее, они и представить себе не могут, какие мучения доставляет сия хворь другим. Таких жестокосердных следовало бы попросту вешать на рее!

Когда в пять часов пополудни «Аржелес» подошел к мысу Агд, колокол на баке возвестил обеденное время.

До сих пор килевая и бортовая качка большинством пассажиров ощущалась не так уж сильно, и это позволяло надеяться, что в ресторане недостатка в клиентах не будет.

Пассажиры – несколько мужчин и даже пять-шесть женщин – начали рассаживаться за столами. Месье Эсташ Орьянталь, давно занявший место – он торчал здесь целых два часа! – выказывал живейшее нетерпение. Однако чувствовалось, что по окончании трапезы сей господин тотчас уйдет к себе, и уж до самого прибытия в порт его не усадишь за стол.

Капитан Бюгараш и доктор Брюно, никогда не пренебрегавшие своим долгом по отношению к пассажирам, стояли посреди зала. Кловис Дардантор, отец и сын Дезирандели прошли к дальнему концу одного из столов. Марсель Лориан и Жан Таконна, желая получше изучить колоритного рантье из Перпиньяна, уселись рядом с месье Дардантором. Десятка два других подошедших чуть позже клиентов устроились где сумели, некоторые – по соседству с месье Орьянталем, поближе к буфетной, откуда под наблюдением метрдотеля разносили блюда.

Месье Дардантор немедленно познакомился с доктором Брюно, и можно было быть уверенным, что эти два заядлых говоруна не дадут затихнуть разговору, центром которого стал капитан Бюгараш.

– Доктор, – заявил восторженно перпиньянец, – я счастлив, просто счастлив пожать вашу руку, даже если она нашпигована микробами, как это часто случается с вашими коллегами!

– Не бойтесь, месье Дардантор, – ответил лекарь тем же шутливым тоном, – я только что вымыл руки продезинфицированной водой.

– Впрочем, плевать я хотел и на микробы, и на всяких там микробщиков! – возвестил бывший бочар. – Ведь мне, дорогой мой эскулап, ни разу не приходилось болеть – ни одного дня и даже часа! Насморк, и тот не мог одолеть меня хотя бы на пять минут! За всю жизнь я не проглотил ни одной таблетки и не пил микстур! И позвольте надеяться, что и в будущем не стану пичкать себя пилюлями по вашим предписаниям! Тем не менее, общество медиков мне очень симпатично! Это славные люди, имеющие один-единственный недостаток: как только начинают щупать вам пульс или осматривать язык, так сразу наносят вред вашему здоровью! Я сказал, что хотел, и счастлив сидеть за столом в вашей компании и если обед вкусен, окажу ему честь!

Доктор Брюно не признавал себя побежденным, хотя и встретил еще большего говоруна, чем он сам, и поэтому пытался возражать, впрочем, не слишком усердствуя в защите своего цеха от столь речистого оппонента. Затем, когда был подан суп, каждый стал думать только о том, чтобы утолить аппетит, обостренный свежим морским ветром.

Сначала покачивания судна не беспокоили едоков, за исключением месье Дезиранделя, который стал белее собственной салфетки. В ресторане не ощущались ни качелеобразные движения, ни подъемы, ни опускания парохода, нарушавшие его нормальное положение в пространстве. Если бы все шло так и дальше, без перемен к худшему, различные блюда поглощались бы одно за другим вплоть до десерта. Но вот нежданно начала позвякивать посуда. Над головами пассажиров закачались люстры, что было не очень приятно. И в дополнение к этому из-за килевой и бортовой качки стулья под пассажирами стали перемещаться самым причудливым образом, в результате чего движения рук и ног утратили всякую определенность: несчастные мореплаватели лишь с большим трудом могли приблизить стаканы ко рту, а вилки все чаще попадали им в щеки или подбородки.

Большинство обедавших не выдержало такого испытания. Месье Дезирандель одним из первых спешно вышел из зала, чтобы глотнуть свежего воздуха. И у него нашлось немало последователей. Это было настоящее бегство, несмотря на увещевания капитана, устали повторявшего:

– Ничего страшного, господа... Это шутки «Аржелеса», они скоро закончатся!

Кловис Дардантор воскликнул:

– Смотрите, как потянулись они гуськом!

– И так всегда! – подмигнув, отозвался Бюгараш.

– Не понимаю, где же у них хотя бы капля мужества! – гнул свое перпиньянец.

Но бедных мучеников переполняло ощущение тошноты, и отнюдь не в мизерных дозах. Короче, когда официанты стали разносить очередные яства, в ресторане насчитывалось не более десятка смельчаков. Помимо капитана Бюгараша и доктора Брюно, уже привыкших к подобным ситуациям, среди самых стойких оказались также Кловис Дардантор, удобно устроившийся на своем месте, Агафокл, ничуть не тронутый бегством отца, кузены Марсель и Жан, чье пищеварение по-прежнему действовало безотказно, и, наконец, на другом краю стола, невозмутимый Эсташ Орьянталь, бдительно следивший за подачей блюд, расспрашивавший о том о сем официантов и не помышлявший жаловаться на столь неуместные подскоки «Аржелеса»: ведь благодаря им он получил возможность выбирать лучшие куски.

После столь стремительного исхода пассажиров, согнанных стихией со своих мест в самом начале обеда, Бюгараш бросил на доктора Брюно какой-то особый взгляд, а тот ответил капитану какой-то особой улыбкой. И то, и другое, похоже, было правильно понято метрдотелем, что и отразилось, как в зеркале, на его доселе невозмутимой физиономии.

Жан, толкнув локтем кузена, сказал тихо:

– А ведь это не что иное, как шулерский прием!

– Да мне-то что, Жан?!

Ты прав, – согласился тот и положил на тарелку аппетитный кусок нежно-розовой лососины, которым не успел воспользоваться Эсташ Орьянталь.

Смысл этого «шулерского приема» весьма прост. Некоторые капитаны с вполне понятной целью как раз в самом начале обеда слегка меняют курс корабля – о, всего лишь легкое движение штурвала! И можно ли их в этом упрекнуть? Разве запрещено подставлять судно под волну не более чем на четверть часа? Да кто помешает сочетать килевую качку с бортовой, чтобы ощутимо экономить на еде? И если отдельные морские волки поступают подобным образом, не будем осуждать их слишком сурово!

Изнуряющая качка длилась не так уж долго: слабый поворот руля снова направил пароход по нужному курсу. Правда, сбежавшие из негостеприимной трапезной даже не пытались вернуться на свои места за обеденным столом, хотя судно восстановило более ровный и, можно сказать, более честный ход.

Наиболее выдержанные клиенты ресторана, число которых свелось к нескольким избранным, продолжали обед уже в более комфортабельных, чем прежде, условиях, и никого из них не тревожила участь тех злосчастных, которые, будучи изгнаны из трапезной разместились на палубе в самых разнообразных, но неизменно жалких позах.

ГЛАВА IV,
в которой Кловис Дардантор говорит кое-что такое, из чего Жан Таконна намерен извлечь пользу.

– Сколько же стульев здесь свободных, дорогой мой капитан! – воскликнул Кловис Дардантор, в то время как метрдотель, преисполненный чувства собственного достоинства, наблюдал за распределением блюд.

– Нетрудно предположить, что число незанятых мест еще больше увеличится, если усилится вокруг волнение на море, – заметил Марсель.

– Усилится?! Да море сейчас точно масло! – отрезал капитан Бюгараш. – Просто «Аржелес» попал во встречное течение, где волны круче. Это порой случается...

– Да, и чаще всего во время завтрака и обеда! – подхватил Жан, сохраняя самую серьезную мину.

– И правда, – как бы мимоходом добавил месье Дардантор, – я не раз уже примечал такое, и если чертовы пароходные компании и в самом деле извлекают из этого прок...

– Да как вы можете думать такое! – возмутился доктор Брюно.

– Я думаю только одно, – ответил перпиньянец. – А именно, что касается меня лично, то я ни одного куска мимо рта не пронесу и если за столом усидит хоть один пассажир...

– То этим пассажиром будете вы! – завершил фразу Жан.

– Истинно так, месье Таконна, – запросто, как если бы они были знакомы хотя бы двое суток, обратился Дардантор к молодому человеку.

– Не исключено, что кое-кто из наших спутников вновь усядется за стол: ведь качка уменьшилась, – заметил Марсель.

– Повторяю, – стоял на своем капитан, – пароход качало считанные минуты. Просто рулевой отвлекся. – Затем он обратился к метрдотелю: – Взгляните, не пожелает ли кто-либо из наших пассажиров продолжить обед.

– Может, твой бедный папаша, Агафокл? – подсказал месье Дардантор.

Но юный Дезирандель, отрицательно покачав головой, даже не пошевелился, так как отлично знал, что его прародитель ни за что не отважится опять появиться здесь.

Метрдотель неуверенно направился к двери, прекрасно понимая, что это бесполезно: когда пассажиры уходят из ресторана, они редко возвращаются назад, даже если обстановка изменяется к лучшему. И действительно, пустые стулья так и не были заняты, в связи с чем достойный капитан и почтенный доктор попытались придать своим лицам выражение глубочайшей скорби.

Но остававшиеся за столом пассажиры – человек десять – не собирались печалиться по этому поводу. «В конце концов, чем меньше едоков за столом, тем лучше, – считал, например, Кловис Дардантор. – От этого, кстати, выигрывает и прислуга, возрастает непринужденность общения, и разговор легко может стать общим».

Так оно и случилось. Вниманием присутствовавших завладел герой нашей истории, да еще как! Даже отменный болтун доктор Брюно лишь изредка ухитрялся вставить словечко, а про Жана и говорить нечего! Одному Богу известно, забавляла ли юного парижанина вся эта болтовня или нет. Марсель только улыбался. Агафокл жевал, ничего не слыша, месье Эсташ Орьянталь смаковал лучшие куски мяса, запивая их бургундским, которое метрдотель принес в ведерке, обретшем успокоительную устойчивость. На остальных же сотрапезников не стоило обращать внимание.

Славный златоуст с упоением рассказывал о преимуществах Юга перед Севером, о неоспоримых заслугах города Перпиньяна, о статусе, которым обладал один из его виднейших сыновей, а именно Кловис Дардантор, о весе в обществе достойного перпиньянца, обусловленном честно заработанным состоянием, о путешествиях, уже совершенных и еще только задуманных, о намерении посетить Оран, о котором прожужжала ему все уши семейка Дезиранделей о составленном им плане поездки по прекрасной алжирской провинции с тем же названием, что и ее административный центр... В общем, оратора понесло, и он даже не задумывался над тем, когда же надо будет остановиться.

Было бы заблуждением полагать, что этот словесный поток мешал содержимому тарелки исчезать во рту краснобая. Вступительные и заключительные фразы с чудесной легкостью произносились чуть ли не одновременно. Сей неподражаемый господин говорил и ел, ел и говорил, не забывая опорожнять стакан, чтобы облегчить себе выполнение этой двойной задачи.

«Дардантор – просто человек-машина, – сказал себе Жан. – И как исправно действует! Он, пожалуй, самый законченный тип южанина из всех тех, с кем мне доводилось встречаться».

Доктор Брюно восхищался перпиньянцем не меньше. Какой замечательный объект для вскрытия представлял бы собой этот тип! И какую пользу извлекла бы физиология, познав тайны подобного организма! Однако, понимая, что просьба вскрыть живот могла показаться собеседнику несколько бестактной, доктор ограничился тем, что спросил у месье Дардантора, всегда ли тот заботится о собственном здоровье.

– Здоровье, дорогой мой доктор! Что вы понимаете под этим словом?

– Понимаю то же, что и все. Если следовать общепринятому определению, это безостановочное и нормальное функционирование организма.

– Что ж, принимая это определение, – заявил Марсель, – мы хотели бы узнать, нормально ли, месье Дардантор, функционирует ваш организм?

– И безостановочно ли? – добавил Жан.

– Да, безостановочно, можете не сомневаться, поскольку я никогда не болел, – засмеялся перпиньянец, похлопывая себя по животу, – и нормально, так как я до сих пор не замечал никаких отклонений!

– Теперь, надеюсь, дорогой мой пассажир, – заключил капитан Бюгараш, – вы твердо усвоили, что означает слово «здоровье ». – И обратился к врачу: – А не выпить ли нам по этому поводу и за ваше собственное?

– Действительно, повод основательный, так что приступим к шампанскому, не дожидаясь десерта! – с готовностью ответил корабельный эскулап.

Был подан «Редедер», запенились бокалы, и беседа разгорелась пуще прежнего.

Первым начал словесный обстрел перпиньянца доктор Брюно:

– Месье Дардантор, я попросил бы вас ответить еще на один вопрос: чтобы сберечь столь дивное здоровье, воздерживались ли вы от всякого рода эксцессов?

– А что вы подразумеваете под последним словом?

– Вот как, – спросил Марсель с улыбкой, – оказывается, слово «эксцесс», как и слово «здоровье», неизвестно в Восточных Пиренеях?

– Неизвестно, месье Лориан. Честно говоря, я и сам толком не понимаю, что оно означает.

– Месье Дардантор, – начал втолковывать врач, – допускать эксцессы означает позволять себе излишества, злоупотреблять возможностями своего тела и своего ума, выказывая себя неумеренным и безудержным, предаваясь застольным удовольствиям – этой пагубной страсти, которая незамедлительно испортит ваш желудок...

– А что такое желудок? – всерьез поинтересовался Кловис Дардантор.

– Как это что?! – поразился доктор. – Черт подери! Это такая машина, которая производит гастралгию, гастриты, желудочные грыжи, гастроэнтериты, эндогастриты, экзогастриты!

Перебирая четки слов с латинским корнем «gaster»[40]40
  Желудок (греч., лат.).


[Закрыть], медик, казалось, был счастлив от сознания того, что желудок дал жизнь стольким удивительным хворобам.

Поскольку перпиньянец упорно твердил, что все слова, обозначающие какое-либо нарушение здоровья, ему неведомы и кажутся бессмысленными, Жан, немало забавляясь происходившим, спросил, используя уникальное понятие, сосредоточившее в себе всю человеческую невоздержанность:

– Вы предавались когда-нибудь распутству?

– Нет... поскольку никогда не был женат.

Трубный глас этого оригинала прозвучал такими раскатами, что стаканы зазвенели, словно от качки. Тут уж стало совершенно невозможно понять, является ли этот немыслимый господин образцом воздержанности и уже как следствие этого обладателем отменного здоровья или же разгадка его отличного физического состояния кроется в крепкой от рождения телесной конституции, которой не смогло бы причинить вреда никакое излишество.

– Ну-ну, – признал Бюгараш, – я вижу, месье Дардантор, что природа создала вас на добрую сотню лет!

– Почему бы и нет, дорогой капитан?

– Да, почему бы и нет? – повторил Марсель.

– Просто, когда машина крепко сделана, отлично отлажена, смазана, хорошо содержится, нет причин, мешающих ей действовать всегда! – заявил перпиньянец.

– И в самом деле, – согласился Жан. – Но все до поры до времени, пока не выявится недостаток топлива.

– Ну уж чего-чего, а горючего достаточно! – воскликнул месье Дардантор, похлопав по жилетному карману, откуда послышался металлический звон. – А теперь, дорогие господа, – добавил он, звучно рассмеявшись, – не хватит ли экзаменовать меня?

– Нет, нет! – ответил доктор и заметил, стремясь уложить своего собеседника на обе лопатки: – Ошибаетесь, милостивый сударь! До сих пор еще не существует такой неизнашиваемой машины или механизма столь совершенного, чтобы он в один прекрасный день не смог испортиться...

– А это уж от механика зависит! – отрезал перпиньянец, наполнив до краев стакан.

– Но, в конце-то концов, – воскликнул доктор, – вы все-таки умрете, я полагаю?

– А почему это вам так хочется, чтобы я умер, если я никогда не обращаюсь к врачам? За ваше здоровье, господа!

И посреди общего веселья месье Дардантор поднял стакан и, радостно чокнувшись с сотрапезниками, опорожнил его одним махом. Разговор, шумный, горячий и оглушающий, продолжался вплоть до десерта, разнообразие и отменные свойства которого заставили забыть предыдущие блюда.

Нетрудно представить, как действовал этот застольный гам несчастных обитателей кают, распростертых на ложе страдании. От соседства со столь шумными собеседниками тошнота у них только усиливалась.

Уже несколько раз месье Дезирандель появлялся у входа в ресторанный зал. Поскольку обеды его и супруги были включены в стоимость проезда, он, не имея возможности съесть свою порцию, испытывал крайнюю досаду. Но как только сей многотерпец отворял дверь, то тотчас же ему становилось плохо, и он спешил ретироваться на палубу. И лишь одна мысль утешала его: их сын Агафокл ест сейчас за троих! И действительно, милое чадо трудилось на совесть, стараясь как можно полнее оправдать родительские расходы.

После заключительной реплики Кловиса Дардантора разговор перекинулся на другую тему. Всех интересовал вопрос: нельзя ли найти уязвимое место в броне этого любителя хорошо попить, поесть и пожить? Его телесная конституция была превосходной, здоровье – несокрушимым, а организм – первоклассным – все это, конечно, бесспорно. Но, что там ни говори, он все-таки покинет сей бренный мир, как все прочие смертные или, скажем, почти все, чтобы никого не пугать. И когда пробьет роковой час, то кому достанется его огромное богатство? Кто вступит во владение домами и движимым имуществом бывшего бочара из Перпиньяна, которому судьба так и не дала ни прямых наследников, ни родственников по боковой линии?

Об этом-то и спросил его Марсель:

– Отчего же не позаботились вы сотворить себе продолжателей рода?

– Каким образом?

– Да самым обычным, черт возьми! – вскричал Жан. – Став супругом какой-нибудь женщины, молодой, красивой, хорошо сложенной и достойной вас.

– Мне... жениться?

– Конечно!

– Что-что, а это мне никогда в голову не приходило!

– По-моему, такая мысль должна была бы вас осенить, месье Дардантор, – заявил Бюгараш. – Но, пожалуй, у вас есть еще время...

– А вы-то женаты, дорогой мой капитан?

– Нет.

– А вы, доктор?

– Тем более.

– А вы, господа?

– Никак нет, – ответил Марсель, – но в нашем возрасте это неудивительно.

– Отлично! Но, если вы сами холостяки, почему же вам так хочется, чтобы я оказался женат?

– Ну, чтобы иметь семью, – объяснил Жан.

– И вместе с нею семейные хлопоты!

– Главное, это дети, а потом и внуки...

– А в придачу – тревоги и беспокойство!

– Необходимо иметь прямых наследников, чтобы было кому скорбеть о вашей смерти.

– Или же радоваться ей?!

– А вы подумайте, – продолжал Марсель, – не порадуется ли государство, унаследовав все ваше состояние?