Текст книги "Феноменология переживания"

ГЛАВА 6

У Румянцева опустел холодильник, и он собрался на оптовую базу, чтобы закупиться на неделю. «Таковы хитрости врачей-нищебродов». Пересекая узкую проулку, он едва не сбивает прохожего, который решил пересечь улицу в неположенном месте.

– Глаза разуй! – высовывается он из окна автомобиля.

– Простите, – прохожий оборачивается.

Длинная чёлка, дурацкие серёжки, футболка с принтом знака радиоактивной опасности. Но теперь она представлял собой лишь бледную тень раздражительного и энергичного специалиста. Аврора двигалась деревянной походкой и явно не следила куда её несут ноги, раз чуть не угодила под машину.

– Что случилось? На тебе лица нет.

– Мне пиздец. Коллегам по работе пиздец. Всем пиздец.

– Давай, садись в машину, я тебя отвезу.

– Нет, я не сяду в машину. Я пойду пешком.

– Ну чего ты вредничаешь? – Иван скрестил руки на груди.

– А ты совсем башкой долбанулся, раз собираешься посадить в свою машину человека с туберкулёзом?

– Что?!

– Что слышал. Я из тубдиспансера как раз шагаю.

– Ладно, стой здесь, я машину оставлю.

Нестерова заболела бронхитом и неделю провалялась дома. Она проигнорировала навязчивый кашель, проигнорировала слабость, не обратила внимание и на то, что вечером температура становилась тридцать семь с хвостиком.

– Это остаточные явления, – отмахивалась она, – пройдёт.

Заведующий – бывший пульмонолог, всё-таки настояла на снимке.

– Может это пневмония? – Аврора спросила с надеждой, глядя на затемнение.

Коллега лишь посмотрела задумчиво.

– Завтра приходи на КТ.

«Вдохнуть и не дышать» – механическим голосом говорит аппарат. Нестерова лежит, подняв сложенные руки. Затем она соскакивает со стола и надевает верх от хирургического костюма.

– Блять – комментирует она.

Множество мелких очагов, сливающиеся в пятна. Если бы Аврора увидела у другого человека такую же картину, она бы не задумываясь, написала бы туберкулёз.

Только она смотрела на свой снимок.

– Собирайся в тубдиспансер, не затягивай, – сказала заведующая.

– Это точно, – Аврора мнёт справку из тубдиспансера напечатанную на дешёвой типографской бумаге.

Мнительные пациенты закатывали истерику из-за неосторожно сказанного слова, из-за «страшного» термина в заключении. Заведующая рассказывала, как ей пришлось дежурить в детском отделении, хотя она ни разу не педиатр. Нет, с осмотром детей она справилась, но по привычке изъяснялась привычными терминами, как «сухие хрипы», и потом нервная мамаша вцепилась в неё мёртвой хваткой, пытаясь выяснить, насколько это опасно.

«Инфильтративный туберкулёз S1+2 правого лёгкого. МБТ (-)».

Серьёзный диагноз.

Очень серьёзный. Инфекция, которая может сделать инвалидом или привести к летальному исходу.

– Это излечимо, только делай всё, что скажет врач.

– Да, конечно, – заторможено отвечает, – что я, враг самому себе, чтобы не лечиться?

Слезинка скатывается по щеке. Иван прижимает к себе. Лоб горячий на ощупь. У Авроры температура. Когда жизнь начала налаживаться, судьба отправила в нокаут жестоким ударом. Психиатрия и фтизиатрия – стигматизированные специальности. Считается, что туберкулёз – болезнь бомжей и алкашей. Никто не спорит, что именно они чаще всего заболевают, но чахотка не щадит никого – болеют бизнесмены, адвокаты и далеко не в последнюю очередь – сами врачи.

– Всё будет хорошо. Ты поправишься и вернёшься к работе. У тебя же не запущенная форма?

– Нет, поймали на ранней стадии. Но лечиться всё равно придётся долго. Полгода как минимум. Ты не мог бы взять мои книги на хранение? Я не возьму их с собой в больницу, они довольно дорогие.

– Так, стоп. Тебе негде жить?

– Я не смогу работать, а тех денег, которые будут платить по больничному, мне не хватит, чтобы оплачивать квартиру. Вернее, хватит, но не останется на еду и лекарства.

– А родители?

– Я скорее на улицу пойду бомжевать, чем буду жить у них.

Румянцев еле заметно скривился. Перед внутренним взором пронеслись вспоминания о своей «семье», так что вероятнее всего он поступил бы так же, как Аврора.

– Переезжай ко мне.

Нестерова крутит пальцем у виска.

– Может тебе самому у психиатра провериться? Тащить туберкулёзника к себе квартиру.

– Слушай, может показаться, что я ничего не смыслю в медицине, но в заключении написано, что ты не заразная.

– Ещё не все анализы готовы…

– Ты не хочешь жить со мной?

– Я не хочу быть приживалкой.

– Можешь отдавать часть денег за аренду, если это так смущает.

Тело искалеченное, изорванное в куски, стёртое в порошок, израненные конечности, потерянное сердце, перемолотые кости, тошнота в клубах пыли. Желание выблевать лёгкие. Повсюду кровь, куски плоти, мышцы, кости – осатанелые, обезумевшие. Снаружи всё спокойно, тихо, как всегда. Сон. Смерть. Выгляжу нормально.

Аврора лежит на диване, закрыв глаза. Иван прикасается губами ко лбу.

– Ты горячая.

– Очень научный способ измерения температуры. А главное – точный.

Иван еле заметно улыбается – Нестерова не теряет присутствия духа, хотя ей нехорошо.

– Может тогда градусник?

– Я уже мерила. Тридцать семь и два.

– Ты что-нибудь ела?

– Да.

– Врёшь. Ты даже к еде не притронулась.

– Меня тошнит. Если я поем – я выблюю таблетки.

– Да судя по всему, одними таблетками и питаешься.

Иван стало не по себе, когда он в первый раз увидел количество таблеток, выданных на сутки. Изониазид – таблетка кремового цвета. Рифампицин – две красных капсулы. Этамбутол – две белых таблетки, очень противных на вкус – Аврора каждый раз собиралась с духом, чтобы проглотить их. Идентичного размера, похожие на жаропонижающее, – это пиразинамид.

– И ты всё это выпьешь? – Иван тоже выписывал несколько сильнодействующих препаратов, но психотропные были крохотными таблетками и выглядели не так пугающе. Со стороны смотрелось, словно Аврора собиралась покончить жизнь самоубийством, отравившись насмерть.

– Придётся. Я тоже не в восторге.

Острая игла втыкается в руку. Аврора отворачивается, кусает губу. Красная вязкая жидкость, похожая на кровь, медленно капает в вену, хотя капельница открыта на всю скорость.

– Давай, подставляй задницу, – Иван собирается делать церукал.

– Что, прям так сразу? – Нестерова поворачивается на живот и приспускает брюки, – а как же предварительные ласки?

– Будут тебе и предварительные ласки.

Аврора дёргается от укола. Сделав манипуляцию, Румянцев пытается поцеловать, но она отворачивается.

– Раз я должна есть из отдельной посуды, то точно не стоит обмениваться со мной слюнями.

– Перестало тошнить? Может попробуешь съесть что-нибудь?

Румянцев незаметно подсыпает нейролептик в чай. Он собирается поступить непорядочно.

– Спасибо, – Аврора принимает чашку и растерянно улыбается.

Она выпивает весь чай. Иван продолжает рассказать про интересный случай, когда замечает, что Нестерова трёт глаза.

– Что-то ты выглядишь уставшей.

Девушка встала и качнулась в сторону. Иван едва успел подхватить. Он и забыл, что у аспи слабая координация движений, а после препарата её вообще развезло.

– У меня давление как у трупа. Только трупы не ходят и не разговаривают.

– Давай приляжешь? – Иван разжимает руки и ведёт к дивану.

Нестерова медленно моргает, борясь со сном. Ивану на секунду становится неловко – снова воспользовался доверием. Пока не вспомнил, зачем он это делает.

Аврора наконец-то закрывает глаза и через десять минут крепко спит. Иван приподнимает футболку, и над ним нависает золотистый Потенциал. Он кладёт руки на грудь.

Иван заставляет бактерии закончить свой цикл. Он восстанавливает повреждённые лёгкие.

Аврора плачет от боли, но не может проснуться.

– Ну же, не плачь, всё позади, – и целует в безвольные губы. Иван тут же вспоминает, что Аврора не может его слышать.

Толща воды давит на грудь многотонной плитой. Нечем дышать. Поверхность воды – казалось, рукой дотянись, но в то же время она недостижима как звезда. Лёгкие горят огнём, кажется, они разорвут грудную клетку, раздробят рёбра на мелкие осколки, чтобы вывернуться наизнанку и всплыть окровавленным пузырём. Мышцы сведены судорогой в последней попытке вытолкнуть тело. Воздух стайкой серебристых пузырьков вырывается изо рта. Неужели конец?

Крепкая рука хватает за безвольную ладонь. Тянет наверх, ослепительное солнце освещает меркнущее сознание. Аврора спасёна.

ГЛАВА 7

Иван спешно побежал в учебную комнату – его ждали студенты, обязательная нагрузка аспиранта. Когда врачи узнали, что Румянцев учится в аспирантуре, они уже делали ставки, как скоро коллега будет писать заявление об увольнении. Всем была известна неприязнь Морозовой к кафедральным и в частности, к студентам. Правда, если они знали об истинной причине лояльности заведующей, то не обобрался бы шуток от Дмитрия Цепова. Не сказать, что Иван горел желанием афишировать отношения, особенно перед Самойловым. Румянцев был слишком зрелым, чтобы страдать от неразделённой любви как старшеклассница, поэтому он покорно принимал, что Морозова решала нужным ему давать.

Теперь, оказавшись в шкуре учителя, Иван понял, за что преподаватели их недолюбливали в своё время. И проблема даже не в том, что студенты были ленивыми жопами, которые не хотели учиться. Скажите на милость, кто, будучи студентом только и делал, что читал книги? Нет, не это было головной болью Румянцева. Вроде студенты старших курсов, уже объездили все больницы, неоднократно писали истории болезни, но на деле им приходилось повторять элементарные правила поведения не то что для первокурсников – для дошкольников.

– Итак, чем отличается бред от заблуждения? Ведь муж действительно может заподозрить жену в измене. И может оказаться, что его подозрения беспочвенны. Что теперь, у него бред ревности?

– Нет… – отозвался один из студентов.

Иван смотрел на них, как мать на сына-имбецила: ласково, но устало и с лёгкой укоризной. Пара отличников-зубрил, которые благополучно забывали всё выученное после экзамена, серая масса, прячущиеся за спины друг друга, и пара лодырей, неизвестно каким образом не исключённых из университета.

– Бред от заблуждения отличается тем, идеи и ощущения психотического уровня крепче железобетона, и В ПРИНЦИПЕ не поддаётся переубеждению и психотерапевтическим приёмам.

– Ну, а теперь, я продемонстрирую больного с параноидной симптоматикой ощущения чего-то инородного в организме. И огромная просьба – не хихикать, не отпускать якобы остроумные комментарии. Да, для вас это выглядит идиотизмом, да простят меня учителя за слишком вольное использование термина, для неё происходящее абсолютно реально. Кроме того, да, психическое расстройство – искажает восприятие, но не делает их умственно отсталыми. В отношении того, что не касается бредовых идей – они совершенно адекватны. Да и так же все прекрасно понимают. Ещё как понимают, поверьте. Для особо боязливых – людей, которые представляют опасность для медперсонала и других больных естественно никто не пустит гулять по коридору. А чтобы они на вас не набросились – соблюдайте элементарные правила этикета и будет вам счастье. Вообще-то это и вне психиатрической больницы прекрасно работает.

Вошла больная в байковом халате. Студенты нестройно поздоровались, затем женщина присела на стул.

– Добрый день, Колесова, как вы себя чувствуете?

– Хорошо.

– Расскажите, пожалуйста, что вас беспокоило при поступлении?

– У меня по венам плавают рыбы.

Взгляд Иван, излучавший доброту, теперь превратился в ледышки – только попробуйте засмеяться. Кто-то нервно закашлялся, но в целом, обошлось без эксцессов.

– Что вы при этом чувствовали?

– Странный вопрос, доктор. А что ещё можно чувствовать, когда эти скользкие создания извиваются и щекочут своей чешуёй? Мне это жутко мешало.

– Сейчас у вас есть улучшения?

– Да, доктор, теперь никто не плавает.

– Да, рыбок может и вывели, а вот икру они могли отложить, – брякнул один остряк.

«…не нужно ничего принимать близко к сердцу, нужно стоять выше страданий, отчаяния, ненависти, смотреть на каждого больного как невменяемого, от которого ничего не оскорбительно» – Иван повторял про себя эти слова, как мантру, сдерживая желание немедленно придушить этого студента.

– Доктор, а ведь и правда – вдруг они икру отложили.

– Колесова, не беспокойтесь, мы дадим вам таблетки, которые убивают зародыши, и они не вылупятся из неё. Спасибо за разговор, можете быть свободны.

Больная закрыла за собой дверь.

– Поздравляю, она только стабилизировалась, а ты мне только что похерил всё лечение. Вопрос на засыпку – с какого раза ты сдашь экзамен по психиатрии?

– Но вы же сами говорили, что бред не передаётся переубеждению?! Что я такого сделал?!

– Скажите, а вы из принципа игнорируете здравый смысл или у вас к нему личная неприязнь?

Румянцев вздохнул – у аспиранта на самом деле нет власти, чтобы добиться исключения студента. Но всё-таки у преподавателя есть совершенно легальные способы превратить учёбу в ад – было бы желание. Он знал, какие вопросы обычно задают студенты перед предстоящим циклом. И так-то на кафедре по психиатрии довольно лояльные порядки. Но если разозлить препода, то… Он может заставить приходить к восьми ноль-ноль. Опоздания не прощаются. Опоздал – на занятие не пришёл, а значит должен пойти в отделение и отработать там часы, плюс персональная беседа с ним. Держать на занятиях до часа дня и ни минутой раньше. Зачёт принимать, как следует, а не просто расписаться в зачётной книжке.

– Ты же не станешь просить больного с бронхиальной астмой нюхать цветы или танцевать сальсу со свеженаложенным гипсом? Так почему же ты, потерянное звено эволюции, решил дать нездоровому разуму новый повод для болезненных переживаний?

ГЛАВА 8

Звонок телефона разбудил в пять часов утра. Только самоубийца-мазохист мог позвонить Андрею в такое время, потому психиатр понял, что случилось что-то нехорошее. На экране был номер Морозовой.

– Самойлов на связи.

– Мельникова нашли повешенным в палате.

– Чёрт! Сейчас же буду.

– Можешь не спешить – я сейчас тоже не в больнице.

– Надеюсь, больных перевели в другие палаты? Не думаю, что нахождение рядом с трупом полезно для здоровья.

– Всех вывели, никого туда не пускают.

Самойлов начал собираться. После таких новостей о спокойном сне не могло идти и речи.

Когда Румянцев устроился на работу, каждый из врачей передал ему палату. Потом главврач дал распоряжение отправить кого-нибудь из отделения на конференцию. Командированным оказался Румянцев, и его палаты опять перешли обратно врачам.

Андрей ворвался в отделение. В ординаторской уже была Морозова – кто, как не заведующий ответственен за всё? Она уже беседовал с полицейским.

– …у него терминальная стадия злокачественной шизофрении, считай глубокая умственная отсталость. Так он был совершенно безобидным, мухи не обидит.

Полицейский обернулся:

– Добрый день, Андрей Анатольевич.

Блять. Прохоров. Кто угодно, но только не он!

– Так значит вы лечащий врач Мельникова?

– Как сказать, вообще-то эту палату ведёт Румянцев, но до того, как он устроился на работу, я длительное время наблюдал его.

– Мне нужна его история болезни.

– Сейчас будет, – Самойлов начал перебирать папки.

Как назло, эта чёртова история болезни исчезла в неизвестном направлении. Самойлов пошёл в кабинет заведующего.

– Белла Альбертовна, вы не брали историю болезни.

– Нет, но… – заведующая прищурилась, – я знаю, где она может быть.

– Только не говори, что её взяли на дом…

– Боюсь, что так оно и есть.

Самойлов выругался вполголоса.

– Скажи полицейскому, что история болезни на проверке. Я съезжу и заберу её обратно.

– Благодарю.

Только когда Морозова рванула из больницы, она поняла, насколько это тупая идея. Если Иван на конференции, то ей никто не откроет квартиру и не подаст историю болезни. Как назло, Румянцев не отвечал на звонки и сообщения. Призывая на голову молодого врача все кары небесные, Морозова судорожно вспоминала, где должна была пройти конференция. От отчаяния она направилась к его квартире, хотя знала, что Иван живёт один и вряд ли кто ему откроет. «Может у соседки оставил ключ, чтобы полить цветочки. Не знаю!». Вот только как она будет уговаривать соседку открыть дверь, если он и в самом деле оставлял ключи. Всё-таки она постучалась в дверь. Морозова даже и не надеялась, что что-то получится из этой затеи, но она услышала шаги и голос:

– Белла Альбертовна?

– Да, это я. Открой мне, пожалуйста.

Голос показался знакомым. Пока Белла пыталась вспомнить, щёлкнул замок и перед ней встала Аврора собственной персоной.

– А что ты тут делаешь?

Нестерова зависла, пытаясь понять, что от неё хотят и как ответить на вопрос, чтобы это звучало приемлемо.

– Ладно, у меня мало времени. Румянцев взял историю болезни, чтобы заполнить её. Мне нужно забрать её.

– Румянцев знает об этом?

– Нет, не знает! Я битый час пытаюсь с ним связаться, но он не отвечает! Потому извини, но мне сейчас не расшаркиваний!

Аврора по-прежнему не торопилась впускать в квартиру.

– Я заведующая отделением и имею право в любой момент затребовать к себе документацию, тем более врачам запрещено выносить истории болезни за пределы лечебного учреждения! Ты же работала в отделении и знаешь порядок.

Нестерова быстро отошла в сторону и провела к рабочему столу, при этом он зорко следила, чтобы Морозова не трогала другие бумаги.

– Что ты делаешь в квартире Румянцева?

Аутистка помедлила, прежде чем ответить.

– Я… снимаю с ним квартиру на пару.

– Почему ты не на работе?

– Я на больничном.

Нестерова что-то не договаривала и стремилась выпроводить нежданного гостя.

– Скажи мне, в каких ты отношениях с Румянцевым?

– Я не желаю это обсуждать!

– Твоя вспышка гнева очень даже красноречива.

Но и аспи была непроста.

– Белла Альбертовна, вы не мой доктор, а я не ваша пациентка, потому я не обязана обсуждать с вами свою личную жизнь. Кроме того, я пустила вас в квартиру и позволила забрать истории болезни, хотя я могла не делать это.

– Заступаешься за Румянцева? А ты уверена, что этот человек заслуживает доверия?

– Вы хотите сказать, что вы позволяете работать в своём отделение человеку, которому вы не доверяете?

«У аутистов есть убийственная черта – задавать вопросы в лоб». Нестерова, сам того не подозревая, озвучила то, что тревожило Морозову.

– Я… думала, что ему можно доверять. Мой добрый совет – держись от Румянцева подальше.

ГЛАВА 9

– Иван Румянцев, ты можешь друзьям не отвечать, своей маме не отвечать, но мне ты обязан ответить в любом случае, даже когда если в этот момент онанируешь сидя на унитазе! – разорялась заведующая. Морозова не сочла нужным соблюдать минимальные приличия и отчитывала подчинённого прямо в ординаторской, что говорило о крайней степени бешенства, – в конце концов, это твой больной повесился посреди палаты! Или уехал из больницы – и всё, после тебя хоть потоп? Если ты так относишься к своей работе, то лучше собирай манатки и занимайся своими недоразумениями, по ошибке названые «студенты-медики»! И не смей больше уносить истории болезни домой, хоть в больнице ночуй, а заполнять будешь их здесь.

Самойлов искоса смотрел на «любимого» родственника. Выражение лица Ивана было безмятежным, «плюнь в глаза – всё божья роса».

– Как же вы тогда забрали историю болезни Мельникова?

– Ты ещё смеешь спрашивать? Радуйся, что твой сосед по комнате находился на месте и отдал её мне!

Иван на секунду утратил беззаботность. Селезнев обратил внимание – до этого Румянцев не говорил, что живёт с кем-то.

– Значит, ты сегодня не приходил ночевать?

– Почему вас это интересует?

– Потому что ты бы знал, что я была у тебя дома. За работу! – Морозова вышла в коридор.

Тут же зашёл Прохоров – ещё один внебрачный сын.

– Доктор Румянцев, что вы можете сказать о Мельникове?

– Есть разные виды шизофрении. Есть такие, при которых человек пьёт нейролептики, но в целом ведёт нормальный образ жизни, разве что у него небольшие странности в поведении. А есть тяжёлые формы, которые не поддаются лечению и приводят к распаду личности. У Мельникова как раз-таки тяжёлая форма.

– Он мог покончить жизнь самоубийством?

– В его случае говорить про суицид, скажем так, не совсем корректно. Он низведён до уровня животного – ест, спит, радуется жизни, он не испытывал моральных терзаний или сожалений.

– А не могло ли по какой-то причине… сорвать крышу?

– Не совсем вас понимаю. Да, у таких больных могут быть галлюцинации, это могло быть объяснимо при поступлении, но он уже лежал месяц и был стабилен.

– Но вас подменял Самойлов, не могло ли это его… взволновать?

– Ещё раз повторюсь – это не тот человек, который склонен к рефлексии или переживаниям и это ещё мягко сказано. Думаю, вряд ли бы он заметил конец света, не то что смену лечащего врача.

Даже Прохоров находил происходящее весьма неоднозначным, а будь бы на его месте более въедливый или вредный полицейский, тяжко бы пришлось нервным клеткам Румянцева. Не говоря о том, что пришлось весь день успокаивать пациентов и их нервных родственников. Шутка ли – психиатрическая больница, последний оплот надежды людей, впавших в такое сильное отчаяние, которое перекрывает даже инстинкт самосохранения. И тут больной повесился, прямо посреди палаты! После кошмарных историй, когда психиатров изображают безжалостными садистами, хлебом не корми – дай поиздеваться над беззащитными больными, которым тем более никто не верит. Естественно будешь бояться оказаться в их власти… или отдавать своих близким им на расправу.

– Да пусть хоть всех возьмут, нам же меньше работы! – Цепову тоже настоиграло переубеждать родственников не забирать больных.

– Зато в поликлиниках завоют. Да и мы тоже завоем, когда их обратно привезут, – отозвался Румянцев.

– Слушай, а что за сосед у тебя?

– Самый скучный, которого можно себе представить – врач-рентгенолог.

– Наверняка старый сморчок.

– Да нет, она старше меня всего лишь на год.

– Такая молодая, а уже рентгенолог? Это же скукота страшная, а не работа.

– Ну да, ну да… – Иван представил себе реакцию Нестеровой на заявление Цепова. «Если кто скажет, что у рентгенолога спокойная работа – приведите этого человека ко мне, чтобы я ему лично в рожу плюнула!».

«Почему он мне не написала, что приходила Морозова? Да, она не лезет в чужую жизнь, но не до такой же степени!».

Аврора встретила его настороженным взглядом. «Раньше она проявляла больше радости. Что ей наговорила Морозова?».

– Что-то случилось?

– Да больной повесился.

Нестерова хихикнула.

– Я не шучу, он действительно повесился.

– Ой.

Иван сообразил, что не стоило с ходу ошарашивать новостью.

– Просто как в тупой шутке – колобок повесился. У него была депрессия?

– Нет, злокачественная шизофрения в терминальной стадии.

– Тогда это очень-очень странно. С какой стати идиоту вешаться?

– Ты очень тактична, Аврора.

– Эм… кажется я говорил, что я не очень люблю людей. А его уже вскрывали?

– Да.

– Можно ознакомиться с результатами вскрытия?

Иван скинул фото протокола:

– …перелом ножек дуги II шейного позвонка, поперечный разрыв передней продольной связки на уровне между II и III шейными позвонками, смещение атланта и тела эпистрофея кпереди. Это перелом палача, впервые был описан у повешенных, но также встречается при ДТП. Таким образом, можно сделать вывод, что смерть наступила в результате повешения, а не к примеру, попытки выдать удушение за повешение.

– Тебе бы в судмедэксперты пойти.

– Нет, я не хочу быть судмедэкспертом.

– Почему ты не сказала, что приходила Морозова?

– Я… я не знаю.

«Ладно, попробуем по-другому».

– Морозова что-то тебе говорила.

– Она зачем-то спрашивала, почему я не на работе и в каких я с тобой отношениях.

– И что ты ответила?

– Я сказала, что не обязана это обсуждать.

– Да, Аврора, с тобой бы я в разведку не пошёл…

– Не надо на меня наезжать! Она меня застала врасплох!

– А что она ещё сказала?

Аврора начала мяться. Теперь Иван решил воспользоваться тем, что Нестерова не умеет врать. Нет, конечно она понимала социальную необходимость лжи, но делала это довольно неуклюже, особенно в стрессовых ситуациях.

– Не молчи.

– Она… сказала, чтобы я не доверяла тебе. Почему она так сказала?

– Видимо, после того, как мой пациент повесился посреди палаты, у неё возникли подозрения.

– Нет, дело не в этом. Про то, что кто-то повесился она ничего не сказала, зато зачем-то спрашивала про отношения.

Иван досадливо подумал, что может Нестерова в чём-то и наивна, как дитя, но проницательнее, чем от неё ожидаешь.

– Он беспокоится за тебя.

– Зачем ей за меня беспокоиться? У неё куча пациентов, она не может беспокоиться за каждого.

– Она гордится тобой.

Психиатрическая больница отличается от обычной сроками госпитализации. Если в соматической полегчало – гуляй, Вася, на выписку, а когда больной залёживается, то это становится поводом для разбирательств, то в психиатрической больные могут лежать месяцами. Ну, а чем заняться, если выпал из жизни на довольно долгое время? Разумеется, разговаривать! Так начинается дружба, которая продолжается и после выписки, а может быть и любовь.

Безусловно, врачи не возражают против социальных связей, напротив – общение является показателем динамики, кроме того, оно само по себе обладает психотерапевтическим действием. Но при этом нередко возникали конфликты «Ты мне больше не подружка, ты мне больше не дружок! Не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок!», давая «прекрасную» возможность почувствовать себя воспитателем детского сада.

Две соседки по палате не поделили жениха, и одна из них решила отомстить соседке. История умалчивает, как ей удалось заманить соседку в сундук. В конце концов, службе спасения приходится помогать людям, засунувшим голову в кастрюлю или инородное тело в прямую кишку. Но так или иначе, замок защёлкнулся, и теперь приёмный покой заполнился пронзительными воплями и стуком по крышке. Выручать из беды пришлось Морозовой, так как Цепов, который мог взломать замок, уехал в больницу на консультацию, Самойлов занимался тяжёлым больным, а Селезнев, ну как бы сказать – не царское это дело всяких дур спасать. Заведующий спустилась на этаж.

– Рязанова, успокойтесь, пожалуйста, я скоро вас вытащу.

Но больная и не думала сохранять спокойствие. Понять было можно – отсутствие света, замкнутое пространство и невозможность выбраться до жути напоминал сюжет фильм ужасов о заживо погребённых. Тут разве что спецназовец не запаникует, и то не факт.

И тут произошло то, что заставило бы наблюдателя усомниться в собственной адекватности. Морозова расстегнула молнию на замке, располовинив на две части.

Ещё раз – Морозова расстегнула молнию на замке, располовинив на две части. Крышка сундука взвилась вверх, выпустив пленницу, которая тут же стала метаться по комнате, как испуганная лань.

– Эй, кто-нибудь, помогите мне!

В кабинете подозрительно быстро появился Румянцев, который помог изловить напуганную женщину. Яковлев вызвал медсестру со шприцем, куда был заправлен транквилизатор. Распорядившись, чтобы больную перевели в другую палату, он обратился к Румянцеву.

– Оставь Нестерову в покое!

– Не понимаю, о чём вы.

– Всё ты прекрасно понимаешь, – Морозова нависла над ним, – сначала говоришь, что этот пациент нужен тебе для научной работы, а через некоторое время она живёт в твоей квартире. Какой вывод напрашивается?

– Прикажете вышвырнуть на улицу? Она серьёзно больна, и я приютил у себя.

– Я скорее поверю в то, что апельсины можно выкапывать из земли, как картошку, чем в твой альтруизм. Ты держишь его у себя как домашнее животное!

– Я думал, что Аврора взрослый и самостоятельный человек, способная позаботиться о себе. Вот значит вы какого о ней мнения?

– У неё нарушение психического развития, а ты психиатр. Тебе не кажется, что вы немного в неравных отношениях?

– Позвольте задать вопрос – а мы в каких отношениях, Белла Альбертовна?