Текст книги "Двадцать тысяч лье под водой"

– Ни словечка, милейший Консель! – признался гарпунщик. – Но все это ужасно интересно, так что валяйте дальше.

– Что касается хрящевых рыб, – как ни в чем не бывало продолжал Консель, – они включают в себя только три отряда.

– И на том спасибо! – буркнул Нед.

– Primo, круглоротые, у которых челюсти срослись в подвижное кольцо, а жабры открываются наружу рядом отверстий. Этот отряд состоит из единственного семейства. Типичный представитель: минога.

– Отменная рыба! – сказал Нед Ленд.

– Secundo, пластиножаберные. Жабры у них почти такие же, как у круглоротых, но нижняя челюсть подвижна. Этот отряд, самый значительный в своем классе, включает в себя два семейства. Типичные представители: скаты и колючие акулы.

– Как? – изумился Нед. – Скаты и акулы относятся к одному отряду? В таком случае, любезный Консель, в интересах скатов не советую вам размещать этих родственников в одном сосуде!

– Tertio, – продолжал Консель, – осетровые. Как правило, их жабры имеют вид единичной щели, прикрытой снаружи жаберной крышкой. В этот отряд входят четыре семейства. Типичный представитель: осетр.

– Ага! Лучшее приберегли напоследок, любезный Консель? По крайней мере, на мой вкус. И это все?

– Да, мой дорогой Нед, – ответил Консель. – Однако имейте в виду, что зная это, мы не знаем почти ничего, поскольку семейства делятся на роды, подроды, виды, разновидности…

– Глядите, дружище! – сказал гарпунер, прильнув к стеклу. – Вон сколько разновидностей проплывает мимо нас!

– Да! И это все рыбы! – воскликнул Консель. – Мы словно стоим перед огромным аквариумом!

– Нет, – возразил я. – Аквариум – всего лишь клетка, а эти рыбы – свободны, как птицы в небесах.

– Ну-ка, любезный Консель, называйте их, называйте! – умолял Нед Ленд.

– Боюсь, это не по моей части, – покачал головой Консель. – Лучше вам обратиться к моему хозяину!

И действительно: славный малый превосходно разбирался в классификации видов, однако натуралистом был никудышным – не уверен, что он отличил бы тунца от макрели. В отличие от канадца, который мог с ходу назвать каждую из этих рыб.

– Спинорог, – сказал я.

– Китайский спинорог! – уточнил Нед Ленд.

– Род спинороговых, семейство жесткокожих, отряд сростночелюстных, – пробормотал Консель.

Нед и Консель, вместе взятые, определенно составили бы выдающегося натуралиста!

Канадец не ошибся. Стайка спинорогов с уплощенными с боков телами, зернистой кожей и острым шипом на спинном плавнике, резвилась вокруг «Наутилуса», помахивая хвостами, ощетинившимися с обеих сторон четырьмя рядами колючек. У китайских спинорогов восхитительно красивая окраска – серая сверху, белая снизу, с золотыми пятнами, которые сверкали и переливались в темных кильватерных струях. Между спинорогами, как забытые на ветру покрывала, колыхались скаты, среди которых, к своей великой радости, я заметил китайского ската с желтоватой верхней частью, нежно-розовым подбрюшьем и тремя шипами позади глаз – редкий вид, в существовании которого сомневался даже сам Ласепед[83]83
  Бернар Жермен Ласепед (1756–1825) – французский ихтиолог и государственный деятель.


[Закрыть], видевший их только на старинных японских рисунках.

В течение двух часов «Наутилус» сопровождала вся морская рать, состязаясь в красоте, блеске и скорости. Наблюдая за играми и прыжками рыб, я различил в их толпе зеленого губана, барабулю с двумя черными полосками вдоль тела, бычка-элеотриса – белого, с фиолетовыми пятнами на спинке, японскую скумбрию – восхитительную представительницу макрелевых с голубым телом и серебристой головой, сверкающих лазуревиков, чье описание кроется в самом названии, морских карасей с сине-желтыми плавниками, морских карасей с черной полосой на хвостовом плавнике, карасей-зонефор, опоясанных шестью поперечными лентами, флейторыла, чей вытянутый рот и в самом деле похож на флейту, морских бекасов – некоторые особи достигали метра в длину, японскую саламандру, мурену-ехидну, морских змей длиной шесть футов с маленькими живыми глазками и широкой пастью с острыми зубами, и так далее.

Нашему восторгу не было предела. Изумленные возгласы не смолкали. Нед называл рыб, Консель их классифицировал, а я восхищался резвостью их движений и красотой форм. Никогда прежде не доводилось мне наблюдать таких удивительных животных в их естественной среде обитания.

Я не стану перечислять все разновидности морских обитателей, промелькнувших перед нашим потрясенным взором, всю пеструю коллекцию Японского и Китайского морей. Рыб здесь было больше, чем птиц на небе; они стекались отовсюду целыми стаями – очевидно, привлеченные яркими лучами электрического маяка.

И тут в салоне зажегся свет. Металлические ставни снова задвинулись. Чарующее видение исчезло. Но я еще долго грезил наяву, пока мой взгляд не упал на приборы, висевшие на стенах. Компас по-прежнему показывал направление на северо-северо-восток, манометр отображал давление в пять атмосфер, что соответствует глубине в пятьдесят метров, а электрический лаг выдавал значение скорости в пятнадцать миль в час.

Я ждал капитана Немо. Однако он так и не появился. Часы пробили пять.

Нед с Конселем отправились в свою каюту. Я тоже вернулся к себе. Там меня уже ждал ужин. Мне подали суп из нежнейшей морской черепахи, барабульку с белым, чуть слоистым мясом (из ее печени также приготовили очень вкусный паштет) и филе императорского помаканта, который показался мне вкуснее лосося.

Остаток вечера я посвятил чтению, письму и размышлениям. А когда глаза стали слипаться, растянулся на перине из зостеры и крепко уснул, пока «Наутилус» скользил по стремительному течению Черной реки.

Глава пятнадцатая
Письменное приглашение

На следующий день, 9 ноября, я проснулся довольно поздно, проспав целых двенадцать часов. Пришел Консель, чтобы по обыкновению узнать «как господину спалось» и предложить свои услуги. Его друг, канадец, все еще спал, словно всю жизнь только этим и занимался.

Я рассеянно слушал болтовню славного малого, почти не отвечая. Меня беспокоило отсутствие капитана Немо во время нашего вчерашнего сеанса, и я надеялся увидеть его сегодня.

Вскоре я переоделся в свои виссоновые одежды. Консель заинтересовался необычным материалом. Я объяснил, что ткань эта соткана из блестящих шелковистых волокон, которыми цепляются к камням «пинны» – разновидность створчатых моллюсков, в изобилии встречающихся у берегов Средиземного моря. В давние времена из биссуса изготавливали прекрасные ткани, чулки, перчатки, которые получались одновременно очень мягкими и очень теплыми. Таким образом, команда «Наутилуса» могла без труда обеспечить себя одеждой, не нуждаясь ни в хлопчатниках, ни в баранах, ни в шелкопрядах.

Одевшись, я направился в салон. И никого там не нашел.

Я погрузился в изучение сокровищ конхиологии, разложенных в витринах. Затем полистал объемные гербарии с редчайшими морскими растениями, которые даже в высушенном виде не растеряли своих восхитительных красок. Среди драгоценных гидрофитов мне встретились кладостефусы мутовчатые, падины павлиньи, каулерпы с похожими на виноградные гроздья листочками, каллитамнионы, нежные церамии ярко-красных оттенков, огромное разнообразие филлофор, ацетобулярии, напоминающие поникшие шляпки грибов – довольно долго их относили к зоофитам, и наконец, целый ряд бурых водорослей – фукусов.

День подошел к концу, однако капитан Немо так и не почтил меня своим присутствием. Металлические стены салона больше не раздвигались. Возможно, чтобы мы не пресытились красотами морских глубин.

«Наутилус» по-прежнему двигался на востоко-северо-восток со скоростью двенадцать миль в час, на глубине пятидесяти-шестидесяти метров.

На другой день, 10 ноября, – та же покинутость и своего рода уединение. Я не видел никого из членов команды и большую часть дня провел в обществе Неда и Конселя. Их удивляло необъяснимое отсутствие капитана. Может, этот странный человек занемог? Или изменил в отношении нас планы?

Впрочем, как справедливо заметил Консель, мы пользовались полной свободой действий, нас вкусно и сытно кормили. Наш хозяин честно соблюдал условия договора. Жаловаться было не на что! Да и сама необычность нашего положения с лихвой окупала все неудобства, так что мы не имели права сетовать на судьбу.

В тот день я начал вести дневник, что впоследствии позволило мне рассказать о наших приключениях в мельчайших подробностях. Кстати, любопытная деталь: писал я на бумаге, изготовленной из водоросли – взморника морского.

Ранним утром 11 ноября потоки свежего воздуха распространились по внутренним помещениям «Наутилуса» – очевидно, мы снова всплыли на поверхность океана, чтобы пополнить запасы кислорода. Я тут же направился к центральной лестнице и поднялся на палубу.

Было шесть часов. Погода оказалась пасмурной, море – серым, но спокойным. Водная гладь лишь изредка подергивалась легкой рябью. Появится ли капитан Немо, которого я так рассчитывал здесь встретить? Пока я заметил только рулевого, заточенного в тесную стеклянную будку. Присев на выступ, образованный корпусом шлюпки, я с наслаждением вдыхал соленый морской воздух.

Под действием солнечных лучей туман постепенно рассеялся. Небесное светило вынырнуло из-за восточной кромки горизонта. От его пламенного взгляда море вспыхнуло как порох. Разбросанные по небу высокие облака окрасились в восхитительные нежные тона, а легкие перистые «кошачьи языки»[84]84
  Легкие белые облачка с зубчатыми краями.


[Закрыть] предвещали ветреный день.

Но что такое ветер для «Наутилуса», который не страшился бурь!

Я любовался чудесным рассветом – таким радостным, таким живительным, – как вдруг услышал, что кто-то поднимается по трапу.

Море вспыхнуло от его пламенного взгляда.

Я уже был готов приветствовать капитана Немо, но на палубе появился его помощник, которого я видел во время первого визита капитана. Он прошел вперед, будто не замечая моего присутствия, и, прижав к глазам подзорную трубу, с самым пристальным вниманием стал исследовать горизонт. После чего вернулся к люку и произнес фразу, которую я в точности цитирую ниже. Я выучил ее наизусть, поскольку она звучала каждое утро в одних и тех же обстоятельствах. Вот эта фраза:

– Nautron respoc lorni virch.

Мне так и не удалось узнать, что она означала.

Произнеся эти слова, помощник капитана удалился. Я подумал, что теперь «Наутилус» вновь начнет погружаться. Поэтому спустился через люк в узкий проход и вернулся к себе в каюту.

Так прошло еще пять дней, неотличимых друг от друга. Каждое утро я поднимался на палубу. Тот же человек произносил ту же фразу. Капитан Немо не показывался.

Я уже решил было, что никогда его больше не увижу, однако 16 ноября, вернувшись в свою каюту с Недом и Конселем, нашел на столе адресованное мне письмо.

Я вскрыл его, сгорая от нетерпения. Оно было написано уверенным и разборчивым, хотя немного старомодным почерком, напоминающим готический шрифт в немецких книгах.

Вот что заключалось в письме:

Господину профессору Аронаксу,

на борту «Наутилуса»

16 ноября 1867 года

Капитан Немо приглашает профессора Аронакса принять участие в охоте, которая состоится завтра утром в его лесах на острове Креспо. Капитан Немо надеется, что ничто не помешает господину профессору воспользоваться приглашением, и будет рад, если спутники господина профессора смогут присоединиться к экскурсии.

Командир «Наутилуса»

капитан Немо.

– Охота! – воскликнул Нед.

– Да еще и в лесах острова Креспо! – добавил Консель.

– Стало быть, этот чудак иногда выходит на сушу? – спросил Нед.

– По-моему, здесь сказано совершенно ясно, – ответил я, перечитывая письмо.

– Ну тогда мы должны согласиться! – воодушевился канадец. – Как только выберемся на сушу, подумаем, что делать. Впрочем, я не отказался бы от пары кусков свежей дичи.

Не пытаясь разгадать тайну столь противоречивого поведения капитана Немо, который не скрывал отвращения к материкам и островам, но почему-то вдруг пригласил нас поохотиться в лесу, я ответил так:

– Сначала посмотрим, что представляет собой остров Креспо.

Я сверился с картой и обнаружил на 32°40’северной широты и 167°50’ западной долготы небольшой островок, открытый в 1801 году капитаном Креспо и значившийся на старинных испанских картах под названием Rocca de la Plata, то есть «Серебряная скала». Следовательно, мы находились примерно в одной тысяче восьмистах милях от отправной точки нашего путешествия, и «Наутилус» слегка изменил курс, сместившись к юго-востоку.

Я показал товарищам маленькую скалу, затерянную посреди северных морей Тихого океана.

– Если капитан Немо и выбирается порой на сушу, – пояснил я, – то, по крайней мере, выбирает для этого необитаемые острова!

Вместо ответа Нед Ленд кивнул, и они с Конселем ушли. После ужина, принесенного безмолвным и невозмутимым стюардом, я забылся тревожным сном.

Проснувшись на следующий день, 17 ноября, я почувствовал, что «Наутилус» не движется. Я быстро оделся и вышел в салон.

Капитан Немо уже ждал там. Он поднялся, поприветствовал меня и спросил, желаю ли я его сопровождать.

Поскольку он ни словом не обмолвился о своем отсутствии на протяжении последних восьми дней, я воздержался от расспросов и сказал только, что я и мои спутники готовы к нему присоединиться. А потом добавил:

– Если позволите, сударь, я хотел бы задать вам один вопрос.

– Пожалуйста, господин Аронакс. С удовольствием отвечу, если смогу.

– Скажите, капитан, как так вышло, что, порвав все связи с землей, вы до сих пор владеете лесами на острове Креспо?

– Господин профессор, моим лесам не нужно солнце – ни его свет, ни его тепло. Там нет ни львов, ни тигров, ни пантер, ни других четвероногих. Я – единственный, кто знает об их существовании. Они растут лишь для меня одного. Только не на земле, а на дне морском. Это подводные леса.

– Подводные леса? – изумленно повторил я.

– Да, господин профессор.

– И вы предлагаете отправиться туда вместе с вами?

– Именно так.

– Пешком?

– И даже посуху.

– Чтобы поохотиться?

– Чтобы поохотиться.

– С ружьем в руке?

– С ружьем в руке.

Я недоуменно посмотрел на командира «Наутилуса», и в моем взгляде не было ничего лестного.

«Он явно тронулся умом, – думал я. – Очевидно, у него случился приступ, который длился восемь дней и все еще продолжается. Какая жалость! Чудаком он нравился мне больше, чем безумцем!»

Эта мысль явственно читалась на моем лице, однако капитан Немо как ни в чем ни бывало пригласил меня следовать за ним, и я покорился с видом человека, готового ко всему.

Мы прошли в столовую, где уже был подан завтрак.

– Господин Аронакс, – произнес капитан, – прошу вас позавтракать со мной без церемоний. Заодно и побеседуем. Я обещал вам прогулку в лес, а не в ресторан. Поэтому рекомендую основательно подкрепиться – вероятно, обедать мы будем очень поздно.

Я с удовольствием оказал честь завтраку. Нам подали различные сорта рыб и несколько ломтиков трепанга – вкуснейшего зоофита, приправленного весьма аппетитными водорослями, такими как Porphyria laciniata[85]85
  Порфира лопастная – водоросль из рода багрянок.


[Закрыть] и Laurentia primafetida[86]86
  Лауренсия (осмундея перистонадрезная) – вид красных водорослей.


[Закрыть]. Из напитков была только кристально чистая вода, в которую я, по примеру капитана, добавил несколько капель сброженного настоя, приготовленного, по камчатской традиции, из водоросли под названием «родимения дланевидная»[87]87
  Красная морская водоросль, встречающаяся в северных морях.


[Закрыть].

Какое-то время капитан Немо завтракал молча, а потом сказал:

Я с удовольствием оказал честь завтраку.

– Господин профессор, когда я предложил вам поохотиться в лесах Креспо, вы, верно, подумали, что это противоречит моим убеждениям. А когда я сказал, что речь идет о подводных лесах, вы решили, что я сошел с ума. Нельзя столь поверхностно судить о людях, господин профессор.

– Поверьте, капитан, я не…

– Сначала выслушайте, а потом уже решайте, стоит ли обвинять меня в безумии или непоследовательности.

– Слушаю вас.

– Господин профессор, вы знаете не хуже меня, что человек может находиться под водой, только обеспечив себя запасом воздуха, необходимого для дыхания. При подводных работах водолазы, одетые в непромокаемую одежду, с металлической капсулой на голове, получают кислород с поверхности через особый шланг, соединенный с насосом.

– Это водолазный костюм! – сказал я.

– Совершенно верно. Однако в таком костюме человек стеснен в движениях. Его связывает каучуковый шланг, через который насосы подают ему воздух, – это настоящая цепь, которой он прикован к земле. Если бы мы были так же прикованы к «Наутилусу», то не могли бы отходить далеко.

– Но как избавиться от этой скованности движений?

– Используя аппарат Рукейроля-Денейруза[88]88
  Горный инженер Бенуа Рукейроль (1826–1875) и офицер морского флота Огюст Денейруз (1837–1883) создали и запатентовали прототип современного акваланга, который был представлен на Всемирной выставке в Париже в 1867 году и получил золотую медаль.


[Закрыть], изобретенный двумя вашими соотечественниками, – правда, я усовершенствовал его, приспособив для своих нужд. С его помощью вы сможете находиться в непривычных физиологических условиях без какого-либо ущерба для здоровья. Этот аппарат представляет собой резервуар из прочной листовой стали, куда нагнетается воздух под давлением в пятьдесят атмосфер. Резервуар крепится на спине водолаза ремнями, подобно солдатскому ранцу. В верхней части находится короб с особым механизмом, который удерживает воздух внутри, пока его давление становится нормальным. В обычном аппарате Рукейроля из короба выходят две каучуковых трубки, оканчивающиеся своеобразной маской, которая накладывается на нос и рот водолаза; одна из этих трубок служит для подачи вдыхаемого воздуха, другая – для удаления отработанного; по мере надобности человек попеременно закрывает языком отверстие той или другой. Но поскольку давление на дне моря значительно больше, мне пришлось вместо маски заключить голову в особый сферический шлем из меди наподобие шлемов в скафандрах, – именно к нему и подсоединяются вдыхательная и выдыхательная трубки.

– Превосходно, капитан! Однако воздух в резервуаре наверняка расходуется очень быстро и становится непригодным для дыхания, как только уровень кислорода падает до пятнадцати процентов.

– Вы правы, господин Аронакс. Но, как я уже говорил, насосы «Наутилуса» позволяют нагнетать воздух под значительным давлением, благодаря чему запасов кислорода в резервуаре хватает на девять-десять часов.

– На это мне нечего возразить, – ответил я. – Остался лишь один вопрос: каким образом вы освещаете себе путь, гуляя по дну океана?

– С помощью аппарата Румкорфа, господин Аронакс. В отличие от первого аппарата, который нужно носить на спине, второй крепится на поясе. Он состоит из элемента Бунзена, только я привожу его в действие не бихроматом калия, а натрием. Индукционная катушка принимает произведенное электричество и направляет его к фонарю особой конструкции. Внутри этого фонаря находится змеевидная стеклянная трубка, наполненная углекислым газом. Когда аппарат вырабатывает ток, газ начинает светиться, излучая непрерывный беловатый свет. Таким образом я могу дышать и видеть под водой.

– Капитан, вы отвечаете на мои возражения такими сокрушительными доводами, что я не смею больше сомневаться. Но хотя вы и убедили меня насчет аппаратов Рукейроля и Румкорфа, мне все же не верится, что под водой можно стрелять из ружья!

– Ружье не пороховое, – ответил капитан.

– В таком случае оно действует сжатым воздухом?

– Разумеется. Как, по-вашему, я изготовил бы порох на борту «Наутилуса», не имея ни селитры, ни серы, ни угля?

– Но ведь чтобы стрелять под водой, понадобилось бы преодолеть огромное сопротивление среды, плотность которой в восемьсот пятьдесят пять раз превышает плотность воздуха!

– Это не препятствие. Англичане Филипп Коулз и Берли, француз Фюрси, а также итальянец Ланди создали усовершенствованные модели пушек Фултона с особым запирающим механизмом, способные производить выстрелы в таких условиях. Я еще раз повторяю: не имея пороха, я заменил его сжатым под большим давлением воздухом, которым меня щедро снабжают насосы «Наутилуса».

– Насколько я понимаю, этот воздух очень быстро расходуется.

– В таком случае я всегда могу пополнить его запасы благодаря резервуару Рукейроля! Стоит лишь повернуть кран. Впрочем, господин Аронакс, скоро вы и сами увидите, что во время подводной охоты ни воздух, ни пули почти не тратятся.

– И все же мне кажется, что в таком полумраке, да еще и в жидкой среде, плотность которой гораздо выше по сравнению с атмосферой, выстрелы не могут поражать цели на большом расстоянии и вряд ли бывают смертельными.

– Как раз наоборот! Все выстрелы из этого ружья – смертельные. Даже если пуля лишь слегка заденет животное, оно тут же падает, будто сраженное молнией.

– Почему?

– Потому что ружье это стреляет не обычными пулями, а маленькими стеклянными капсулами, изобретенными австрийским химиком Ленибрёком, – у меня их припасено изрядное количество. Эти стеклянные капсулы, заключенные в стальную оболочку с тяжелым свинцовым дном, – настоящие лейденские банки[89]89
  Первый электрический конденсатор, изобретенный голландским ученым Питером ван Мушенбруком и его учеником Кюнеусом в 1745 году в Лейдене.


[Закрыть] в миниатюре! Внутри содержится электрический заряд сверхвысокого напряжения. При малейшем ударе происходит разряд тока, способный убить наповал даже самого могучего зверя. Надо добавить, что по размеру эти капсулы не крупнее дроби четвертого калибра, и что в обойме ружья их вмещается не меньше десятка.

– В таком случае спорить больше не о чем, – сказал я, вставая из-за стола. – Осталось только взять ружье. Одним словом, куда вы, туда и я!

Капитан Немо повел меня на корму «Наутилуса». Проходя мимо каюты Неда и Конселя, я окликнул товарищей, и они тотчас к нам присоединились.

Затем мы пришли в небольшую каюту возле машинного отделения, где нам следовало переодеться в непроницаемые костюмы для прогулки.