Текст книги "Феноменология переживания"

ГЛАВА 13

– Аврора, у меня будет просьба.

– Да?

– Ты не могла бы провести занятия у студентов?

– Я не совсем понимаю, что ты хочешь. Какие занятия?

– По психиатрии.

– Нет… Нет, нет, ни за что! – Аврора в волнении размахивает руками.

– Пожалуйста, Аврора, я вообще ничего не успеваю, а без студентов не видать мне кандидатской как своих ушей.

– Но я не могу. Я могу учить травматологии, рентгенологии, на худой конец пропедевтике внутренних болезней, но никак не психиатрии! Это вообще не моя специальность!

– Ой, хоспаде, можно подумать, на других кафедрах прям профессора проводят. C нами чуть ли не санитары занимались, забыла?

– Я не понимаю, ради чего ты стараешься? Какую цель ты преследуешь?

Иван опустил чашку со стуком и встал во весь рост.

– Тебя устраивает положение дел в медицине?

– Допустим, нет.

– Медицина превратилась в бизнес. Власть имущие наживаются на лечении, вытягивая из обычных врачей все соки. Я хочу изменить положение дел.

Нестерова потягивает чай из своей кружки:

– Флаг тебе в руки и барабан на шею.

– Да, ты умеешь подбодрить.

– Я не говорю, что это плохое дело. Затея, безусловно, блестящая, но как ты собрался это провернуть?

– Рим не один день строился.

Аврора вздыхает:

– А я просто буду описывать рентгеновские снимки.

– Такие люди как ты тоже нужны.

– Только ты забыл один момент – у меня туберкулёз лёгких. Я могу быть опасна для людей с ослабленным иммунитетом.

– Нет у тебя туберкулёза.

– В смысле?

– Я его вылечил.

– Ты врёшь!

– Если не веришь, можешь сделать рентген в частной клинике и убедиться, что лёгкие чистые.

Аврора начала ходить взад-вперёд.

– Но даже если ты сделал это при помощи Потенциала, то как я этого не заметила? У меня был поражён целый сегмент.

– Да ты прав – лечение довольно болезненное. Но я добавил в твой чай снотворное.

– ЧТО?! Как ты посмел?! Иван, блядь, ну это же полный пиздец!

Психиатр был невозмутим:

– Я же не знал, что у тебя есть Потенциал. А как бы я тебе объяснил, что это работа Born with Nothing, Die with Everything?

Аврора хихикает:

– Только не говори, что воспользовался моим беспомощным положением.

Иван выразительно молчит.

– Всё, у меня закончились слова, в том числе и матерные!

– И в благодарность за крышу над головой и лечение я прошу тебя об услуге – провести занятия у студентов.

– Иван, да я как посмотрю, ты тот ещё нахал.

Румянцев усмехается:

– Не без этого, разумеется,

– Ладно, я попробую поучить твоих гавриков психиатрии. Но только без демонстрации больных – у меня и со здоровыми не особо получается общаться.

За столом преподавателя сидела молодая девушка в зелёном хирургическом костюме. Студенты оробели, увидев её суровый взгляд, и даже легкомысленные серьги в виде клубничек не смягчили её облик. А когда она начала вести занятия – юные лоботрясы собрались умолять Румянцева вернуться. И проблема не в том, что Нестерова была плохим преподавателем. Если аутист задастся целью изучить какую-нибудь тему, он будет знать её до мельчайших подробностей. А потом этими подробностями насиловать мозг незадачливых слушателей. Потому она исправно мучила студентов конфабуляциями и псевдореминсценциями, спрашивала, чем отличается онейроидная от люцидной кататонии, что такое мусситирующий делирий.

– Что такое гиперестезия? – с упорством инквизитора, решившего добиться признания в занятиях колдовством, спрашивала Аврора.

Студенты бледнели, краснели, прятали взгляд, шуршали тетрадками и конспектами.

– Ну… это… повышенная чувствительность.

– Окей, я не люблю музыку, долбящую из колонок. У меня гиперестезия?

– Нет…

Нестерова вздыхает про себя – есть у неё гиперестезия, и ещё какая. Естественно, она этим хвастаться не собирается.

– При действии обычных или даже слабых раздражителей ощущения возникают яркие, вплоть до дискомфорта и даже болезненности. По тому, какие органы чувств задействованы, выделяют гиперестезию оптическую, акустическую, вкусовую, обонятельную и тактильную или гиперестезию кожного чувства.

У Авроры акустическая и тактильная гиперестезия. Потому она и вела занятия в хирургическом костюме, что в халате ей было неудобно, хотя Румянцев пытался возражать насчёт её внешнего вида.

– Хорошо, как называется антипод гиперестезии? – а сама задумалась, знают ли студенты слово «антипод».

– Гипестезия…

– Молодец! А можно расшифровать?

– Пониженная чувствительность…

– Гениально. Если с чем и можно сравнить, то с сексом в гидрокостюме: непонятен смысл всех этих физических упражнений…

Последняя фраза произносится монотонным голосом, и до студентов не сразу доходит, что препод только что пошутил. Открывается дверь, и в комнате появляется больной.

– Что вам надо? – раздражённо осведомляется Аврора.

– Вы ведь доктор?

– Да я доктор, но я не… – Нестерова осекается, поняв, что едва не выдала себя, – не работаю здесь. Я только преподаю у студентов.

– Доктор помогите мне, пожалуйста. Голоса в моей голове говорят, чтобы я убил врачей и медсестёр, но я не хочу это делать.

Студенты захихикали, за что получили грозное шиканье.

– Это пример слуховых галлюцинаций императивного характера, они, кстати, самые опасные потому что…

– Голоса могут приказать причинить вред себе или убить себя, или кого-то другого, – ответила студентка.

– Да всё правильно. Молодец, что вы не слушаетесь их, – Нестерова обращается к больному, – давайте сходим к лечащему врачу и попросим таблетки от голосов.

И снова звонок. Андрей против своей воли дёргается – в последнее время незамысловатый рингтон означает лишь плохие вести.

– Мама?

– Андрюша, сыночек.

Голос мамы звучит хрипло и надтреснуто, как испорченный инструмент. Случилось что-то очень плохое.

– Папа…

– Что с дедом?

– Папа… попал в больницу с инсультом… – каждое предложение сопровождалось всхлипом.

– Мама не молчи! Что с дедом?

– У него обширное кровоизлияние…

Всхлип.

– Врачи не смогли спасти…

Всхлип.

– Он умер сегодня утром.

Иосиф Грачев. Шумный как трёхлетний гиперактивный ребёнок, неуёмный, как больной биполярным расстройством в маниакальной фазе, что только депрессивная фаза всё никак не хочет наступать. Иосиф Грачев выбешивал Андрея до стиснутых кулаков, до сжатых зубов. От старости он оглох и почти ослеп, был серьёзно болен.

Почему так больно?

Андрей роняет телефон. Экран смартфона разлетается на мелкие осколки.

– Доктор Самойлов!

В дверях стоит незнакомая девушка в зелёном хирургическом костюме, который держала под руку больного.

– Стой здесь и никуда не уходи! – говорит та больному и входит в комнату.

Псих жалобно скулит:

– Может не надо?

– Надо! – не терпящим возражения тоном отвечает Нестерова и решительно подходит к Андрею.

– Чего тебе надо?! – рычит Андрей. От подобного голоса даже у заядлых хулиганов начинали дрожать поджилки, но странная девушка и не думает отступать.

– У больного галлюцинации императивного характера и…

Андрей хватает Нестерову за грудки и припечатывает её к стенке. Псих визжит от ужаса и убегает прочь.

– Так это тебе надо?!

– Ему надо подкорректировать лечение, он опасен для окружающих.

Андрей ударяет по стене кулаком рядом с головой, отчего разлетается штукатурка. Аврора висит над полом, удерживаемая одной рукой.

Из неоткуда возникает X-ray и кусает за нос. Самойлов коротко вскрикивает и отпускает Нестерова. Тот пытается унести ноги, но разве можно убежать от Face Fisted, который движется со скоростью триста метров в секунду? Потенциал сбивает его с ног. Аврора переворачивается на спину и закрывает голову руками, но не кричит. Face Fisted заносит кулаки…

– Андрей, какого хуя ты творишь?!

В ординаторской стояли Яковлев и Румянцев. Рядом наготове висели Between Angels and Insects и Born with Nothing, Die with Everything…

ГЛАВА 14

– Нестерова с тобой всё в порядке?! – врачи одновременно подбежали к лежащему.

– Со мной ничего страшного, а вот с ним точно не всё в порядке, – Аврора встаёт на ноги.

– Андрей Анатольевич, как прикажете это понимать?!

Как заткнуть пустоту, затыкающую пустоту? Как втиснуть ничто во всё это дерьмо? Как проскочить в уже исчезнувший мир? Все пропало, осталась только последняя отчаянная попытка крепче ухватиться. Вернуться в минувшее Уверяю тебя. Худшее уже произошло.

Я смотрю вокруг. Жалкие внутренности и зародыши-выкидыши, засоряющие аккуратные сточные канавы. Вот этот, например, похож на сердце. Он пульсирует. Начинает двигаться на четырёх коротких ножках. Вид у него отвратительный и гротескный. Похожий на собаку сгусток сырой красной плоти, он ещё жив. Глупый освежеванный зародыш-пёс всё ещё цепляется за жизнь. А ведь он просит меня только о том, чтобы я позволил ему любить себя. А может, даже и этого не хочет.

Изумлённое сердце, любящее нелюбимое сердце, сердце бессердечного мира, безумное сердце умирающего мира.

– Постойте! – Аврора машет рукой. Морозова и Иван замирают.

– Доктор Самойлов, вы устали… вы находитесь на грани… я чувствую вашу боль, и она сильна.

Нестерова встала напротив Андрея.

– Аутист способен к эмпатии?! – недоумевает Максим.

– У людей с синдромом Аспергера на самом деле очень развитая эмпатия. Но они её практически не контролируют и чужие эмоции захлёстывают их с головой.

Осколки смартфона хрустят под ногами.

Толща воды давит на грудь многотонной плитой. Нечем дышать. Поверхность воды – казалось, рукой дотянись, но в то же время она недостижима как звезда. Лёгкие горят огнём, кажется, они разорвут грудную клетку, раздробят рёбра на мелкие осколки, чтобы вывернуться наизнанку и всплыть окровавленным пузырём. Мышцы сведены судорогой в последней попытке вытолкнуть тело. Воздух стайкой серебристых пузырьков вырывается изо рта. Неужели конец?

– Я знаю, что это такое.

Шаг вперёд.

– Я через это проходила.

Шаг вперёд.

– Вам нужна помощь, доктор Самойлов.

Аврора обнимает Андрей. Мужчина стоит неподвижно, никак не реагируя.

В воздухе возникает скелет. Он тянет к нему руки. Уже ничего не страшно – если это смерть, то пусть забирает его. Потому что жизнь – это боль, и ничего кроме боли не осталось. Но ходячее воплощение смерти обхватывает костлявыми руками. Стены становятся прозрачными, и он видит всё, как сверкают металлические спицы аппаратов для скелетного вытяжения, как движутся грудные клетки в такт дыханию, как сокращаются сердца.

Андрей вдруг стискивает Нестерову в медвежьих объятиях. Иван и Владимир тревожно вскрикивают. Нестерова смотрит в глаза, хотя не выносит зрительного контакта. Хотя рёбра готовы затрещать, она не подаёт виду.

По неподвижному лицу Андрей текут слёзы.

– Начмед сказала верно – это вредительство, – отмечает Морозова.

– Но кто же тогда мог пойти на это? Доступ к ключам только у среднего медперсонала!

– Мы со здешними медсёстрами прошли огонь, воду и медные трубы, – говорит Андрей, – кроме того, без лекарств пациенты будут представлять опасность. Так что уничтожать препараты – самому себе вредить.

– Тогда надо искать среди людей, которые не работают с больными, – лениво тянет Селезнев.

– Что касаемо Мельникова, если это работа Потенциала, то мы можем искать хоть до дождичка в четверг, – говорит Николай, – владельцем Потенциала может оказаться кто угодно, даже пациент.

– Если это больной, это должен быть психически стабильный человек, у которого случилось временное помрачение сознания, – заявляет Нестерова.

– С чего ты решил?

– А вы представьте шизофреника в галлюцинозе и он видит перед собой это, – рядом с Авророй возникает скелет, который скалится во весь рот, – как отреагирует больной и что с ним сделает?

– Попытается напасть, а учитывая, что все повреждения Потенциала передаются носителю… – говорит Румянцев.

– Или может приказать Потенциалу убить себя. Или Потенциал выйти из-под контроля и убить владельца, – Нестерова продолжает мысль.

– Сомневаюсь – возражает Самойлов, – когда у меня появился Потенциал, я подумал, что одержим злым духом. Но Face Fisted не пытался на меня напасть, напротив – защитил меня, когда я пытался выстрелить себе в голову.

– Как тебя с такими наклонностями взяли психиатром… – комментирует Селезнев.

– Хоть мысль и нестандартная, но имеет право быть. Но если мы кого-то заподозрили, то как заставим признаться? – присоединился Цепов.

– У меня есть Потенциал A Place for My Head. Я смогу прочитать человека как книгу и мне даже его согласие не потребуется.

– Только не говори, что ты применял его на больных! – шипит Морозова.

– Ну применял. И что ты мне сделаешь?

– У нас нет времени пикироваться. Но учти, как закончим расследование, я ещё поговорю на эту тему.

Селезнев томно повернул голову с видом хулигана, которого в очередной раз вызывают к директору. «Опять эти нравоучения».

– Что, если дверь на склад тоже открыли при помощи Потенциала? – предположил Цепов.

– Сомнительно. Психиатрическая больница может и не военный объект, но здесь не позволят шастать посторонним. Это кто-то из сотрудников. Из бухгалтерии или отдела кадров, – возражает Морозова.

– Нам всё равно понадобится помощь со стороны. Даже если что-то и выясним, мы не сможем проверить звонки, счета, круг общения, чтобы выйти на заказчика… – говорит Иван.

– Это прерогатива полиции. Я свяжусь с Прохоровым, он там работает, заодно и скажу, что его отец умер.

– Его… отец? – переспросил Нестерова.

– Да, у деда был внебрачный сын.

– Тогда давайте я своих гавриков по домам отправлю, пока они кабинет не разнесли, потом посмотрю истории болезни и составлю список подозреваемых, – Аврора направился к дверям.

– Каких ещё гавриков? – Морозова подозрительно прищурилась.

– Э-э-э, не надо на меня так смотреть! У меня нет галлюцинаций. Гавриками я студентов называю, но по правде говоря, они меня бесят своей тупизной. Ну я пошла, – Нестерова закрывает за собой дверь.

– Румянцев, ты хочешь сказать, что она вместо тебя ведёт пары по психиатрии?

Тишину в воздухе можно было нарезать ножом.

– Твою мать, Румянцев, чего ещё я о тебе не знаю?!

Иосиф Грачев был похоронен дважды. В первый раз это произошло после смертельной битвы с бандой, когда оказалось, что Иосиф не убит, а серьёзно ранен. Он долго восстанавливался в больнице, а Маргарита Грачева забыла отправить телеграмму родственникам, и те похоронили его. Иосиф потом шутил, что ему удалось обмануть смерть, и теперь она долго за ним не придёт.

Теперь всё было по-настоящему. Погода плевала на планы людей – день был возмутительно солнечный. Хотя, может быть, Иосифа такой расклад устроил бы больше – он не любил унылости. Маргарита Грачева и Софья Грачева – пока всё ещё Самойлова, но скоро перестанет ей быть, – стояли в траурных нарядах, обнявшись. Поодаль находился Глеб в чёрном костюме, без своего помпадура. Мимика была скупой, а из глаз не пролилось ни слезинки. Мать Глеба решили не звать – жизнь человека, даровавшего ей сына уже давным-давно прошла мимо неё, и вряд ли законная вдова будет рада видеть любовницу своего мужа. Неожиданным гостем на похоронах стал Иван Румянцев. Тот стоял с приличным к случаю печальным выражением лица.

– А почему Юлии нет? – спрашивает Софья.

– У дочери тяжёлая пневмония, она не может дышать без кислорода.

– Боже, Андрей, почему ты раньше не сказал?!

Тело искалеченное, изорванное в куски, стёртое в порошок, израненные конечности, потерянное сердце, перемолотые кости, тошнота в клубах пыли. Желание выблевать лёгкие. Повсюду кровь, куски плоти, мышцы, кости – осатанелые, обезумевшие. Снаружи всё спокойно, тихо как всегда. Сон. Смерть. Выгляжу нормально.

– Не хотел грузить, тебе и так несладко приходится.

На следующий день после похорон мама должна была поехать на судебное заседание. Для мерзавца-папаши даже смерть тестя не стала уважительной причиной, чтобы отложить развод.

– И ты решил тащить всё на себе? Андрей, так нельзя!

«Вам нужна помощь, доктор Самойлов».

Софья осталась в доме Маргариты Грачевой, чтобы поддерживать её, но она старалась навещать Юлию в больнице. У младшей Самойловой снизилась температура, но оксигенация по-прежнему падала без увлажнённого кислорода.

– Я знаю, что у Юлии пневмоцистная пневмония, – говорит Иван.

– Откуда?

– Я случайно узнал – Нестерова консультировал по поводу её томограммы. Она самым первой заподозрила ВИЧ-инфекцию.

– Умная девушка, однако.

– Я могу вылечить пневмонию.

Андрей бросает тяжёлый взгляд.

– От вируса я не излечу, но смогу восстановить лёгкие.

– И как же ты вылечишь? Наложением рук, как Иисус Христос?

– У Нестеровой был туберкулёз лёгких. Она выглядела немногим лучше Юлии – не задыхалась, но у неё не снижалась температура, не вставала от слабости и почти ничего не ела.

– С какой стати ты решил помочь ей? Она тебя подставила, да и я тебя чуть не ухайдокал.

– Потому что вы хороший человек.

Нестерова просмотрела все истории болезней и выписала фамилии больных, которые до поступления не страдали психическим расстройствами. Одним из подозреваемых оказался студент психологического факультета, у которого был гнойный плеврит и поступил в больницу с лихорадочным делирием. Кроме того, он лежал в одной палате с покойным Мельниковым. Селезнев прочитал его при помощи A Place for My Head – и у него действительно оказался Потенциал, вызывающий чувство вины, который и вынудил шизофреника повеситься в палате. Кроме того, Прохоров проверил всех сотрудников и узнал, что на счёт секретаря из отдела кадров поступила крупная сумма денег, источник которых вроде выглядит легальным, но наводит на определённые мысли.

Когда выписали Юлию, Самойлов и Прохоров оставили её на попечении у Софьи и отправились в дом психиатра.

– Иван – настоящий кудесник! Даже я так не могу!

– Да, он поставил мою дочь на ноги… – будто бы нехотя признал Самойлов и открыл дверь холодильника. За всеми заботами он забросил готовку, питаясь подножным кормом, потому решил перетрясти холодильник, чтобы выкинуть испорченные продукты.

– Скажите мне, Андрей Анатольевич…

– Можно Андрей, ты уже давно не школьник, вон даже сыном обзавёлся.

– Ладно, Андрей, но я всё равно должен задать этот вопрос. У тебя есть враги?

Брокколи пролетела мимо мусорного ведра.

– С чего ты решил, что у меня есть враг?

– Погиб ТВОЙ больной, которого ты лечил много лет, хотя и безуспешно. Выглядит, как предупреждение. И ещё ты не находишь, что слишком много дерьма на тебя свалилось в последнее время? Можно бы было сказать, что пришла беда – отворяй ворота, но вообще-то есть люди, причастные к твоим несчастьям, двое как минимум.

– Если у меня есть враг… То я понятия не имею, кто он и когда я ему перешёл дорожку.

– Не связано ли это с вашей работой? Там хотел человек от тюрьмы откосить, а вы его признали адекватным и отправили его на нары?

– Глеб, судебно-психиатрическая экспертиза отличается от экспертизы на водительские права, мягко говоря. Это жёсткое порно против мягкой эротики, если переходить на язык наглядных сравнений. К тому же её проводит не один человека, а целая комиссия. Принудительное лечение – вообще не курорт, могу уверить. Как-то один убивец пытался закосить под дурачка. Сначала собрались расколоть, а потом решили, ну раз так настаивает, отправим его в психиатрическую больницу подлечить расшатанные нервы. Он и двух недель не продержался, стал проситься обратно в тюрьму.

– Но у вас была… бурная молодость.

– Это верно, но тогда я решил, что лучше прожить долго и скучно, чем весело и быстро.

– И всё-таки есть ли человек, который может так сильно ненавидеть тебя?

Андрей закуривает сигарету.

– Есть. Но он давным-давно лежит на кладбище.

ГЛАВА 15

Круги от капель дождя расходятся по поверхности луж. Свинцовые облака заволокли небо. Несмотря на то, что разгар дня, в окнах горит свет.

Мужчина закуривает сигарету на лестничной площадке. Эвелина не выносит запаха сигаретного дыма, потому он не курит в её присутствии. Измождённая девушка спит на диване.

Метастатическая меланома. Один из агрессивных видов рака – быстро метастазирует и практически не поддаётся лечению.

Неоперабельная. Химиорезистентна. Радиорезистентна.

Каждое слово звучит как смертный приговор.

Но современная медицина не стоит на месте, и у них забрезжила надежда. Изобрели таргетный препарат Зелбораф – ингибитор чего-то там, язык сломаешь. Вызывает запрограммированную гибель клеток опухоли, не затрагивая здоровые ткани. На фоне лечения метастазы значительно уменьшились в размерах, а некоторые пропали вовсе. Есть вероятность, что получится выйти в ремиссию.

Было только одно, но – цена препарата. Две тысячи долларов за одну пачку в пятьдесят шесть таблеток не хотите? Сколько уходит на неделю лечения. Кроме того, нужно было принимать не менее дорогой препарат, Котеллик, чтобы лечение было более эффективным.

Не в деньгах счастье, говорите?

– Петя?

Мужчина оборачивается. Эвелина стоит, опираясь о косяк.

– Опять думаешь, где достать деньги?

– Нет, я просто устал.

Ложь. Пётр в долгах, как в шелках, естественно он не может не думать об этом.

– Пётр, пожалуйста, я ценю всё, что ты для меня сделал. Но я не могу смотреть, как ты убиваешься.

Только не это.

– Я устала от анализов, осмотров, больниц. Давай просто проведём оставшееся время вместе.

Эвелина решила сдаться.

– Даже не думай! – рычит мужчина, – ты вылечишься и забудешь этот грёбаный рак как страшный сон. И мы встретим старость сидя в креслах-качалках в окружении детей и внуков.

– Думаешь, после химиотерапии я смогу иметь детей? – на лице девушки скепсис.

– Можно усыновить. Или вовсе прожить без них.

Ему бы эту уверенность, с которой он произносил эту речь. Но должен быть сильным ради Эвелины, внушить уверенность в хорошем исходе. Хотя она не дура и прекрасно понимала, что её жизнь зависит от зелёных хрустящих бумажек, которых нужно очень-очень много.

Маленький, тесный бар, провонявший кабаком и пролитым пивом. Из китайских колонок звучал дешёвый шансон. Тарасову не хотелось здесь находиться, а ещё меньше – разговаривать с местными посетителями, которые сидели в тёмном углу. Но всё-таки он пересиливает себя и перешагивает порог.

Два мафиози – про себя Тарасов зовёт «Мордоворот» и «Хитрец». У «Мордоворота» грубые черты лица, словно срисованные с гориллы и умом он явно не блистал. «Хитрец» был чем-то похож на Чарли Чаплина, улыбается, изображает участие, но мимика насквозь фальшивая, и тот видимо даже не пытается играть правдоподобно. Завидев его, они отодвинули стул.

– Я хочу пойти под венец с моей невестой, то есть я бы никогда с вами не связался, если бы это не было так важно.

Пётр старается сохранить достоинство. Это не те люди, перед которыми можно выглядеть жалко. Хотя и он и мафиози прекрасно понимали, что он в патовой ситуации.

– Мы всё прекрасно понимаем, – говорит «Хитрец».

Ложь. Ложью он дышит и питается на завтрак. Плевать он хотел на Петра и его умирающую подружку.

– И раз я хочу жениться, то точно не собираюсь в тюрьму. Вы уверены, что мы сможем выйти сухими из воды? И что никто никогда не догадается о моём участии в этом деле?

– Не волнуйся друг, мы позаботимся о тебе. Просто нам нужно, чтобы ты обеспечил доступ к грузу.

Ложь. Никто ничего не гарантирует и в случае непредвиденных обстоятельств его бросят на произвол судьбы. Эвелина точно бы не одобрила. Не потому что это незаконно – если что-то пойдёт не так, Пётр может оказаться в тюрьме. Тогда он точно не сможет пробыть с ней последние дни, не то что заработать денег.

Тарасов колеблется.

– Слушай, ты хочешь вылечить подружку?

– Нет-нет, конечно вы правы.

– Ты должен устроиться электриком в фонд и втереться в доверие.

«Мордоворот» кладёт перед ним сумку. Тарасов некоторое время смотрит на неё, прежде чем взять себе.

Петр соглашается. Назад пути нет.

– Ради чего ты меня оторвал от подготовки к экзаменам?

– Да не переживай ты так, с твоими мозгами поступить – как не фиг делать! – Иосиф небрежно отмахивается.

Парню хочется врезать по этой довольной роже. Дедушка мог устроить беспроблемное поступление, но Самойлов считал это нечестным. Только конкурс на медицинский был просто ошеломляющим, и Андрею надо было напряжённо учиться, чтобы успешно сдать вступительные экзамены.

– Значит так, – Иосиф мигом стал серьёзным, – археологи из фонда нашли каменную маску, возможно последнюю на всём белом свете. И кое-кто очень заинтересован, чтобы заполучить её.

– А меня это каким боком касается? Уничтожьте её и дело с концом!

– Проблема в том, Андрей, что мафия прознала, что маску должны привезти на этой неделе.

– Всё ещё не вижу страшной беды. Да, дело стало геморройным, но не из разряда «миссия невыполнима».

– Не всё так просто. Мы должны обеспечить безопасность информатора, который рисковал жизнью, чтобы сообщить нам эти сведения. Так что мы не можем дать понять, что нам это известно.

Андрей зажигает сигарету.

– Боже мой, ты вообще меня слушаешь?

– Слушаю внимательно. Люди из мафии предпримут попытку украсть каменную маску, и мы должны предотвратить кражу, действуя в обстановке полной секретности.

– В точку! Мы должны соблюдать секретность ещё потому, что в фонде могут работать «подсадные утки».

– Ладно, дед, какой у тебя план?

– Пётр, твою мать ёб, бросай всё и мухой лети сюда! – кричали в телефон.

Сердце Тарасова ухнуло в пятки. Что-то явно пошло по пизде, потому что изначально его участие ограничивалось отключением охранной системы – и только. Внутренний голос кричал, чтобы он уносил ноги, но вместо этого он лишь положил телефон в карман и побежал вниз.

– Пётр, хватай пистолет и стреляй в этого мудозвона!

«Но я не собирался убивать, я только…» – Тарасов хотел возразить, но бандит кинул оружие, и он рефлекторно поймал его в полёте. Тем временем появился тот самый «мудозвон» – здоровенный парень ростом под два метра.

– Стреляй!!! – орёт бандит не своим голом.

Пётр нажимает на курок. В живот ударяет нечто не меньше, как стенобитный таран. Тарасов отлетает и врезается головой в стену. Он теряет сознание, и когда открывает глаза, рядом с парнем видит духа, похожее на злобное ацтекское божество в набедренной повязке. На него обрушивается град ударов.

– Пётр Тарасов, незадачливый сообщник, который попал под горячую руку. Он и на дело пошёл, потому что его невеста Эвелина Кузнецова умирала от меланомы, и ей потребовались деньги на дорогостоящее лечение. Собственно, пока проходило расследование, она умерла. Тарасову есть за что меня так ненавидеть, вот только он мёртв.

– Ты уверен в этом?

– После таких травм никто не смог бы выжить.

– Давай помянем отца, что ли…

– И деда.

– И прадеда, ха-ха