Текст книги "Феноменология переживания"

ГЛАВА 3

Солдат на крепостной стене у самых дальних рубежей империи – настороженно вглядывающийся во тьму, полную опасностей. Ближайший товарищ вне поля зрения. Он не может дезертировать – настанет день, когда его отзовут в столицу. Внутри человека безумствует война. Разум и тело раздираются, раскалываются, разрываются на части, разоряются и опустошаются этими ангелами и демонами в их космическом конфликте, о котором мы даже не подозреваем.

Иван решил задержаться, чтобы не спеша изучить истории болезни.

– Румянцев, конечно, ты тоже почётный член клуба холостяков, но отсутствие личной жизни не помешало им уйти домой вовремя, – в ординаторскую заглянула заведующая.

– У них есть то, чего нет у меня, потому я остался здесь.

– И что же?

– Опыт работы.

Морозова рассмеялась:

– Смотри, не перегори раньше времени. А то на словах готовы здесь дневать и ночевать, а потом сдуваются как китайские резиновые шарики.

– Я энтузиаст, а не сумасшедший. Ночевать предпочитаю у себя дома.

– Ночевать, значит.

Иван откинулся на стуле, позволив себе полюбоваться на врача.

– Не мог бы встать из-за стола?

– Да, конечно, – Румянцев поднялся из-за стола, держа в руках чью-то историю болезни.

– Ты так и не вспомнил, что случилось на дне рождения у Цепова?

– Нет.

– Ты не врёшь.

– Хорошо, что я не помню?

– Жаль, что ты ничего не помнишь.

«К чему этот странный диалог?!» – а заведующая просто нагло втёрлась в личное пространство, встав очень близко. Иван всё так же держал в руках ненужные бумаги, выжидая дальнейших действий. Чтобы оказаться на столе, прижатым сверху.

– Я не говорю, что против. Но скоро мне будет тридцатник, а значит имею все признаки остеохондроза позвоночника, там что предпочёл бы более удобную поверхность.

– Диван в моём кабинете устроит?

– Вполне.

На этой неделе Ивану выпало дежурство на субботу. Никто не удивился, что собрался дежурить заведующий – молодой врач был ещё неопытен, чтобы оставаться одному. Можно, конечно, было сидеть дома и при необходимости выехать, если случится форс-мажор, но Морозова решила, что для неё будет проще сидеть в больнице и тут же разрулить происшествие, чем мотаться туда-сюда.

Истинный же мотив заключался за закрытыми дверями. Дежурный врач не проводит обход, он следит за состоянием тяжёлых больных, принимает новых пациентов из дежурного покоя, оказывает неотложную помощь, если кому станет плохо. Проще сказать, дежурство может проходить довольно скучно. Если повезёт. Как раз в это свободное время врачи уединились на диване. Иван, безусловно, предпочёл бы не трахаться в дежурке на продавленном диване, откуда могли бы дёрнуть в любой момент. Но Морозова не приглашала к себе домой и не напрашивалась к Румянцеву на квартиру. Их отношения – если это можно было назвать отношениями – находились под строгим секретом.

Пустоту разорвал рингтон.

– Если это не дело жизни и смерти, я буду убивать. Слушаю! – Румянцев ответил резче, чем обычно. Нет злее мужчины, чем того, у кого прервали процесс за несколько мгновений до оргазма. Затем, выслушав сообщения, со вздохом положил телефон и стал одеваться.

– Всё-таки это дело жизни и смерти.

– Что случилось? – Морозова перевернулась на бок.

– Да одна больная начала буянить. Была стабильная. Говорят, что соседка по палате довела.

– Думаю, ты с этим сам разберёшься.

Как не открещивались соматические врачи, люди с психическими расстройствами приходили и к ним. И нет, они не заявляются с очевидными симптомами протечки крыши, заявляя с порога «доктор, голоса мне говорят утопиться в раковине и порезать вены ложкой!». Если бы было просто, как в учебнике для студентов третьего курса, впрочем, обо всём по порядку.

Тихомирова была девушкой тревожного склада. Дело началось с обычного отравления – поела выпечки в сомнительном заведении, бывает. На этом фоне произошло обострение гастрита, что сопровождалось тошнотой и небольшой потерей веса. Обычный человек выздоровел бы и забыл, поругавшись на дурацкое кафе, но только не Тихомирова. Она нервно следила за любым мало значимым симптомом и немедленно заглядывала в справочники, благо интернет щедро предоставлял нужную и не очень информацию. Затем, окончательно запутавшись в массиве данных, она шла к врачу и начинала как бы выразиться помягче, выносить им мозг на тему симптомов и заболеваний, которое надо непременно выявить и вылечить. Врачи терпеливо (или не очень) выслушивали жалобы, назначали обследования, смотрели на безупречные анализы – хоть используй как эталон для обучения студентов и тщетно пытались переубедить, что у неё все в порядке и ничего лечить не надо. На каждый вердикт о том, что у неё нет ни онкологии, ни туберкулёза, ни системной красной волчанки, ни саркоидоза, ни бруцеллёза Тихомирова закатывала столь громкую истерику, что сбегались врачи из соседних кабинетов. Доктора узнавали её по фамилии. После этого потихонечку прикладывались к фляжке с коньяком (если хватало наглости выпивать на работе), когда узнавали, что она будет у них на приёме. Заведующая собралась объявить, что без заключения психиатра её не возьмут на приём, но не успела.

Однажды терапевт внезапно слегла на больничный, и его подменил врач общей практики, грубиян и хам, который на дух не переносил чувствительных людей. «Слова им не скажи – сразу реветь начинают» – говорил он. Тихомирова как всегда начала бесконечный пересказ о неизвестной болезни, которая медленно убивает её день за днём, а невежественные врачи не могут поставить диагноз. Врач общей практики изучил её пухлую амбулаторную карту и в категоричной форме заявил, что она здорова как лошадь. Что на ней пахать надо, и лучше вместо того, чтобы отнимать время врачей своими идиотскими жалобами, лучше бы занялась чем-то полезным. Ранимая натура девушки не смогла выдержать такой обиды, и она набросилась на врача с кулаками. Который был выше на голову и тяжелее в полтора раза. Впрочем, даже имея такое преимущество, он насилу отбился от взбешённой девушки. Дело закончилось госпитализацией.

Лечащий врач не стал помещать в изолятор, отправив в общую палату. Одной из соседок по палате оказалась студентка инженерного факультета, которая слегла после лихорадочного делирия, развившегося на фоне пневмонии. Соколова, напротив, была забиякой, ненавидящим всякие женские штучки. Кроме того, она терпеть не могла разговоры о медицине – её мама работала врачом, потому ей ещё с самого детства до смерти надоели рассказы о болезнях, больных и поликлинике. Так что бесконечное повествование Тихомирова о «безуспешном» диагностическом поиске успело осточертеть ей уже через десять минут. Соколова требовала заткнуться и поговорить о чём-нибудь другом, за что была послана на кудыкины горы собирать помидоры. Девушка затаила зло и попросила маму принести ей бланки для анализов.

– У меня для тебя две новости – хорошая и плохая. С какой начать?

– Давай с хорошей! – сказала Тихомирова.

– Тебя скоро выпишут отсюда!

– Я же говорила, что у меня с головой всё нормально! А плохая?

– Ну… я подслушала разговор медсестёр, и они говорили, что у тебя очень плохие анализы. Смотри, я даже свистнула анализы с поста. Они и правда неважные.

Соколова, несмотря на неприязнь к медицине, всё-таки кое-что в ней понимала. Потому зацепившись за жалобы и те самые бланки с анализами, смогла доказать, что у Тихомирова, вероятнее всего, рак поджелудочной железы последней стадии. Ипохондричка не заметила нестыковки. Она вообще не особо умела выстраивать причинно-следственные связи. Девушка стала кататься по полу и кричать, что она не хочет умирать.

– Да, эта Соколова – настоящий доктор Зло.

– Не для всех общение с соседями по палате – это благо, – отметил Морозова.

– Меня другое удивляет – как она до этого додумалась!

– Я всегда говорю, что люди с психическими расстройствами совсем не идиоты, напротив, они очень наблюдательные. Вот и Соколова смогла вычислить болевую точку и понять, как надавить, чтобы получить максимальный эффект.

– Да… Не знаю, за что она так взъелась, но это было очень жестоко с её стороны.

ГЛАВА 4

Медосмотр – увлекательный квест не для слабых духом. Он состоял из нескольких этапов – пойти к терапевту и получить направление на анализы и список специалистов, которых надо пройти. Если не организовать всё правильно, то получение желанной подписи «допущен к работе» может растянуться на всю неделю. Всё-таки врачебный статус давал кое-какие преимущества, поэтому Румянцев просто заходил к знакомому терапевту и получал направления, а утром приходил натощак, сдавал необходимые анализы и так же пользуясь статусом медработника, проходил всех специалистов без очереди. Потому к десяти часам Румянцев уже закончил с медосмотром, но недоставало важного пункта – флюорографии. И по закону подлости, именно маленький пункт грозился испортить всю малину.

– Результаты флюорографии выдают после часу, – сказала рентгенлаборант.

– Но я поеду на работу, я не могу сегодня зайти снова. Неужели рентгенолог не делает срочные заключения, если есть необходимость?

– Когда подозрение на пневмонию или грипп – делает конечно. Если такая срочность, попробуйте попросить, может он сделает для вас исключение.

– Где найти рентгенолога?

– На пятом этаже в 527 кабинете.

Иван поднялся на этаж и постучался в дверь.

– Войдите! – раздалось неласковое. Румянцев вошёл и увидел хмурого врача в зелёном хирургическом костюме. Перед ней лежала стопка карточек со снимками, а одна плёнка висела на негатоскопе. Длинная чёлка нависала над карточкой, в которую она стремительно строчила, а серёжки в виде клубничек болтались в такт движений руки.

– Добрый день. Можно получить результаты флюорографии?

Ручка замерла над тетрадью, а врач резко повернула голову и стала сверлить пронзительным взглядом. «У рентгенолога и взгляд рентгеновский» – подумал Иван.

– Вы читать умеете? – спросил она строго.

– Умею.

– Что написано на двери?

– «Результаты флюорографии выдаются после 13:00».

– Я не буду смотреть вашу флюорографию! У меня полно работы, и я ничего не успеваю! – она махнула рукой на подоконник, где тоже лежали снимки.

Румянцев сделал вывод и понял, что давить на него бесполезно – тот из принципа заставит ждать до часу.

– Пожалуйста, – Иван применил самую обаятельную улыбку, – сделайте исключение для коллеги, мне на работу надо.

Та лишь закатила глаза, не выдерживая умоляющего тона. Врач на самом деле не злая, просто нервная и действительно завалена работой.

– Ладно, давайте медкнижку, только прекратите строить казанскую сироту.

Иван склонился, подавая документ и прочитал надпись на бейджике. «Аврора Нестерова» – так звали рентгенолога.

– Кем вы работаете? – спросил та, водя мышкой, чтобы компьютер вышел из спящего режима.

– Психиатром, – ответил Румянцев, смотря, как Нестерова забивает фамилию в поиск и на экране высвечивается снимок. Люди по-разному реагировали на его профессию, но как правило, негативно. Терапевты и хирурги презрительно усмехались, мол, болтологией занимаетесь и таблетками пичкаете, правда так они думают до первого шизофреника в обострении. Вот тогда спасите-помогите, заберите этого психа. Нестерова лишь одобрительно хмыкнула, что вызвало у Румянцева подозрение.

– Где работаете?

– В стационаре в отделении острых психозов, – и снова Аврора не дёрнулась, услышав место работы, хотя для непривычного человека даже звучало жутко.

– Передавайте привет Морозовой.

– Обязательно.

– Вы не знаете рентгенолога по фамилии Нестерова?

– Знаю, – ответила Морозова, – почему ты спрашиваешь о ней?

– Она вам привет передавала.

– Кхм, – психиатр задумалась, – вам интересно, откуда я её знаю?

– Да.

– Она мой пациент.

– Знаете, меня это немного смущает.

– У неё синдром Аспергера. Надеюсь, ты знаешь, что это такое?

– Расстройство аутистического спектра? То-то у него необычное поведение.

– Но она хороший специалист. Можно сказать – гений лучевой диагностики и моя гордость.

– Вы смогли ей помочь?

– Да. Ко мне пришла молодой ординатор с нервным истощением. Плакала, что ненавидит медицину и больных. Я за ней понаблюдала и заметила, что у неё своеобразная речь. Ей не даётся зрительный контакт, и она не очень хорошо понимает шутки, хотя иронизирует – не дай бог ей на язык попасть. Прогнала через тест RAADS-R – высокая вероятность. Потом ещё пообщалась и ещё больше утвердилась в наличии РАС. И сказала честно – не выйдет из тебя хорошего врача, не потому что мало стараешься, а потому работа с людьми – вообще не твоя стезя. Она подумала и решила переучиться на рентгенолога. Потому и горжусь этим случаем, вместо посредственного клинициста, ненавидящего свою работу, получился первоклассный диагност.

– Я ищу пациентов с РАС для научной работы… Тем более такой интересный случай.

– Попробую уговорить посодействовать.

Открылась дверь, и вошёл пациент. Нестерова была одета в белую футболку с принтом на груди. Принт представлял собой чёрно-жёлтый знак радиоактивной опасности. Внизу были потёртые джинсы, с металлической пряжкой на ремне в виде черепа с розой в зубах. Возле кармана висели каскадом несколько цепей. Она обратила на него суровый взгляд. Иван, впрочем, сразу понял, что это не было проявлением недоброжелательности, просто Аврора чувствовала себя не в своей тарелке.

– Как психически больные относятся к рентгену? – в ходе разговора спросила она.

– Боятся до ужаса. Их и так злые соседи облучают из психотронных генераторов, а тут добровольно пойти облучиться… Это довольно плохо, потому что среди нашего контингента очень часто встречается туберкулёз.

– Да уж, псевдогаллюцинации, синдром Кандинского-Клерамбо…

– Ого! Откуда ты так прошарена в психиатрии?

– Кто лучше психа будет разбираться в психиатрии? – Нестерова скривилась.

– Ты не псих, тем более работаешь с рентгеновским излучением.

– Это куда проще, чем с человеческими отношениями.

Иван присмотрелся к Авроре:

– Что же тебе так тяжело даётся?

– Меня спрашивают «жить буду?». Вот и пойми, чего ты хочешь. Это бессмысленная фраза, на которую не стоит обращать внимания? Или просьба о поддержке? Или тебе интересно моё мнение, будешь ли ты жить? И у меня сразу несколько вариантов ответа. А на каждый вариант ответа – несколько вариантов предполагаемой реакции. А там уж начинаются непроходимые дебри, в которых аутисту затеряться – легче лёгкого. Как ответить, чтобы не обидеть, не восприняли как психа? Смешно, скажешь? Мне вот совсем не смешно.

– Значит, поэтому ты не испытывала влечения?

– Решил в Зигмунда Фрейда поиграть? – Аврора ощерилась – да, я не испытывала влечения ни к мальчикам… ни к девочкам, ха-ха. Я помню, как подружки притащили журналы для взрослых. Как они хихикали и отпускали пошлые шутки, рассматривая фото. Я же не чувствовала ничего – ну голые люди, некоторые из них красивые – и что с того? Я не стеснялась ничьей наготы, и меня было невозможно смутить – я сама могла засмущать кого угодно, рассказывая об особенностях спаривания животных или о брачных обычаях африканских племён.

«Зайцу птицей не летать, врачу больных не е…» – понятно, чего не делать. Врачебная этика и всё такое. Если бы Морозова увидела, как он заигрывает с пациентом, то точно бы врезала, но Аврора намёки не понимала, на счастье Ивана. Единственное, что у неё обострённая эмпатия, и она чувствовала, что что-то не так. Но сеансы психотерапии сами по себе не были лёгкими и приятными, так что небольшой дискомфорт не вызывал удивления.

Иван думал, как сблизиться с Авророй. Пригласить на свидание? Ага, придёт, как же, в гробу она видала все эти отношения. Она говорила, что Темпл Грандин, профессор животноводства, знаменитая женщина с аутизмом, соблюдала целибат, и ей это тоже совсем не надо.

– Подойди ко мне.

Аврора сделала несколько шагов.

– Ближе.

Ещё шаг вперёд.

– Ближе.

Иван даже начал злиться от своей безнаказанности – другой бы уже заподозрил неладное. Или не понимает, или умело притворяется, но в случае Нестеровой вероятнее первый вариант. Даже не вероятнее, а точно. Даже когда Иван усадил на стол, тот лишь хмурил брови, не понимая, что творит психиатр.

Иван поцеловал Аврору. Губы были сухие и горячие, словно она температурил. Нестерова пыталась отвернуться, не понимая, что это вообще такое. Приятно? Неприятно? Иван не дал отстраниться, продолжая атаковать губы, пока та не сдалась. Затем он перешёл на шею, проходясь по пульсации сонной артерии. Нестерова бы сказала, что место выхода ветвей шейного сплетения проецируется на середине заднего края грудинно-ключично-сосцевидной мышцы. Если бы была способна связно думать.

От осознания, что с ней вытворял психиатр, её заполнили жгучий стыд и гнев

– Ты совсем охренел?! – и толкнула в грудь. Нестерова подняла руку, чтобы влепить затрещину, но Иван ловко перехватил её в воздухе.

– Ты меня не ударишь, – Иван сказал твёрдо, глядя в глаза. Аврора отвела взгляд, не выдерживая зрительного контакта.

– Ты домогался до меня.

– Скажи, что тебе не понравилось.

Ой, не стоило это говорить… Аврора спрыгнула со стола и стала спешно поправлять одежду.

– Да, это был неофициальный приём, мол в свободное время что хочу, то и делаю. Хочу – облапаю аутиста, который в силу своего расстройства слабо понимает, что дела приняли неправильный оборот. Вот только я могу сказать Морозовой, а она знает, что я врать не буду!

Только врождённое самообладание, позволило Румянцеву не выдать страх. Если Нестерова скажет Морозовой, что Иван домогался до её пациента – слово «большие неприятности» будет слишком слабым, чтобы описать, что его ждёт.

– Впрочем, я не хочу скандалов и разборок, – Аврора тут же отменила свой приговор, – сделаем вид, что ничего не произошло. Но к тебе я больше не приду, понял?

– Понял.

– Надеюсь, мы больше не встретимся, – Аврора от души хлопнула дверью. Иван смотрел вслед ей с тоской.

ГЛАВА 5

Пятничный приём у Самойлова был бойкий, плотный, слегка напоминающий картину массовой эвакуации гражданского населения под лозунгом: «Бросай мешки, паром отходит!». И то, что впереди всего лишь пара выходных, ажиотажа не уменьшило. Андрей уже начал жалеть, что рук всего две, а не четыре, как у Кали. Одной – выписывать рецепты, другой – строчить дневники в амбулаторных картах, третьей – заполнять статталоны, а четвёртая – опционально: для томика Конфуция или просто трубку телефона поднять.

– Войдите! – пробасил Андрей, параллельно заполняя очередной документ. Он едва поднял глаза, отметив, что следующий пациент – молодой мужчина лет тридцати, высокого роста и крепкого телосложения. Значит, пришёл за допуском к работе.

– Дядя Андрей?

Только тогда психиатр соизволил посмотреть на парня. Неужели…

– Дядя Андрей, неужели не помните меня?!

– Ну почему же, я не забыл тебя, Прохоров Глеб.

Глеб хотел ринуться обниматься, но Самойлов жестом остановил его, храня на лице сдержанную улыбку.

– Обращайся ко мне «Андрей Анатольевич», всё-таки мы на работе.

– Вы всё такой же зануда, Андрей Анатольевич.

– А ты всё такой же шумный и не расстаёшься со своей причёской.

– Что ты там вякнул про причёску?! – и расхохотался, – да ладно вам, мне уже не шестнадцать лет, чтобы кидаться из-за причёски.

– Ты здесь какими судьбами?

– Меня перевели в другое отделение и заставили заново проходить психиатра.

– Значит так, Глеб, я бы с тобой поболтал, но очередь под дверями видел? Видел. И тебя эта толпа немедленно линчует, если засидишься здесь, потому давай зайдёшь ко мне часов в шесть, а пока я напишу заключение, что к службе допущен.

– Не буду отнимать твоё время, – Глеб откланялся и ушёл, а Андрей продолжил принимать людей.

После развода Андрей переселился в холостяцкую берлогу – однокомнатную квартиру. Но берлогой она называлась не потому что там было не убрано и грязно – напротив, своё жильё он содержал в чистоте и порядке, просто жил в гордом одиночестве. Посему неожиданный визит Глеб не застал его врасплох, и он не спеша приготовил ужин.

Ровно в шесть часов постучались в дверь. Андрей впустил Глеб, который принёс с собой вино и закуску. Андрей проворчал, что не стоило так стараться. Поначалу шла неторопливая беседа ни о чём.

– У вас как жизнь, дядя Андрей? Я слышал, что вы тоже развелись, так что можно сказать, мы братья по несчастью.

– В разводе нет ничего сверхъестественного. Счастливые браки до гроба встречаются так же редко, как комета Галлея. Так… что значит слово «тоже»?

– Да как сказать… Я развёлся недавно, потому сюда и перевёлся.

«Что?!» – если про Андрея можно было сказать, что он растерян, то это было подходящим словом для описания его душевного состояния. Да, блять, хороший из тебя друг, Прохоров оказывается уже развёлся, а ты только сейчас узнал.

– Я женился на Свешниковой.

– Ого.

– Мне неудобно тебя грузить, наверняка на работе приходится это выслушивать.

– Неудобно спать на потолке. Рассказывай.

Самойлов думал, что в его случае развод был предрешён, как финал группы Linkin Park после суицида Честера Беннингтона. Он вообще не понимал, зачем женился. Потому что так надо – заключить брак, продолжить род. Вот его дедушка с бабушкой прожили душа в душу пятьдесят лет. Ага, конечно, чтобы потом выяснилось, что Иосиф имеет внебрачного сына. Тогда Андрей пришлось участвовать в семейных разборках. Когда он узнал Глеба, то теперь не понимал – что у него могло пойти не так? Добрый, весёлый, за своих порвёт, как тузик грелку – лучшего мужа и придумать нельзя.

Кто был знаком с Валерией, лишь охал и мысленно желал Глебу терпения. Даже Олег, напившись на мальчишнике, сказал, что Глеб, я тебя не отговариваю, совет да любовь. Сможешь быть с ней счастливым – я только рад буду. Зря ты только в это ввязался, надеюсь, я буду не прав.

Первые года семейной жизни прошли безоблачно, и у Олега, прекрасно знавшего характер Свешниковой, отлегло от сердца. Хотя мужчины описывают бывших подруг исчадиями ада, всё-таки по правде сказать, Валерия далеко не ангел, хотя при знакомстве может произвести благоприятное впечатление.

Как принято говорить, дальше всё пошло к чертям, когда у них появился Алексей. И проблема не в неизбежных трудностях, которые случаются при рождении ребёнка. Есть хорошая присказка – никогда не выходи замуж, если хотя бы не поклеишь обои с этим человеком. Сможешь ли справиться с дерьмом, которое непременно вылезет из человека при ослаблении самоконтроля? Если для самого индивидуума знакомство со своей неприглядной стороной оказывается неприятной неожиданностью, то для посторонних людей – тем паче. Так и Свешникова показала свою истинную сущность, но и Глеб смиренным и спокойным характером не отличался. Скорее наоборот – буйный был детинушка. Руки не распускал, но на разбитых и сломанных вещах они бы точно разорились, не умей бы Castle of Glass чинить всё в мгновение ока. С тех пор и пошло: скандалы да примирения. Можно сказать: милые бранятся – только тешатся, но до Глеб доходила пугающая правда: Свешникова являлась деспотом, желавшим полностью подчинить себе мужчину. Несмотря на это, Глеб стремился сохранить брак. В своё время Сократ сказал: «Женись непременно. Попадётся хорошая жена – станешь счастливым. Плохая – станешь философом». Но Валерия, почувствовав, что Прохоров ей не по зубам, сама подала на развод.

– Если человек хочет уйти, ты его не удержишь, – сказал Самойлов.

После развода Алексей остался с матерью. Глеб жалуется, что больше не из-за развода переживает, а то, что Лера настраивает Лёшу против него.

– Я думаю, он парень умный и сам поймёт, что к чему.

– А что же вас гложет, дядя Андрей?

– Что моя дочь – шлюха! – вырвалось у мужчины.

– Ого! – Глеб помнил Юлию, милую и озорную девчушку. Что же Юлия такого натворила, что отец называет её шлюхой?

– Да не в том плане, что она спит за деньги или трахается с парнями! Проблема в том, что она думает пиздой!

Когда Андрей вспоминал, как Юлия пыталась домогаться до Ивана, он стискивал челюсти так, что зубы болели. Вряд ли Румянцев специально устроился в отделение чтобы своим видом напоминать об эпизоде. Он сам был растерян, когда понял, что ему придётся работать с Самойловым. Но факт оставался фактом – Иван был живым экспонатом грехопадения его дочери.

Самойлова прорвало, и он стал рассказывать, как он отправил Юлию к психиатру и что это мероприятие едва не закончилось плачевно. Андрей чуть не вышиб мозги своему родственнику, ладно ещё тот нашёл способ доказать свою невиновность.

– Никогда не думал, что со мной такое произойдёт, но мне тогда хотелось от стыда провалиться под землю. А этот пройдоха смотрит так понимающе, вы ни в чём не виноваты, папаша, это её сознательное решение. Мне даже ненавидеть его не за что.

– Ну что вы, дядя Андрей. Не казните себя так.

И во второй раз Самойлову стало стыдно.