Текст книги "Маньчжурская принцесса"

И этот кто-то – ключ к разгадке.

У беглянки нет выбора: любой ценой нужно с ним встретиться.

Оттолкнув ногой газету, она нашла в своей сумочке бирюзово-золотую застежку и долго нежно гладила ее.

Эта драгоценность была ее спасением и паспортом одновременно, ключом от всех бронзовых дверей Запретного Города! Если обозначенный в письме сопровождающий покажется ей ненадежным, она не станет входить с ним в контакт, а сама попытается сесть на ближайшей корабль до Китая.

Пусть даже для этого надо будет ждать три дня в этом городе… целую вечность!

Но не успела она об этом подумать, как ее осенило. Какая же она глупая, ведь у нее нет никаких документов на имя мадам Ву Фанг, да и ни на любое другое тоже, за исключением свидетельства о браке!

Она записана только в паспорте Эдуара, а он теперь далеко…

Как проходить таможню, а потом полицейский пост при входе на трап корабля без документов?

Нет, ее единственный шанс уехать без осложнений – встретиться и договориться с незнакомцем через несколько часов.

Другого выхода нет!

День показался ей бесконечно долгим, а ночь – еще длиннее.

Она заставила себя поесть и немного отдохнуть, но сон получился беспокойным и нервным и не принес ей облегчения. Что касается чая, который ей подали, то это был чай лишь по названию: какая-то черновато-коричневая смесь настоя из неведомых трав и жидкости для мытья посуды…

В пять часов утра, не в силах больше лежать, она встала, умылась холодной водой, что ее взбодрило, оделась и собрала вещи. Затем, сев к секретеру, стоявшему возле одной из стен, она взяла лист бумаги с логотипом отеля и конверт, нацарапала несколько слов, предупреждающих дирекцию о том, что она вынуждена покинуть заведение раньше, чем предполагалось, положила письмо в конверт, сопроводив его банкнотой, запечатала конверт и оставила его на видном месте – на камине. Взяла свой небольшой багаж, спрятала его под просторной шубой, закрыла дверь номера и спустилась в холл – пешком, а не на лифте. Для ночного портье у нее был заготовлен ответ, хотя в этом отеле, прилегающем к вокзалу, ночные приходы и уходы были обычным явлением. Однако портье все-таки ее заметил:

– Мадам любит раннее утро…

Нужно было что-то сказать, и Орхидее удалось спокойно ответить:

– Мой муж приезжает «Средиземноморским экспрессом», и я пойду его встречать, так как он не знает, в каком отеле я расположилась.

Все выглядело вполне естественно, и человек открыл перед этой элегантной дамой дверь, ведущую прямо в зал ожидания.

Несмотря на ранний час, там было много народа.

Служащие вокзала собрались в начале платформы, на которую должен был прибыть «Средиземноморский экспресс».

Орхидея осторожно подошла, пытаясь определить: кто ждет ее?

И она увидела.

Их было трое: двое мужчин и одна женщина, все одеты в черное, словно готовились к похоронам. На головах мужчин были одинаковые высокие котелки, но лица были явно азиатские. Лицо женщины было закрыто длинной вуалью, какие обычно носят вдовы…

Орхидея подумала: кто бы это мог быть?

В этот момент незнакомка порылась в своей сумочке и достала белый носовой платочек, чтобы поднести его к лицу. Траурная ткань мешала ей, и она отбросила ее раздраженным жестом, открыв лицо: это была Пион…

На миг Орхидея застыла на месте, словно вкопанная.

Присутствие той, которую она по праву считала своим врагом, заставило ее испытать еще большую тревогу. Она явственно почуяла западню. Первым желанием было повернуться и убежать, но тут же она подумала: другого случая узнать побольше о череде несчастий, обрушившихся на нее, может не представиться…

Троица стояла спинами к входной ограде платформы.

Они смотрели в сторону путей, откуда должен был прийти поезд, не думая о том, что происходит позади них. Орхидея медленно подошла, почти касаясь переплетений кованой ограды. В этот момент гундосый голос из громкоговорителя объявил, что «Средиземноморский экспресс» опаздывает на пятнадцать минут, что вызвало недовольство одного из мужчин:

– Этого нам еще не хватало! Да мы тут околеем. Пойдем, выпьем чего-нибудь горячего!

– Никто не двинется отсюда ни на шаг! – сухо отрезала маньчжурка. – Мне тоже холодно. Но стоит нам замешкаться хоть на секунду, и мы ее упустим… Кроме того, здесь вы должны подчиняться мне.

– Извините! – пробормотал мужчина. – Будем надеяться, что мы не теряем даром время, и она в поезде.

– Будьте спокойны, она там! Она отлично знает, что будет, если она не послушается.

– Она уже один раз предала, – сказал третий. – Зачем ей следовать вашим указаниям?

– Она предала из-за любви к желтоволосому варвару, из-за которого она лишилась рассудка. Если бы речь шла о ее собственной жизни, то у нас не было бы ни малейшего шанса, но она не перенесет даже мысли о том, что он может быть убит. К тому же я знаю, что она уже начала подчиняться и что золотая застежка у нее. Остается только ее дождаться…

– А если муж приедет вместе с нею?

– Тут нечего опасаться. Он отправился в дорогу без нее, и меня тут же известили об этом. Я давно ждала этого момента.

– А как вам это удалось, о, всемогущая?

– Это вас не касается! От вас требуется лишь препроводить ее до кареты после того, как я вам на нее укажу…

– Мы знаем! – проворчал мужчина.

– Никогда не вредно повторить приказ, чтобы убедиться, что он хорошо понят… но вот и поезд! Видите, я была права, заставив вас остаться. Поезд почти наверстал опоздание…

И действительно, громкоговоритель объявил о прибытии «Средиземноморского экспресса». Орхидея осторожно отошла и, не теряя их из вида, стала наблюдать, сев на одну из скамеек, стоявших вдоль стен. Она специально расположилась рядом с выходом, чтобы быть уверенной, что не упустит тех, за кем следит.

А она решила проследить за Пион и ее спутниками, когда те покинут вокзал.

То, что она только что услышала, ее совсем не удивило.

Ложные показания слуг полностью исключали какой-либо сговор между ними и ее соотечественниками. Гертруда и Люсьен ненавидели и презирали Китай и все, что с ним связано. И зачем им было помогать Пион убивать своего хозяина?! Но если маньчжурка не причастна к этому преступлению (а в этом Орхидея теперь была убеждена), то кто же тогда был истинным виновником совершенного убийства?

Зато благодаря подслушанному разговору она теперь знала о происхождении письма.

Один из мужчин обратился к Пион, назвав ее «всемогущей».

А это могло означать лишь одно: теперь именно она является «Священной Матерью Желтого Лотоса», пользуется полным доверием Цзы Хи и командует «Красными фонариками», что делало ее еще более опасной, чем когда-либо…

Пока молодая женщина размышляла, пассажиры вышли из поезда на перрон, а маневренный локомотив начал совершать операцию по переходу на путь, ведущий к Лазурному Берегу. Шум и дым огромного локомотива заполнил вокзал. На платформе остались всего два или три свободных носильщика, рабочий с ручной масленкой и контролер.

Люди, встречавшие Орхидею, отказывались верить своим глазам и не трогались с места.

Но потом все трое повернулись и бросились к выходу.

Пион возглавляла движение, и Орхидея чувствовала, что она вся кипит от гнева. Двое мужчин следовали за ней – с каменными лицами, в котелках, натянутых почти до бровей.

Орхидея дала им пройти мимо и двинулась следом. Она видела, как они сели в экипаж, стоявший во дворе. Она окликнула пустой фиакр, бросилась в него и приказала кучеру:

– Следуйте за тем черным экипажем!

Красномордый кучер в соломенной шляпе (точно такая же шляпа украшала и его лошадь) повернулся к своей клиентке и насмешливо бросил:

– Эй, крошка! Такие дела так не делают, если, конечно, там не ваш благоверный…

– Благоверный? Вы хотите сказать – мой муж? Нет, это не он. И советую вам пошевеливаться, если вас интересует золотая монета.

– Так бы сразу и говорили. Золотая? Да я такой не видел со дня моего первого причастия… Вот это здорово, красотка!

После этого он в прекрасном расположении духа пустил свой фиакр с холма, на котором возвышался вокзал Сен-Шарль, и скоро они попали в кишащие жизнью улочки, ведущие в старый город, в квартал, совершенно не знакомый Орхидее, состоявший из обшарпанных домов, облезлые фасады которых не могли испортить его древней красоты. Наконец, черно-красный экипаж остановился на узенькой улочке, выходившей к большой византийской церкви, купола которой покоились на основании из зеленого флорентийского мрамора, чередующегося с белым камнем из Калиссана. Понимая, что близко подъезжать не стоит, кучер остановил экипаж на расстоянии, вполне достаточном, чтобы не привлекать внимания, но позволявшем видеть, куда вошла троица: это было строгое здание с узкими окнами, развеселить которое не могли даже яркие лучи солнца.

– Что будем делать? – спросил кучер, повернувшись к своей клиентке.

– Подождем, если позволите.

– Да мне-то что, лишь бы вы заплатили…

В действительности Орхидее нужно было поразмыслить…

Теперь она знала, что назначенное Пион свидание представляло собой западню, предназначенную для того, чтобы завладеть императорской застежкой, а результатом встречи, без сомнения, должна была стать таинственная смерть бывшей фаворитки Цзю Хи.

Однако эти люди служили единственной связующей нитью со страной, которую она отчаянно хотела бы вновь увидеть.

Орхидея решила пока не отдавать распоряжение кучеру отъехать. Экипаж, который привез Пион и ее спутников, стоял перед дверью, и оставалась возможность, что кто-то из них в самое ближайшее время им воспользуется.

И точно – после четвертьчасового отсутствия вновь появилась Пион, одетая, как и раньше, но в сопровождении одного мужчины, который тащил чемодан, выглядевший весьма тяжелым. Оба они сели в экипаж.

– Следуем за ними? – спросил кучер.

– Конечно. Я хочу знать, куда они едут…

– С багажом у них не так много вариантов: либо в порт, либо на вокзал, вот и вся недолга.

– Увидим!

Скоро стало понятно, что речь идет о железной дороге, и через пятнадцать минут оба экипажа вновь очутились в том месте, откуда стартовали.

Орхидея дала преследуемым возможность выйти из экипажа и войти внутрь вокзала и лишь после этого сошла на землю сама. Она протянула кучеру обещанный луидор, и это привело его в состояние полной эйфории.

– Хотите, чтобы я вас подождал?!

– Нет, спасибо… Я, возможно, уеду…

Она сказала это, чтобы просто отвязаться.

Она и сама не представляла, что будет делать дальше. Ее единственным желанием было уплыть на корабле в Китай, но как это было сделать без документов, когда тебя разыскивает полиция по обвинению в убийстве?!

Конечно, у нее имелись деньги. А в порту наверняка можно было бы достать фальшивый паспорт. Но у кого и как?..

Тем временем Пион отошла от кассы, где она купила билет. Затем, поручив чемодан носильщику, она попрощалась со своим спутником, непринужденно помахав ему рукой. По всей видимости, она возвращалась в Париж, чтобы разобраться: где ее планы дали сбой?..

На какой-то миг Орхидее подумалось, что стоит, наверное, снова сесть на поезд, вернуться на авеню Веласкес и сдаться полиции.

Она чувствовала себя страшно уставшей, и все двери были перед ней закрыты, а посему она и подумала о тюрьме, где можно было хотя бы обрести покой.

Побуждение это было таким сильным, что она направилась было даже к билетной кассе. Последовать за маньчжуркой до самого конца ее пути – ведь это могло быть именно тем, что нужно? Во всяком случае, ей нечего было терять, кроме жизни. Но без Эдуара все это не имело уже никакого значения!

Она остановилась, чтобы достать деньги из сумки.

В этот момент чья-то рука легла ей на плечо…

Глава четвертая
Верный друг…

Антуан Лоран с дорожной сумкой в одной руке и с газетой «Фигаро» в другой выпрыгнул из привезшего его фиакра и как вихрь влетел в дом № 36 по набережной Орфевр, показавшись часовому из-за своей развевающейся накидки вращающимся дервишем[13]13
  Дервиш – в переводе с персидского буквально означает «бедняк», «нищий». Вращающиеся дервиши – так в Турции и Египте называют мужчин, которые в длинных разноцветных одеяниях подолгу кружат с поднятыми вверх руками в бесконечном однообразном танце (прим. пер.).


[Закрыть]. Придя в себя, тот хотел было броситься вдогонку:

– Эй!.. Вы, там, очень торопитесь?! И куда это?

Но тот уже взлетал по деревянной пыльной лестнице, крикнув на ходу:

– К комиссару Ланжевену! Срочно. И не утруждайтесь по моему поводу!

Не дожидаясь ответа, он бросился наверх, прыгая через несколько ступенек, пробежал два этажа и как человек, хорошо знакомый со зданием, вбежал в коридор, резким движением толкнув застекленную дверь – да так, что она едва не лишилась части своих стекол.

Убедившись, что цель достигнута и что искомое лицо находится за своим письменным столом, заваленным бумагами, он кинул поверх свою газету и рявкнул:

– Вы можете мне объяснить, что это такое?

При этом он плюхнулся на стул, который звуком тут же выразил протест против столь грубого с собой обращения.

Полицейский остался невозмутимым, он лишь поднял на ворвавшегося свой тусклый взгляд, немного более усталый, чем обычно. Усталость была для него привычным явлением, а коллегам из Следственного управления был хорошо известен этот прием. Дело в том, что злоумышленники нередко «покупались» на этот измученный взгляд и не замечали, что за ним скрывается острый ум, находившийся всегда начеку и способный на молниеносные реакции.

Не стоило принимать комиссара Ланжевена за дурака…

Отложив в сторону свою ежедневную газету, полицейский улыбнулся лимонно-желтым тюльпанам, стоявшим в зеленой керамической вазе перед ним, нащупал свою трубку, набил ее и лишь после этого удостоил взглядом посетителя, одетого в видавший виды бежевый твидовый костюм. Они были слишком давно знакомы, чтобы придавать значение каким-то там манерам. Комиссар тщательно раскурил свою пеньковую трубку, чашка которой была выполнена в форме головы индейца сиу (недавний подарок одной американской подруги), устроился поудобнее в своем кожаном кресле, с видимым удовольствием сделал две затяжки и наконец выдохнул:

– Я подозревал, что рано или поздно вы свалитесь мне на голову, да я и сам собирался к вам обратиться. Однако я не ожидал вас так быстро…

– Другими словами, вы скорее рады меня видеть, чем нет, но не отвечаете на мой вопрос. Повторяю: что это за чушь?

– Если бы я сам это знал! Поверьте, я очень огорчен. Я знаю про ваши дружеские отношения с Эдуаром Бланшаром и представляю себе…

– Представлять будете потом! Вы не закончили фразу. Вам бы следовало сказать: ваши дружеские отношения с Эдуаром Бланшаром и его супругой. Что же могло заставить вас поверить в то, что эта бедная малышка, боготворящая своего супруга, могла его убить?

– Факты… и свидетельские показания. А вы-то откуда появились, да еще в походном обмундировании? Вы собрались в путешествие?

– Нет. Я вернулся. И не успел сойти с «Римского экспресса» на Лионском вокзале, как услышал, что торговцы газетами кричат: «Бывший дипломат Эдуар Бланшар убит своей женой!» Я тут же купил газету, вскочил в первый попавшийся фиакр и примчался сюда. По дороге у меня было время почитать! И если я говорю, что это все полная чушь, это значит, что у меня просто-напросто для этого не нашлось более подходящего слова…

– Успокойтесь и послушайте меня! Против нее имеется два серьезных свидетельства.

– Это слуг-то? Я читал! И вы верите этим людям?!

– Очень трудно не считаться с ними, особенно если они столь категоричны!

– А консьерж? Он ничего не видел? Ничего не слышал?

– Нет. Ему показалось, что он слышал шум экипажа. Но шел снег, и он не очень уверен. Во всяком случае, дверь открыть его не попросили, а это значит, что тот, кто подъехал, имел свой ключ, и это нормально, если речь идет о хозяине дома!

– Но если я правильно понял, мадам Бланшар утверждала, что ее муж за два дня до этого уехал в Ниццу. Кто-то же должен был его видеть садящимся в экипаж с багажом?

– В любом случае это не консьерж! Он в это время выходил сделать кое-какие покупки…

– Тем хуже!.. Посмотрим с другой стороны! Например, чтобы отправиться в Ниццу, обычно садятся в поезд, и я не думаю, что Эдуар поехал бы в каком-нибудь скотовозе. Он должен был ехать в спальном вагоне!

– Нет, ничего подобного! На самом деле… никаких следов отъезда месье Бланшара с Лионского вокзала не обнаружено. Хотите чашечку кофе?

– А у вас есть?

– Нас неплохо снабжают…

Выйдя из-за стола, комиссар открыл дверь, сообщавшуюся с соседним кабинетом, и крикнул:

– Пенсон, будьте любезны, принесите две чашки кофе и не забудьте про третью для себя!

Затем, возвратясь к своему посетителю, объяснил:

– Этому парню удается приготовить неплохую микстуру на своей комнатной печурке. А если к этому добавить еще и моего старого доброго бургундского, то получается совсем недурно! А заодно наш дорогой Пенсон расскажет вам, как поступила с ним мадам Бланшар.

– В газете написано, что она сбежала…

– Да, но там ничего не сказано, что она сделала с моим инспектором, ибо я потребовал, чтобы пресса ничего об этом не знала. Она и без этого довольно часто посмеивается над полицией.

В следующую минуту появился инспектор Пенсон с подносом, на котором стояли эмалированный кофейник, сахарница и три чашки. Ланжевен дополнил этот ансамбль, присовокупив к нему бутылку хорошего вина, которую он достал из картонной коробки. Вид бутылки зажег заинтересованным блеском глаза Пенсона.

Наскоро представившись, он рассказал, как Орхидея оглушила его вешалкой для шляп, а затем связала, засунула ему в рот кляп и убежала.

– Поверьте мне, эта женщина – настоящий профессионал, – заключил он. – Красива, как богиня, но способна на все… Я поклялся, что арестую ее лично! Надеть на нее наручники – это будет истинным удовольствием!

– Мне бы хотелось, чтобы вы хорошенько подумали, прежде чем заявлять подобное, – спокойно сказал Антуан, несколько подкрепленный горячим напитком и особенно действием старого бургундского.

– Подумать над чем? Она виновна, и точка! – заявил молодой полицейский.

– Вы слишком торопитесь. Мой дорогой Ланжевен, надеюсь, вы еще не забыли события, имевшие место в конце прошлого лета? Я говорю об убийстве отца Муано и о моем телефонном звонке из Дижона, когда я просил вас предупредить моего друга Эдуара Бланшара о грозящей ему и его жене опасности со стороны маньчжурки по имени Пион.

– Я ничего не забыл, Лоран. Тем более что нам так и не удалось схватить эту женщину, в полиции неудач, к сожалению, больше, чем успехов. Наверное, она покинула Францию и…

– Как? Ведь ее приметы должны были быть переданы на все вокзалы, в порты и на границы.

Ланжевен пожал плечами и поправил один из тюльпанов, склонившийся сильнее других.

– А помните ли вы, что эта женщина убила Муано, переодевшись мужчиной, что она обучена искусству грима и, несмотря на усиленное наблюдение, мы не смогли обнаружить ее следов среди китайцев, живущих в Париже? А ведь их не так уж и много.

– Согласен, но если допустить, что ей легко удалось уехать, то можно предположить, что она так же легко могла вернуться, и я думаю, что это она или кто-нибудь из ее банды убил Бланшара! Это же очевидно!

– Поспокойнее! Не думал, что вы в этом так заинтересованы, – проворчал комиссар. – Только вот есть нечто, что полностью противоречит вашей версии.

– И что это?

– Да прислуга, черт возьми! Они ненавидят мадам Бланшар потому, что она «желтая», как они говорят. Вам не кажется странным, что они покрывают, и не без риска для себя, преступление, совершенное ей подобными?

– При помощи денег можно добиться и не такого!

– Но не со старыми слугами. Эти служили еще родителям Бланшара. И это нормально, что им предложили прислуживать в доме молодоженов.

– А нормально ли то, что они согласились прислуживать этой «желтой», которую они так презирают?

– Они же знали Эдуара еще ребенком. Они должны были его любить. Ну, по крайней мере, они так говорят…

– Орхидея его тоже любила. Голову даю на отсечение…

– Извините, – вмешался Пенсон, почесывая затылок, – но про нее не скажешь, что она неженка. Если ее муж изменил ей, как утверждают эти прислужники, она могла разбушеваться…

В соседней комнате зазвонил телефон, и Пенсон вынужден был выйти в самый разгар своего выступления. Расстроенный Антуан схватил бутылку старого вина, налил себе полный стакан и залпом выпил его:

– Я вижу, что даром теряю время, – сказал он. – Вы тут все уверены: мадам Бланшар виновна, и точка. Как у вас все просто!

Ланжевен глубоко затянулся, разогнал рукой дым и облокотился на зеленую кожу своего стола. Затем он посмотрел художнику прямо в глаза:

– Сядьте и выслушайте меня! Да, я уверен, как вы говорите, но не в том, что вы думаете. На самом деле я не верю, что мадам Бланшар убила своего мужа.

– Хм? А как тогда понимать все это? – проворчал Антуан, беря в руки газету и потрясая ею перед носом комиссара.

– Дайте же мне сказать!

Овладев собой, Антуан снова сел:

– Эта неуверенность связана с тем, что я заставил своего друга Альфонса Бертийона тщательно осмотреть квартиру. Его изыскания в области дактилоскопии начали принимать всерьез с тех пор, как они оказались решающими в двух или трех важных делах. Однако в воровском мире и в других сферах пока мало кто понимает, как много могут дать расследованию отпечатки пальцев.

– Боюсь, что эта детская наивность не продлится долго.

– Тем более стоит этим воспользоваться! Итак, я обратился к знаниям Бертийона, который, кроме дома, внимательно осмотрел еще и труп, а также орудие убийства. И он нашел море отпечатков: самого Бланшара, слуги Люсьена, кухарки Гертруды, но на рукоятке кинжала имеется и целая серия отпечатков абсолютно неизвестных – это отпечатки мужчины с широкими пальцами, и мы пытаемся сейчас определить их владельца.

– Замечательно! – воскликнул художник. – Остается лишь дать опровержение в газеты и…

– Не так быстро! Даже если мы сделаем это, прекрасную даму все равно арестуют.

– Что? Но ведь вы сказали…

– Что она, кажется, не виновна в убийстве. Но мы не можем найти владельца отпечатков, а против нее имеется еще два других обвинения, и одно из них – насильственные действия против полицейского, находившегося при исполнении служебных обязанностей…

– Ну не будете же вы чинить ей неприятности из-за подобных пустяков? Он же вполне жив и здоров, этот ваш инспектор.

– Вы бы могли еще добавить к этому, что он не злопамятен. Что его возмутило, так это такая вот плата за его любезность по отношению в пленнице. Но позвольте мне вернуться к моим доводам. Второе обвинение: если мадам Бланшар не убийца, это не значит, что она не воровка.

– Воровка? Это еще что такое! Это-то вы откуда взяли?

– А вам известен Музей Чернуски… что находится прямо напротив ее дома? Вы, как я вижу, не нашли времени просмотреть газету целиком. Накануне преступления в этом музее был украден один из самых ценных экспонатов: бирюзово-золотая застежка императора Кьен-Лонга. И она была украдена женщиной, по описанию точь-в-точь совпадающей с вашей знакомой. Добавлю, что мы нашли одежду, в которой она была в тот день, а служащие музея сразу же опознали эти вещи. Вот так! И тут нет никаких сомнений!

– Невероятно! – воскликнул сраженный новостью Антуан. – Что же заставило ее сделать это?

– Могу рассказать, как мне все это представляется в свете того, что мы знаем на данный момент. Мадам Бланшар тосковала по родине. Она должна была чувствовать себя немного потерянной… и, возможно, не слишком счастливой в здешнем не самом дружеском окружении. Мне известно, что молодая пара нечасто появлялась в свете, хотя поначалу супруга господина Бланшара вызывала определенное любопытство в салонах. Но эта роль ее быстро утомила. Добавим сюда и тот факт, что она – дама очень высокого происхождения, а для достоинства принцессы подобное положение должно выглядеть гнетущим. И если совершенно случайно ее любовь к мужу ослабла, то она вполне могла захотеть вернуться в Китай. В этом случае кража драгоценности может трактоваться как символ раскаяния, который она хотела привезти с собой. Кроме того, если месье Бланшару и пришла в голову какая-нибудь… фантазия, то она, очевидно, не перенесла бы этого. Может быть, он хотел помешать ей уехать или…

– Вы нелогичны, комиссар! Совсем недавно вы заявляли, что не верите в ее виновность, а теперь приводите доводы, ясно показывающие, что Орхидея могла убить Эдуара!

– Я знаю… но я никогда не говорил, что это простое дело. Оно меня очень тревожит!

– Перейдем к другому! Она сбежала – а вы отыскали ее следы? Вам известно, куда она отправилась?

– Если моя версия верна, то она должна была уехать в Марсель, чтобы сесть на ближайший корабль, идущий на Дальний Восток. Транспортные суда отходят в этом направлении раз в месяц, по субботам. Сегодня у нас среда. Завтра Пенсон едет в Марсель, чтобы побеседовать на эту тему с нашими марсельскими коллегами и последить в субботу за посадкой пассажиров на пакетбот «Хугли»… Он единственный из моих людей, кто ее знает, и можете быть уверенным, он ее не упустит.

Антуан встал, без стеснения потянулся, но подавил желание зевнуть.

– Спасибо за все, что вы мне сообщили, комиссар! Я не собираюсь давать вам советы, однако на вашем месте присмотрел бы как следует за слугами. Возможно, это старые добрые лакеи в самых лучших традициях, но – любят они китайцев или нет – они все равно не похожи на добродетельных католиков…

Губы и усы комиссара вдруг растянулись в неожиданной улыбке – а это у него была большая редкость:

– Вы хотите поучить меня моему ремеслу? Да за ними ходят буквально по пятам, но пока ничего не замечено: они сейчас ждут приезда семьи Эдуара. Однако совет за совет: я бы на вашем месте сейчас пошел и хорошенько выспался. Мне кажется, вы очень утомлены!..

– Не так, чтобы очень…

– Возможно, но вам все же не мешает немного отдохнуть… хотя бы для того, чтобы быть в состоянии вечером сесть в поезд на Марсель.

Антуан расхохотался и, схватив свою шляпу, отвесил комиссару низкий поклон, как это делали в прошлые века:

– Я вам дарую титул короля сыщиков, мой дорогой Ланжевен! Вы меня видите насквозь. Однако уверяю вас, что хочу лишь одного: помочь вам найти истину.

– Я искренне надеюсь, что это именно так. Мне было бы неприятно вдруг обнаружить вас по другую сторону баррикад.

Ничего на этот раз не ответив, Антуан нахлобучил шляпу на голову, накинул свою крылатку, взял сумку и газету. Затем он махнул рукой на прощание полицейскому, вышел из кабинета, сел в терпеливо ожидавший его фиакр и приказал ехать к себе домой, на улицу Ториньи.

Там, в старом милом особняке, некогда знававшем мадам де Севинье и укрывавшем под своей крышей президента де Бросса[14]14
  Шарль де Бросс, граф де Турнэ, барон де Монфалкон (1709–1777) – французский историк и писатель, прозванный «президентом де Броссом», так как он возглавлял парламент Бургундии (прим. пер.).


[Закрыть], он располагал холостяцкой квартирой, состоявшей из большой мастерской, чего-то похожего на курительный салон, служившего одновременно и столовой, когда художнику случалось есть дома, ванной комнаты, кухни, рабочего кабинета и двух комнат, одна из которых была постоянно занята Ансельмом, или «мэтром Жаком», – человеком разнообразных способностей, которому было поручено наблюдать за жилищем и имуществом хозяина. С последним отношения у Антуана были весьма напряженными, но одно оставалось несомненным: мэтр Жак хозяину был очень предан.

Ансельм давно привык к внезапным отъездам и приездам Антуана, к его более или менее длительным отсутствиям и, несмотря на свой южный экспансивный темперамент, относился к ним спокойно и сдержанно. Он появился на свет в Провансе, где-то рядом с Шато-Сен-Совёр, фамильным владением Антуана, но ездил туда крайне редко, объясняя это тем, что обожает Париж, где его эстетический вкус так много получил в области искусства в целом и живописи в частности… впрочем, и в области виноделия тоже.

Обычно он встречал Лорана, широко улыбаясь и храня олимпийское спокойствие. На этот же раз он почти бросился ему на шею, едва увидев его в прихожей:

– Месье вернулся!.. Какая радость! Поистине небо внушило месье мысль приехать именно сегодня!

– Что случилось, Ансельм? Я не привык к таким горячим приемам.

– Это потому, месье, что горячность – не в нашей с вами природе, но на этот раз произошла настоящая драма!.. Впрочем, месье уже в курсе, – добавил он, забирая газету, находившуюся у Антуана под мышкой. – Какой ужас!.. Бедный господин Бланшар!..

– Вы уже знаете, я думаю, что в убийстве обвиняют его жену?

– Да… и признаюсь, ничего не понимаю. Такая милая дама, и она, казалось, так его любила!..

– Попробуем разобраться. Но сначала наберите-ка мне ванну, затем сходите за моими чемоданами на вокзал и соберите мне новый. Сегодня вечером я уезжаю в Марсель.

Пока наполнялась ванна, Антуан позвонил в железнодорожную компанию, чтобы забронировать себе место в спальном вагоне. Затем он принял ванну, поел, выпил кофе и возобновил разговор с Ансельмом, который тем временем уже вернулся с его багажом.

– Мне хотелось бы знать, что вы думаете по поводу Гертруды и Люсьена, прислуги Бланшаров. Вы должны их знать, ведь мы с вами провели как-то у них несколько дней, когда мадемуазель Депре-Мартель находилась в Шато-Сен-Совёр.

При упоминании имени молодой девушки лицо Ансельма осветилось широкой улыбкой:

– Могу ля я поинтересоваться у месье… нет ли у него новостей о мадемуазель Мелани?

Лицо Антуана мгновенно стало непроницаемым:

– Я приехал из Рима, Ансельм! Кроме того, два года, в течение которых мы не должны были видеться, еще не прошли. И потом, вопрос не в этом! – крикнул он, вскочив со своего кресла, как если бы в него впилась пружина. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне о Люсьене и Гертруде Муре. Вы их достаточно хорошо знаете, да или нет?

– Хорошо – это не совсем то слово, месье… Мы жили вместе какое-то время, надо сказать, в некотором согласии, однако я никогда не чувствовал к этим людям… как бы это выразиться… дружеского тепла, которое может подвигнуть на все что угодно ради другого человека. Они заслуживают уважения… но немного чопорны. Единственное неоспоримое достоинство Гертруды – она прекрасная кухарка.

– Ну, если это все, что вы можете мне сказать, то этого мало… Есть, однако, одна вещь, которую я никогда не понимал и не осмеливался задать вопрос. Может быть, вы сможете ответить мне…

– Я постараюсь сделать все, чтобы месье был доволен.

– Не сомневаюсь. Так вот, как получилось, что у мадам Бланшар не было горничной? Это удивительно, разве нет?

– Честно говоря, этот факт удивил и меня тоже. Похоже, она сама этого не хотела, предпочитая одеваться самостоятельно… или с помощью супруга. Она говорила, что камеристки часто бывают слишком любопытны и недоброжелательны. К тому же у них была белошвейка, которая часто приходила, чтобы проследить за состоянием ее одежды, и это была очень аккуратная женщина.

– Хм!.. Вы не так много поведали мне, но я вам благодарен. А теперь окажите мне услугу: сходите завтра на авеню Веласкес и повидайтесь с… вашими старыми знакомыми, поговорите с ними немного, посочувствуйте их невзгодам…