Текст книги "Маньчжурская принцесса"

Глава третья
Марсельский вокзал

Орхидея резко проснулась – кто-то дернул дверь купе. Она едва успела заметить огромный силуэт в дверном проеме на фоне освещенного коридора, и на нее тут же навалилась огромная бородатая масса, пахнущая «Ирисом Флоренции» и английским табаком. Казалось, у этого существа так же много рук, как у Шивы, оно произносило на незнакомом языке какие-то слова, напоминавшие нежные обращения, вроде «моя голубка» и «душа моей жизни»…

Задыхающаяся, зацелованная, Орхидея вначале полностью растерялась, но потом смогла наконец оторваться от него и так пронзительно завизжала, что нападавший отскочил. И тут же заявил обидчивым тоном:

– Голубка моя! Зачем заставлять так страдать твоего Гришу, который очень тебя любит?

Мгновенно осознав, что она имеет дело с тем самым русским, которого так боялась звезда из «Буфф Паризьен», Орхидея хотела сразу же покончить с этим недоразумением, но этот тип вдруг с непостижимой нелогичностью закрыл ей рот здоровенной, как тарелка, ручищей с целью предотвратить новый крик. Однако и первого оказалось достаточно. Через мгновение в купе загорелся свет, и в него ворвалась дама в сиреневом халате и бигудях, размахивая зонтом, который она, не колеблясь, обрушила серебряной рукояткой в виде головы утки на череп возмутителя спокойствия.

Оглушенный, тот ослабил хватку, и Орхидее удалось спихнуть его на ковер. Вскочив, она набросила на себя домашний халат, который прихватила, убегая, и, поддерживаемая той, которая отважно пришла ей на помощь, вышла в коридор, где уже собрался весь вагон. За исключением, конечно же, Лидии д’Оврэ, пребывавшей, без сомнения, в особо глубоком сне… либо не пожелавшей даже пальцем шевельнуть…

Зрелище, которое представляли собой собравшиеся пассажиры, оказалось весьма живописным: повсюду пестрели разноцветные халаты и копны вздыбленных ночных причесок. Все говорили хором, но всеобщим объектом внимания был Пьер Бо, которого только что подняли и усадили на сиденье и который медленно приходил в себя благодаря стараниям пожилого господина с бородкой и в пенсне, давшего ему испить содержимого своего дорожного флакончика.

Расталкивая всех, Орхидея бросилась к нему:

– Вы ранены? Что произошло?

– Слегка оглушен, – ответил пожилой господин, во второй раз вставляя горлышко флакона в рот проводника. – Это животное напало на него, – добавил он, указывая на некое доисторическое существо, сплошь покрытое волосами от русской папахи до середины груди, где заканчивалась его длинная борода, и которое с огромным трудом удерживали два пассажира.

Орхидея встала на колени перед Пьером:

– Мой бедный друг! Почему он на вас напал?

Несмотря на затуманенный разум и колющую боль, Пьер, видя такую заботу, не смог сдержать восхищенной улыбки:

– Не знаю!.. Я только увидел, как из другого вагона пришел этот русский грубиян. Он велел мне сообщить, здесь ли едет мадемуазель д’Оврэ и какой у нее номер купе. Я, естественно, отказался отвечать… Тогда он повернулся к этому человеку, шедшему за ним следом, и крикнул: «Игорь!» Я увидел… огромный поднимающийся кулак… а затем ничего! Вас побеспокоили, мадам Бланшар?

– Да. Какой-то монстр вышиб дверь моего купе и набросился на меня, приговаривая какие-то слова, которые я не могла понять. И я не знаю, что все это может означать.

– Во всяком случае, теперь он посидит тихо в течение какого-то времени! – сказала дама, чей зонтик пришел на помощь Орхидее и которая стояла теперь, закрывая собой вход в купе, где произошла драма. Она тут же бросилась к проводнику:

– Ах, мой бедный Пьер, а вас неплохо отделали! У вас шишка размером со страусиное яйцо!

– Это пустяки. Как я понимаю, мадам генеральша, это вы обезвредили противника?

– Почему бы и нет? Этот зонтик уже не раз послужил мне в разных ситуациях. Мой верный товарищ! Между прочим, стоило бы предупредить о случившемся кого-нибудь еще… других проводников, начальника поезда… ведь этот бандит способен все тут переломать. Вы только послушайте, что за звуки он издает!

И действительно, перегородка из красного дерева сотрясалась от сильных ударов, словно человек, закрытый внутри, хотел разломать ее.

Орхидея с чувством искреннего восхищения поблагодарила незнакомку – героя сражения.

Это было самое удивительнейшее создание, которое ей когда-либо приходилось видеть!

Круглая, как шар, «мадам генеральша» тем не менее держалась изысканно, как королева, несмотря на свои бархатные папильотки сиреневого цвета на голове и две седые косички, стянутые лентой такого же цвета и энергично подпрыгивающие у нее за спиной. Когда-то она была потрясающе красивой: даже несмотря на заплывший подбородок, ее профиль выглядел удивительно изящным, а тени редкого фиолетового оттенка, наложенные вокруг глаз, не лишали их живого блеска и не умаляли их величины. Кожа ее имела цвет состарившейся слоновой кости, но кровь, еще остававшаяся горячей, оживляла скулы легким розоватым оттенком, свидетельствовавшим об отменном здоровье.

Пожилая дама тоже с интересом смотрела на спасенную:

– А вы чертовски хороши, моя дорогая! – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Вы китаянка?.. Нет, скорее маньчжурка!.. и хороших кровей. Понимаю, что мужчина может потерять из-за вас голову, но что за глупость называть вас «голубкой»! Это вам совсем не идет.

– Да это было адресовано и не мне… Этот тип наверняка… ошибся вагоном и…

Другой пассажир, только что прибежавший и заметно возбужденный, прервал ее на полуслове. Он, кстати, тоже стоил того, чтобы на него полюбоваться, ибо забыл снять сеточку, прижимавшую его волосы, и странный аппарат, снабженный резинками, поддерживающий его усы. То, что он сказал, ошеломило всех:

– В двух вагонах отсюда проводники тоже оглушены! Они только начинают приходить в себя. Нужно остановить поезд, вызвать полицию! Я уверен, речь идет о нападении террористов!

– Не стоит! Через две минуты мы прибываем в Лион, – успокоил его Пьер Бо. – Там и снимут с поезда непрошеных гостей… возможно, нам даже удастся избежать слишком большого отставания от расписания! Пожалуйста, дамы и господа, будьте так любезны, разойдитесь по своим купе! За исключением тех, конечно же, кто взял на себя обязанность по восстановлению порядка в вагоне. Им я бесконечно благодарен.

В самом деле, «Средиземноморский экспресс» уже замедлял ход, за окнами показались огни пригорода древней столицы галлов.

Орхидея наскоро рассказывала Пьеру, как они поменялись местами с мадемуазель д’Оврэ, которая так пока и не решилась высунуть нос из купе.

– Она была так испугана, что не хотела, чтобы даже вы были в курсе, – добавила она с виноватой улыбкой. – И надо признаться, теперь я ее понимаю: это страшный человек!..

– Становится ясным, почему на меня и моих коллег напали. Этот русский наверняка задавал им тот же вопрос, что и мне: где находится мадемуазель д’Оврэ? Получая отказ, он отдавал приказ своему сторожевому псу, и тот оглушал проводника, давая хозяину возможность посмотреть в списки пассажиров…

– Однако, – заявила генеральша, – они же имели полное право узнать, имеется ли пассажир с такой фамилией?

– Безусловно, но люди такого рода обычно не верят тому, что видят. Он предпочитал удостовериться в правдивости полученной информации. Что касается меня, то мадемуазель д’Оврэ, садясь в поезд, выглядела крайне взволнованной, она дала мне соответствующие указания, и я ответил им, что ее в моем вагоне нет. Ну, чем все кончилось, вам известно…

Прибытие в Лион «Средиземноморского экспресса», освещенного словно в праздник (все пассажиры, конечно же, проснулись и были в высшей степени возбуждены), хотя обычно все происходило тихо и в темноте, произвело сенсацию. Примчались местные власти, была вызвана полиция и занялась виновниками переполоха.

Опасаясь предстоящего опроса свидетелей, Орхидея сказала, что неважно себя чувствует, и поручила Пьеру Бо вместо нее объяснить, что произошло.

– Пойду отдохнуть к себе в купе, – сказала она.

– Пойдемте-ка лучше ко мне! – предложила дама в сиреневых бигудях. – Я путешествую с мисс Прайс, а она англичанка и труслива, как маленькая собачка: едва услышала ваш крик, тут же бросилась под кушетку. Мы ее там и оставим! Кстати, я жена генерала Лекура, урожденная Бегон, благородных марсельских кровей. Что касается вас, то вы – мадам… Бланшар, если я правильно запомнила фамилию, по которой обращался к вам Пьер?

Орхидея не стала возражать.

В эту самую минуту начальник поезда и еще один служащий мощного телосложения с помощью проводника попытались вывести нападавшего, который, казалось, полностью успокоился и овладел собой. С акцентом, выдававшим в нем уроженца берегов Волги, он потребовал, чтобы ему дали возможность идти свободно:

– Я не позволять обращаться с собой, как со злоумышленник! Я великий князь Григорий Холанчин, двоюродный брат его величества императора всея Руси!

– Поверьте, я глубоко сожалею, князь, – сурово ответил ему Пьер Бо, – но вы ни с того ни с сего ворвались в чужое спальное купе и грубо набросились на эту даму, напугав ее. Более того, вы нашли нормальным оглушить безо всякой на то причины трех проводников, среди которых, кстати, был и я, и вы должны понимать, что в подобных обстоятельствах ваше дальнейшее пребывание в поезде невозможно.

Русский посмотрел на Орхидею с нескрываемым удивлением:

– Произошел чудовищный ошибка! Я не имею чести знать эта дама, и я ничего не понимать. Ведь на табличке было написано: мадемуазель д’Оврэ, номер четыре…

– В последнюю минуту все поменялось.

– То есть… моя Лидия здесь нет? – спросил князь, почти готовый расплакаться.

– Похоже, что нет, – ответила генеральша. – Однако, вместо того чтобы причитать, вы бы лучше извинились перед мадам Бланшар. Или вы считаете нормальным врываться к кому-либо, как ураган, не говоря при этом ни слова?

– Не надо давать уроки вежливости князь Холанчин! Он принесет извинения, но разве вы не видеть, что он просто оторопел от восхищение: мадам красива, как пери[11]11
  Пери – фантастические существа в виде прекрасных девушек в персидской мифологии, позднее сохранившиеся в преданиях у многих народов: киргизов, тюркоязычных народов Малой и Средней Азии, Казахстана, Северного Кавказа, Поволжья и Южного Урала (прим. пер.).


[Закрыть] с берегов Волги! – в романтическом порыве воскликнул он. – Я очень грустно, что пугать вас, но я безумно влюблен в моя обожаемая Лидия! Я хотел бы жениться на ней… подарить ей жизнь королевы… строить замок для нее, бросать состояние к этим маленьким ножкам, но моя обожаемая Лидия предпочитать всему этому какой-то жалкий театришко… Она уехала, даже не подарив мне последний поцелуй!

Он выглядел настолько искренне безутешным, что Орхидея почувствовала, как в ней зарождается симпатия к этому светловолосому великану, лицо которого, несмотря на его усы и импозантные бакенбарды, было простодушным, как у ребенка.

– Любовь – это чувство сложное, – ласково сказала она. – И порой очень трудно бывает предположить, отплатит ли она нам взаимностью…

– Лидия всегда говорить, что любит Григория! Но тогда – почему?

– Если вы ей дарили драгоценности и меха, – сказала, как отрезала, мадам Лекур, – ей трудно было говорить вам что-либо иное. Сколько вам лет, князь?

– Двадцать восемь. А почему вы спрашиваете?

– Да потому, что уже пора бы получше разбираться в женщинах… особенно в тех, кто выступает на парижских подмостках. Они ветрены, в основном – корыстны, а главное, они очень дорожат своей свободой. На вашем месте я бы попыталась найти себе другую подругу. Для вас это не должно быть трудным…

– О, нет! Такая очаровательная женщина найти трудно!

– Но попробуйте! Париж полон красивыми дамами. Что же касается вас, то мой возраст позволяет мне заключить, что вы хороший мальчик. Может быть, чересчур темпераментный, однако…

– Если вы позволите, мадам, – прервал ее начальник вокзала, начавший уже нервничать из-за этой неожиданной задержки, – я бы предпочел, чтобы мы покинули поезд и продолжили эту интереснейшую дискуссию у меня в кабинете. «Средиземноморский экспресс» и так опаздывает, а он, как следует из его названия, все-таки экспресс, а не черепаха. Он должен отходить…

Пока Пьер Бо и начальник поезда давали свидетельские показания агенту, ответственному за безопасность на вокзале Лион-Перраш, с поезда ссадили князя и его мохнатого казака, казавшегося немым, так как за все время он не проронил ни единого слова. Генеральша Лекур оставила свои фамилию и адрес на случай, если потребуются ее свидетельские показания. Орхидее пришлось сделать то же самое. Ее купе было теперь свободно, хотя дверь немного пострадала, и она выразила желание вернуться туда, чтобы не причинять неудобства своей новой знакомой.

– Вам нужно принять чего-нибудь ободряющего, – сказала та, взяв ее за руку. – Когда этот сумасшедший поезд тронется, найдите нам чего-нибудь выпить, мой маленький Пьер…

Орхидея согласилась:

– Отличная идея! Может быть, немного чаю?

– Чаю? – с гримасой ужаса воскликнула мадам Лекур. – И это вы называете ободряющим?! А не лучше ли будет выпить шампанского?

– Нет, спасибо. Я… я не очень люблю его. Все эти пузырьки щиплют нос и дают отрыжку.

– Отрыжку? О, Матерь Божья!.. Бедный Пьер Периньон, наверное, перевернулся в гробу!..

– И все же, может быть, вам принести полбутылочки, мадам генеральша? – предложил проводник.

– Нет, черт возьми! Впрочем, если вы выпьете со мной…

– На службе это невозможно, вы же знаете.

– А я-то надеялась! Ладно, принесите мне тогда стаканчик старого арманьяка… Ах! Пока не забыла: зайдите ко мне в купе и скажите мисс Прайс, что она может вылезти из-под кушетки и лечь в постель… Я скоро к ней вернусь…

Раздался резкий звук свистка.

Поезд слегка дернуло.

Пьер Бо, стоя возле двери вагона, которую он только что закрыл, задумчиво смотрел на убегающую освещенную платформу, и его вдруг охватило странное чувство благодарности к князю Холанчину. Ведь именно благодаря буйному характеру русского Орхидея совсем недавно заботливо склонилась над ним, Пьером, и это был миг настоящего счастья, по сравнению с которым огромная шишка у него на лбу ничего не стоила!..

В больших спальных вагонах двери стали захлопываться одна за другой, шторы задергивались, пассажиры устраивались на ночлег, откладывая разговоры о случившемся до завтрака.

Со своей привычной величественностью «Средиземноморский экспресс» снова пустился в путь – навстречу Стране солнца и сладкой жизни…

Орхидея с Агатой Лекур уже почти покончили со своими напитками, как вдруг раздался стук в дверь. Генеральша открыла, и перед ними появилась белокурая, вся взъерошенная и очень огорченная Лидия д’Оврэ.

– Я ненадолго, – сказала она, – но мне просто необходимо было зайти к вам, чтобы принести свои извинения, госпожа принцесса, а заодно и поблагодарить вас. Вы мне оказали очень-очень большую услугу…

– Совсем не желая этого, – уточнила мадам Лекур. – Но кто это здесь принцесса?

– Я, – вздохнула Орхидея, уже сожалеющая о минутном порыве гордыни, – но это не имеет никакого значения. Лучше будет теперь поскорее забыть обо всем этом! И, кстати, я понимаю, почему вы были так перепуганы. Какой ужасный человек!

– И это вы еще не все знаете! С тех пор, как он однажды пришел посмотреть на меня в «Буфф Паризьен», он просто сошел с ума. Он больше не желал со мной расставаться… Я думала вначале, что пришла большая любовь, ведь он был необычайно щедр и дарил мне невероятные вещи. Он утверждал, что никогда никого не будет любить, кроме меня, что он хочет на мне жениться…

– Великолепно! – воскликнула генеральша. – И вы ему поверили?

– Поначалу – да… Это было, как сон. Но я быстро поняла: выйти замуж за Григория – это значит полностью потерять свою свободу и оставить театр. А я обожаю театр! Тем более что дела у меня идут так хорошо. Но я не могла и шагу ступить, все время находясь под его наблюдением…

– Он контролировал вас? – спросила Орхидея, не в состоянии удержаться от любопытства к этой истории, так отличавшейся от ее собственной.

– Он – нет, но его слуга Игорь словно приклеился ко мне! Он следовал за мной повсюду, ждал меня возле моей ложи, сопровождал к парикмахеру… Самостоятельно я уже и пойти никуда не могла, даже когда Григорий находился у себя. Вы понимаете: я просто задыхалась!

– Нужно было сказать ему об этом, – выдохнула мадам Лекур. – Глупо вот так давать прибрать себя к рукам!

– Хотела бы я посмотреть на вас в подобной ситуации. Если я, например, говорила, что хочу поехать повидать свою мать, он уже приходил в бешенство! Я поняла, что пропала, когда он объявил мне, что мы уедем в Россию, где у него имеется большое поместье с многочисленной прислугой и где много снега. Там мы должны были пожениться. Вы понимаете? Мне необходимо было что-то предпринять…

– Ну и что же вы сделали?

– Во время одной из репетиций я попросила подругу взять мне билет на вечерний поезд, на послезавтра. После этого я назначила встречу со своим парикмахером. Безусловно, Игорь, его слуга, не покидавший меня ни на шаг, отвез меня туда, но у Гаэтано имеется задняя дверь, выходящая на улицу Вольнэ. Как только я приехала, сразу же послала за фиакром, заплатила за прическу и сбежала, как только подъехал экипаж. Я отправилась на вокзал… а дальнейшее вам известно!

– Похоже, он вас быстро нашел, – сказала Орхидея.

– Да уж! Ума не приложу, как ему это удалось. Возможно, проболталась моя подруга Фернанда, а может, он выведал все у Гаэтано – мы с ним давно знакомы. Мы из одних мест родом…

– Вы итальянка? – спросила генеральша.

– Нет, я приехала из Ниццы, там моя мать продает цветы. И только это Григорию не было известно. Он думает, что я дочь одного лионского шелкового фабриканта, который якобы прогнал меня, когда я захотела заняться театром. Мне еще повезло, что он не отправился к нему, чтобы попросить моей руки!

– А сейчас, когда мы оставили его именно в Ницце, эта мысль вполне может прийти ему в голову!

– Мне это уже безразлично! Все, чего я хочу, – это никогда больше его не видеть, и буду очень удивлена, если он меня отыщет. Там никто не знает Лидию д’Оврэ…

– Значит, это ваше ненастоящее имя? – спросила Орхидея.

– Меня зовут Репарата Гальоло. Попробуйте-ка с таким именем сделать карьеру в театре!

– Но если вы возвращаетесь в Ниццу, значит, вы отказываетесь от сцены?

– Лишь на время, не более того! Возможно, я найду место в Монте-Карло или в Италии. Во всяком случае, у меня есть деньги, и я могу подождать. А Григорий в конце концов вернется к себе в Россию. Но хватит говорить обо мне! Я только хотела сказать, что никогда не забуду того, что вы для меня сделали. Вы, если можно так сказать, спасли мне жизнь!

– Вы так думаете? А мне кажется, что этот человек вас любит и он очень несчастен!

Лидия непринужденно пожала плечами:

– Любовь, любовь!.. Так можно далеко зайти. Вы меня видите в образе важной русской дамы?

– Почему бы и нет! Элегантности вам не занимать…

– Ох! Я знаю, я могу пустить пыль в глаза на некоторое время, но потом все равно откроется, что я не породистых кровей. Григорию самому в итоге надоест его «голубка», как он говорит, и что тогда станется со мной, затерянной в степях?

– Ну вот, начинается, – со смехом сказала пожилая женщина. – А там, кстати, теперь есть поезд, который ходит через всю Россию и Сибирь до самого Владивостока.

– Этого для меня маловато! Мне нужно солнце – на улице или на подмостках. Еще раз спасибо, госпожа принцесса! Очень сожалею, что вы уезжаете так далеко, и у меня не будет больше случая повидать вас. Китай – это еще хуже, чем Россия, но по сути вы поступаете, как я: вы же возвращаетесь к себе? И я вам желаю счастливого пути… и много-много счастья!

Орхидея дорого бы заплатила, чтобы Лидия выразила свою признательность более сдержанно.

Она вздохнула с облегчением, когда та покинула ее купе, так и не задав вопросов, которые вертелись у нее на языке…

К еще большему изумлению Орхидеи, генеральша также не задала ни одного вопроса: она только с удовольствием допила последние капли спиртного. Затем она поднялась, чтобы вернуться к себе, пожелав спокойной ночи своей новой знакомой. А та как раз не смогла удержаться и сама задала, возможно, неосторожный, но сильно мучивший ее вопрос:

– А как вы догадались, что я маньчжурка, а не китаянка?

– Мой покойный муж служил в Тинцзине в течение многих лет. Там я и научилась видеть различия. Это просто, когда хорошо знаешь оба народа…

– А вы… любили Китай?..

– Очень! Но зачем употреблять прошедшее время: я его люблю и сейчас! Выспитесь хорошенько! Увидимся в Марселе…

Со вздохом облегчения Орхидея покрепче закрыла дверь, немного расшатанную ударами князя Григория. И уже уверенная, что больше никто не оглушит проводника и не набросится на нее, она с удовольствием потянулась к кровати и быстро заснула.

Такого тяжелого дня у нее не было никогда, даже во время осады. Выспаться – это было сейчас самое главное.

А в это время, одернув свою спутницу, в страхе ожидавшую следующей атаки террористов, Агата Лекур вышла из своего купе, чтобы немного поболтать (как завсегдатай этого маршрута) с Пьером Бо, которого она давно знала. Безусловно, ее разбирало любопытство: она желала прояснить кое-какие темные места из того, что сказала мадам Бланшар, равно как и некоторые непонятные фразы, оброненные певицей. В голове Агаты Лекур теснились вопросительные знаки, и все они, по сути, сводились к одной мысли: что эта странная и очаровательная молодая женщина на самом деле собиралась делать в Марселе?

Зная проводника, она не могла не понимать, что он – самый скрытный в мире человек и разговорить его будет настоящим подвигом. Он и в самом деле лишь повторял слова самой Орхидеи:

– Она едет к мужу…

– Ах, вот как! И они оба потом отправятся в Китай?

Пьер, привыкший к самым неожиданным вопросам пассажиров, на этот раз лишь удивленно повел бровями:

– Это она вам сама сказала?

– Нет. Наша театралочка. Она благодарила ее и выразила сожаление о том, что та скоро уезжает на Дальний Восток, что сделает невозможной их скорую встречу. Что вы об этом думаете?

Пьер послал пожилой даме очаровательную и немного застенчивую улыбку, так нравившуюся пассажирам «Средиземноморского экспресса»:

– Может, это и так, но на вашем месте я бы больше полагался на то, что сказала сама мадам Бланшар. У вас слишком пылкое воображение, мадам генеральша, и, если позволите, я бы заметил, что вы слишком уж увлекаетесь приключенческими романами.

– Вот как! Я заранее знала, что вы мне ничего не скажете, но я всегда исхожу из принципа, что следует рискнуть: вдруг получится?! Вижу, мне лучше всего сейчас пойти поспать, иначе я так и не сомкну глаз, а мисс Прайс скажет потом, что я вся какая-то помятая. Спокойной ночи!

– Я провожу вас до двери, чтобы убедиться, что в этом вагоне все в порядке.

Никаких шумов, кроме звучных посапываний, в вагоне не раздавалось.

Возвращаясь на свое место, Пьер слегка дотронулся рукой до двери купе Орхидеи, чтобы проверить, закрыта ли она, а потом сел на служебное сиденье.

История об отъезде в Китай его явно заинтересовала.

Неужели молодая принцесса сказала это лишь для того, чтобы избавиться от назойливых вопросов?

Насколько он ее знал, она, конечно же, не захотела бы видеться с Лидией д’Оврэ: ей отлично было известно мнение Эдуара о подобного рода отношениях.

Да, именно так!

Но при этом Пьер не мог не прислушаться к своему внутреннему голосу, который нашептывал ему:

«А если это и в самом деле так? А что если Орхидея и правда возвращается к себе на родину?» Это объясняло сразу многое: прежде всего тот факт, что она едет одна, без мужа, в то время как их никогда не видели порознь.

С другой стороны, у нее ведь практически нет никакого багажа…

И что это значит?

Может быть, это просто импульсивная реакция влюбленной женщины, которой стало невмоготу переносить одиночество у себя дома и которая в один миг собралась и поехала к мужу, не дав себе времени даже собрать чемодан?

А может быть, тут дело в ревности?

Нет, это невозможно: в этом случае Орхидея направлялась бы в Ниццу, куда, по ее же словам, уехал к своей матери Эдуар…

А что если молодая маньчжурка действительно решила уехать в Китай, возможно, в результате какой-то семейной ссоры?

Почти не видаясь с Бланшарами, Пьер был не в курсе их личной жизни.

Может быть, роман, зародившийся на берегу Нефритового канала, уже подошел к концу?

Это, по крайней мере, объяснило бы взволнованное состояние молодой женщины. Но как узнать правду? Во всяком случае, имела место некая драма, а он, несмотря на всю свою любовь, ничего тут не мог поделать…

У него мелькнула мысль оставить свой пост и последовать за ней в Марселе.

Они уже проехали примерно три четверти пути. Может, сказаться больным и попросить кого-то из коллег взять на себя два вагона до Ниццы? Удар, нанесенный князем Холанчиным, мог бы послужить ему причиной для этого…

Одна мысль о том, что придется оставить Орхидею одну, в большом шумном мегаполисе с его космополитизмом и круговертью, наедине с опасностями, которые всегда подстерегают людей в больших портовых городах, вызывала у него беспокойство, почти ужас…

Нужно было что-то предпринять.

Зимний день еще не наступил, когда поезд въехал на вокзал Сен-Шарль. Мистраль, дувший со стороны Валанса, сгонял пыль с платформ и трепал одежду на тех, кто там находился.

Когда Орхидея вышла, Пьер помог ей спуститься из вагона и задал вполне невинный вопрос, посмотрев с высоты ступенек на толпу встречающих:

– Я не вижу вашего мужа. Разве он не придет вас встречать?

– Нет. Мы встретимся с ним днем в отеле.

– В «Ноайе», конечно же?

– Нет. В том, что… рядом с вокзалом. Мы… мы не задержимся в Марселе.

Мадам Лекур шла за молодой женщиной в сопровождении высокого, неопределенного цвета создания (волосы то ли белокурые, то ли седые, лицо растерянное и одежда невнятного оттенка), делавшего героические усилия, чтобы не зевать. Со свойственной генеральше свободой в высказываниях она тут же вмешалась в разговор:

– В «Терминюсе»? Что за странная идея! Там обычно останавливаются всякие невозможные иностранцы, провинциальные нотариусы и коммивояжеры… да еще и вокзальный шум и дым!

– Мы проведем там всего одну ночь. То есть это неважно!

– А затем вы сядете на пароход?

– Я думаю… но я не уверена. Мой муж хочет мне сделать сюрприз.

Эти вопросы раздражали молодую женщину. Ступив на землю, она протянула руку Пьеру:

– Спасибо за ваши заботы и любезность! До скорого, я надеюсь?

– Минуту! Я позову вам носильщика. И он проводит вас прямо в отель.

Он тоже нервничал. Начальник поезда запретил ему выходить в Марселе:

– Дело конечно, ваше, старина, но у нас Леблё и Виньон тоже получили по черепу. Постарайтесь продержаться до Ниццы! Это моя личная просьба.

Что на это ответишь?

Впрочем, не все еще было потеряно.

По прибытии ему нужно будет тут же вскочить в первый попавшийся поезд на Марсель и вернуться в «Терминюс», чтобы посмотреть, как идут дела.

Тем временем генеральша, шедшая рядом с Орхидеей по направлению к контролерам, тоже попрощалась с ней:

– Я немного раздосадована. Моя карета ждет меня, и я думала, что мы доедем вместе до вашего отеля. Мы еще увидимся?

– Будем надеяться. Лично я была бы очень рада…

– Тогда обменяемся адресами. Если вам что-то понадобится в ближайшем будущем или пока вы здесь, не стесняйтесь ко мне обращаться!..

И, достав из сумочки тонко гравированную визитную карточку, она протянула ее Орхидее, а затем неожиданно взяла ее за плечи и расцеловала в обе щеки, прежде чем удалиться широкими шагами с мисс Прайс, семенящей следом.

Орхидея заметила, что генеральша не стала ждать, чтобы она тоже дала ей свой адрес. Она увидела кучера в темно-зеленой ливрее и с кокардой, бросившегося навстречу пожилой женщине, и тут же потеряла интерес к попутчицам, следуя за своим носильщиком, направлявшимся к другому выходу. Она шла и думала, что скоро вот так же будут сожжены все мосты, соединяющие с ее западным прошлым…

Несмотря на пренебрежение, выраженное генеральшей Лекур, отель «Терминюс» оказался красивым сооружением с давней хорошей репутацией, а также с персоналом настолько любезным, сколь и сдержанным. Орхидея записалась под именем мадам Ву Фанг, точно как это рекомендовалось ей в письме. Поскольку она не могла представить паспорт, ей пришлось заявить, что завтра приедет ее муж и привезет все необходимые бумаги. Ей поверили и предоставили комфортабельный номер, стены которого были обтянуты желтым репсом с голубой тесьмой, и над всем этим царствовала гравюра Богоматери-защитницы. Два окна с балконом открывались на чудесную панораму города серо-розового цвета, простершуюся до голубой арки Старого моста.

После предыдущего посещения Франции у Орхидеи осталось чудесное воспоминание о Марселе.

Она полюбила великолепие его карет, повозок с тентами, трамваев со свистками, гуляющих, моряков, женщин, которые, как некогда их греческие прапрабабушки, носили на голове корзины с фруктами, хлеба и кувшины с маслом, а на бедре – сетки со свежей рыбой, сверкающей своей свежестью. Хватало там и элегантных дам, и красивых упряжек, так как древняя Фокея[12]12
  Фокея – один из двенадцати ионических городов на западном берегу Лидии в Малой Азии, основанный афинянами. Фокейцы считаются основателями Марселя (прим. пер.).


[Закрыть] благодаря прорытому Суэцкому каналу обрела богатство, значимость и процветание. Это кипение жизни выплескивалось в море, где на уровне воды высился лес мачт, рей, пеньковых тросов и вантов. Орхидее нравилось это изобилие, яркие цвета, свет и голубой утренний воздух. Однако обежать город под руку с любимым человеком, будучи счастливой и необремененной никакими заботами, – это не то же самое, что взирать на него в полном одиночестве с высоты четвертого этажа, зная к тому же, что все это ты больше никогда не увидишь…

Не испытывая никакого желания соприкасаться с городом, молодая женщина решила не выходить.

Завтра утром, перед отплытием, у нее будет время сделать кое-какие покупки, необходимые перед дальней дорогой. Она лишь попросила, сославшись на усталость, чтобы ей подали еду в номер и принесли газеты. Не для того, чтобы узнать новости об убийстве своего мужа (для подобных публикаций в провинции было еще слишком рано, весть о драме дойдет сюда лишь завтра, да и то если она покажется интересной для южан), а для того, чтобы посмотреть там время отправления ее корабля и его место на причале.

Она внимательно изучила рубрику, касающуюся движения судов в порту, но корабля под названием «Хугли», отплывающего на следующий день, там не было, как не было вообще ни одного корабля до Дальнего Востока раньше, чем через три дня.

Она довольно долго сидела на краю кровати, держа газету в слегка дрожавших руках.

Что все это должно было означать?

Зачем ей дали все эти указания в письменном виде, если в них не было ни слова правды?!

Для маскировки – вдруг бы письмо случайно попало в чужие руки?

По сути, это было единственное разумное объяснение, и она вспомнила о хитроумных методах, применяемых «Красными фонариками». Одно было очевидно: завтра утром по прибытии «Средиземноморского экспресса» кто-то будет ее ждать.