Текст книги "Сладкая вендетта"

Джек переводил взгляд с леди Уоррик на дверь и обратно. Правда ли это? Он сбежал из тюрьмы несколько часов назад, и тюремное начальство вряд ли захочет придать огласке тот факт, что один из заключенных вырвался на свободу. Данмур находится в сотнях миль от столицы. Самое большее, что может произойти, это появится сообщение в йоркских городских газетах. В Лондоне о его побеге никто не узнает. С другой стороны… Рокли всегда старался хватать любую информацию, имеющую к нему отношение. Он платил чиновникам и информаторам по всей стране. О побеге Джека могли не сообщать официально, но наверняка один из тюремщиков, если не сам начальник тюрьмы, был подкуплен. Вне всякого сомнения, Рокли за ним присматривал, и этому негодяю обязательно послали телеграмму, что Джек на свободе. Его светлость наверняка стал еще более подозрительным после того, как Джек попытался его убить. А это означало, что он удвоил, а может, даже утроил обычное количество своих телохранителей. Когда-то Джек был одним из них. Все они – грубые злобные типы вроде него самого. И, как и он когда-то, они ни перед чем не остановятся, защищая своего хозяина. Ева права: если он хотя бы чихнет в сторону Рокли, его укокошат. И правосудия для Эдит не будет. Останется только холодный труп ее брата, гниющий где-нибудь на улице.

Далтон выругался самыми грязными словами, какие только знал.

– Последи за своим языком! – прошипел Саймон.

– Я буду говорить все, что хочу, и точка. Отцепись от меня!

Джек заехал Саймону локтем в плоский живот, однако щеголь только крякнул, но Далтона не отпустил.

Ева пристально посмотрела Джеку в глаза и произнесла:

– Кажется, мистер Далтон уловил логику. Он решил нас не покидать. Не так ли, мистер Далтон?

Джек одарил ее мрачным взглядом.

– Я остаюсь. Пока.

– Очень любезно с вашей стороны.

Леди Уоррик кивнула, и Саймон наконец отпустил Джека, хотя, судя по выражению лица блондина, ему не хотелось этого делать. Ева быстро заперла все замки и с глухим стуком задвинула засов. «Эти ребята из «Немезиды» дурака не валяют, во всяком случае, когда дело касается безопасности их задниц», – подумал Джек.

– Считайте это место убежищем, где вы прячетесь от враждебного мира, – сказала Ева.

Джек прошелся по гостиной, с мрачным удовлетворением отмечая про себя, что при каждом его шаге посуда и всякие безделушки дребезжали, как кости.

– Вот только вы, ребята, точно такие же враждебные, как любая банда головорезов.

– Есть некоторые глотки, которые просто необходимо перерезать, – ответила Ева, снова поворачиваясь к нему. – Выражаясь метафорически. И вы будете тем лезвием, которое перережет горло Рокли.

– Метафорически, – язвительно заметил Джек. – По той причине, что вы так не работаете.

– «Немезида» не убивает, – сказал Лазарус. – Во всяком случае, мы не совершаем хладнокровных убийств.

– Черт, звучит так красиво, что мне, наверное, стоит сделать такую татуировку на груди! – взорвался Джек.

Лазарус подошел к нему и закатал рукав рубашки, открывая сильные загорелые руки с порослью серебристых волосков. На предплечье красовались татуировки. И хотя за десятки лет они поблекли и слегка расплылись, Далтон рассмотрел, что это расположенные один за другим семь ножей.

– Это за тех, кто погиб в Лакхнау, – проворчал Лазарус. – За моих друзей. За время той осады я убил бог знает сколько мятежников. Получил за мои старания Крест Виктории, но это не имеет значения. Слишком много крови пролилось, океаны крови, и проливал их я. Но мы, – он выразительно посмотрел поочередно на каждого из членов «Немезиды», включая Харриет и Еву, – оставили все это позади.

– Солдат я уважаю как никого другого, – сказал Джек. – Они идут на войну, зная, что им предстоит убивать. Знают они и то, что могут умереть. Но Эдит никогда не знала, что получит нож в живот. Нож Рокли. Лазарус, вы видели и знаете, как долго умирает человек с дырой в животе. У нее было много времени, чтобы мучиться и бояться.

Джек говорил, и его слова жгли, как кислота. Разум Далтона переполняли образы Эдит, лежащей на полу в борделе в луже крови. Лужа все увеличивалась, а он совсем ничего, ни черта не мог сделать, чтобы помочь сестре.

– Так что не надо рассказывать, будто то, что делали вы, и то, что должен сделать я, – одно и то же, – пророкотал Джек. – Потому что это не одно и то же.

Повисло тягостное молчание. Наконец Ева тихо сказала:

– Как только человек умер, его страдания закончились. Но если он разорен, это может длиться всю жизнь.

Джек уставился на нее, почти забыв обо всех остальных в этой захудалой маленькой гостиной.

– Только представьте себе: ваш единственный на свете родственник лежит у ваших ног и умирает слишком медленно, чтобы эту смерть можно было считать легкой, но слишком быстро, чтобы можно было успеть позвать врача. Представьте это. – Он ткнул в леди Уоррик пальцем. – А потом скажите мне, что вас удовлетворит разорение убийцы.

Щеки Евы побледнели, она сжала губы так, что они превратились в тонкую линию. Наконец она заговорила:

– Мы не убийцы. И до тех пор, пока вы нам нужны, вы тоже не убийца.

Выпалить ответ Джек не успел – Ева подняла руку в предупреждающем жесте.

– Что точно относится ко всем нам – что мы очень устали. Пора спать, а эту дискуссию мы можем продолжить утром.

– Рокли нужен мне мертвым, а вы заявляете, что я не могу его убить, – сказал Джек. – Я лишу его жизни, как только у меня будет шанс это сделать. И конец дискуссии. – Он приблизился к Еве, нарочно пытаясь ее запугать, но когда оказался рядом с ней, его вдруг странным образом заинтриговали нежные пряди золотистых волос, выбившиеся из ее прически.

«Интересно, каково было бы почувствовать эти пряди в своих пальцах? – подумал Далтон, но тут же осекся: – Почему меня вообще это интересует?»

Ева скрестила руки на груди, но этот жест был скорее агрессивным, чем защитным. Ее отказ отступить почти восхищал Джека. Если бы не одно «но». Леди Уоррик отказывалась отступить перед ним – и это Далтону ни капельки не нравилось.

– Этот разговор далеко не окончен, – сказала Ева. – Но я не собираюсь произносить больше ни единого слова на эту тему, пока не посплю.

В ее словах была какая-то странная сила, потому что, как только она произнесла слово «посплю», Джек почувствовал, что его кости словно наливаются свинцом. Он немного вздремнул в поезде, но это придало ему сил лишь ненадолго. А теперь этот запас израсходовался, и все его тело заныло от усталости. Далтону стоило таких усилий сдержаться, чтобы не зевнуть, разинув пасть, как крокодил, что у него заныла и челюсть, а в голову прокралась боль и угнездилась там. Если бы он даже вышел отсюда, то далеко бы не ушел – свалился от усталости. Жизнь в проклятой тюрьме приучила его к регулярному сну. Когда он жил на улицах, то мог проводить на ногах целые сутки напролет, всего лишь чуть-чуть подремав, прислонившись к стене.

– Собираетесь поселить меня в «Кларидж»?

Марко недовольно хрюкнул.

– Размечтался. Пошли.

Он прошел через кухню и стал подниматься по лестнице. Джек последовал за ним, сзади доносились легкие шаги Евы.

Лестница привела их в узкий коридор с обшарпанными полами, по обеим сторонам которого одна напротив другой находились две двери. Марко открыл правую. Джек заглянул внутрь и увидел убогую обстановку – узкую кровать, покрытую линялым хлопчатобумажным стеганым одеялом, комод с зеркалом, письменный стол и умывальник с раковиной. Плетеный коврик на полу выглядел так, словно это был подарок по случаю коронации королевы. Единственное окно закрывала желтая тюлевая занавеска. Газового освещения в комнате не было, только на комоде стояла масляная лампа, а в углу примостилась низкая чугунная печка.

– Пока мы с вами не закончим, – сказала Ева, входя в комнату, – это ваш дом.

– «Кларидж» – просто ничто по сравнению с этим дворцом.

По правде говоря, после тюремной камеры эта маленькая скромная комната в самом деле показалась Джеку дворцом. Ни решеток на окне, ни прорези в двери, через которую его могли видеть проходящие мимо дежурные охранники.

Джек переступил порог и стал рассматривать свое новое жилище во всех подробностях, начиная с тонкой паутины трещин на оштукатуренном потолке и заканчивая лежащей на столе книгой. «Возвращение на родину». По названию похоже на приключенческий роман.

– Я в экстазе от твоего одобрения, – протянул Марко. – Уборная – на заднем дворе. Водопровод есть только в кухне. Если захочешь помыться, тебе придется самому набрать воды и нагреть ее.

С этими словами Марко ушел, оставив Джека с Евой вдвоем.

Они не были наедине с тех пор, как она выпроводила мужчин из купе, чтобы Джек мог спокойно поесть. Далтон вдруг остро осознал присутсвие Евы в этой крошечных размеров комнате. Несмотря на неимоверную усталость, по его коже маленькими искорками пробежало напряжение. При свете лампы было трудно судить, но ему показалось, что щеки леди Уоррик выглядят более разрумянившимися, чем когда поблизости болтался Марко. Они настороженно смотрели друг на друга, и Джек отметил, что Ева держится на безопасном расстоянии.

Умеет она сбить с толку. Сильная и жесткая, как боксер-профессионал, но иногда бывают короткие моменты, когда Ева кажется почти… почти доброй. Например, как тогда, на вокзале, когда она позволила ему сделать первый, глубокий вдох лондонского воздуха. Но между ними было что-то еще. Вовсе не доброта, а нечто другое. Сейчас леди Уоррик смотрела на Далтона не как на пешку в игре «Немезиды» и не как на существо, которое надо пожалеть. Она смотрела с сексуальной настороженностью женщины, находящейся в обществе мужчины. По ней было видно, что пытается скрыть свой интерес, но что есть, то есть. Джек подумал, что, может быть, ему удастся это как-то использовать. Освободиться от «Немезиды», сыграв на внимании к нему со стороны леди Уоррик. При этой мысли Джек чуть не рассмеялся. Чтобы он играл роль соблазнителя? Он? Нет, это для хорошеньких девушек и самоуверенных мужчин. Он – кувалда, а не резец скульптора. Наблюдая, как Ева ходит по комнатке, то поправив одеяло, то переставив безделушку на комоде, Джек осознавал, что не сможет, пустив в ход обольщение, заманить ее в ловушку и не попасться при этом сам. Так что лучше видеть в ней еще одну помеху из «Немезиды», чем женщину. Лучше… но невозможно. Он до сих пор чувствовал ее запах, – приятную смесь лимона и цветов.

– Это должно быть лучше, чем Данмур, – сказала леди Уоррик.

Джек не хотел, чтобы она подумала, что он ей хоть немного благодарен, поэтому просто пожал плечами.

– Сойдет. Это ведь мое временное жилье?

– Как только Рокли будет наказан и мы получим для пострадавшей девушки компенсацию, вы сможете залечь в любой канаве, в какой только пожелаете.

При упоминании о Рокли Джек нахмурился.

– Я не спал в канаве с самого детства, да и тогда это продлилось недолго. Когда тебя кусают крысы, ты довольно скоро осознаешь, что лучше поискать другое место.

На лицо Евы набежала тень озабоченности, краткая, как милосердие.

– В Лондоне у тысяч людей такая же история.

– Но не у вас.

Он внимательно оглядел ее всю – от макушки с немного спутавшимися светлыми локонами до подола платья. В самом низу по краю юбки шла грязная полоса – напоминание о их ночной пробежке через пустошь, но сама одежда была хорошего качества. Платья и нижние юбки «секонд-хенд» – не для леди Уоррик. А белье на ней наверняка белоснежное… Воображение Джека нарисовало Еву в нижней рубашке, корсете и панталонах. Картинка выглядела такой отчетливой, будто он ее сфотографировал. И это было чертовски привлекательное зрелище.

– Не у меня, – сказала Ева с приятной хрипотцой в голосе. – Уже поздно, у меня от усталости в глазах двоится. Обсудим нашу стратегию завтра утром. – Где-то в доме часы пробили три. – Вернее, сегодня утром, позже, – уточнила она.

Пусть соблазнитель из него и никудышный, все же не помешает держать ее в таком же взведенном состоянии, в каком находится он сам.

– В какой комнате спите вы? Вдруг мне приснится кошмарный сон, и меня надо будет утешить.

– Мне почему-то кажется, что это кошмары вас испугаются, а не наоборот. И вы будете выглядеть весьма нелепо, разгуливая по улицам Бромптона в ночной рубашке.

Джек скрестил руки на груди.

– Прежде чем я попал за решетку, спал нагишом, так что буду бегать по Бромптону с болтающимся до колен инструментом.

Ева издала короткий грудной смешок.

– Мистер Далтон, я видела ваш инструмент, так что не пытайтесь представить себя в таком лестном свете.

– Ну хорошо, он будет болтаться на уровне бедер. – Но Джек помнил, как она смотрела на него в экипаже, когда они ехали через пустошь. – Но мы же в Клеркенуэлле, а не в Бромптоне.

– Я вижу, за время заточения вы не забыли географию Лондона.

– Значит, вы живете не здесь.

Она приподняла брови.

– Господи, конечно, нет. А вы это себе так представляли? Что все сыщики «Немезиды» живут под одной крышей?

Ему не понравилось, каким тоном она это сказала: как если бы он был сопливым мальчишкой, который ни черта не смыслит в жизни.

– Воровские шайки сплошь и рядом так и живут.

– У воров нет другой личности, которую нужно оберегать.

– А у вас есть. Личность, которая живет в Бромптоне.

Джек попытался представить, какая она, другая Ева, насколько она отличается от той, которая помогает заключенным бежать из тюрьмы, а потом шантажом заставляет их с ней сотрудничать.

– У каждого из нас есть в другом месте дом и жизнь. И работа. Это и позволяет нам финансировать «Немезиду».

Ловко она ответила на вопрос, ничего не рассказав о себе.

– Мне искренне жаль, что мы не будем спать под одной крышей, – сказал Джек.

И это было правдой. Из всех членов команды «Немезиды» только с Евой ему нравилось разговаривать, и он с нетерпением ждал, когда в ее глазах цвета шерри снова промелькнут искорки лукавого юмора.

– А мне не жаль, поскольку я уверена, что вы храпите. – Помолчав, леди Уоррик добавила: – Но бегать по этой квартире вам тоже не придется. Лазарус будет жить здесь все время, пока вы наш…

– Узник, – подсказал Джек.

Ева возразила:

– Гость.

– Пешка.

– Временный сотрудник.

Джек рассмеялся, взрыв собственного смеха застал его врасплох.

– А вы отлично умеете играть словами. У вас получаются такие ловкие и аккуратные фразы, как эти штучки, которые моряки вырезают из бивней.

– Скримшоу, – подсказала Ева. – Мне нравится это сравнение. Может быть, Далтон, у вас вдобавок ко всему есть и поэтический дар.

– Вот мое перо. – Он поднял кулак. – Я пользуюсь им, чтобы писать сонеты на рожах разных типов. Это единственная поэзия, которую я знаю. Можете описывать меня как хотите, но мы оба знаем, что «Немезида» схватила меня за яйца.

Ева поджала губы.

– Это не навсегда.

– Милая, когда ты держишь мужика за яйца, ему даже минута кажется вечностью.

– Поскольку у меня своих нет, придется поверить вам на слово.

Ну и бесстыдница! И провалиться ему на этом месте, если она его не заинтриговала – эта женщина, которая с манерами дамы из светского общества рассуждает о причиндалах мужчины и ведет двойную жизнь. Такой, как Ева, доверять нельзя, и Джек ей ни капельки и не доверял, но все же она его завораживала.

– Ева! – крикнул Саймон с лестницы. – У тебя там все в порядке?

Джеку хотелось рявкнуть этому щеголю, чтобы шел к черту, но Ева бросила через плечо:

– Саймон, моя добродетель не пострадала.

– Вернее, то, что от нее осталось, – со смехом пробасил Марко.

– Сказал самый большой распутник по эту сторону Темзы, – парировала Ева и высунулась в коридор: – И хватит кричать! Это вам не доки. – Повернувшись к Джеку, она сказала: – На этой очаровательной ноте я ухожу. Утром нам предстоит много работы, так что предлагаю вам отдохнуть.

– Не представляю, как я могу это сделать, – пробурчал Джек. – Когда этот сукин сын и убийца там, а я здесь привязан к кучке сумасшедших.

Ева не выглядела оскорбленной.

– Наша миссия потому и будет успешной, что мы все немного сумасшедшие. И поверьте, мистер Далтон, – она в упор посмотрела на него, – эта операция против лорда Рокли будет успешной. Он заплатит за то, что сделал с Эдит и с мисс Джонс.

Глядя в ее глаза, Джек чувствовал нечто большее, чем присутствие женщины. Ему доводилось иметь дело с самыми злобными, самыми опасными мерзавцами, да что там, он сам был таким, но ни у одного из них не было и половины той решимости, которую он чувствовал в этой женщине. В ее взгляде светилась правда: Ева искренне верила, что она и ее команда сломят Рокли.

– Исходя из своего опыта, могу вас уверить, – сказал Джек, – нет никого более опасного, чем мужчина, который возомнил, что не может потерпеть неудачу. Самоуверенность делает его безрассудным и небрежным.

– Я не мужчина, – напомнила Ева.

Как будто он этого не знал.

– Женщина, которая уверена в себе, – это как оружие, стреляющее огнем. Только ради того, чтобы попасть в одну-единственную цель, она сожжет по пути все.

Ева смотрела на него, наклонив голову набок. «Что же она видит? – спрашивал себя Джек. – Да плевать мне на это с высокой колокольни!»

И все же ему нравилось, что она пытается его разгадать. Возможно, он не совсем такой, каким леди Уоррик ожидала его увидеть. Хорошо. Пусть подумает, понервничает, помучается.

– Спокойной ночи, мистер Далтон. Добро пожаловать в «Немезиду».

– Мисс Уоррик, вы кое в чем ошибаетесь. – Он поставил руки на бедра. – Я не храплю.

– Как вы можете знать это наверняка?

Он лениво улыбнулся.

– Ни одна из женщин, деливших со мной постель, никогда не жаловалась.

Ева покачала головой, затем повернулась и вышла.

Джек стоял и слушал ее шаги, удаляющиеся сначала по коридору, потом по лестнице. Как только Ева ушла, комната показалась ему еще более убогой. Снизу доносились приглушенные голоса. Далтон не мог разобрать все слова, но понял, что Лазаруса предупреждают, что он остается охранять Джека. Они еще что-то говорили, потом один за другим вышли из квартиры. Марко, Саймон, Харриет. И Ева.

За последние пять лет Джек научился распознавать тихие ночные звуки. Если в тюрьме гасили свет, это еще не означало, что все сразу засыпали. Джек научился различать охранников по ритму их шагов. Он узнал, что заключенный в двух камерах от него каждый час с хныканьем произносит имя Кэйтлин. Он вычислил, кто спит беспокойно. Кто любит самоудовлетвориться, а кто спешит забыться сном как можно быстрее.

Что касается самого Джека, то он не думал о хорошеньких девушках или о вкусной еде, которой ему не хватало, не думал он даже о том, какой суровой была жизнь в стенах Данмура. Нет, он лежал без сна, смотрел на каменный потолок и думал об убийстве Рокли. И тем же самым занимался бы и этой ночью, хотя он больше не в тюрьме.

Джек подошел к грязному окну, для этого ему понадобилось сделать всего два шага. Отдернул занавеску и увидел маленький внутренний дворик за домом. Смотреть там было особенно не на что. Скамейка, валяющееся ведро и уборная, о которой ему говорили. В темноте было трудно судить, но похоже, что во дворе ничего не росло, кроме сорняков, пробивающихся между кирпичами. Дальше стояли другие дома – темные, с закрытыми ставнями. В тюрьме такой вид он высоко бы оценил, но сейчас ему вдруг стало этого недостаточно.

– Куда это ты собрался? – требовательно спросил Лазарус, когда Джек протиснулся мимо него в коридор.

– Раз уж мне нельзя выйти на улицу, – прорычал Джек, – я иду наверх. Есть же в этом доме крыша?

Пожилой мужчина несколько мгновений просто смотрел на него, потом направился к узкой двери, жестом приглашая Далтона следовать за ним.

Джек еле протиснулся в узкий проем – пришлось даже повернуться боком и пригнуть голову – и поднялся по еще одной, куда более тесной, лестнице.

Они вышли на покрытую шифером крышу с крутыми откосами. Плоская часть крыши была невелика, всего шага три в каждом направлении, да еще изрядную ее часть занимала каминная труба. Повсюду виднелась сажа и глубоко въевшаяся грязь. Но Джеку было все равно. Он подошел к самому краю и посмотрел в небо. В лондонское небо, под которым был рожден. После того как тебя при первых признаках темноты загоняли в здание, видеть вокруг себя ночь – небывалая роскошь.

– Ты не увидишь звезды, – сказал Лазарус. – В дыму и тумане это невозможно.

– Я не на звезды пришел смотреть.

Когда Джек вырвался из Данмура, он был не способен оценить, что оказался вне четырех стен. Но теперь перед ним раскинулся весь Лондон: Бетнал-Грин и Уайтчепел – на востоке, Смитфилд-Маркет и собор Святого Павла – на юге. А вот и запад, где располагаются престижные районы Мэйфэр и Сент-Джеймс, там-то он и найдет Рокли. И где-то там Ева. На пути в Бромптон, к своей другой жизни в качестве… в качестве кого? Она сказала, что они все работают, чтобы удержать «Немезиду» на плаву, так чем же она занимается? Может, она игрушка какого-нибудь джентльмена? Она не может быть фабричной девчонкой, как те, кого знал Джек. Продавщица? Может, она из тех «современных» женщин, которые работают клерками и умеют пользоваться печатной машинкой? Но ни один из этих вариантов не казался Джеку подходящим. Он мог спросить Лазаруса, но не хотел давать понять этому старому солдату, как сильно леди Уоррик его заинтересовала. Он не собирался давать этим немезидовцам ничего, что можно было бы использовать как оружие против него. Они из тех, кто собирает информацию, а потом использует ее против людей. Может быть, против Рокли. Определенно против него самого. Безжалостные ублюдки. И он вручил им себя на блюдечке с голубой каемочкой, черт бы их побрал.

– Здесь холоднее, чем у француженки между ног, – проворчал Лазарус. – Пора возвращаться в дом. Не годится, чтобы ты подхватил плеврит и умер.

– Я никогда не болею, – возразил Джек.

– И сегодняшняя ночь не станет исключением – только не когда я поставлен за тобой следить. – Лазарус кивнул в сторону двери. – Ты идешь вниз?

– Или что? – прорычал Джек.

– Или я вызову легавых, и ты больше никогда не сможешь взглянуть на это прекрасное ночное небо.

Гнев жег Джека изнутри, как дрянной джин. Он бы остался на этой крыше спать, если бы мог, и плевать на проклятый холод. Но по упрямо сжатым челюстям Лазаруса было ясно, что, если Джек ему не подчинится, он вполне может осуществить свою угрозу.

Грязно ругаясь, Джек пригнул голову и вошел в дверь, потом тяжело спустился по лестнице. Каждый шаг назад к его маленькой комнатенке, казалось, добавлял весу к невидимым кандалам на его ногах. Он вырвался из тюрьмы, но все равно несвободен.

Внутренний голос в его мозгу прошептал: «А был ли ты вообще когда-нибудь свободен?»