Текст книги "Сотворение. Роман-реконструкция славянской мифологии"

– Готово, Рада, к нашей свадьбе всё!

– Безмерно счастлива, любимый! Но замкнута моя коса замком, а ключик золотой в лугах потерян. Попробуй отыскать. Женой твоею не могу я стать, пока косу мою не расплетёшь.

Зелёными лугами Кришень ходил, к цветам присматриваясь, к травам, и отыскал весенний первоцвет, которым можно отомкнуть косу невесты.

Цветок взяла с улыбкой Рада, произнесла:

– Спасибо, милый за подарок! Ты все заданья выполнил мои.

– Был счастлив послужить тебе. Богиня первоцвет поцеловала, из лепестков его родился Кама – бог любви. Солнечный остров засветился счастьем, его достойны были Рада с Кришнем. Хозяйка океана молодых благословила, на челноке на берег привезла. Им Хорс светил, не заходя за тучи, Додола ночью помечала путь. К родителям счастливый Кришень возвращался с сыном и женой, казалось, что умиленно смотрит мир на новую семью.

24

Встречала хлебом-солью Явь Кришеня и Раду. Квасура щедро угощал гостей сурой. Малыш, бог Кама, получал подарки: дед Вышень дал ему волшебный перстень; бабушка Майя – алых роз букет; папа Кришень лук упругий смастерил; нежностью мама Рада окружала.

Сказала Мокошь о судьбе ребёнка:

– Родился Кама от любви и от неё погибнет. Но поскольку вечная любовь, то вечно будет жить на свете Кама.

– От гибели как уберечь его? – встревожено спросила Рада.

– Судьба будет его беречь, наказывать и награждать.

– Сказала ты, что он погибнуть должен? – Кришень у Мокоши спросил.

– Влюблённость возникает, исчезает, любовь приходит и уходит. Но лишь любовью мы живём и дышим, с нею творим высокие дела, а без неё мир пуст, не интересен. Разве погибнуть может Кама? – задумчиво сказала Мокошь. – Увековечен будет он в любви!

Не слушал Кама эти разговоры, игрался луком, стреляя красной розой в открытые сердца, и стоило задеть кого стрелою, любовью загоралось страстно сердце, болело, плакало и тосковало.

Бежал по саду он тропинкой, увидел ворона на ветке и розой выстрелил ему из лука в сердце. Закаркал ворон:

– Терзает сердце боль невыносимо! Как будто я любить кого-то должен. Быть может, этот юный бог мне будет сыном? С собою унесу его в гнездо.

Когтями сильными он Каму подхватил, понёс над морем, только ветер выл, стонали волны. Кама завопил с испуга, стал маму звать и рваться из когтей.

– Люблю тебя! Зачем же так кричать? Не дёргайся, не надо! Не удержу тебя, – просил напрасно ворон.

Из страшных вырвавшись когтей, стремительно вниз Кама полетел, где океан бесился в ожидании шторма. Плясали волны, гребни вверх вздымая, готовые ребёнка поглотить.

Хозяйка моря внука подхватила, вытерла слёзы, мёдом угостила, спать уложив, спела колыбельную ему. Сонного Каму Хорс в коляске золотой отвёз к родителям, искавшим сына по всей Яви.

– Не надо, Кама, в птиц стрелять из лука, – увещевала сына мама Рада.

– Сыночек, прежде чем любовь будить в сердцах, сам научись любить, – заметил папа Кришень.

– Больше не буду! – сын пообещал.

Но только выбежал он на простор, как сразу же забыл об обещании. Увидел в рощице Тарусу и Чурилу, спросил у них:

– Что делаете здесь?

– Не видишь, вяжем веники, – Чурила проворчал.

– Где же они?

– Вон, на берёзках зреют. Может, берёзовой желаешь каши? Так угостим!

– Я сыт. Спасибо! Мне научиться бы любви, – малыш ответил.

– Гляди ты, молодой, но ранний, – язвительно сказал Чурила.

– Любовь сама тебя найдёт однажды, – заметила растроганно Таруса. – Иди, ты отнимаешь наше время…

– Когда? Не брал я ничего у вас!

– Сейчас берёшь, того не замечая!

– Но где оно, то, что я взял у вас? – развёл руками Кама.

– Оно ушло, от нас и от тебя, – сказал насмешливо Чурила.

– Вы странные. Я вас не понимаю!

– Никто не понимает нас, а жаль, – вздохнула опечаленно Таруса. – Иди к русалкам, может быть, они тебя научат постигать любовь…

25

Ходил частенько Барма по лугам и пробовал на вкус цветы и травы, определяя их полезность, ядовитость. Он врачеванию сварожичей учил и знал, хоть вечны боги, однако не бессмертны. Отмерен каждому Всевышним век. Не раз учителю случалось отравиться, и лишь молитвами спасался он от смерти.

Берёзка Барму позвала, ветвями приласкав, любовью засветилась, доверчиво листвой зашелестела. От собственной жены Тарусы нежности такой не видел он. Душа берёзки, тихая русалка, склонилась, прошептала затаённо:

– Я только дерево, а ты могучий бог, но жаль тебя… Ты и не знаешь, что жена твоя Чурилу полюбила! Я плачу над тобой. Ты слышишь ли меня?

– Я понимаю голоса деревьев. Зачем порочишь ты жену мою? Мне с нею сына надобно растить.

– Тебе я правду говорю. Иди в лесок, увидишь там Тарусу и Чурилу…

– А нужно ли мне знать об этом? – сам у себя спросил тревожно Барма. – Коль не по вкусу ей моя наука, то чем ещё её приворожить? Я думал, что она моя душа, а получилось – боль, тоска и горечь…

И не хотел, а ноги понесли туда, где милая жена другому сердце отдавала, не чувствуя своей вины.

Влюблённых встретил на полянке Барма, им крикнул:

– Как вам, не стыдно, молодые, Законы Сварги нарушать?

Испуганно лицо рукой прикрыла Таруса, а Чурила искренне признался:

– Нам стыдно, страшно и тревожно. Боимся наказания, но столь сильна наша любовь, что забываем обо всём на свете.

– Напрасною была моя наука! Учил я: не служите вожделению! А вы? Позор, упрёк моей душе! Чурила, для чего живёшь, скажи?

– Любить Тарусу – жизни смысл моей!

– Так знай же, что ты лишний бог, ненужный! Тебя я прокляну и мыслью собственной рассею! – воскликнул гневно Барма.

От этого проклятия Чурила растворился и пропал. Так капелька дождя внезапно исчезает, когда опустится на тёплый камень.

Таруса зарыдала, руки заломив, над примятою травой, где только что лежал Чурила:

– Убей меня, прошу, великий Род! Зачем мне жить, когда любимый умер? Чурилушка, возьми меня с собой!

– Молчи! И устыдись за грех свой тяжкий! – её одёрнул возмущённо муж.

– Не может грешной быть любовь! Грех – с нелюбимым сосуществовать, терпеть его придирки, ревность и чувства лучшие в своей душе губить! Пойми меня, премудрый Барма!

– Хотел бы я понять, но не могу! Обида ослепила разум! Хотел тебя развеять вместе с ним, но пожалел ради сына Мана. Не стоит сиротой ребёнка оставлять.

– Убей меня! Убей! Хочу быть там, где мой Чурила!

– Молчи! Не встретишься с ним больше никогда! Я попрошу Всевышнего об этом.

– Возьми меня к себе, Земля Сырая! Я не могу на белый свет смотреть!

– Пойдём домой, – сказал злорадно Барма. – И незачем богов смешить напрасно.

– Оглохла и ослепла я от горя! Не понимаю на каком я свете, погасло солнце ясное – Чурила!

26

Едва Таруса ночи дождалась, заслышав, что храпит уснувший Барма, схватила сына сонного и побежала к Дыю, чтоб рассказать всю правду о Чуриле. Бежали вслед за ней чёрные тени, как будто слуги, преданные Барме, готовые её остановить.

Приветливо Тарусу встретил Дый, но узнав о смерти сына, закричал от горя и обиды:

– Зачем ты увлекла его, скажи? Погиб мальчишка ни за что так рано!..

– Любили мы – и в этом наше оправданье! Все осуждают нас и требуют покорности, словно не боги мы, а низкие рабы!

– Упрёки справедливые твои! Остаться можешь в этом доме, если боишься к Барме возвращаться.

– Спасибо, Дый, – ответила Таруса, внимательно в глаза ему взглянула и отшатнулась, словно сам Чурила предстал пред ней.

– Ты побледнела! Что произошло?

Похож был голос Дыя удивительно на голос сына, словно, это сам Чурила явился, чтоб поговорить с Тарусою. Хотелось его слушать бесконечно.

– Так, ничего… Как будто… Не скажу, – взволнованно Таруса прошептала.

– Я вижу, что-то вдруг произошло!

– Ты, Дый, напоминаешь мне Чурилу так, как будто бы опять его я вижу. Такое счастье! И такое горе! Кровь стынет в жилах! Нет! Не верю я! Он жив! Мы снова вместе! Рядом! С ума схожу!.. Не понимаю…

Взглянул Дый на Тарусу, и сердце обожгло такою жаждой, которую только любовью утолишь. За плечи обнял милую богиню, почувствовал податливое тело… Но вдруг проснулся сын Тарусин, спросил:

– Зачем мы здесь? И где мой папа?

– Спи, спи, сынок, – сказала нежно мать. – Мы завтра обо всём поговорим.

– Не буду спать! Я видел всё! Тебя он целовал! Я расскажу отцу! Он вас накажет!

– Болтунишка, заинька смешной! Спи! Ходят за окном ночницы, они тебя с собою заберут.

– Не буду спать! Боюсь ночниц, боюсь, – малыш заплакал, слёзы кулачками вытирая.

– Не плачь, малыш! Усни! Тебе я колыбельную спою! Ты будешь счастлив… Горести и беды тебя минуют… В это верю я…

Тарусочка над сыном наклонилась и тихо колыбельную запела:

 
– Из-за лесу, лесу тёмного,
Из-за гор, гор высоких,
Вылетало гусей стадо,
А другое лебединое.
Отставала лебёдушка,
Отставала лебедь белая
Прочь от стада лебединого.
Приставала лебедь белая
Что ко стаду, ко серым гусям.
Не сумела лебёдушка
По-гусиному кричати,
Начали гуси щипати,
А лебёдушка кричати:
“Не щиплите, гуси серые,
Не сама к вам залетела я,
Занесло меня погодою,
Что погодою несносною,
Что несносным буйным ветром”.
 

Заслушался, залюбовался Дый, как будто снова молодость вернулась, словно не жил ещё совсем на свете, не увлекался, не любил, а только пребывал в предчувствии любви.

27

Едва уснул под песню мамы сын, Таруса подняла глаза на Дыя, увидела восторг и восхищенье на лице его, словно Чурила перед ней стоял. Пошла к нему навстречу в наслаждение, объятия, забытьё и счастье.

Короткой оказалась ночь. На рассвете только задремали – пришла домой Додола, светившая всю ночь с небес. Увидела она в постели Дыя, Тарусу обнимавшего, сорвала простыни и заревела львицей:

– Позор! Измена! Уничтожу всех!

От крика все проснулись разом. Малыш заплакал. В отчаянье Тарусушка дрожала, словно попавшаяся в клетку птица, пытаясь на себя надеть одежду. Зло Дый прикрикнул на Додолу:

– Чего орёшь? Пожар? Война? Потоп?

– Позор! Ещё он объяснений просит!

– Чем ты недовольна?

– Распутница откуда здесь взялась?

– Она от мужа злого убежала…

– А ты спаситель!

– Послушай, разве до того мне? У нас с тобой большое горе!

– Я вижу!

– Нет, ты ничего не знаешь. Чурила наш погиб!

– Чурила? Что с ним? Говори скорее!

– Со света свёл его убийца Барма.

– Не верю! – гневно вскрикнула Додола. – Не верю! Мой Чурила! Мой сыночек! Мой самый распрекрасный в мире бог!

– Пойми, что сына уже нет. Таруса убежала от убийцы Бармы.

– Грехи доводят бога до убийства. И я её, распутную убью! Свела Чурилу – за тебя взялась.

– Додола, успокойся! Её случайно обнял я во сне, – оправдывался Дый.

– Для внуков сказочки прибереги. Обнажены вы были оба!

– Темно было и жарко. Поверь, друг друга не могли мы видеть!

– Сейчас, действительно, вам будет жарко!

Додола наклонилась над Тарусой, огнём дохнула и объяла пламенем соперницу, только взлетели яростные искры и пеплом осыпались на ложе.

– Ну, вот и всё! – сказала зло Додола. – И нет причин для разговора! Тебя я не желаю больше видеть!

Дар речи потерял Дый на мгновенье. Молча стоял, словно остолбенелый, потом промолвил тихо:

– Как ты могла?

– Могла! Ещё смогу, коль будет нужно… Святому Барме сына возврати, он воспитает мудростью его. Тебе же никого нельзя доверить.

– Убийца ты! – Дый грозно произнёс.

Додола словно и не слышала его, перед собой смотрела отрешённо, вдруг голову руками обхватив, запричитала голосом убитым:

– Чурила мой! Сыночек дорогой! Вернись ко мне! Как жить мне без тебя? Ночь непроглядная в моей душе!..

28

Пока Перун ходил по Яви и приключения искал, его жена, милая Дива, дочь родила от ревности и грусти и назвала её Диванной. Характером в отца пошла девчушка, а красоту от матери взяла. Была она плаксивой привередой, но, как и все божественные дети, быстро росла. Когда Перун вернулся, глазам своим не мог поверить, что он – отец такой красивой дочки, в саду игравшей с дикими волками.

– Ты мой отец? – спросила дочь, прицелившись в пришедшего из лука.

– Возможно ли отца встречать так дерзко? – спросил Перун, ловя стрелу рукой.

– Куда пропал ты?

– Я силой мерился со Святогором.

– Кто победил?

– Конечно, я!

– Прекрасно! Ты меня достоин! – она в одно мгновенье превратилась в огромного орла и в небо поднялась.

– Спускайся, дочка, вниз, – Перун позвал.

Диванна крылья сильные сложила, стрелою полетела вниз.

– Разбиться так недолго! – закричал Перун.

На землю прыгнула она волчицей, пошла к отцу, рыча, оскалив пасть.

– Зачем тебе притворство, не пойму?

– Мне нравится, – ответила Диванна и обернулась вдруг высокою горой, с вершиной, достающей облака. – Мне интересно чувствовать себя горою, рыбой, зверем, птицей…

– Как быстро, девочка моя, растёшь!

– Я силу чувствую в себе такую, что с тобой готова побороться.

– Не стоит! Ты прекрасная богиня, зачем тебе иметь большую силу? На что её употребишь? Она не даст тебе покоя. Ей будешь применение искать…

– Спасибо, папа, за совет, но я сама хочу проверить, уж так ли трудно сильной быть.

– Легко с большою силой подорваться…

– А что же делать слабосильным? – Диванна вдруг захохотала, две тучи невзначай столкнулись лбами от голоса её и загремели.

Перун в ответ ей тоже засмеялся. От голоса его все тучи задрожали, загромыхало небо и озарилось тысячами молний.

Взволнованно Диванна прошептала:

– Теперь я вижу: ты могуч, отец.

– Дочь-умницу иметь я счастлив. Хотел бы сделать я тебе подарок. Скажи, что ты желаешь получить?

– Дай мне коня крылатого, копьё и булаву на сто пудов. Поеду на охоту я сегодня.

– На кого охотиться желаешь?

– На Змея Чёрного, если позволишь.

– Ты за границу Яви собралась? Не смей! Оттуда можешь не вернуться.

– Я сильная, всех победить смогу!

– Иной тот мир. Тебя там заколдуют. И не заметишь, как полюбишь Змея!

– Ещё чего!? Я лишь себя люблю.

– Копьё и булава – только игрушки, их надобно с умом употреблять, – сказал Перун, подарки дочке отдавая, любуясь красотой богини, сидевшей, словно рыцарь, на коне.

– Спасибо за оружие, отец, оно по силе мне.

– Тебе родиться надо было богом.

Диванна засмеялась и полетела на коне крылатом.

29

Велес издалека увидел рыцаря-богиню. Она скакала на гнедом коне, её сопровождала волчья стая, над нею в небе сокол молодой кружился. Копьём она легко сбивала тучи, подкидывала булаву до солнца. Велес остановился удивлённый, спросил богиню:

– Ты чья?

– А сам ты кто?

– Велес я, властелин волков, которых приручить сумела ты.

– Велес? Давай померяемся силой!

– Не искушай меня, отшлёпать я могу.

– Как мой отец, чуть что, так сразу шлёпать…

– Кто твой отец?

– Перун!

– Ты дочка Перуна и младшая сестра Ярилы? Как поживает братец твой, скажи?

– Он пашет, сеет, жнёт. Как это скучно!

– У каждого своё предназначенье, и каждому своя судьба даётся. А как зовут тебя красавица-богиня?

– Диванна.

– Куда путь держишь?

– Хочу сразиться с Чернобогом. На ком-то надо мне проверить силу. Достойного себя ищу врага.

– Ищи друзей, враги найдутся сами.

– С кем я могу дружить? Все немощны вокруг!

– И я?

– Конечно! Бредёшь такой усталый, едва несёшь свою котомку.

– У каждого своя котомка в Яви. Попробуй подними, – Велес ей бросил под ноги свой узелок и хитровато улыбнулся.

– Чего там поднимать? Одним мизинцем…

С коня Диванна соскочила, одной рукой схватила узелок, поднять хотела – не смогла. Взялась двумя руками – но напрасно. Богиня от натуги покраснела, а, может быть, и от стыда, но, наконец, спросила:

– Что здесь?

– Земная тяжесть.

– Не верю!

Забросил узелок Велес за спину, сказал с улыбкой:

– Проверила себя? Надеюсь, поняла, что Змея Чёрного тебе не победить? Убить его в себе самой попробуй.

– Не понимаю, ты о чём, Велес?

– Что яблочко от яблоньки ведётся…

– Что ты ворчишь?

– Мы говорим на разных языках. Ты – языком желаний молодых, я – зрелостью и опытом своим. А сердце у тебя глухое…

– Меня ты смеешь оскорблять?

– Бог упаси, и будь здорова!

30

– Перун! Дочь у тебя – герой! – сказал Велес с улыбкою открытой. – Боюсь, однако, наломает дров. Поехала бороться с Чернобогом! Ей ли по силам этакое дело?

– Просил её, чтобы не смела за пределы Яви выходить. Не та пошла сегодня молодёжь!

– Чрезмерно силы в ней неукротимой, а это разуму порой – помеха. Копьё метает так, что кажется, проколет небо. А булавою метит прямо в Хорса! Не помню, чтоб кто-то из богов столь непочтительно к солнцу относился.

– Я понял всё. Оставь в покое моих детей. Займусь я ими сам.

– Ярилу тоже ты в виду имеешь?

– Да, и Ярилу!

– Ярило мой! – сказал Велес упрямо. – Он страстью был рождён моей, когда я обратился в ландыши, которые любила Дива.

– Его я воспитал, и не тебя, меня отцом он называет. Так что иди, оставь меня в покое, – Перун так загремел средь туч, что поспешил Велес окончить разговор, в лесу укрылся.

Задумался Перун: “Что делать с дочкой? Не знает жизни, а уже стремится мир изменить.”

Перун поднялся в небо выше туч, взглянул на Сваргу: дочь увидел возле царства Чернобога. У огненной реки она остановилась, смотрела на Калинов мост.

– Домой, Диванна! Я кому сказал? – загромыхал отец на всю святую Явь.

– Ещё чего! Я только что из дома, – ответила Перунница упрямо, – мне скучно там.

В сердцах Перун стрелу в Диванну бросил, она её отбила булавой. Он к Мокоши с мольбою обратился:

– Дай невод – непослушную поймаю!

– Поймаешь, но её судьбу никто не в силах изменить.

– Попробую. Прошу тебя: дай невод!

– Возьми, но всё напрасно!

Перун набросил на Диванну сеть. Она её разрезала ножом и поскакала на Калинов мост, ведущий в царство Чернобога.

31

– Диванночка Перуновна пришла! Давно тебя мы поджидали. Жизнь в нашем царстве без тебя остановилась. Красавица, прелестница ты наша! – так слуги Чернобога встретили дочь Перуна.

Приветили её и приласкали, заговорили льстивыми речами, от этого Диванна потеряла свою былую силу и забыла вовсе, для чего сюда явилась.

– Как хорошо у вас, – она сказала. – Не слышно даже, как отец гремит. Разрезала я невод, и убежала к вам!

– Ты наша, наша! Радость доброй Нави! Тебя мы никому не отдадим!

Даже боги бессильны против лести, она опутывает разум, безвольным сердце делает и дух.

– Таких друзей, как вы, я не имела. Что сделать я могу для вас, родные? – Диванна преданно спросила.

Ответили ей змеи, пошептавшись:

– Наш самый страшный враг – Семаргл. Огнём он беспощадно нас сжигает. Давно мечтаем отомстить ему. Поможешь нам?

– Всё сделаю для вас!

С водою наговорной змеи чашу принесли, сказав:

– Взгляни, Диванна, в зеркало воды. По чисту полю едет враг – Семаргл. Навстречу выйди, попотчуй, обольсти, спать уложи. Постель ему мы приготовим, которая провалится сквозь землю.

32

Коня Семаргл остановил на перекрёстке, у камня с надписью такой: “Поедешь прямо – смерть найдёшь, налево – женишься, направо – быть тебе богатым”.

Поехал прямо по дороге он, которая тропинкой вскоре стала, а после вовсе заросла травой. Семаргл остановился у пещеры, только сейчас заметил, что со всех сторон к нему стремятся змеи, чудовища из царства Чернобога. Стащить его с коня хотели. Семаргл их щедро угостил огнём, они опять в пещере схоронились, а кое-кто во пламени сгорел.

Семаргл коня поворотил, вернулся снова к камню, поехал по дороге той, которая пророчила жену. Немного времени прошло, как он увидел рыжекудрую Диванну. Она сидела у пруда, плела венок из лилий и тихо напевала:

 
Уж как вьёт хмель по болоту,
По болоту хмель, по болоту,
Прививается хмель по воротам;
Просится хмель ночевати,
Ночевати хмель, ночевати:
“У кого бы двор просторен,
Просторен двор, просторен?
У кого бы изба большая,
Изба большая, большая?
У кого бы жена молодая,
Молодая жена, молодая?”
 

Семаргл спросил:

– Кому плетёшь венок? Кого ты ждёшь, прекрасная богиня?

– Глаза я просмотрела, ожидая, Семаргл, тебя. Плела венки, они все увядали, но я надеждой доброю жила.

– Когда б я знал, что ты меня ждала, давно бы прилетел к тебе на крыльях.

– С плывущими по небу облаками посылала весточки тебе. Писала я: “Диванна ждёт Семаргла!”

– Не замечал я знаков никаких. Прости, Диванна, сожалею очень…

– Испей суры с дороги. Наверно, ты устал? – кувшин с напитком подала она.

Он выпил, захмелел. Диванна в это время стала венок лилейный надевать на голову ему. Прикосновение её руки и нежный голос волною вожделения прокатились по телу огнебога. Её он обнял, прошептав:

– Я счастлив.

Диванна отстранилась, как бы любуясь им, произнесла:

– К лицу тебе венок, милый Семаргл! Ты замечательно красив! Приляг и отдохни на этот камень, нагретый за день солнцем.

– Позволь спросить: ждала меня, чтоб стать моей женой? И надписи на камне от тебя?

– Я верных попросила слуг…

– Где слуги? Вижу только змей.

– Русалки, духи, берегини стесняются тебя, а потому предстали в образах змеиных.

Семаргл задумался, качнул главой упрямо, взял за руку Диванну и сказал:

– Коль ты жена мне, ляг со мною рядом. Тебя я первой уложу в постель!

Диванна вскрикнула со страхом и едва коснулась камня, как вместе с ним сквозь землю провалилась.

– Так вот что ты задумала, богиня! Законы Правды управляют Сваргой. Известно всем, кто для других копает яму, в конце концов, сам попадёт в неё, – гневно сказал Семаргл.

Опять приехал он на перекрёсток, подумал, постоял, отправился от камня по дороге, которая богатство обещала. Вилась тропа по чисту полю долго, к древнему дубу привела. Стоял он сотни лет, но не сломался под ураганным ветром и дождём. Сотни птиц на ветках свили гнёзда и распевали песни день деньской. В дупле Семаргл нашёл святую Книгу Ведов, написанную на дощечках. Тексты тайные он пробежал глазами, но понял, что не хватит жизни целой, чтобы её постигнуть и прочесть, как драгоценное сокровище повёз её святому Барме.

33

– Лети на небо ночью, собери все тучи – дойные коровы, и пригони к нам, в Навь, – приказал Змей Чёрный Кадуку.

– Как мудро ты придумал! Наверно, я не догадался б никогда вред такой Сварогу причинить, – Кадук ответил восхищённо.

– Довольно болтовни! Берись за дело!

– Готов я действовать, но есть помеха: Додола светит по ночам, и небо охраняет Дый.

– Дый и Додола в трауре теперь. Они Диванну, внучку, потеряли, которая перебежала к нам.

– Сейчас же выполню приказ, – с азартом потёр ладони Кадук и двинулся в дорогу.

На небо полетел он в полночь и, стадо туч остановив, в Навь погнал. Оно шло, не спеша, только пылили звёзды под ногами и пахло молоком, как на земле под вечер.

Наутро обнаружилась пропажа. Собрались боги, стали рассуждать о том, кто преступленье совершил.

– Догадываюсь я, кто это сделать мог, – сказал Велес.

А Барма возразил:

– Пока нет доказательств – нет виновных!

– Что скажешь, Дый? Что видел ночью ты? – спросил Сварог.

– Мы нынче в трауре с Додолой, Диванна, наша внучка, пропала в царстве Чернобога.

– Сочувствую. Беда одна не ходит. Семаргл, и ты проспал?

– Следил я за земным пространством, не замечал, что происходит в небе. Скажу вам: темнота была такая, что Сваргу можно было выкрасть!

– У каждого из вас есть оправданье. А кто мне объяснит, как людям хлеб растить? – спросил Ярило. – Поля засохнут без дождя, а вместе с ними – и моя душа.

Задумчиво все боги замолчали.

– Пойдём войной на Чернобога! Это его проказы! – сказал Семаргл.

– Дадим им жару! – поддержал Перун.

– Вам только бы повоевать! – возразила возмущённо Дива. – Нам дочку надобно вернуть, Диванну, по-доброму, а не войной.

– Она сама сбежала к Чернобогу, у Мокоши спроси судьбу девчонки. Смирись и не ропщи! – Перун ответил.

Велес поднялся и сказал спокойно:

– Пойду один я к Чернобогу, попробую спасти священные стада.

Заплакала, запричитала Лёля:

– Ну, как же ты один? Велес, родной, останься!

– Молчи, богиня! Слезами не заменишь дождь! – он оборвал жену.

Замолкла Лёля, только уголком платка льняного вытирала слёзы и с болью и тоской смотрела на Велеса.

34

Велес явился а Навь бесцеремонно, никто его остановить не смел. Блуждал по лабиринтам долго, пока не вышел ко дворцу.

– Зачем пришёл? – спросили слуги Чернобога.

– Я потерял стада коров священных. Вот и смотрю, возможно, к вам они случайно забрели.

– Чужого нам не надо.

– Не к вам я, к Змею Чёрному пришёл.

– Советуем тебе назад вернуться.

– Вернусь, но только со стадами!

Но всё же слуги провели Велеса к Чернобогу. Все головы его о чём-то меж собою говорили, пререкались и даже хохотали, с дыханием огонь из глоток вырывался.

“Чудовище! Как убедить его, чтобы вернул он все стада обратно, – Велес подумал. – На всё готов я ради Сварги.”

– Чего пришёл, Велес? – спросил Змей Чёрный.

– Верни нам, Чернобог, священные стада.

– Твои стада и мне принадлежат. Под небом мы одним живём. Один Всевышний создал нас.

– Да, но тебе без надобности стадо. В пещерах влаги вдоволь. У нас засохнет без дождей земля.

– Проблемы ваши, сами и решайте.

– Коль не вернёшь стада, пойдём войной. Тебя мы побеждали прежде.

– Не силою, так хитростью возьму, – ответил Змей.

– Законы Правды утвердил Всевышний, а потому я предлагаю мир.

– За мир придётся дорого платить.

– Что хочешь получить?

Подумал Змей, с ехидцею ответил:

– Верну я Сварге дойные стада, если останешься ты мне служить, Велес.

– Служить? Как долго?

– Предположим, лет тысячу, что в море вечности, как капля.

– Нет! Лучше умереть!

– Не смерть, а забытьё тебя найдёт. Пока вернёшься ты, родятся боги новые, тебя забудут.

– Я не могу остаться, – сказал Велес. – Кто будет опекать моих зверей и птиц, русалок, берегинь и духов?

– Яга работу выполнит твою.

– Доверить ей всю Сваргу? Невозможно! – категорично заявил Велес.

– Хозяйка дельная она, поверь!

– Испортит всё, отравит злостью!

– У каждого свой способ воспитания. Соглашайся! Сварга просит пить!

Велес задумался, притихли все вокруг. И в этой тишине услышал он, как стонут корни трав, кустов, деревьев и просят:

– Воды! Воды! Воды!

– Служить, тебе, я не смогу. Мне проще умереть и возродиться. Но прежде, чем случится это, увидеть должен я как поплывут стада священных туч над Сваргой в небесах, чтобы её водою напоить. Ещё мне очень жаль голубку Лёлю. Как же она останется одна?

– Одну уступку сделаю тебе, – Змей согласился. – В последний раз взглянуть позволю в небо. За Лёлю не волнуйся, она же остаётся не одна.

Велеса подземельем повели. В кромешной темноте он спотыкался, задевал плечами стены, когда же вышел на поверхность, был ослеплён сиянием и долго родную Явь не мог он рассмотреть, лишь полной грудью чистый воздух вдыхал, не мог им надышаться.

Глаза привыкли постепенно к свету, Велес душою обнимал простор, тянулся взглядом к молодым берёзкам, с русалками прощался дорогими, смотрел на кучевые облака, ручьями слёзы по лицу текли. Он этот мир надолго оставлял и думал с горечью: “Голубка Лёля овдовеет, осиротеет сын Ярило, одичают звери без присмотра…”

35

Завистник Чернобог покой утратил, всё чаще думал он о Лёле, которая соломенной вдовой должна существовать, пока Велес томится в подземелье. Он прилетел к окошку Лёли и, обернувшись соколом, на ветку дуба сел. Богиня в это время полотно ткала и чудно пела:

 
Во саду ли, во вишенье,
Сидела мала пташечка.
Летел сокол по вишенью,
Он завидел в саде пташечку,
Посадил её во клеточку
За серебряну решёточку.
Эхе-хе, да ей тошнёхонько,
Эе-хе, да ей горчёшенько!
Сидит пташечка во клеточке
Среди да лета тёплого
Без травы да без шелковыя,
Без воды да без ключевые…
 

Пленила песня сердце Змея. Боясь попасть под власть её, он улетел в леса, но вскоре вновь к окну вернулся.

А Лёля пела о своей любви, о грусти и тоске. Часами сокол слушать мог её и жаждал одного, чтобы ему лишь посвящала своё пенье. Заметила его однажды Лёля и спросила:

– Чего повадился летать к окошку, сокол?

– Люблю, богиня, песни твои слушать, они мне слаще сна и мёда. Под власть мелодии и слов сердечных попал я безоглядно. Слагаешь песни ты, как будто плетёшь невиданные кружева.

– Слова обыкновенные и песни, ты просто слушать их умеешь.

– Позволь, богиня, прилетать мне ежедневно, я не могу наслушаться тебя.

– Лети ко мне в светлицу. Зачем тебе под окнами сидеть. Ты мне совсем мешать не будешь.

Так Чернобог стал к Лёле соколом летать едва не каждый день, а позже вовсе стал и на ночь оставаться. Она под песни пряла, ткала, вышивала, а Чёрный Змей не уставал певунью слушать и любоваться дивной красотой.

Однажды Жива вместе их застала.

– Кто это у тебя, сестрица? – она спросила.

– Мой верный сокол любит мои песни – молвила Лёля.

– А почему так вожделенно он смотрит на тебя?

– Тебе это, наверно, показалось.

– Давно ли ты знакома с этой птицей?

– Недавно. Что с того?

– Прости, сестра, может, мешаю вам?

– Ну, что ты? Оставайся, споём с тобою вместе.

– Пожалуй, в другой раз… Сейчас спешу я очень.

К Отцу-Сварогу Жива прибежала и рассказала всё ему о Лёле.

– У сокола огнём глаза горят! Мне кажется, что оборотень это! Он порчу наведёт на нашу Лёлю! – испуганно твердила Жива.

Решил отец на птицу посмотреть, а заодно прогнать, чтобы забыла навсегда дорогу.

Едва послышались шаги Сварога, в пёрышко оборотился сокол и спрятался у Лёли на груди. Отец вошёл, взглянул на Лёлю строго и спросил:

– Прядёшь? Не скучно ли одной, дочурка?

– Не замечаю скуки за работой.

– Работай, отвлекать не буду, – сказал Сварог и вышел.

Окошко Лёля быстро растворила и выпустила сокола на волю. Он на груди её так почивал, словно в саду чудесном, что вылетать совсем и не стремился. К тому же намерение имел опять вернуться вскоре.

Но Жива, чтобы оградить сестру от сокола безродного, однажды натыкала иголок в подоконник. Волшебная была в иголках мощь. Вернулся сокол, крылья окровавил, но к Лёле больше залететь не смог. Он крикнул только:

– Ищи меня в глубоком подземелье!

– Ты пленник там? – она спросила.

– Нет, властелин.

Понятно стало Лёле, что она пригрела Чернобога, пока одна без мужа тосковала.

– Ах, ясный сокол, и не сказал, что сотворил с Велесом! Что стало с ним? Домой он не вернулся до сих пор, хоть стадо туч гуляет в небесах. Или змею себе там присмотрел? Может, и мне пойти в подземный мир? Уж я там я разберусь, кто прав, кто виноват!

36

В голубку превратилась Лёля и полетела на край Яви, воркуя песенку себе:

 
Летел сокол
Из рощицы.
Голубушка —
Из светлицы.
Слеталися,
Целовалися,
Сизыми крыльями
Обнималися.
 

Внизу леса лежали, словно шкура невиданно большого зверя; несли святые воды к морю реки, струясь, как будто жилки голубые; в полях хлеба богато колосились, наливаясь золотом от Хорса; лён синел, как отраженье неба.

Три ворона голубку повстречали, спросили, что она у Нави ищет.

– Меня мой сокол под землёю ждёт, – ответила богиня.

– Он сказывал о Лёле, – один из воронов сказал.

– Обо мне…

– Лети за нами, – вороны позвали. – Не спрашивай нас ни о чём, и не оглядывайся на былое…

Внизу текла широкая река, покрытая туманом непроглядным. Светило солнце, только сквозь туман нельзя было хоть что-нибудь увидеть. Оттуда слышались плеск волн и стоны.

– Что это там? – она спросила.

– Смородина-река, – ответил ворон.

Послышался из мрака топот вдруг.

– А это что? – опять спросила Лёля.