Текст книги "Паранойя. Краткая история неврозов"

«Поэтому, было вполне естественно, что с точки зрения человека (а это и была та точка зрения, которой я тогда все еще в большинстве случаев руководствовался), я не мог не считать доктора Флехсига и его душу своим единственным настоящим врагом – впоследствии появился еще некий фон В***, о котором я вскоре расскажу подробнее – и что я не мог не искать в Господе своего естественного союзника. Я просто представил, что у Него большие трудности с профессором Флехсигом, и соответственно начал чувствовать себя обязанным поддерживать Его всеми возможными способами, даже если потребуется принести себя в жертву. Лишь много позже я был вынужден осознать, что Сам Господь играл роль сообщника, если не подстрекателя, в заговоре, по которому моей душе предстояло быть умерщвленной, а тело должны были использовать как продажную девку. Должен признаться даже, что полностью я это осознал лишь при работе над этой книгой».

«Все попытки убить мою душу или кастрировать меня в целях противных Мировому Порядку (то есть для удовлетворения сексуальных аппетитов человеческого индивида) или, позднее, попытки уничтожить мой рассудок– не привели ни к чему. Из этой, казалось бы, неравной схватки между слабым человеком и Самим Богом я вышел победителем – хоть и не избежав множества горьких страданий и лишений – победителем потому, что Мировой Порядок на моей стороне».

В сноске к словам «противных Мировому Порядку» вышеприведенного абзаца автор предвосхищает последующую трансформацию его иллюзии кастрации и его отношения к Богу: «Я покажу дальше, что такая кастрация, но в совсем иных целях– в целях, созвучных Мировому Порядку, – вполне возможна и, что, на самом деле, именно она может разрешить весь конфликт».

Эти заявления имеют решающее значение в составлении правильной интерпретации кастрационной фантазии и всего расстройства в целом. Следует также прибавить, что «голоса», которые слышал пациент, неизменно расценивали трансформацию в женщину как половое унижение, дававшее им повод для постоянных издевок над ним. «Господни лучи нередко считали себя вправе насмехаться, звать меня «Мисс Шребер», намекая на кастрацию, которую, как было решено, мне вскоре предстояло пройти.» Они также говорили: «Так значит, это утверждает, что было президентом Сената, этот человек, который позволяет тр– ть себя!» или еще:» И тебе не стыдно перед твоей женой?»

Предположение, что фантазия о кастрации является первичной и изначально независимой от мотива Искупителя, кажется еще более убедительным, если вспомнить о той «мысли», на которой, как я упоминал выше, он поймал себя в состоянии полудрема, а именно, что, вероятно, вполне приятно быть женщиной, отдающейся в акте копуляции. Эта фантазия появилась во время инкубационного периода болезни и еще до того, как он подвергся переутомлению в Дрездене.

Сам Шребер утверждает, что ноябрь 1895 года стал периодом, когда впервые установилась связь между кастрационной фантазией и идеей об Искупителе и когда он постепенно смирился с первой. «Теперь, однако,» пишет он «мне стало совершенно ясно, что Мировой Порядок неумолимо требует моей кастрации, независимо от того, хочу ли я этого или нет, и что мне не остается ничего более разумного, чем смириться с идеей превращения в женщину. Результатом моего превращения должно было стать, разумеется, оплодотворение меня божественными лучами, от чего сможет возникнуть новая раса людей.»

Идея о трансформации в женщину была главной чертой и наиболее ранним элементом фантазийной системы. Она также оказалась той единственной ее частью, что упорно не поддавалась лечению, и единственной, оставившей след в его поведении после выздоровления. «Единственное, что окружающим может показаться неразумным в моем поведении, это факт, уже упомянутый в отчете эксперта и заключающийся в том, что меня иногда застают стоящим перед зеркалом или просто так, по пояс обнаженным и в различных женских украшениях, как ленты, ожерелья из бижутерии и тому подобное. Могу лишь добавить, что такое случается только, когда я остаюсь один, и никогда – по крайней мере в тех случаях, когда я могу контролировать ситуацию– я не позволяю себе этого в чьем-либо присутствии». Господин президент сената сознается, что совершил такую фривольность в период (июдь,1901), когда он уже был в состоянии вполне убедительно доказывать свое полное выздоровление и пригодность к повседневной жизни: «Я уже давно понял, что люди, окружающие меня, не «наскоро сделанные люди», а обыкновенные люди, и что я должен вести себя по отношению к ним как любой разумный человек ведет себя по отношению к своим ближним». В отличии от того, как он пытался реализовать свою кастрационную идею, он никогда не предпринимал иных шагов для убеждения окружающих в своей искупительной миссии, кроме публикации Мемуаров.

(б) Отношение нашего пациента к Богу настолько уникально и полно внутренних противоречий, что очень нелегко продолжать видеть в его «безумии» какой-то «логику». Тем не менее доктор Шребер рассказывает нам в своих Мемуарах, что нам сегодня следует попытаться пересмотреть наше понимание теолого-психологической системы и расширить наши понятия о нервах, состоянии блаженства, божественной иерархии, божественных атрибутах и их явной (фантазийной) связи. Каждый пункт его теории поражает смешением банальности и ума, заимствованного и оригинального.

Человеческая душа состоит из телесных нервов. Последние следует понимать как структуры удивительной тонкости, сравнимые с тончайшей нитью. Некоторые нервы приспособлены исключительно для восприятия улавливаемого органами чувств, тогда как другие (нервы понимания) выполняют различные мыслительные функции; и в этом отношении следует отметить, что каждый нерв понимания представляет весь индивидуальный склад ума человека, и что присутствие большего или меньшего количества нервов понимания не влияет ни на что, кроме времени, в течении которого мозг способен сохранять свои впечатления.

Так как люди состоят из тела и нервов, Бог просто по своей природе состоит исключительно из нервов. Но нервы Бога, в отличие от человеческих, не ограничены в количестве, а бесчисленны и вечны. Они обладают всеми свойствами человеческих нервов, но в неизмеримо большей степени. Из-за их творческой способности, т. е. способности превращаться в любой объект сотворенного мира, их принято называть лучами. Существуют интимные отношения между Богом и звездным небом и солнцем.

Когда сотворение мира было окончено, Бог удалился на огромное расстояние (10–11 и 252) и, в общем-то, предоставил миру развиваться по своим собственным законам. Он ограничил свою деятельность, тем, что привлекал к себе души умерших. Лишь в исключительных случаях он вступал в особые отношения с выдающимися, высоко одаренными людьми²⁵, или же вмешивался в судьбы мира посредством чудес. По законам Мирового Порядка, Бог не имеет постоянного общения с человеческими душами, пока их хозяева живы.²⁶ Когда человек умирает, его духовная часть (т. е. нервы) подвергаются процессу очищения, прежде чем они наконец вновь соединяются с Богом в «преддверии неба». Таким образом, осуществляется мировой круговорот, лежащий в основе Мирового Порядка. Сотворив нечто, Бог утрачивает часть Себя, или, иначе говоря, придает части своих нервов другую форму. Эта понесенная Им, на первый взгляд, потеря, восполняется, когда через сотни или тысячи лет нервы умерших, достигших состояния блаженства, вновь накапливаются у него в виде «преддверий Неба».

Души, прошедшие процесс очищения, могут вкусить блаженство. Тем временем они частично утрачивают свое индивидуальное самосознание и становятся вместе с другими душами частью некоего высшего единства. Души великих людей, таких как Гете, Бисмарк и так далее, могут сохранять свое индивидуальное сознание на протяжении столетий, до тех пор, пока они не растворяться в высших образованиях душ, тех, что называли «Лучами Иеговы» в древней Иудее, или «Лучами Заратустры» в древней Персии. В ходе их очищения «души обучаются языку, на котором говорит Сам Господь, так называемому «основному языку», которым является выразительный, хотя и несколько устаревший немецкий язык, для которого особенно характерно изобилие эвфемизмов.»

Сам Бог является непростой сущностью. «Над «преддвериями Неба» парил Сам Господь, который, в отличие от этих передних божьих царств также описывается как «задние царства божьи». Задние царства божьи были и являются до сих пор странным образом поделенными на нижнего Бога (Ахримана), отличного от верхнего Бога (Ормузда). В отношении значения этого разделения Шребер говорит лишь, что нижний Бог более тесно связан с людьми темной расы (Семитами), а верхний Бог– со светлой расой (Арийцами); да и вряд ли можно требовать более глубоких познаний в столь возвышенных вопросах от человеческого разума. Тем не менее, в другом месте говорится, что «несмотря на то, что в некоторых отношениях Всемогущий Господь един, нижнего и верхнего Бога все же следует рассматривать как две отдельные Сущности, каждая из которых наделена своим особым эгоизмом и своим особенным инстинктом самосохранения, даже по отношению друг к другу, и каждая из которых вследствие этого постоянно пытается превзойти другую.’(140) Более того, две божественные Сущности совершенно по-разному вели себя по отношению к несчастному Шреберу во время острой стадии его болезни.³⁰

В дни, предшествовавшие его болезни, президент Сената был подвержен сомнениям в вопросах религии; он никогда не был способен до конца поверить в существование личного Бога. Что интересно, он использует этот факт как доказательство реальности своих фантазий. Однако любому читателю нижеследующего описания черт характера шреберова Бога становится ясно, что трансформация, вызванная душевным расстройством не была фундаментальным превращением, и что в сегодняшнем Искупителе многое оставалось от вчерашнего скептика.

Ибо в Мировом порядке существует погрешность, в результате которой, по-видимому, существование Господа находится под некой угрозой. В связи с обстоятельствами, которые не представляется возможным объяснить подробнее, нервы живых людей, особенно людей в возбужденном состоянии, могут настолько сильно притягивать божественные нервы, что Он не может от них освободится и таким образом Его собственное существование подвержено опасности. Эта исключительно редкая ситуация произошла в случае Шребера и стала причиной его величайших страданий. В Боге обострился инстинкт самосохранения, и тогда стало ясно, что Бог очень далек совершенства, приписываемого ему различными религиями. Вся книга Шребера проникнута горечью жалоб на Бога, который, привыкнув общаться лишь с мертвыми, не понимает живых людей.

«В этом отношении, однако, преобладает фундаментальное непонимание, которое постоянным рефреном прошло сквозь всю мою жизнь. Оно основано именно на том факте, что в соответствии с Мировым Порядком Бог действительно ничего не знал о живых людях и не имел нужды знать; по законам Мирового Порядка, ему лишь нужно было сообщаться с трупами». В свете вышесказанного…, по моему убеждению, следует еще раз подчеркнуть, что Бог был, если можно так выразится, совершенно неспособен к общению с живыми людьми, и привык лишь общаться с трупами, или, по крайней мере, со спящими людьми (то есть, являясь им во сне)» – «Я сам готов воскликнуть: «Incredibile scriptu!» Однако все это совершенная правда, как бы ни трудно было для остальных людей усвоить идею о полной неспособности Бога правильно судить живых людей, и сколь ни долго я сам привыкал к этой идее после моих длительных наблюдений в этой области».

Но раз Бог не понимает живых, значит Он Сам мог быть главой заговора против Щребера, мог считать его невменяемым и обрекать на все пройденные им мучения. Чтобы не быть сочтенным идиотом, он подверг себя чрезвычайно утомительной системе «мышления через силу». Ибо «каждый раз, когда моя интеллектуальная деятельность иссякала, Бог уверялся, что мои умственные способности исчерпали себя, и что уничтожение моего понимания (идиотия), на которое он так рассчитывал, наконец свершилось, и что теперь возможно удалиться».

Поведение Бога, при его нужде совершить дефекацию (или «пок – ть»), особенно сильно возмущает его. Данный абзац настолько характерен, что я приведу его полностью. Но для избежания неясности я сразу оговорюсь, что и чудеса, и голоса происходят от Бога, иначе говоря, от божественных лучей.

«Хотя это и приведет к упоминанию некоторых неприятных тем, я все же уделю еще несколько слов вопросу, который я только что процитировал («Почему ты не к – шь,?»), на том основании, что он хорошо характеризует всю ситуацию. Потребность к дефекации, как и все происходящее с моим телом, вызывается чудом. Эта потребность вызывается тем, что мои фекалии проталкиваются вперед (а иногда, наоборот, назад) по моему кишечнику; а если, из-за предшествовавшего акта дефекации достаточного количества этой субстанции там не оказывается, то все оставшееся содержимое моего кишечника, как бы мало его ни было, размазывается по моему анальному отверстию. Этот процесс является чудом, совершаемым верхним Богом, и оно повторяется по крайней мере десятки раз за день. Это связано с идеей, которая совершенно непонятна для людей, и свидетельствует лишь о полном незнании Богом живого человеческого организма. Согласно этой идее «ка – нье» является в определенном смысле законченным актом, иными словами, когда чудесно вызывается позыв ка – ть, цель уничтожить понимание оказывается достигнутой и окончательное удаление лучей становится возможным. Чтобы проникнуть к самому истоку этой идеи, мы должны предположить, что как мне кажется, существует некое недоразумение в связи с символическим значением акта дефекации, понятие, что, в сущности, всякий, кто находился в таких же как и я отношениях с божественными лучами, имеет в какой то степени право ка-ть на весь мир.

«Но нижеследующее доказывает крайнее вероломство применяемой по отношению ко мне политики. Почти каждый раз. когда у меня чудесным образом возникал позыв к дефекации, кого-либо другого из окружающих меня посылали (путем соответствующего стимулирования его нервов) в уборную, чтобы предотвратить мою дефекацию. Этот феномен я наблюдал годами и в настолько бессчетных случаях, – в тысячах случаев – и с такой регулярностью, что предположения о случайных совпадениях безусловно отпадают. И поэтому возникает вопрос: «Почему ты не к – шь?» на который напрашивается замечательно простой ответ, что я «настолько глуп и так далее». Перо буквально не подымается, чтобы описать такой чудовищный абсурд, как Бог, ослепленный своим незнанием человеческой природы настолько, что он способен предположить, что существует человек слишком глупый для того, чтобы делать то, что умеет каждое животное – слишком глупый, чтобы ка – ть. Когда, в случае подобного позыва, мне удается произвести дефекацию, – а обычно, т. к. практически всегда уборная оказывается занятой, я использую для этой цели ведро – процесс сопровождается нарастанием необычайно сильного чувства духовного сладострастия. Ибо облегчение от давления, оказываемого присутствием фекалий в кишечнике, порождает ощущение необычайного подъема в нервах сладострастия, и то же происходит при мочеиспускании. По этой причине, даже до сих пор, в то время как я отправляю свои естественные надобности, все лучи неизменно соединяются; по этой же самой причине, когда бы я не приступил к этим естественным актам, неизменно производится (пусть, как правило, и бесплодная) попытка чудесно остановить процесс дефекации или мочеиспускания.»

Более того, этот уникальный Бог Шребера не в состоянии научиться чему-либо даже на опыте: «Из-за той или иной постоянной особенности его натуры, Бог, по-видимому, не может извлекать уроков на будущее из таким образом полученного опыта». Стало быть, он может повторять вновь и вновь все те же мучительные испытания, и чудеса, и голоса, без изменения, год за годом, пока он неминуемо не становится посмешищем для жертвы своих преследований.

«В результате, т. к. теперь чудеса в огромной степени утратили свою былую способность наводить ужас, Бог кажется мне, помимо всего прочего, весьма забавным и ребячливым во всех его видимых мною проявлениях. Что касается моего собственного поведения, все это становится причиной того, что в целях самообороны мне часто приходится выступать по отношению к Богу в роли насмешника, а в некоторых случаях даже вслух насмехаться над ним.»

Но это критическое и мятежное отношение к Богу, тем не менее, часто сменяется у Шребера совершенно иным взглядом, многократно им выраженным:» Но здесь вновь я хочу особо подчеркнуть, что это всего лишь маленькие эпизоды, которые, я надеюсь, закончатся самое позднее после моей смерти, и что право насмехаться над Богом принадлежит только мне и никому кроме. Для них Он остается всемогущим творцом Неба и земли, первопричиной всего сущего, будущим спасением, перед которым нужно испытывать преклонение и глубочайшее благоговение (несмотря на то, что некоторые из общепринятых религиозных убеждений следует пересмотреть).

Поэтому предпринимаются многочисленные попытки оправдать поведение Бога по отношению к пациенту. В этих попытках, отражающих столь же много ума, сколь и все другие теодицеи, объяснение основывается то на общей природе душ, то на необходимости самосохранения, стоящей перед Богом, то на порочном влиянии души Флехсига. Тем не менее, в общем, болезнь рассматривается как борьба между человеком Шребером и Богом, победа в которой остается за человеком, несмотря на всю его слабость, т. к. на его стороне Мировой Порядок.

Медицинский отчет может заставить нас предположить, что случай Шребера представляет собой обычную форму фантазии об Искупителе, при которой больной считает себя Сыном Божьим, судьба которого – спасти мир от его несчастий, от грядущего разрушения и так далее. Именно по этой причине я счел нужным обратить внимание на особенности шреберова отношения к Богу. О значении этого его отношения к Богу для всего остального человечества лишь изредка говорится в Мемуарах, и то только при описании последней стадии формирования его иллюзий. Оно заключается в общих чертах в том, что ни один умерший не может достигнуть блаженства пока большая часть божественных лучей поглощены им (Шребером) за счет его силы притяжения. Также, лишь только на очень поздней стадии ясно проявляется отождествление себя с Иисусом Христом.

Бессмысленна любая попытка интерпретировать случай Шребера, не учитывая его особое представление о Боге, представляющее собою смесь преклонения и мятежности по отношению к Нему.

Теперь я обращусь к другому, тесно связанному с Богом предмету, а именно к состоянию блаженства. Шребер также называет его «загробной жизнью», до которой человеческая душа поднимается после смерти в процессе очищения. Он описывает ее как состояние непрерывного наслаждения, связанного с созерцанием Господа. Это не особо оригинально, но, с другой стороны, удивительно, что Шребер делает различие между мужским и женским состоянием блаженства. «Мужское состояние блаженства выше женского, которое, казалось, состояло исключительно в непрерывном чувстве сладострастия.» В других местах это совпадение состояния блаженства и сладострастия выражается более открыто и без ссылок на половые различия; и более того тот элемент блаженства, который заключается в созерцании Господа более не упоминается. Так, например: «Природа божественных нервов такова, что состояние блаженства сопровождается очень сильным ощущением сладострастия, хотя и не ограничивается только им.» И снова: «Сладострастие можно рассматривать как фрагмент состояния блаженства, заранее данный людям и другим живым существам.» Так что, состояние небесного наслаждения следует рассматривать как усиленное продолжение земного чувственного наслаждения!

Это понимание состояния блаженства было отнюдь не являлось тем элементом фантазий Шребера, который возник на ранней стадии его болезни и позже исчез из-за несовместимости с остальными фантазиями. Даже в Описании Случая Болезни, составленном пациентом для Апелляционного Суда в июле 1901 г., он подчеркивает как одно из своих величайших открытий то, что «сладострастие находится в близком родстве (до сих пор незаметном для остального человечества) с состоянием блаженства, в котором пребывают души умерших».

Мы в самом деле обнаружим, что это «близкое родство» является тем камнем, на котором он основывает свои надежды на грядущее примирение с Богом и окончание своих страданий. Божественные лучи утрачивают свою враждебность как только они убеждаются, что будучи поглощены его телом, они будут испытывать духовное сладострастие; Сам Господь требует, чтобы Он мог находить в нем сладострастие и угрожает ему совсем убрать лучи, если он не захочет культивировать сладострастие и не сможет предложить Господу то, чего Он требует.

Удивительная сексуализация состояния высшего блаженства предполагает возможность, что шреберовская концепция этого состояния возникла из сближения двух основных значений немецкого слова «selig» – а именно «мертвый» и «испытывающий чувственное удовольствие». Но этот пример сексуализации также предоставит нам случай исследовать общее отношение пациента к эротической стороне жизни и к вопросам сексуальных удовольствий. Ибо мы, психоаналитики, до сих пор поддерживали точку зрения, что корень любого нервного или умственного расстройства кроется в половой жизни пациента – некоторые из нас, исходя из исключительно эмпирических наблюдений, другие, находясь также под влиянием некоторых теоретических соображений.

Представленные выше образцы фантазий Шребера дают нам возможность без дальнейших сомнений отклонить предположение, что этот случай паранойи как раз и окажется тем «негативным», который так давно искали – случаем, в котором сексуальность играет лишь второстепенную роль. Сам Шребер вновь и вновь говорит так, словно разделяет нашу убежденность. Он постоянно говорит рядом о «нервном расстройстве» и эротических прегрешениях, как если бы две эти вещи были неразделимы.

До своей болезни президент сената Шребер был человеком строгих моральных правил: «Мало кто», заявляет он, и у меня нет оснований сомневаться в его словах, «был выращен на таких строгих моральных принципах, как я, и мало кто, в течении всей своей жизни мог проявлять (особенно в вопросах секса) самоограничение настолько же соответствующее этим принципам, насколько им соответствовал я». После ожесточенной духовной борьбы, внешними свидетельствами которой являлись симптомы его болезни, его отношение к эротической стороне жизни изменилось. Он начал понимать, что культивация сладострастия всегда была предназначенным ему долгом, и что, только исполнив этот долг, он мог положить конец мучительному конфликту внутри самого себя – или, как он полагал, конфликту, возникшему вокруг него. Сладострастие, как уверяли его голоса, стало «страхом божьим», и он мог лишь пожалеть, что не может посвятить себя его культивации весь день напролет.

Таким предстает нам результат изменений, произведенных в Шребере болезнью, выраженный в двух основных чертах его фантазийной системы. До болезни он был склонен к сексуальному аскетизму и являлся скептиком в отношении к Богу, тогда как после нее он обратился в веру и стал приверженцем сладострастия. Но так же, как и его новообретенная вера, имевшая очень специфический характер, избранный им вид сексуального удовольствия был также весьма необычным. Это была не сексуальная раскрепощенность мужчины, но сексуальные ощущения женщины. Он избрал женственное отношение к Богу; он ощущал себя женой Бога.

Ни одна другая часть его фантазий не разбирается пациента столь подробно, даже столь настойчиво, как его мнимая трансформация в женщину. Как он утверждал, впитавшиеся в него нервы приняли в его теле характер женских нервов сладострастия и практически придали его телу печать женственности, в особенности, коже, которой сообщилась мягкость, свойственная коже женщины. Когда он слегка нажимает на любую часть своего тела, он ощущает эти нервы под кожей в форме ткани из нитеобразного или струнообразного волокна; особенно много их в области груди, где у женщины находились бы молочные железы. «Прилагая давление к этим тканям, я могу вызывать чувство сладострастия, какое испытывают женщины, в особенности если в этот момент я думаю о чем-нибудь женственном.» Он уверен, что изначально эти ткани были ни чем иным как нервами Бога, которые вряд ли могли утратить природу нервов из-за перемещения в его тело. С помощью операции, которую он называет «рисованием» (то есть, с помощью создания зрительных образов), он способен создавать у себя и у лучей ощущение, что на его теле есть женские груди и гениталии: «У меня настолько вошло в привычку «пририсовывать» к моему телу женские ягодицы – honi soit qui mal y pense – что я практически бессознательно делаю это каждый раз, когда наклоняюсь.» Он «осмеливается утверждать, что любой, увидевший его перед зеркалом, раздетым до пояса – особенно если впечатление будет усилено различными женскими украшениями – будет уверен, что видит женский бюст.» Он требовал медицинского осмотра для установления факта присутствия нервов сладострастия по всему его телу, с головы до ног, что, по его мнению, свойственно лишь для женщин, тогда как у мужчин, насколько он знал, они находятся лишь в половых органах и в непосредственной близости к ним. Духовное сладострастие, развившееся в нем в связи с таким накоплением в его теле нервов, настолько велико, что достаточно лишь малейшего напряжение его воображения (особенно когда он лежит в кровати), чтобы дать ему ощущение чувственного удовольствия, представляющее собой довольно ясное подобие сексуального удовольствия, испытываемого женщиной в момент копуляции.

Если мы теперь вспомним сон, виденный пациентом в момент его болезни, до его переезда в Дрезден, то нам станет абсолютно ясно, что его фантазия о трансформации в женщину является ничем иным, как осознанием содержания этого сна. В то время сон вызвал в нем бунт мужского негодования, и по той же причине он в начале пытался препятствовать его осуществлению во время болезни и рассматривал трансформацию в женщину как унижение, которым ему злонамеренно угрожают. Но затем пришло время (ноябрь, 1895), когда он начал примиряться с трансформацией и связывать ее с высшими божественными целями: «С тех пор, и с полным сознанием того, что я делаю, я начертал на своих знаменах культивацию женственности».

Далее он пришел к твердому убеждению, что Сам Бог, для Своего собственного удовлетворения требует от него женственности:

«Тем не менее, я не оказываюсь наедине с Богом (если можно так выразиться), пока мне не станет необходимо прибегнуть ко всем вообразимым способам и призывать все мои умственные способности, особенно воображение, чтобы у божественных лучей создалось сколь возможно непрерывное впечатление (или, так как это выше способностей смертного человека, по крайней мере несколько раз в день), что я женщина, блаженствующая от сладострастных ощущений.»

«С другой стороны Бог требует постоянного состояния наслаждения, соответствующего условиям существования, накладываемым на души Мировым Порядком; и мой долг в том, чтобы доставить ему это состояние… путем создания сколь угодно большого духовного сладострастия. И если, в процессе этого, малая толика чувственного удовольствия придется на мою долю, я чувствую себя в праве принять ее как некое слабое возмещение за безмерные страдания и лишения, которые были моим уделом последние несколько лет… «

«…Я думаю, можно даже рискнуть выдвинуть предположение, основанное на сложившихся у меня впечатлениях, что Бог никогда бы не предпринял каких-либо шагов по удалению лучей – первым результатом чего является изменение моего физического состояния в худшую сторону – но стал бы постепенно и тихо поддаваться моим силам притяжения, если бы я мог вечно играть роль женщины, лежа в своих собственных любовных объятьях, вечно обращать свой взор на женские формы, вечно смотреть на изображения женщин и так далее.»

В системе Шребера два основных элемента его фантазий (его трансформация в женщину и его особое отношение к Богу) связаны в его приятии женственного отношения к Богу. Неизбежной частью нашей задачи будет показать, что существует весьма важная генетическая связь между этими двумя элементами. В противном случае наши попытки пролить свет на фантазии Шребера оставят нас в абсурдном положении, описанном в знаменитом кантовском сравнении в «Критике чистого разума» – мы будем подобны человеку, держащему сито под козлом, в то время как кто-то другой доит