Текст книги "Гектор Сервадак"

– Ну нет, это не Луна, – сказал он.

– Почему же? – спросил Бен-Зуф, чрезвычайно дороживший своим открытием.

– Потому что у этого светила есть свой спутник, своя маленькая луна!

И в самом деле: в поле зрения подзорной трубы появилась довольно ясно различимая светящаяся точка; так иногда выглядит какой-нибудь спутник Юпитера, наблюдаемый с помощью не очень сильного оптического прибора.

– Но если это не Луна, то что же это такое? – вскричал капитан Сервадак, топнув ногой. – Это не Венера и не Меркурий, – у них нет спутников! И тем не менее это некая планета, орбита которой находится внутри орбиты Земли, – ведь она тоже сопровождает Солнце в его видимом движении. Тьфу ты, пропасть! Если это не Венера и не Меркурий, то это может быть только Луна, а если это Луна, то где и за каким чертом она стащила себе спутника?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

где речь идет о Венере и Меркурии, которые угрожают стать «камнем преткновения» в межпланетном пространстве

Скоро снова взошло солнце, и рой звезд померк в его ослепительных лучах. Продолжать наблюдения было уже невозможно. Пришлось отложить их до ночи, если только небо не будет облачным.

Что до диска, свет которого проник ночью сквозь пелену облаков, то капитан Сервадак тщетно искал его следы. Он исчез либо потому, что отдалился на очень большое расстояние, либо потому, что по ходу своего движения отклонился в сторону, оказавшись вне поля видимости.

Наступила поистине прекрасная погода. Ветер перебросился на запад, вернее, туда, где раньше находился запад, а затем совершенно утих. Солнце аккуратно всходило на новом горизонте и заходило с противоположной стороны. День и ночь с математической точностью сменялись ровно через шесть часов, так как солнце не отклонялось от линии нового экватора, проходившего теперь через остров Гурби.

При этом температура воздуха непрерывно возрастала. Капитан Сервадак по нескольку раз в день справлялся с термометром, висевшим у него в комнате, и 15 января установил, что термометр показывает в тени +50o по Цельсию.

Разумеется, пока гурби еще не был поднят из развалин, Сервадак и Бен-Зуф приспособили под жилье лучшую комнату в караульне. В первые дождливые дни ее каменные стены защищали от ливней, а теперь спасали от полуденного зноя. Жара становилась тем нестерпимей, что солнце светило при совершенно безоблачном небе и, пожалуй, даже Сенегалия и экваториальная часть Африки никогда еще не подвергались такому беспрерывному жару солнечных лучей. Если бы температура продолжала держаться на том же уровне, то выгорела бы вся растительность острова.

Верный своим привычкам, Бен-Зуф не выказывал удивления по поводу нестерпимой жары, но пот, катившийся с него градом, был красноречивей всяких слов. Не вняв уговорам капитана, он отказался покинуть свой наблюдательный пост на береговом утесе и добросовестно продолжал поджариваться на солнце, не спуская глаз со Средиземного моря, безмятежно-спокойного, как озеро, и по-прежнему пустынного. Если Бен-Зуф мог безнаказанно выносить отвесные лучи полуденного солнца, то верно потому, что кожа у него была дубленая, а череп бронированный.

Однажды, увидев Бен-Зуфа «на вахте», капитан Сервадак заметил:

– Ах вот оно что! Оказывается, ты родился в Габоне?

На что получил ответ:

– Никак нет, господин капитан, на Монмартре, но там в точности как здесь!

А уж если наш доблестный Бен-Зуф утверждал, что на милом его сердцу Монмартрском холме тропический климат, то спорить было бесполезно.

Палящая жара повлияла, разумеется, и на растительность острова Гурби; последствия изменения климата сказались на всей природе. В несколько дней соки, устремившись от корней к кронам деревьев, пробудили жизнь даже в самых верхних ветвях; лопнули почки, появилась листва, расцвели цветы, созрели плоды. То же самое происходило с хлебными злаками. Маис и пшеница росли буквально на глазах, густая трава ковром покрывала луга. Сенокос, жатва и сбор плодов совпали: быстротечное лето и осень стали одним временем года.

Жаль, что капитан Сервадак не разбирался в космографии хоть немного лучше! Он бы сказал:

«Если наклон земной оси изменился и если, судя по всем данным, земная ось образует прямой угол с эклиптикой, то теперь у нас установится такой же порядок, как на Юпитере: вместо смены времен года установятся пояса с постоянным климатом, в которых зима либо весна, лето либо осень будут продолжаться вечно».

Затем Сервадак непременно добавил бы:

«Но, клянусь винами Гасконии, не пора ли узнать, чему мы обязаны такими переменами?»

Однако столь ранний урожай ставил Сервадака и Бен-Зуфа в затруднительное положение. Дел было так много, что рук не хватало; не помогла бы и поголовная мобилизация всего «населения» острова. Кроме того, необычайная жара мешала работать без перерыва. Правда, островитяне считали, что время терпит. Запасы в Гурби были в изобилии, к тому же сейчас при спокойном море и ясной погоде можно было надеяться, что у острова появится корабль. Обычно в этой части Средиземного моря царило оживление: сюда заходили либо французские корабли, несущие службу у берегов, либо каботажные судна различных государств, которые поддерживали постоянную связь с самыми отдаленными уголками побережья.

Островитяне рассуждали правильно, а все-таки на море почему-то не показывался ни один корабль, и Бен-Зуф без всякой пользы испекся бы заживо на раскаленных скалах, если бы его не спасал сооруженный им зонт.

Тем временем капитан тщетно пытался восстановить в своей памяти познания, полученные в коллеже и Военно-инженерном училище. Он погрузился в расчеты, с ожесточением стремясь точно установить новое положение земного сфероида в мировом пространстве, но так и не преуспел в этом. А между тем он должен был бы прийти к мысли, что если Земля теперь вращается вокруг своей оси в обратном направлении, то соответственно изменилось и ее движение вокруг Солнца; следовательно, продолжительность года также стала иной: она либо увеличилась, либо уменьшилась.

Действительно, Земля явно приближалась к дневному светилу. Ее орбита, очевидно, сместилась, что подтверждалось не только непрерывно растущим повышением температуры, но и новыми наблюдениями капитана Сервадака, показавшими, что земной шар приближается к своему центру притяжения.

Дело в том, что теперь диаметр Солнца был вдвое больше по сравнению с солнечным диском, виденным с Земли невооруженным глазом до наступления катастрофы. Такой громадный диск можно было бы наблюдать с поверхности Венеры, то есть с расстояния в двадцать пять миллионов лье от Солнца. Отсюда следовало, что Земля удалена теперь от Солнца только на двадцать пять миллионов лье вместо прежних тридцати восьми миллионов. Оставалось узнать, не сократится ли еще больше расстояние между Землею и Солнцем; в таком случае, потеряв равновесие, земной шар будет притянут Солнцем. И это было бы гибелью Земли.

В те ясные дни вести наблюдение за небом не составляло никакого труда, но и ночи стояли такие ясные, что перед Гектором Сервадаком открывался целый мир светил во всем его великолепии. Звезды и планеты были рассыпаны по небу, словно светящиеся буквы необъятной азбуки вселенной, которые капитан, как ни бился, не мог сложить в слова и строки. Разумеется, Сервадак не открыл бы ничего нового ни в величине звезд, ни в их удаленности друг от друга. Известно, что Солнце, стремящееся к созвездию Геркулеса со скоростью шестидесяти миллионов лье в год, до сих пор приблизилось к нему лишь на ничтожно малый отрезок всего пути, настолько велико расстояние между ним и этим созвездием. То же самое можно сказать и об Арктуре, несущемся в мировом пространстве со скоростью двадцати двух лье в секунду, иначе говоря, втрое быстрее Земли.

Но если по звездам ничего нельзя было прочитать, то иное дело планеты, по крайней мере те, чьи орбиты являются внутренними по отношению к орбите Земли.

Две планеты отвечают этим условиям – Венера и Меркурий. Первую отделяет от Солнца среднее расстояние в двадцать семь миллионов лье, вторую – пятнадцать миллионов лье. Таким образом, орбита Меркурия является внутренней по отношению к орбите Венеры, и орбиты обеих этих планет – внутренними относительно орбиты Земли. И вот после долгих наблюдений и глубоких размышлений Сервадак пришел к выводу, что количество тепла и света, получаемого в настоящее время Землей от Солнца, равняется примерно количеству тепла и света, получаемого от него Венерой, то есть вдвое больше того, что Солнце давало Земле до катастрофы. Сервадак заключил из этого, что Земля значительно приблизилась к дневному светилу, и получил еще одно подтверждение этому, наблюдая прекрасную Венеру, звезду, которой невольно любуются даже самые равнодушные люди, когда, не затмеваемая лучами Солнца, она восходит на вечернем или утреннем небосклоне.

Фосфорус или Люцифер, Геспер или Веспер, как называли ее древние, утренняя или вечерняя звезда, звезда пастухов (было ли еще у какого-нибудь другого светила, кроме, пожалуй, Луны, столько названий?) – словом, Венера, предстала сейчас взору Сервадака в виде невероятно увеличившегося диска. Казалось, это маленькая луна; все ее фазы можно было свободно различить невооруженным глазом. Освещался ли ее диск полностью, находилась ли она в первой или последней четверти, планета была прекрасно видна. Выемки на ее серпе указывали на то, что солнечные лучи, преломившись в атмосфере Венеры, попадали в такие ее области, где, казалось бы, уже наступил закат Солнца. Это доказывало, что на планете есть атмосфера, поскольку на ее поверхности наблюдалось действие отраженного света. Отдельные светлые точки на серпе Венеры были большими горами, высота которых, по утверждению Шретера, в десять раз превосходит Монблан, то есть равна одной сто сорок четвертой радиуса планеты note 2Note2
  высота самых больших гор на Земле не превышает 1/740 ее радиуса (прим.авт.)


[Закрыть].

Таким образом, капитан Сервадак счел себя вправе утверждать, что Венера находится не дальше чем в двух миллионах лье от Земли. Он сказал об этом Бен-Зуфу.

– Что ж, господин капитан, – ответил денщик, – два миллиона лье – это не так уж плохо!

– Это немало для двух воюющих армий, – ответил капитан. Сервадак, – но для двух планет это ничтожное расстояние.

– Что же может случиться?

– Мы упадем на Венеру, черт побери!

– Ого! А воздух там есть?

– Есть.

– И вода?

– По-видимому.

– Вот и хорошо! Ну что ж, отправимся в гости к Венере!

– Но произойдет страшное столкновение! Венера и Земля, очевидно, летят навстречу друг другу, а так как величина их масс примерно одинакова, то обеих ждет гибель.

– Точь-в-точь два поезда катят навстречу друг другу, – заметил Бен-Зуф тем невозмутимым тоном, от которого капитан приходил в бешенство.

– Ну да, два поезда, болван! – закричал он. – Только они мчатся в тысячу раз быстрее экспресса, и поэтому одна из планет неминуемо разлетится вдребезги, а может быть, и обе! Посмотрим тогда, что останется от твоей паршивой кочки, от Монмартрского пригорка!

Бен-Зуф был уязвлен в самое сердце. Он стиснул зубы, сжал кулаки, но сдержался и несколько секунд безмолвно переваривал обиду: «Паршивая кочка!» Затем сказал:

– Господин капитан, я в вашем распоряжении! Приказывайте! Если есть способ помешать столкновению…

– Нет, осел, и поди ты к черту!

Получив такой ответ, Бен-Зуф в полном расстройстве удалился, не проронив больше ни слова.

В последующие дни расстояние между обеими планетами сократилось еще больше, и было ясно, что Земля, двигавшаяся по новой орбите, пересечет орбиту Венеры. В то же время она заметно приблизилась к Меркурию. Это светило, редко видимое невооруженным глазом, – разве только во время наибольшей элонгации, западной или восточной, – явилось сейчас во всем своем блеске. Все в этой планете, прозванной в древности «Искрометной», заслуживает самого тщательного изучения: смена фаз, схожих с фазами Луны, сила, с которой Меркурий отражает лучи Солнца, дающего ему в семь раз больше тепла и света, чем земному шару, его почти сливающиеся, вследствие значительного наклона оси, зоны вечного холода и страшного зноя, его экваториальные полосы и горы высотой в девятнадцать километров.

Но опасность исходила не от Меркурия: Земле угрожало столкновение с Венерой. К 18 января расстояние между обеими планетами сократилось приблизительно до одного миллиона лье. Венера излучала такой мощный свет, что все предметы на Земле стали отбрасывать необыкновенно резкие тени. Венера по-прежнему обращалась вокруг своей оси за двадцать три часа двадцать одну минуту, а это доказывало, что продолжительность суток на планете осталась той же. Видны были облака, носившиеся в ее атмосфере, постоянно насыщенной парами, и казавшиеся полосами на фоне диска. Затем явственно обозначились семь пятен, – это, по мнению Бианкини, моря, сообщающиеся между собой. И, наконец, красавица планета предстала при белом свете дня; однако это польстило капитану Сервадаку куда меньше, чем генералу Бонапарту, который однажды, во времена Директории, увидев Венеру в полдень, впоследствии поддерживал легенду о том, что ему явилась «его звезда».

Двадцатого января расстояние между обоими светилами, установленное согласно законам небесной механики, сократилось еще больше.

«Какой ужас должны испытывать сейчас наши товарищи в Африке, друзья во Франции, население обоих материков! – говорил себе порой Сервадак. – Чего только не пишут в газетах! Какие толпы молящихся стекаются в церкви! Должно быть, ждут светопреставления! Я и сам думаю, да простит мне господь бог, что никогда еще оно не было так близко, как теперь! А я еще удивлялся, что за нами не посылают корабля! Да разве у генерал-губернатора и военного министра есть время нами заниматься? Через два дня, самое большее, Земля рассыплется на тысячи кусков и ее осколки пойдут гулять где попало по мировому пространству!»

Однако этому не суждено было случиться.

Напротив, начиная с 20 января планеты стали мало-помалу отдаляться друг от друга. К великому счастью, плоскости орбит Венеры и Земли не совпадали, и, следовательно, роковое столкновение не могло произойти.

Бен-Зуф вздохнул с облегчением, когда капитан сообщил ему приятную новость.

Двадцать пятого января расстояние между планетами увеличилось настолько, что все опасения отпали.

– Ну вот, – сказал капитан Сервадак, – а все-таки сближение планет пошло нам на пользу: теперь мы знаем, что у Венеры нет луны!

Дело в том, что Доминико Кассини, Шорт, Монтень де Лимож, Монбарон и другие астрономы всерьез утверждали, что у Венеры есть спутник.

– А жаль, что это не так, – добавил Гектор Сервадак, – ведь мы могли бы прихватить по дороге и эту луну; тогда к нашим услугам было бы целых две. Но, черт возьми, неужели же я так и не добьюсь объяснения, почему произошла вся эта путаница в небесной механике?

– Господин капитан, – обратился к нему Бен-Зуф.

– Чего тебе?

– А не стоит ли у нас в Париже, неподалеку от Люксембургского дворца, дом с этаким большущим колпаком на самой маковке?

– Обсерватория?

– Она самая! Так вот, разве ученые господа, что сидят под колпаком, не обязаны объяснить все это?

– Конечно, обязаны.

– Тогда, господин капитан, наберемся терпения, пока они все не растолкуют, и будем философами!

– Ого, Бен-Зуф, да ты разве знаешь, что такое быть философом?

– Да, потому что я солдат.

– Что же это, по-твоему?

– Это значит, что, когда делу помочь нельзя, надо терпеть, а у нас с вами так оно и есть, господин капитан.

Гектор Сервадак ничего не ответил своему денщику, но мы вправе предполагать, что до поры до времени он перестал добиваться объяснения необъяснимых пока явлений.

Впрочем, вскоре произошло одно непредвиденное событие, которое повлекло за собой весьма важные последствия.

Двадцать седьмого января в девять часов утра в караульню вошел невозмутимый Бен-Зуф и с полным бесстрастием обратился к Сервадаку:

– Господин капитан, разрешите доложить?

– Что там еще? – отозвался Сервадак.

– Корабль!

– Экая скотина! Говорит об этом так спокойно, точно пришел сказать, что кушать подано!

– А как же иначе! На то мы и философы, – возразил Бен-Зуф.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

где капитан Сервадак задает целый ряд вопросов, но они остаются без ответа

Сервадак выскочил из караульни и со всех ног пустился бежать к вершине утеса.

Сомнений не было: к острову шло какое-то судно, оно находилось, уже менее чем в десяти километрах от берега; но из-за того, что земная поверхность стала выпуклей, сократилось поле зрения, и над волнами торчали только верхушки мачт.

И хотя корпус корабля был невидим, по его мачтам и снастям все же можно было определить, какого это рода судно. Очевидно, это была шкуна, и через два часа капитан Сервадак распознал ее уже без труда.

Он ни на секунду не отрывал подзорной трубы от глаз.

– Это «Добрыня»! – вскричал он.

– «Добрыня»? – переспросил Бен-Зуф. – Вот уж нет! Дымка-то не видно!

– Шкуна идет под парусами, – ответил капитан Сервадак, – но это, конечно, шкуна графа Тимашева!

Так оно и оказалось, и, если только граф был на борту, значит какая-то невероятная случайность снова свела его с соперником.

Разумеется, Сервадак видел теперь в том, кто приближался к острову, не врага, а человека, подобно ему, потерпевшего бедствие; он совершенно забыл и о поединке и о причинах, его вызвавших. Обстоятельства так переменились, что он испытывал самое живейшее желание увидеться с графом и поговорить обо всех этих чрезвычайных происшествиях. Шкуна отсутствовала двадцать семь дней; за это время она могла обследовать ближайшие берега Алжира и даже, может быть, посетила берега Испании, Италии и Франции, обошла все Средиземное море, так необычайно изменившееся, и, наверное, привезла свежие новости из этих стран, от которых остров Гурби был отрезан. Теперь-то Гектор Сервадак узнает не только о том, какие части Земли постигла катастрофа, но и причину самого бедствия. Кроме того, граф Тимашев человек благородный и сочтет своим долгом доставить на родину Сервадака и его денщика.

– Но ведь «Добрыне» негде будет причалить, – сказал Бен-Зуф, – устья Шелиффа больше нет!

– Этого и не нужно, – ответил Сервадак. – Граф пошлет шлюпку, и нас доставят на борт.

Шкуна приближалась довольно медленно, так как ветер был встречный и ей приходилось держать в бейдевинд. Как ни странно, машина на корабле бездействовала, хотя экипаж ее, должно быть, спешил узнать, что это за новый остров, показавшийся на горизонте. Правда, на судне могло не хватить горючего, поэтому, вероятно, оно шло под парусами, которыми, впрочем, управляли весьма искусно. К счастью, несмотря на легкие тучки, погода была ясная, ветер умеренный, шкуне не мешало волнение, и условия для плавания в общем были хорошие.

Гектор Сервадак ни на минуту не сомневался в том, что «Добрыня» постарается пристать к берегу. Граф, должно быть, недоумевал: вместо африканского материка перед ним оказался остров. Не опасался ли он, что не найдет убежища у этих новых берегов, что шкуна не сможет пристать? Капитан Сервадак решил подыскать подходящее место для якорной стоянки и подать оттуда сигнал.

Вскоре стало ясно, что «Добрыня» направляется к месту бывшего устья Шелиффа. Тогда Сервадака осенила новая мысль. Зефир и Галета были быстро оседланы, всадники вскочили на коней и помчались на западный конец острова.

Через двадцать минут капитан и денщик, спешившись, уже обследовали окрестность.

Вскоре Сервадак заметил за поворотом мыса маленькую, защищенную бухту, где в случае надобности могло бы укрыться небольшое судно. Бухта была отгорожена от открытого моря грядою крупных рифов, между которыми открывался узкий проход. Вода здесь, наверно, была тихой даже в бурю. Однако, присмотревшись к прибрежным скалам, капитан Сервадак с изумлением обнаружил на них следы очень высокого прилива, о чем свидетельствовали облепившие их гирляндами морские водоросли.

– Ого, – сказал он, – в Средиземном море теперь бывают настоящие приливы?

Судя по всему, приливы и отливы были здесь довольно значительны, и вода подымалась высоко – еще одно необычайное явление, ибо до сих пор приливы и отливы в бассейне Средиземного моря почти не ощущались.

Тем не менее после самого высокого прилива, вызванного, несомненно, приближением к Земле в ночь с 31 декабря на 1 января того огромного диска, который Сервадак видел в новогоднюю ночь, приливы заметно пошли на убыль и теперь стали такими же, как и до катастрофы.

Сделав это наблюдение, капитан Сервадак тем и ограничился, всецело занятый «Добрыней».

Шкуна была уже в двух-трех километрах от острова. На ней, несомненно, заметили и поняли сигналы с берега: «Добрыня» слегка изменила курс, и матросы стали убирать верхние паруса. Вскоре на мачтах остались только два марселя, бизань и кливер, что облегчило управление рулевому. Наконец, шкуна обогнула мыс и, лавируя между рифами, смело вошла в проход бухты, на который Сервадак указывал рукой. Через несколько минут якорь «Добрыни» врезался в песчаное дно бухты, с борта спустили шлюпку и граф сошел на берег.

Капитан Сервадак побежал к нему навстречу.

– Граф, – крикнул он, – прежде всего до всяких объяснений, скажите, что произошло?

В ответ граф Тимашев, человек весьма сдержанный, чья невозмутимость представляла собой полную противоположность горячности французского офицера, поклонился и произнес с характерным русским акцентом:

– Капитан, позвольте мне до всяких объяснений заверить вас, что наша встреча для меня полная неожиданность. Я расстался с вами на материке, а встречаюсь на острове…

– Хоть я и не трогался с места, граф.

– Знаю, капитан, и прошу принять мои извинения в том, что я не явился на условленное свиданье, но…

– О граф, – поспешил перебить его капитан Сервадак, – об этом мы поговорим в другой раз, если вам будет угодно.

– Я всегда к вашим услугам.

– А я к вашим. Но позвольте мне повторить свой вопрос: что произошло?

– Об этом именно я и собирался спросить у вас.

– Как? Вам ничего неизвестно?

– Ничего.

– И вы не можете объяснить, почему эта часть африканского материка превратилась в остров?

– Не могу, капитан.

– И вы не знаете, каковы размеры катастрофы?

– Знаю не больше вас, капитан.

– Можете ли вы по крайней мере сообщить, не произошло ли на северном побережье Средиземного моря…

– А разве это все еще Средиземное море? – перебил его, задав столь странный вопрос, граф Тимашев.

– Об этом вам, граф, должно быть известно лучше, чем мне, поскольку вы совершили рейс по этому морю.

– Я не совершал рейса по этому морю.

– Вы ни разу не приставали к берегу?

– Ни разу, ни на один час даже. Я нигде не нашел земли.

Капитан Сервадак посмотрел на своего собеседника в полном недоумении.

– Но, граф, – сказал он, – заметили вы хотя бы, что с первого января восток находится там, где должен быть запад?

– Да.

– И что день продолжается только шесть часов?

– Вот именно!

– И что сила тяжести уменьшилась?

– Безусловно.

– И что мы потеряли Луну?

– Бесследно!

– И чуть было не столкнулись с Венерой?

– Справедливо замечено.

– И что, следовательно. Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца в другом направления?

– Это совершенно ясно.

– Граф, – сказал капитан Сервадак, – прошу извинить мое недоумение. Я был уверен, что ничего нового не могу вам сообщить, но рассчитывал, что узнаю новости от вас.

– Я решительно ничего не знаю, капитан, – ответил граф Тимашев, – кроме того, что в ночь с тридцать первого декабря на первое января, когда я вышел в море, направляясь на свиданье с вами, огромная волна подняла шкуну на неимоверную высоту. Нам показалось, что этот разгул стихий вызван каким-то явлением космического порядка, которое я не берусь объяснить. С тех пор, после неоднократных повреждений паровой машины, нас все время носило по волнам по воле неистового шторма, который бушевал несколько дней. «Добрыня» уцелел чудом; я приписываю это тому, что, попав в центр вихревого движения циклона, шкуна сравнительно мало пострадала от разъяренных стихий. За все эти дни мы не видели суши и ваш остров – первая встреченная нами земля.

– Но, граф, – воскликнул капитан Сервадак, – тогда нужно вновь пуститься в плавание, нужно обследовать Средиземное море и установить, каковы размеры стихийного бедствия, вызванного катастрофой.

– Таково и мое мнение.

– Предоставите ли вы мне место на борту вашей шкуны, граф?

– Да, капитан, даже для кругосветного плавания, если это понадобится для наших розысков.

– О, с нас довольно будет и Средиземного моря!

– Кто может с уверенностью сказать, – возразил граф, покачав головой, – что плавание по Средиземному морю не окажется и кругосветным плаванием?

Капитан Сервадак оставил его слова без ответа и глубоко задумался.

Тем не менее другого выхода не было, как осуществить принятое решение, то есть произвести разведку, обследовать остаток африканского побережья, узнать в столице Алжира, что сталось с обитаемой частью «земного шара, и затем, если южное побережье Средиземного моря полностью уничтожено, повернуть на север, чтобы установить связь со средиземноморскими странами Европы.

Однако плавание пришлось отложить до того времени, пока не будут устранены повреждения. Несколько труб внутри парового котла лопнуло, образовалась течь, вода заливала топку. До исправления нельзя было разводить огонь. Плавание же под парусами отнимало больше времени и трудов, особенно при неспокойном море и противном ветре. А так как шкуна, приспособленная к длительному плаванию между торговыми портами Ближнего Востока, располагала двухмесячным запасом угля, то имело смысл израсходовать топливо для быстрого перехода с тем, чтобы пополнить запас горючего на первой же стоянке.

Итак, вопрос был решен без всяких колебаний.

К счастью, ремонт произвели быстро. На шкуне оказались запасные трубы, которыми заменили поврежденные. Через три дня после прибытия «Добрыни» на остров Гурби паровой котел уже был в исправности.

Во время пребывания графа на острове Сервадак ознакомил гостя со своими небольшими владениями. Они объехали верхом всю новую береговую полосу и после рекогносцировки пришли к выводу, что объяснения событий, произошедших в этой части Африки, нужно искать за ее пределами.

Тридцать первого января шкуна была готова к отплытию. В околосолнечном мире не произошло больше никаких перемен. Правда, термометр показывал, что начинается небольшое понижение температуры, которая целый месяц держалась исключительно высокой. Следовало ли сделать отсюда вывод, что Земля обращается вокруг Солнца по новой орбите? Решить этот вопрос можно было не раньше чем через несколько дней.

Стояла невозмутимо ясная погода, хотя в воздуха снова скоплялись испарения, и барометр падал. Однако это не могло помешать «Добрыне» выйти, в море.

Но как быть с Бен-Зуфом? Сопровождать ли ему своего капитана, или остаться на острове? В пользу последнего решения говорил один веский довод в числе многих других, достаточно важных: на шкуну нельзя было погрузить лошадей, а Бен-Зуф ни за что не согласился бы расстаться с Зефиром и Галетой, особенно с Галетой. Кроме того, необходимость присматривать за новыми владениями, возможность высадки на остров новых путешественников, забота о скоте, который нельзя было бросать на произвол судьбы, принимая во внимание, что он, как это ни маловероятно, со временем может оказаться единственным источником питания для поселенцев, и прочие разнообразные соображения побуждали Бен-Зуфа остаться, с чем капитан Сервадак согласился, хотя и с сожалением. Кроме того, нашему славному Бен-Зуфу не угрожала опасность пробыть на острове до конца дней. Как только экспедиция выяснит новое положение дел, шкуна вернется, захватит Бен-Зуфа и доставит его на родину.

Тридцать первого января Бен-Зуф, «облеченный всеми полномочиями губернатора» и, по собственному признанию, несколько взволнованный, простился с капитаном Сервадаком. Перед расставанием он просил капитана, в случае если плавание приведет его на Монмартр, проверить, стоит ли «гора» на прежнем месте; затем машина заработала, шкуна вышла из узкой бухты и понеслась в открытое море.